Текст книги "Одинокие боги"

Глава 12

И теперь мною овладело любопытство. Странный мальчик вдруг припал к земле, ловко и неслышно пролез между корней и колючек. Я опять испугался. Нет! Нельзя бояться! – уговаривал я себя. Ты Иоханнес Верн и не имеешь права испытывать страх.

Мальчик и вблизи показался не старше и не крупнее меня: в случае чего, справлюсь с ним. Я внимательно наблюдал, как он медленно появляется из зарослей: песочно-коричневый от загара и сильный, он и рядом выглядел настоящим задирой. В душе шевельнулась неуверенность: смогу ли побороть его?..

В соломенной шляпе с загнутыми полями и вылинявшей синей рубахе, свисавшей поверх полотняных белых штанов, он был бос и смело шел ко мне.

– Хэлло! – сказал я.

– Buenos dias![1]1
  Добрый день! (исп.).


[Закрыть] – ответил мальчик.

Он шагнул еще ближе, и я не знал, что делать. Стараясь казаться невозмутимым, я нагнулся и, взяв в руки прут, нарисовал на песке сначала круглую голову с длинными ниспадающими волосами, потом надел на эту голову шляпу. Получилось забавно, но, ей-богу, я совсем не знал, как мне себя вести! Знакомый до того всего лишь с несколькими детьми моего возраста, я был растерян и не знал, что предпринять. Пририсовал еще глаза, брови и уши...

– Что ты делаешь? – мальчик говорил по-английски с сильным акцентом.

– Рисую.

Он нагнулся, внимательно рассматривая мои художества.

– Это я?

– Да.

– А рот? У этого нет рта, а у меня есть, – удивился мальчик.

Я протянул ему ветку.

– На, нарисуй сам.

Он взял ветку и пририсовал рот, похожий на месяц. Рот улыбался.

– Хорошо. Теперь готово! – сказал я, довольный.

Мы стояли рядом, с удовлетворением рассматривая наш рисунок.

– Ты живешь неподалеку? – спросил я.

– Я живу там, где нахожусь.

– У тебя есть дом?

– Наверное, – пожал он плечами, потом с гордостью произнес: – Я Франческо.

– А меня зовут Иоханнес, но все называют просто Ханни.

Он пожал плечами, очевидно не понимая.

Это был очень странный мальчик: я не знал, что думать, о чем говорить с ним, потом спросил:

– Ты куда идешь?

– Я никуда не иду. Стою здесь. – Мальчик помолчал. – А ты? Ты будешь жить здесь? – Он как-то особенно произнес это слово – «здесь».

– Еще не знаю. Мы ехали в Лос-Анджелес, но сейчас нам туда нельзя.

– Тогда оставайся здесь... если не боишься.

– Не боюсь. Я – Иоханнес... – повторил я и переспросил: – А чего надо бояться?

– Этого дома. В нем никто не останавливается. Это дом Тэквайза.

– Что? – изумился я и показал на горы. – Его же дом там!

Желая что-то еще услышать о доме, я тем не менее счел для себя более безопасным изменить тему разговора и спросил:

– А где твой дом? Здесь?

Франческо пожал плечами.

– Мой дом там, где я нахожусь, – повторил он. – Иногда в горах, чаще в пустыне.

– Ты не боишься индейцев?

Он уставился на меня, как на какую-нибудь диковинку.

– Я индеец, кахьюлла...

– Ты? Индеец? – удивлению моему не было границ.

– Я кахьюлла, – повторил он.

– Почему ты сказал, что это дом Тэквайза? – решил все же узнать я о месте, где мне с отцом предстояло провести неизвестно сколько дней.

– Много лет назад наш народ ушел с гор жить в пустыню. Раньше там шли дожди и было очень хорошо. Когда народ вернулся, здесь уже стоял этот дом и кто-то в нем жил. Но ни один индеец не видел того, кто жил в доме. Лишь... иногда по ночам замечали что-то... кого-то... Потом стали говорить, что в этот дом пришел Тэквайз, что он его и выстроил своими руками. Потом Тэквайз исчез и больше не появлялся.

– Это очень хороший дом, – сказал я суеверно, желая втайне задобрить злых духов.

– Что ты будешь делать, если он вернется?

– Он может вернуться, ты думаешь? – с опаской посмотрел я на него.

