Текст книги "Тропой испытаний"

Луис Ламур
Тропой испытаний

Глава 1

Всю зиму я пас коров в горах, а отец забирал мои честно заработанные деньги и увозил их в город. Когда, наконец, появилась первая трава, я перегнал стадо на ранчо и заявил хозяину Динглберри, что он может делать с ними – коровами – все, что хочет, а с меня хватит. Пусть сам хоть чуть-чуть побудет им нянькой.

Старик вскипел, начал талдычить, что мне не из чего выбирать и мой отец нашел эту работу ради денег, что я не должен так себя вести, поскольку я еще совсем мальчик, которому даже не исполнилось восемнадцати…

Тогда пришлось сказать ему, раз он считает, что у меня нет выбора, то пусть лучше посмотрит под хвост моей лошади – я немедленно сваливаю отсюда. Тем более, что папа там, в городе, просаживает мои денежки в карты! А игрок он никудышный. Мягко говоря.

Может, у него хоть кое-что осталось, чтобы дать сыну на дорогу. Мне ведь много не надо, хватит и пяти долларов, если они, конечно, у него еще есть.

Вот только когда я добрался до города, оказалось, что папа уже умер. Причем не только умер, но и похоронен… в могилке с табличкой на палке.

У меня чуть сердце не остановилось. Я тихо попятился от этой новости и плюхнулся на землю… Папа! Ему ведь не больше сорока – выглядел на свой возраст и имел совсем неплохое здоровье, особенно для человека, который большую часть своей жизни проводил за карточным столом.

Сильвертон кишел тогда чужаками, но один из местных, знавший и папу и меня, сказал:

– На твоем месте я бы вскочил на лошадь и отвалил отсюда. Его уже не вернешь, и в нашем городе делать тебе нечего, уж точно.

– Как умер? Какая-то нелепица… Ну как это так – вдруг взял и умер? Ни с того ни с сего. Взял и умер?

– Так люди обычно и умирают, сынок. Каждый понимает, что когда-нибудь умрет, но никто не знает когда. И не ожидает. Так что лети отсюда со всех ног, парень. Пока не поздно. Я слышал, сейчас набирают людей на шахты где-то на Западе.

– Как он умер? – упрямо повторил я.

– Да, понимаешь, вроде как сам на себя руки наложил. Хотя тела я, признаться, не видел. А вот судья Блейзер, тот сам всему свидетель. Говорит, застрелился. Наверно, в пух и прах проигрался. Ты же знаешь, он любил это дело.

– Черта с два! – невольно воскликнул я. – Он такого ни за что не сделал бы! Да он проигрывал деньги всю свою жизнь! Просаживал больше, чем вы когда-либо видели!

– Так-то оно так! Только ты, сынок, лучше послушайся моего совета – дуй отсюда как можно быстрее! Здесь объявились кое-какие крутые в черных сюртуках, и они вряд ли потерпят, чтобы сопливый мальчишка что-то вынюхивал, это уж точно.

Может, он и прав, но меня этим не испугаешь – я якшался с такими крутыми сызмальства. Всякое видел. Ничего нового.

Мы всегда еле сводили концы с концами. После того как мама умерла, а Пистолет – это мой брат – сбежал из дома. Мы с папой брались за любую работу, какую только удавалось найти. И все шло нормально… Теперь папа умер и оставил меня совсем одного.

Толку от него вроде как было мало, но он мой отец и совсем неплохой человек. Последнее время мы редко разговаривали, а уж задушевных бесед не вели вовсе. «Привет!», «Как дела?» – и все. Иногда с отсутствующим видом он сообщал, сколько проиграл, или выслушивал мой вопрос на ту же тему. Но я по-своему любил его, как и он меня, хотя произнести такое слово вслух постыдился бы любой из нас.

Пистолет – мой сводный брат. Он на десять лет старше меня и убежал из дому давным-давно. Отец вроде как намекал, что Пистолет пошел по кривой дорожке, но лично я этому не верил. Парень всегда старался держаться где-то посрединке.

Харчевня «Бон тон» располагалась в самом начале улицы, а мне до смерти хотелось положить что-нибудь на зуб. Голод не тетка: живот уже начал подумывать, что мне перерезали глотку, поэтому я со всех ног помчался туда, ворвался в дверь и, даже еще не успев сесть за столик, заказал полный обед, мысленно поблагодарив Господа за то, что можно набить желудок всего за две монеты.