Франческо пожал плечами.

– Не знаю. Его давно здесь не было.

– На этом месте уже стоял когда-то дом, – проявил я свою осведомленность. – Но другой. Одна часть его более старая, чем другая, я сам рассмотрел это.

– Кто знает? Может, и стоял, – философски согласился он.

Франческо поднялся на ступеньку, ведущую в жилище, и мы уселись на ней рядом.

– У меня есть лошадь. – Гордость распирала все мое существо.

– Ну и что? У кого ее нет? – спокойно заметил Франческо.

– Давай как-нибудь покатаемся вместе?

Франческо ничего не ответил, взял ветку и начал рисовать на песке какие-то непонятные полосы, с опаской поглядывая на полуоткрытую дверь.

– Такие огромные горы, – нарушил я молчание. – Далеко ли до них?

– Далеко. Я был там с отцом два раза. Мы ходили за плодами чиа. Они растут повсюду, но больше всего их в долине, по ту сторону гор. Когда я попал туда первый раз, там началась перестрелка. Пришли еще какие-то люди, которые хотели забрать себе все плоды чиа, но нам все-таки удалось немного принести с собой.

– Это твоя земля?

Франческо снова пожал плечами.

– Это земля. Мы здесь живем, иногда подолгу не возвращаемся сюда. Когда начинается жара, мы идем в горы, где есть прохлада.

– Прошлой ночью у Родников Индейцев, когда уже совсем стемнело, я спустился вниз за водой. Там я видел старого индейца, но он ничего не сказал мне...

Франческо вдруг поднялся.

– Все. Я ухожу.

– Ты еще придешь?

– Приду, – пообещал он.

Мальчик пошел со двора, сначала медленно, затем все ускоряя и ускоряя шаг, не оглядываясь назад.

Когда я возвратился в дом, было совсем светло, и в столовой, став на колени, я стал разглядывать удивительный пол. Он поражал своей, казалось, примитивной красотой. Незаметные ночью, на нем теперь были видны загадочные рисунки по краям, а в середине – похожая на ворону черная птица с распростертыми крыльями.

Пересев на скамью, я рассматривал удивительную птицу. Поражали ее глаза из ярко-красного камня и необычное оперение.

– Это ты, Ханни? – спросил отец из другой комнаты. – Все в порядке?

– Разглядываю птицу, – объяснил я.

– Мне показалось, ты с кем-то разговаривал.

– Это приходил Франческо. Он индеец и... мой друг... Я думаю...

Отец вышел из спальни и прикрыл входную дверь. Будто не слыша сказанного мною, он недовольно произнес:

– После восхода солнца дверь лучше держать закрытой, тогда внутри будет прохладнее.

Как всегда, он положил руку мне на плечо.

– Я рад, что у тебя появился друг.

Его взгляд упал на пол, и я увидел: отец был поражен не менее моего.

– Вот это да, будь я проклят! – сорвалось с его губ.

Встав на колени, он, как и я, рассматривал необычное покрытие пола.

– Прекрасно. – Отец не скрывал восхищения. – Просто удивительно!

– Это сделал Тэквайз, – спокойно пояснил я. Мне было приятно, что отец чего-то еще не знал. – Это его дом.

Отец в изумлении уставился на меня.

– Что ты имеешь в виду?

– Франческо сказал мне, что никто не может жить здесь, потому что это дом Тэквайза. Он выстроил его, но когда сюда вернулись индейцы, Тэквайз ушел и больше не появлялся.

– Тэквайз? На кого он похож, этот Тэквайз? Тебе твой друг ничего не говорил по этому поводу?

– Они никогда не видели его. Он выходил только по ночам.

Отец задумчиво продолжал изучать пол, будто надеясь обнаружить в загадочных рисунках лицо мастера, сделавшего его. Потом переключил свое внимание на узор, окаймляющий комнату по периметру.

– Камень с фиолетовым оттенком. Это, сынок, яшма. Она встречается нескольких цветов. А это халцедон. Оба камня можно найти в каньонах вблизи пустыни. Очень хорошая работа! Этот Тэквайз, или кто бы там ни был, – талантливый человек. Мне бы хотелось познакомиться с ним.

– Ты не веришь, папа, что это делал Тэквайз?

Отец промолчал.

– Такую великолепную работу мог выполнить только человек, который очень любит свое дело. Мне бы хотелось увидеть его, – повторил он.

Медленно потекли дни, складываясь в недели. Иногда я играл во дворике, подружившись с несколькими голубыми ящерицами, или бродил по песчаным дюнам. Отец грелся под лучами утреннего солнца, перебираясь в дом после полудня, читал книги, которые привез ему Буркин. Порой после захода мы вместе ходили гулять. Встречавшиеся нам индейцы разговаривали с отцом с неизменным почтением, но к дому не приближались.

Отец никогда не выходил за ограду из кактусов без пистолета, предупреждал и меня.

– Если увидишь каких-нибудь незнакомцев... – Отец вдруг замолчал, встал, разбросал щипцами угли: что-то привлекло его внимание. Под углями оказалась железная коробка. – Никому не говори об этом, ни моим друзьям, ни своему новому знакомцу. В этой коробке деньги. Я начал копить их, когда родился ты. Если мне суждено умереть или быть убитым, приди сюда, возьми эту коробку, перепрячь в другое место и заровняй золу, будто тут ничего не было... Деньги тебе еще пригодятся.

Позже, в тот же вечер, когда отец читал мне «Квентина Дорварда» Вальтера Скотта, я плохо слушал его, потому что сказанное отцом не давало покоя. И я спросил, не отправиться ли нам немедленно, сейчас же, в Лос-Анджелес.

– Нет, не теперь, Ханни. Позднее, может быть. Питер прав. Здешний воздух и солнце помогают мне. Я чувствую себя гораздо лучше и стал меньше кашлять.

– Они будут искать нас?

– Да, Ханни, непременно будут. Никогда не забывай об этом. Старый дьявол обязательно появится. Но теперь он напоминает притаившуюся кошку, караулящую мышь, и очень хочет, чтобы мы забыли об осторожности, поверив, будто они никогда не придут. Вот тут-то они и нагрянут!.. – Отец опять посмотрел на птицу в середине рисунка. – Это ворон. Очень любопытная работа... Знаешь, Ханни, далеко на юге, в стороне от тропы юмов, по которой мы ехали, есть в горах место, которое называется Воронов Дом. Только индейцы знают о нем, но теперешние индейцы посещают его очень редко.

– Что там, в этом Вороновом Доме?

– Погоди, не торопись, сын. Когда я почувствую себя лучше, мы побываем там. Но туда лучше не ходить, пока ты хорошенько не подружишься с индейцами.

Больше он ничего не сказал, а я не стал расспрашивать. Зная своего отца, понимал, что задавать вопросы бесполезно, раз он теперь решил не объяснять мне причины.

– В свое время ты все узнаешь, – обычно говорил он. Так и вышло.

Позже, когда мы, пригревшись на закатном солнышке, сидели около дома, отец сказал:

– Это очень древняя земля. Гораздо более древняя, чем считают ученые, утверждающие, что первыми здесь появились индейцы, а до них никого не было.

Миллион лет назад и более жили здесь люди. Еще до ледникового периода и после него...

Что делают наши археологи? Разве они проводят раскопки на большой глубине? Разве они тщательно исследуют все части континента? Нет, они лишь царапают поверхность и успокаиваются, едва найдя какую-нибудь безделицу. А другим вполне хватает садов Эдема, они считают, что все люди появились оттуда.

Отец несильно закашлялся, однако продолжал говорить.

– Повсюду на этой земле встречаются камни с письменами. Одни оставлены современными индейцами или их прямыми предками. Другие пришли к нам из незапамятных времен... Как мы учимся у индейцев, так и индейцы учились у тех, кто ранее торил эти дороги. Среди них встречались путешественники. Сюда приходили корабли из Европы и Азии. Даже уже в мое время к нашим берегам приплывали китайские джонки...

Отец поглядел в окно на горы.

– Если уж они приплывают теперь, почему бы им не доходить до наших берегов и раньше? И они были здесь, Ханни, определенно были! Ты должен научиться читать по-испански. Твоя мама учила тебя, ты хорошо говоришь по-испански, но эти живые летописи на камнях надо уметь прочитать самому.

Отец Салмерон рассказывал об испанских солдатах, столкнувшихся как-то с какими-то азиатами, торговавшими с индейцами у берегов Калифорнии, как выяснилось – испокон веков. Еще он рассказывал о китайских кораблях, приближавшихся к побережью Калифорнии.