Пока я ждал официантку, у меня появилась возможность поразмыслить о папе и о его судьбе. Мы всегда принимали друг друга как нечто само собой разумеющееся, или так мне, во всяком случае, казалось. Но теперь, когда его вдруг не стало, в моей жизни образовалась огромная зияющая дыра, а внутри меня – непривычная пустота.

У папы никогда ничего толком не получалось. Пару раз мы чуть не стали одной командой, но тут вдруг пришлось выбирать – драться или «делать ноги», а мама не хотела, чтобы мы дрались, поэтому нам пришлось отступить. А потом команчи выставили нас с насиженного места, угнав наших лошадей и коров, даже фургон сожгли, а скарб разграбили или уничтожили… Папа хотел отстроить все заново, но тут мама заболела, все деньги ушли на врачей и лечение. Тогда-то папа ударился в карты и проигрывал, проигрывал, проигрывал…

Стоп! За соседним столиком рассказывают что-то интересное.

– Ни разу в жизни не видывал такого! Когда они подняли ставки за поднебесье, тот вытащил свой шестизарядник, и, наверное, целую минуту никто не знал, чего от него ожидать. А он положил на середину стола револьвер, такой красивый револьвер с перламутровой рукояткой и двумя маленькими красными птичками, врезанными в нее, и произнес: «Долларов на двадцать потянет. Значит, и поднимаю на двадцать!» Двое из них остались, а когда настало время открыть карты, у него оказался «фул хаус». Тут-то, мужики, все и началось. Такое вам и не снилось! Карты вроде как сами начали идти ему в руки. Он просто не мог сделать что-то не так. Если бы с ним сел играть сам губернатор, этот парень стал бы владельцем всей Территории! Уж как пить дать! Он выиграл восемь или даже десять тыщь долларей, не меньше!

Официантка – симпатичная рыжуня с чистым личиком усыпанным такими милыми конопушками, принесла жареную телятину с бобами. Наклонившись, чтобы налить мне кофе, она невольно показала свои великолепные груди и почему-то шепнула:

– Будь осторожней! Поберегись!

– Почему? Я и слова-то еще не вымолвил!

– Не в этом дело. Но на твоем месте я бы не медлила. Допивай кофе и пулей лети из города… даже не оборачивайся. Дай Бог им больше никогда тебя не видеть!

– А в чем, собственно, дело? Что я такого натворил? Да я, блин, целых восемь месяцев коров пас! Стоило мне только появиться в этом полоумном городе, как мне тут же начинают советовать побыстрее свалить отсюда. Во дела!

– Вот и вали! И как можно быстрее, – бросила она и, повернувшись, ушла.

Ладно. Тогда попробуем кофе. Ничего. Нормально. Теперь мясо и бобы, а потом посмотрим. И заодно послушаем, о чем говорят за соседним столиком. Похоже, это о той самой игре, когда мой папа играл в последний раз.

– Так вот, все решил этот шестизарядник. Он проигрывал и проигрывал, пока не поставил на кон свою игрушку. Ну я вам доложу…

Тут я прекратил жевать, молча посидел минуту или две, затем повернул голову и сказал:

– Звучит здорово! Так говоришь, красные птички в перламутровой рукоятке?

– Вот именно! Повезло. Эта игрушка сотворила чудо! Как только он поставил ее на кон, ему поперло как из нужника! Прет и прет! Никто ничего не мог с ним поделать.

– Мужчина среднего роста с усами?

– Усы имел, это уж точно, только он длинный и тощий. В черном сюртуке. И жилетке… Понимаешь? – Парень пристально на меня посмотрел. – Знаешь его, что ли?

– Да, похоже, мне его игрушка знакома. Такие не забывают.

– Везло ему жутко. Взял штук девять, а то и десять! Мало того, выиграл закладную на коров, где-то там на севере. И что интересно: делал все не так, и все равно перло ему как ненормальному!

Сосед рассказчика тоже обернулся.

– Он не выиграл все деньги в мире только потому, что у его соперников их просто не было. Взял все, что они с собой прихватили. Видел это собственными глазами.