Отец замолчал, продолжая что-то говорить, но очень тихо, вроде бы про себя. Вдруг он резко вскочил.

– К черту все это, сынок! Главное – получить образование. Одно время ты ходил в школу, но здесь ее нет. В Лос-Анджелесе же...

Надо выбросить все это из головы, все это не важно! Будешь читать. Здесь много книг, сначала одолеешь их, потом найдем другие. Многие люди обладают обширными знаниями, не получив вообще никакого образования, даже не умея читать. Вот, например, твой друг Франческо. Он индеец, но, я уверен, скоро он будет знать больше тебя...

Снова текли неторопливые дни, и однажды...

Однажды, месяц спустя после того, как мы поселились здесь, вдруг чуть свет прискакал Питер Буркин. Он говорил быстро, все время оглядываясь назад, будто кто-то преследовал его. Я увидел Буркина задолго до того, как он въехал во двор.

– Будь наготове! – только и успел крикнуть он отцу, не слезая с седла. – Они идут сюда!

Глава 13

– Спасибо тебе, Питер. Проходи, присаживайся. Надеюсь, ты не откажешься от чашечки кофе? – будто не слыша тревожного предупреждения, пригласил отец спокойно.

– До кофе ли тут, Зак! Они отстали от меня всего на какую-нибудь одну или две мили!

– Время еще есть. Отведи лошадь в загон и заходи в дом. – Отец поднес к губам чашку с кофе, рука его не дрогнула. – Сколько их там?

– Как минимум пятеро. Может быть, и больше. Они расставили своих людей на всех дорогах и рыщут в округе.

Питер стремительно выбежал из дома, отвел лошадь в загон и вернулся с ружьем в руках. Когда входил в дверь, я заметил, что он весь мокрый от пота, хотя стояло еще раннее утро и вроде бы жарко еще не было.

– Во дворе дома есть источник воды и достаточно провизии, Питер, – успокаивал отец. – Этот дом наподобие укрепленного форта. Лучше дожидаться их здесь, чем встретиться в дюнах. Поэтому присаживайся.

Питер сел, с тревогой поглядывая на дорогу.

– Я знаю, Зак, и про воду и про припасы. Но ты не представляешь себе, что этот старый черт может выкинуть на этот раз.

– Не думаю, чтобы он сам появился здесь.

– Почему ты так уверен? Побоится индейцев?

Отец пожал плечами.

– Может быть, побоится, что его узнают.

Питер помолчал, потом вдруг спросил:

– А ты веришь, Зак, в существование Тэквайза?

– Нет, не верю! Что такое Тэквайз? По-моему, это устрашающий символ, родившийся из суеверий.

Отец повернулся ко мне.

– Ханни, я бы хотел, чтобы ты сейчас же пошел в самый дальний угол спальни и сел бы на пол, позади кровати.

– Но я хочу быть с тобой, отец!

– Спасибо, Ханни, но ты сделаешь то, что я тебе сказал.

– Я помогу заряжать вам ружья, папа...

– Может быть. Только попозже.

Питер, улыбаясь, смотрел на меня.

– Твой малыш ничего не боится, Зак.

– Это же мой сын! – сказал отец, и я ощутил в себе чувство гордости, хотя, признаться, и трусил... немного трусил.

Внезапно мы услышали топот лошадиных копыт, звонко отдающихся на затвердевшем, утоптанном песке двора. Я надеялся, что мои любимые ящерицы успели спрятаться – да, да, в такую минуту я почему-то подумал о них.

– Привет! Есть кто в доме? – неожиданно раздался голос.

Отец пошел к двери и по пути глянул в окно.

– Уверен, они не знают меня в лицо, – сказал он Питеру. – Не будем пока рассеивать их сомнения.

Отец открыл дверь, но не вышел во двор: просто встал в дверном проеме.

– Эй, ты! – бросил грузный англичанин в полосатой рубашке. – Мы разыскиваем Зачари Верна. Случайно, не встречал его?

– Не могу утверждать, что видел его, – спокойно ответил отец. – По крайней мере, с того момента, как открыл сегодня утром глаза.

– Он здесь? Он был здесь? – заметно разволновался англичанин.

– Ну да, здесь, – улыбнулся отец. – Но, по-моему, он собирался на несколько недель уехать отсюда.

Обернувшись, отец едва слышно сказал Питеру:

– Если сможешь, следи за углом дома!

– Ты сказал, что видел его? Когда это было? – все настойчивее, громко расспрашивал англичанин.

– Сегодня утром, когда смотрелся в зеркало... Я брился...

Они осмысливали слова отца ровно одну минуту. Потом один из мексиканцев, гарцевавших позади, догадался:

– Так это же он и есть, Зачари Верн!

– Ты? Ты – Зачари Верн? – не поверил своим глазам англичанин.

Отец стоял и улыбался.

– Ну? Что вам угодно, господа?

– Я пришел убить тебя! – заявил тот, что был в полосатой рубашке.

Даже я, шестилетний ребенок, видел, что этот человек чересчур медлительный. Пока он осматривался, поднимал свое ружье, лежавшее перед ним на седле, отец выстрелил, потом, совершенно не торопясь, уложил еще двоих. А последний, тот, который узнал отца, бросился сломя голову за дом.

Питер выстрелил в него и начал перезаряжать свое ружье. Я протянул ему винтовку, взял ту, из которой он только что стрелял.

Осторожно, без спешки, как учил Верн, я перезарядил и ружье отца, потом пересек комнату и встал позади него. Нападавших словно не бывало, исчез и последний. Во дворе неподвижно лежал англичанин – на том самом месте, где я совсем недавно рисовал рожицу Франческо. Возле двух других растекались пятна крови. Три лошади без всадников застыли около дома.

Внезапно тот, которого не успела настигнуть пуля отца, выскочил из-за дома и в безумной скачке помчался по тропинке прочь от нас. Отец хладнокровно наблюдал, держа его под прицелом.

– Нет необходимости стрелять! – решил он вслух. – Удирает, как заяц. И, думаю, уже не вернется.

– Потерял несколько пальцев на руке, – констатировал Питер. – Он как раз стоял позади лошади, я видел, и держался за седло, когда выстрелом в луку ее разнесло вместе с пальцами.

– Спасибо, Питер! – Отец повернулся ко мне. – И тебе спасибо, Ханни. Ты был очень хладнокровен. Мне нравится, когда мужчина в сложных ситуациях не теряет присутствия духа и головы.

Неожиданно отец опустился на стул, словно обессилев в одно мгновение. Он посмотрел на друга, обхватив свою голову руками.

– У меня нет сил, Питер! Нет былой выносливости!..

– Ты, Верн, выглядишь гораздо лучше, чем несколько недель назад. – Буркин встал и плотно прикрыл входную дверь. – Все придумываешь... насчет выносливости. Этот воздух очень полезен тебе.

– Возможно...

Питер вышел во двор. Когда я чуть позже последовал за ним, то увидел, к великому моему изумлению, что убитых во дворе уже нет, исчезли и пятна крови.

Мы с отцом остались одни, он с сожалением вздохнул.

– Лишить человека жизни – это, Ханни, очень плохо! Но не сделай я этого, в противном случае убили бы и меня и тебя. Поэтому выбора не оставалось. Надеюсь, этому когда-нибудь все же придет конец, и люди не будут столь кровожадны и мстительны.

– Кто был тот англичанин, папа? Это не дон?..

– Нет, всего лишь наемный убийца, как, впрочем, и остальные.

– Дон боится, поэтому и не едет сам?

– Нет, он не боится. Ему вообще неведом страх. Может быть, он просто посчитал, что это занятие не для него. И нанял людей, которые должны выполнить эту грязную работу. Как, впрочем, он всегда нанимает тех, кто объезжает его лошадей или уничтожает койотов...

Ровно месяц спустя Питер Буркин снова появился на тропинке возле нашего дома. Он прискакал на мощном гнедом мерине и привез с собой для нас много еды. И три книжки.

– Получил в подарок от владельца корабля, – пояснил он. – Твой отец очень любит читать, а мне нравится доставлять ему радость. Я веду небольшую торговлю. На днях продал партию шкурок морских выдр и вот получил в придачу к выручке эти книги.

Он легко соскочил с седла и повел лошадь в загон, продолжая на ходу рассказывать.

– Человек, давший их мне, помнит твоего деда и отца. Ты из семьи мореплавателей, мальчик. Твой отец, ты знаешь, провел в море семь лет, прежде чем обосновался в Калифорнии. Проси его почаще рассказывать о тех странах, где ему довелось побывать...