Мужчины помолчали и сменили тему, а я опустошал стоявшие передо мной тарелки, прокрутил в голове кое-какие мысли. В общем-то я не мастак моментально соображать. Делаю все быстро, очень быстро, а думаю не очень. Люблю мозгами пораскинуть, повертеть идею в голове, пока не разберусь, что к чему. Все, что я узнал, походило на старую как мир беду…

Папу мне стало по-настоящему жаль. Позже, конечно, будет жаль еще сильнее. Ведь так неожиданно, как его смерть, на меня еще ничто и никогда не обрушивалось.

А может, его и не надо жалеть? Ведь папа ушел из жизни на самой вершине своего картежного триумфа. Он ушел победителем, а этим могли похвастаться совсем не многие игроки. И уж конечно, никто не ожидал, что папе когда-нибудь так подфартит. А ему повезло! Ведь если бы после такой удачи он остался жив, то продолжал бы играть и дальше и, само собой, просадил бы все до последнего цента. А теперь он остался непобежденным навсегда.

Хотя выстрел в голову?.. Как такое могло случиться?

Чья это пуля? Кто, интересно, спустил курок?

Вот теперь я окончательно допер, почему всем хотелось как можно быстрее спровадить меня отсюда. Слишком много для маленького городка, ну и к тому же я его родной сын.

Все ясно, надо топать к судье Блейзеру, который здесь не только судья, но и судебный пристав.

Блейзер сидел на крыльце, откинувшись на спинку стула, и раскуривал здоровенную сигару. Увидев меня, он прищурился, делая вид, что думает, кому это он вдруг так понадобился.

Вид я имел, уж поверьте, далеко не воскресный. Всю зиму я провел в горах, где совсем не жарко, и на мне была вся моя одежда, а вместо пончо, как полагается приличным людям, на плечах болталось одеяло, в котором я проделал дырку для головы.

– Судья Блейзер, – обратился я к нему. – Вы хоронили моего отца. Я пришел за его вещами.

Он даже не шелохнулся. Затем все-таки вынул сигару изо рта.

– Э-хе-хе, сынок, ты же знаешь, что мог оставить тебе твой отец. У него всегда все выходило наперекосяк, за что бы он ни брался. Карты – вот единственное, чем он занимался всю свою жизнь. Когда мы его хоронили, то нашли в кармане только три доллара и несколько мелких монеток. Правда, остались еще золотые часы и два шестизарядника. Один он держал в руке, другой лежал на столе. – Судья сел попрямее. – Можешь все это забрать.

Он встал и пошел в дом, сделав мне знак рукой следовать за ним. Крупный мужчина. И толстый. Хотя люди говорили, он силен как бык. Но меня не проведешь: то, что кажется жиром, и есть жир на самом деле. К судье я никогда не испытывал особой симпатии. Впрочем, это едва ли его расстроило бы, даже если бы стало ему известно. Кто я для него такой? Сопливый мальчишка – и ничего больше.

У себя в кабинете – там стоял секретер с откидной крышкой, большой железный сейф, медная плевательница и квадратный стол – он молча ткнул пальцем в сторону стола, и я увидел один из папиных револьверов в кобуре с патронташем. Другой, но без кобуры, примостился рядом с папиной старой черной шляпой.

Судья все так же молча достал из ящика секретера три доллара с мелочью и золотые часы.

– Вот тебе, парень. Забирай и иди себе. У меня полно дел.

Ладно. Я взял патронташ, надел на пояс, закрепил на ноге – сидел, будто родился со мной, – затем сгреб в карман деньги и часы и поменял свою истрепанную шляпу на папину черную. Теперь проверим револьвер: так, полная обойма, это меня совсем не удивило, папа всегда очень аккуратно обращался с оружием и содержал его по первому разряду.

Главное, револьвер оказался в порядке и готов к употреблению.

– Судья! – Я держал револьвер вроде как небрежно, но наготове. – Сдается мне, вы стали чуть забывчивы. Что-то не похоже на таких, как вы. Понимаю, у вас много важных дел и все такое прочее…

Он медленно выпрямился и бросил на меня колючий взгляд. Перевел его на револьвер в моей руке, затем снова на меня. Может, мне, конечно, и всего семнадцать, но нам с папой случалось тусоваться в самых крутых компаниях. Для меня судья выглядел не страшнее тех, с кем нам частенько приходилось сталкиваться.

– Забывчив? Ты это о чем? – угрожающе протянул он.