О звезды! – вздохнул вдруг Питер. – Когда я слушаю рассказы Верна, они ласкают мой слух, как песня. Какая музыка звучит в названиях городов: Рангун, Калькутта, Шанхай, Сингапур!.. Скажу одно: я мог часами сидеть и внимать ему. Немудрено, что Консуэло полюбила Зака. Слышал краем уха, половина девушек Калифорнии была влюблена в твоего отца, малыш. Он замечательный рассказчик! – Расседлав лошадь, Питер повернулся ко мне. – Слушай внимательно, Ханни, и запомни: эти головорезы могут вернуться сюда снова в любой момент. Должны пройти годы, прежде чем оттает сердце старого дона. Если вообще оттает...

В жизни ты встретишь многих людей. Не забывай никогда тех, кто был добр к тебе. Главное – сохрани в памяти их глаза и смех, и они всегда будут тобой. А еще запомни, малыш, очертания гор и холмов на закате и рассвете...

Он помолчал.

– Твоему отцу лучше?

– Думаю, да, немного лучше, хотя он все еще кашляет.

– Эх, что за отвратительная штука эта болезнь легких! Дыши свежим воздухом, Ханни! – Он потрепал меня по щеке. – Ты больше не встречал маленького индейца?

– Нет.

– Не отчаивайся! Он еще придет. Странные они люди, эти индейцы. А возможно, вовсе и не странные, просто не похожи на нас... Но твой дружок обязательно явится, вот увидишь. Я знаю его отца, он очень важная у них персона.

– Вы войдете в дом?

– Конечно, если не помешаю.

– Отец мне сейчас читал; к сожалению, теперь он читает гораздо меньше, чем прежде, кашель мешает.

– Ох, я бы тоже послушал! Если это Скотт или Байрон, было бы просто замечательно! Или Шекспир. Один ковбой рассказывал, что Шекспир – поэт, у него есть такие стихи, что сердце кровью обливается.

– Шекспир? – переспросил отец, услышав наш разговор, когда мы входили. – Только не сегодня. – Сейчас почитаем Гомера. Знаете, его герои очень похожи на нас. Ахиллес и Гектор такие же, как наши горцы, Дик Смит, Кит Карсон или Дуг Гласе, сумевшие защитить свои дома... как при осаде Трои.

– Троя? – переспросил Питер. – Я что-то слышал про город Трою. Кажется, там разгорелась война из-за какой-то женщины, вроде Елены, если не ошибаюсь?

– Она была только предлогом, Питер, – объяснил отец. – Троя контролировала проход из Черного моря в воды Средиземноморья, и греки хотели избавиться от этой ненужной им опеки. Не было бы Елены, нашлась бы какая-нибудь иная причина...

Это были восхитительные, незабываемые дни. Отец вдруг почувствовал себя бодрее, увереннее, чистый воздух, как целебный бальзам, пролился на его болезнь, мы подолгу с ним гуляли, даже иногда скакали на лошадях.

Время от времени встречали индейцев. Однажды я увидел Франческо и, приветствуя, подал ему знак рукой. Он стоял и смотрел, как мы с отцом неслись на лошадях, потом я оглянулся и обрадовался, увидев, как он помахал мне в ответ.

Отец рассказывал о многом – пустыне, книгах, людях, кораблях... Часто нас навещал Питер Буркин, и тогда мы гуляли все вместе, втроем. Его не оставляли мысли о коварном старом доне, и он нередко напоминал о нем отцу.

– Не думаю, что он будет беспокоить вас здесь, пока вы живете среди индейцев. Но если бы ты, Верн, жил в Лос-Анджелесе, я бы не поручился... После того, что произошло, они вряд ли станут тревожить тебя. Когда этот беглец вернулся с вестью, что в схватке с тобой один убит, а трое ранены, вряд ли после всего этого найдутся охотники сразиться с тобой, Зак.

Отец все же быстро уставал. Поэтому во время прогулок мы нередко присаживались прямо на землю и просто разговаривали. Обо всем. Мы с Питером заметили: когда отец переутомлялся, кашель беспокоил его сильнее.

Часто разговор заходил об индейцах, их образе жизни, вере.