– Насчет тех денег. Вчера вечером папе здорово везло. Говорят, он выиграл много наличных и даже кое-какую недвижимость, но я почему-то не вижу ничего на вашем столе.

– Не надо, не надо, сынок! Тебе все наврали. Думаю…

– Слушайте, мистер, – перебил я его. Но спокойно, не повышая голоса. – У этого шестизарядника не так уж много терпения. Может вообще-то и не выдержать. К тому же мне совсем не трудно собрать двадцать, а то и тридцать свидетелей, которые наблюдали за той игрой. Собственными глазами… В городе полно чужаков, судья, которым вас нечего бояться, и они без проблем подтвердят все, что видели вчера вечером. Об этом и так говорит весь город. Посмейте заныкать хоть один цент у бедного мальчика-сиротинки, который только что лишился отца, и, не сомневаюсь, все эти парни тут же бросятся искать веревку, чтобы кое-кого вздернуть… Догадываюсь теперь, почему наш старый Динглберри так расстраивался из-за моего отъезда. Наверняка вы велели ему под любым предлогом задержать меня, пока тут все не утрясется.

Мои слова ему явно не понравились. Понятное дело – кому захочется расстаться с такими деньжищами? Да еще отдать их какому-то желторотому мальчишке! Но с другой стороны, вот он я, прямо напротив с шестизарядником в руке, и кто знает, не псих ли это, которому ужас как не терпится пострелять…

– Только попробуй нажать на курок, парень, и тебе не миновать виселицы!

– Мне еще не приходилось слышать, чтобы кого-нибудь повесили только за то, что он застрелил вора, – спокойно ответил я.

От злости судья Блейзер даже побагровел. Глаза сузились, угрожающе засверкали…

– Слушай, парень, ты в своем уме?

Я всего лишь чуть приподнял дуло револьвера.

– Если хотите доказать, что я ошибаюсь, отдайте деньги и закладные. Только и всего. Большего не требуется. А может, желаете решить это через суд? Так запросто. Минут через пять проведем его в салуне, где папа все выиграл. Так как?

Ему это понравилось еще меньше. Вряд ли он горел желанием услышать, что обо всем этом скажут присяжные, крутые парни Запада. Они верят в честную игру, и большинство из них собственными глазами видели, что произошло на самом деле. Судья Блейзер медленно, как бы через силу опустился на одно колено перед сейфом на полу. Я тут же передвинулся прямо ему за спину. Хотя я и выглядел сопливым, но прекрасно знал, что в сейфах всегда держат оружие – пусть, мол, караулит мои денежки. И точно, вон он, голубчик, лежит себе и лежит.

Когда судья потянулся к нему, я остановил его:

– Мистер, когда ваша рука вынырнет из сейфа, пусть в ней лучше ничего не будет кроме денег. Вам же все равно придется повернуться, чтобы стрелять, а мне нет.

Он встал. Медленно, очень медленно. Но с деньгами в обеих руках. Я вежливо попросил его положить их на стол и отойти. Только без лишних движений.

– Сынок, я же не хотел тебе ничего плохого! – Его тон вдруг как-то подозрительно изменился. – Думал, сохраню эти деньги для тебя… Пока ты не станешь взрослым. Вообще-то… – Готов поспорить, эта мысль только что пришла ему в голову. – Я собирался стать твоим опекуном. Естественно, только по решению суда. – На его жирном лице появилась мечтательная улыбка. Ну совсем как у кота, когда он тайком жрет хозяйскую сметану. – С такими-то деньгами молодому человеку вроде тебя всегда пригодится добрый совет. Я даже прикидывал, как отправить тебя куда-нибудь учиться. В наше время образование – нужная штука.

– Да, но вы не мой опекун и не верится, что когда-нибудь им будете, – коротко и без эмоций ответил я. Пусть привыкнет к простому факту жизни.

– Почему же нет? – не сдавался он. Смотри-ка, просто в восторге от своей идеи! – Я оформлю все бумаги. Назначу себя твоим опекуном. Буду хранить эти деньги, может, даже выгодно вкладывать их для тебя.

– Охолонитесь, судья. Вы сделали свой ход и проиграли. Так что хватит, выкладывайте мои закладные.

– Да они не стоят бумаги, на которой написаны, – растерянно пробормотал он. Надо же, не сдается.

– Не важно. Давайте, давайте!

А куда ему деваться? Конечно, с большой неохотой, но ведь он не слепой, видел мой палец на спусковом крючке… Начни он упираться, и мой шестизарядник проделает в нем дыру, через которую проедет почтовый фургон.

Забрав все, что мне принадлежало, я попятился к двери, плотно закрыв ее за собой, вышел на улицу, дернул за привязь и вскочил в седло. Мой серый конь жутко устал, но, видимо почувствовав, что у меня могут быть большие проблемы, помчался, словно торопился на водопой.

В город и из города вели две дороги, и, следуя логике, мне предстояло выбрать одну из них, а значит, ни ту, ни другую. Я поскакал к своему бывшему коровьему пастбищу, где, как мне думалось – сам не знаю почему, – меня будут искать в самую последнюю очередь.

Ну, во-первых, никто кроме меня точно не знал, где оно находится, и к тому же я обойду стороной ранчо этого предателя старого Динглберри, который тут же настучит судье про мой маршрут, если меня увидит. К тому же оно что родной дом для моего жеребца, вот почему он туда так припустился. Я пару раз оглянулся. Никого.

Они, конечно, все обмозгуют, и Блейзер рано или поздно вычислит меня, но сначала им все равно придется потратить время на другие варианты, а к тому моменту, надеюсь, будет вроде как уже поздновато.

Только мне тоже стоит поторопиться. Ведь пойди снег до того, как я слезу с гор, – а снегопады в это время года совсем не редкость, – быть беде, можно вообще не выбраться оттуда. А что, запросто! Снежные обвалы навсегда похоронят все следы.

Нынешняя зима выдалась вполне сносной, малоснежной. Холодная, конечно, но с травой – все в порядке, и коровы не голодали. Я держал ухо востро, в любой момент готовый в случае нужды перегнать их в другое место; к тому же совсем рядом есть долины, там нашлось бы где укрыться и переждать ненастье. Закон гор прост: либо быстро отваливай, либо застревай на всю жизнь. Если ее хватит. Мне-то что, обычно у меня тут навалом запасов и дров. Правда, проблема в том, что за зиму я съел и сжег почти все, что имел…

С гор задул ледяной ветер, растаявшие было ручейки снова прихватило, значит, там, наверху, здорово подморозило. Серый, наверное почуяв дом, припустил еще быстрее. Там, где след кончался, миль за пять до травы, я снова обернулся, чтобы проверить. На всякий случай.

Никого и ничего. Ни души. Но меня не так легко обмануть: где-то они там, где-то уже идут по следу…

Сколько я получил денег, пока не знал, но уж точно немало, и Блейзер ни за что от них просто так не откажется. Это тоже точно. Он придет не один. Придумает что-нибудь, соберет людей и явится сюда, как пить дать. Он ведь судья. Наверное, не больше, чем заурядный мировой судья окружного масштаба, но уж в законах разбирается в любом случае лучше меня и без особых проблем назначит себя моим опекуном. Запросто! Сочинит красивую байку, какой я дикий, необузданный мальчишка, дурошлеп, за которым нужен глаз да глаз, и назначит. А тем временем, пока я, значит, расту и набираюсь ума, преспокойно прикарманит все мои денежки.

Когда вдали наконец показались темные очертания моей хижины, снежные тучи уже нависали почти над самой землей. Я остановился, хотя мой конь начал тут же фыркать и прясть ушами, выражая явное неудовольствие неожиданной, по его мнению, задержкой. Что меня там ждет?

С чего это мне пришло в голову, что никто не знает об этом местечке? Не слишком ли я самоуверен? Деньги нахально оттопыривались в седельных сумках. Закладные там же. С такой тяжестью будет нелегко пробираться через снежные завалы. Ох как нелегко! Кроме того, мне совсем не хотелось отдавать им мое, то есть папино богатство. Если, конечно, они меня поймают.

Тогда-то я и вспомнил про свой тайник!

Глава 2

Это была узкая трещина в скале – дюймов шесть в ширину и фута два в глубину, – спрятанная в стене ниши на высоте приблизительно в девять футов от земли, очень удобная штука для хранения кое-каких припасов, патронов, кофе – на случай, если мое пристанище вдруг сгорит дотла, пока я пасу скот.