– Белые не правы, – был уверен отец, – когда стараются обратить индейцев в свою веру. Сначала мы обязаны узнать побольше об их божествах, как они соотносятся с их жизнью. И, главное, индейцы должны быть всегда уверены в нашем уважении к ним.

– Вот Франческо почему-то не приходит ко мне, – пожаловался я отцу.

– Всему свое время, малыш. Они ведь считают, что мы живем в доме Тэквайза.

– Нет, папа. Думаю, дело в другом.

Отец не торопил меня с выводами, разглядывая облака, проплывающие над пустыней.

– Помнишь, я говорил, что встретил одного из его сородичей у Родников Индейцев? Старого человека с бирюзой на шее?

– Ты и в самом деле видел этого индейца, Ханни? – усомнился отец.

– Не уверен только, был ли он индейцем. Но полагаю, что все-таки да, был. – Я долго молчал, потом с неохотой продолжил, боясь показаться смешным и глупым. – Не могу догадаться, на чем он стоял тогда. Думаю обо всем этом с того самого момента, как увидел его.

– Я тебя не понимаю.

– В самом низу, около края воды, оставался небольшой клочок твердой земли, на котором стоял я. А когда напился, оглянулся вокруг и увидел его.

– Рядом с собой?

– Скорее перед собой. Он стоял там, где... стоять было просто не на чем, понимаешь? – поколебавшись, пояснил я. – Зачерпнув воды, я и ему предложил, но он только молча смотрел на меня.

– И что было потом?

– Потом ты, папа, окликнул меня.

Отец долго молчал, потом тихо произнес:

– Знаешь, Ханни, мы очень плохо осведомлены о таких вещах. Наш мир гораздо сложнее, чем мы можем себе представить. Нам известны какие-то крохи, и мы всегда насмехаемся над тем, чего не понимаем. Индейцы по натуре своей одновременно и очень примитивны, и очень сложны, простота их, поверь, кажущаяся.

В пустыне и в горах встречаются тропы, проложенные Старым Народом, жившим здесь до появления индейцев. Неизвестно, кем они были и что с ними стало. Многие белые не верят в это. Отцы-миссионеры убеждают индейцев, что существование Старого Народа – это чистейший абсурд, и запрещают даже говорить об этом.

– Индейцам, которые живут в этих краях, тоже запрещено об этом говорить?

– Нет. В этом месте миссионеров не бывает. Некоторые индейцы время от времени уходят в Пале, но потом обычно возвращаются обратно. Здесь и священников еще нет.

– Папа, куда ведут эти дороги, о которых ты говорил?

– Никто этого не знает. Возможно, к воде. Иногда я думаю, они ведут к тайникам, где хранятся их письмена, нанесенные на камни.

– Что там написано?

– Обычно это всего лишь изображения животных, но порой встречаются совершенно непонятные рисунки. Никто не знает, что они обозначают.

– Я найду их и очень хочу разгадать их значение.

– Есть тропы, по которым не ходят даже сами индейцы. Когда-нибудь, при желании, ты сможешь по ним пройти, но прежде должен многому научиться.

Отец поднялся.

– Уже поздно, Ханни. Пора ложиться спать.

Нас окружали лишь дюны и кактусы да несколько невзрачных кустиков. Солнце близилось к закату. По песку, заметил я, что-то двигалось и оставляло после себя едва заметный след. Пристально приглядевшись, я так ничего и не обнаружил. Загадка!..

– Даже если это дом Тэквайза, – улыбнулся я, – все равно он мне нравится. Мы еще поживем тут, папа?

– Если он придет и потребует освободить его, – ответил отец, – нам придется уйти, хотя и мне он нравится. Потому что как бы воплощает в себе любовь. Любовь человека к делу рук своих, творчеству. А такое всегда достойно глубокого уважения. Знаешь, Ханни, я даже немного завидую таланту этого строителя.

У меня же из головы во время этого разговора с отцом все не выходили эти странные следы на песке. Может быть, их оставляла маленькая ящерица?..

– Как ты все-таки думаешь, папа, Тэквайз вернется?

– Кто знает? – Отец взял меня за руку. – Пойдем, надо возвращаться. Я вдруг понял, что очень устал, сынок. Мне бы хотелось...

Он не договорил, чего ему хотелось. Мы оба одновременно увидели, что они уже были там, неслышно подкравшись и поджидая во дворе. Четверо. Ближе всех к нам сидел на лошади седовласый старик. С суровым, неприступным видом и жесткими, недоброжелательными глазами.