До хижины оставалось еще добрых две мили, хотя уже виднелось темное пятно там, где она стояла. Подъехав к нише, я встал на стременах, запихнул деньги как можно глубже и снова задвинул трещину здоровенным камнем.

Триста долларов я оставил себе на жизнь: пять двадцаток под лентой внутри шляпы, еще пять в широком поясе, а последние пять скатал в тугой комок и утрамбовал его на дне кобуры. Револьвер, конечно, чуть приподнялся, но ремешок застегивался нормально, будто так и положено. В любом случае я решил сначала пользоваться поясным револьвером, если, конечно, придется стрелять.

Так, дело сделано, теперь можно и домой, но только не прямо, а в объезд, сделав маленький крюк через осиновую рощицу. Там за пригорком с хвойными деревьями у меня стоял еще один домишко. Крепко сбитый из толстых бревен и более теплый, чем сарай возле хижины. Серого завел туда – пусть немного согреется – и заодно набрал из мешка кукурузы, которую хранил здесь на всякий случай.

А вот теперь можно и домой. Там должны быть бекон, бобы, мука, соль, сахар и кофе, а также немного сушеных яблок, ну и, наверное, кое-что еще. Боюсь, скоро все это мне очень и очень понадобится.

Наступила уже весна, и внизу набухли почки, но здесь в горах – жди сюрпризов. Мне случалось видеть, как приходит весна с цветами и теплом, а потом с ледяных вершин вдруг налетит снежная буря, и снова дней на десять, а то и на все пятьдесят ляжет самая что ни на есть настоящая зима.

Высокогорное пастбище, которое здесь называли плато, представляло собой несколько долин выше уровня леса или наравне с ним, где росла самая сочная трава. Большую часть зимы там не задерживался снег и было намного теплее, чем внизу. Многие считали это «местным погодным явлением». Наверное, имели в виду ветры, дующие из пустыни.

Когда папа прознал про эти места, то сразу же пришел к Динглберри с предложением организовать выпас его коров на высокогорных пастбищах. По два цента с головы, предупредив, что работать будет его сын, то бишь я,

Как он нашел те луга или услышал про них, мне неизвестно – очень уж разговорчивым папу не назовешь. Только сейчас до меня начало доходить, как мало он рассказал мне о своей прошлой жизни, семье… Меня это, в общем, не очень-то и трогало, к тому же он всегда был рядом, и при желании я мог бы его спросить, если вдруг что-то станет интересно. Но сейчас папы уже нет. Его смерть не только оставила меня одного, но и отрезала от всего прошлого, от семьи, которая, вполне возможно, где-то существовала…

Возле хижины все было тихо. Я вошел внутрь и первым делом разжег печку. Затем, когда дрова весело затрещали, начал засовывать припасы в джутовый мешок. Причем из головы никак не выходила предательская мысль – а не лучше ли переночевать здесь в тепле, чем тащиться через горы в холоде и темноте?

Приторачивая сумки с провизией к седлу, я все еще думал, не расседлать ли моего серого конька и не дать ли нам обоим отдохнуть. Жеребец здорово устал, да и мне бы это совсем не помешало, но я вспомнил злобный, полный ненависти взгляд Блейзера и ясно понял: он придет за мной, придет несмотря ни на что. Когда еще у него снова появится шанс поиметь столько денег!

Вдруг я вспомнил, что на полу хижины остался мешочек с патронами. Пожалуй, их надо забрать.

И я вернулся. А когда открыл дверь, передо мной вдруг выросло что-то невероятно огромное, прямо как медведь-гризли. Моя правая рука дернулась к револьверу, но – вот черт, я же повесил ремень с кобурой на луку седла, когда приторачивал сумки!

Меня ударили кулаком, но ощущение возникло такое, будто шарахнули обухом топора. Я согнулся пополам… Следующий удар послал меня на пол. Но разлеживаться мне не дали: здоровенная ручища схватила меня за шиворот и швырнула на стоявший рядом стул.

– Где они? Где деньги, парень?

Ошеломленный, но не потерявший сознания я поднял глаза на судью Блейзера. С ним оказались еще трое. Одного я узнал: Тобин Уэкер, перевозчик грузов, слыл самым что ни на есть подлым человеком во всей округе. На голову выше меня и гораздо тяжелее.

И рожа будто просит кирпича. Не знаю даже, зачем судье понадобились другие двое – ему вполне хватило бы одного Уэкера.