– Это он! – рявкнул старик и приказал: – Убейте его!

– Сэр?.. – Отец заговорил спокойно, хотя несомненно слышал только что сказанное. – Позвольте мальчику уйти. Он же ребенок...

– Кончайте с ним! – будто не слышал отца старик. – И этого щенка тоже! Немедленно!

Пока он, полуобернувшись, отдавал приказания, отец со всей силой, на какую был способен, оттолкнул меня прочь и упал на землю сам. Его рука, как крыло, распростерлась надо мной, будто прикрывая от опасности, поэтому сам он не в состоянии был двинуться с места. Люди старика дважды в упор выстрелили в него, и я видел все это, прежде чем он сумел ответить своим врагам. Отец был ранен. Один из стрелявших упал. Второй выстрел отца разнес в щепки угол двери. К тому времени, сумев подняться, он снова оказался поверженным на землю.

– Подойди и убедись, что он сдох! – спокойно приказал старик своему подручному. – Такую падаль уничтожить сложнее, чем змею.

Человек подошел к отцу и еще раз выстрелил в него. Снова в упор. Второй целился в меня.

– Не здесь! – передумал вдруг старик. – Возьмем его с собой и бросим где-нибудь в пустыне, по дороге. Так будет лучше.

Бандит подошел и схватил меня, но я, извернувшись, изо всех сил вонзился зубами в его руку. Тот, рассвирепев, обрушил свой кулак на мое лицо.

– Попробуй только еще раз! – пригрозил он, оскалясь в злой лошадиной улыбке. – Уши оторву, прежде чем доставим тебя куда надо!

Его переносицу, увидел я, пересекал безобразный багровый шрам, который, казалось, разрезал нос пополам. Это был тот – я сразу узнал его, – который стрелял в отца, когда тот уже был недвижим.

– Возьми его! – приказал старик. – Пора уходить, а то скоро появятся индейцы.

– Мы перебьем их! – пообещал человек со шрамом.

– Дурак! – засмеялся старик. – Их много, а нас несколько человек. Они всегда любили его, как если бы он был одним из них.

Человек со шрамом жестоко заломил мне за спину руки, крепко держа и похохатывая, покуда я не перестал кричать от дикой боли.

– Может быть, тебя отдадут мне, – изрек в раздумье изверг. – Тогда уж точно наверняка услышим, как ты умеешь громко кричать. И едва я пошевелю рукой, как ты, змееныш, будешь дрожать от страха, а уж коли подниму руку, вот тогда завопишь от боли!..

Совсем стемнело, и они торопливо тронулись в путь, старательно объезжая все попадавшиеся тропинки. Без старика я насчитал их девять. Был с ними и один молодой, красивый, но чем-то очень неприятный человек. Он не отрывал от меня взгляда все время, повторяя с презрением:

– Надо убить его! Когда этот гаденыш умрет, все будет кончено.

– Отдайте его мне! – клянчил бандит со шрамом.

Старик резко обернулся.

– Молчать! Мы покончим с ним так, как я сказал: оставим в пустыне!

– Мы уклонились на восток! – внезапно, будто спохватившись, вернул всех к действительности красавчик. – Очевидно, сбились с пути?!

– Нет, направление взято верно! – властно перебил старик. – Пусть индейцы думают, что мы вернулись через перевал, и бросятся за нами в погоню. В темноте они вряд ли обнаружат следы, поэтому мы и скачем на восток.

Уже начинало светать, когда мои мучители наконец сделали привал. На совершенно голом месте. Повсюду, насколько хватало глаз, ничего, кроме песка, не было видно, лишь уныло торчали кое-где огромные валуны да кактусы.

– Здесь! – приказал старик. – Оставляйте его здесь! В конце концов, я не могу убить его, ведь в нем течет моя кровь. Пусть умрет сам!..

– Давайте покончим с ним! – настаивал молодой красавец. – Чтобы уж наверняка знать... что он мертв!

– Я сказал – нет! – нетерпеливо перебил старик. – Все! Прочь! Отпустите его! Пусть пустыня сделает это за нас. Я не могу поднять руку на того, в ком течет моя кровь, – повторил он. – Даже если она смешана с кровью этой падали!