Блейзер схватил меня за ворот рубашки и приподнял со стула.

– Где они? – прошипел он. – Где деньги, которые ты украл у меня?

– У меня их отняли, – соврал я. – Мне подумалось, это вы.

– Отняли?

– Двое… С винтовками. Забрали бабки и велели проваливать… Сказали, увидят в городе или где-нибудь тут рядом – открутят голову.

– Ты что, думаешь, я поверю твоей туфте?

Блейзер произнес это таким тоном, что я даже сначала испугался. По-настоящему. Но у меня все-таки хватило ума понять: как только они получат деньги, тут же прикончат меня. Зачем им живой свидетель и лишние проблемы?

– Разве не вы их послали? – с удивлением спросил я. – Они забрали все. Деньги, револьверы, лошадь… Вычистили как миленького!

– Сынок, ты врешь и надеешься выкрутиться, – подозрительно тихим голосом произнес Блейзер. – Этот номер не пройдет. Значит так: либо ты сам скажешь, где деньги, либо мы из тебя выколотим признание.

– Послушайте, да с чего мне…

Дальше слова застряли в горле. Скорее, залились кровью, так как он врезал мне прямо в зубы. Я слетел со стула… Потом Уэкер схватил меня сзади за руки и держал, пока судья неторопливо продолжал обрабатывать меня со всех сторон – локтем в живот, коленом в подбородок, кулаком по лицу, ногой в пах…

Они оставили меня лежать в крови на полу. Один из них подбросил дров в печку.

– Холодает, – заметил он.

А Уэкер еще раз шарахнул меня ногой по ребрам.

– Давай, давай, не тяни, парень. У нас впереди целая ночь.

– Может, вся весна, – прошелестел я окровавленными губами.

Блейзер нахмурился.

– Это уж точно. У нас вся весна, парень. Будем бить тебя, пока не скажешь, так что лучше пожалей себя. Выкладывай, да поскорее.

Он явно не понял меня и, похоже, не представлял себе, что может произойти здесь в горах. Внизу, в городе, днем уже тепло, цветы, почки на деревьях и все такое прочее, а здесь не так, все совсем иначе.

– Пожалуй, кофеек бы нам не помешал, – решил судья. – Где тут у тебя кофе?

– Я взял его, когда уходил. Его и оставалось-то совсем ничего.

– У меня есть немного, – откликнулся один из них, открывая дверь, чтобы сходить за ним.

В хижину ворвался порыв ветра. Со снегом!

– Ты смотри, снег, – изумленно заметил Блейзер.

Боль медленно разливалась по всему телу. Уж не сломали ли мне ребра? Я попробовал сесть, но потом передумал. Лучше лежать. В голове потихоньку прояснялось, а внутри, внутри закипала злость. Ярость против всех этих подонков. К тому же этот Уэкер, гад из гадов, просто двинул ногой и врезал мне прямо по лицу. Хорошо еще, я инстинктивно отдернулся назад, так что ребристая подошва его сапога всего лишь содрала мне кожу со щеки.

– Не дергайся, парень. Отдай деньги, и мы оставим тебя в покое. Не скажешь, будем продолжать бить. Ох и длинная тебя ждет ночь!

– Очень длинная, – пробормотал я разбитыми губами. – Может, самая длинная в вашей жизни.

Тот, который возился с дровами у печки, полуобернулся, внимательно посмотрел на меня.

– Что ты хочешь сказать? – спросил он.

– Послушайте ветер, – ответил я.

Блейзер бросил на меня подозрительный взгляд.

– Ветер? Ну и что ветер?

– Снег. Много снега. Если в это время здесь застрять, значит, отсюда не выбраться недель шесть, а то и все восемь. Со мной такое уже случалось. Надеюсь, ребятки, вы захватили с собой достаточно жратвы? Или жирных лошадей. Вам это точно понадобится.

Тот у печки перевел взгляд на Блейзера.

– Это так?

– Он врет. Сейчас весна. – И все-таки в его голосе слышалось сомнение. – Уже апрель.

– Кое-кому не удавалось выбраться отсюда и до июня. – Я даже заулыбался. – Надеюсь, вы успели попрощаться со своими бабенками?

Уэкер шарахнул меня по губам.

– Заткнись, гнида!

Я минутку помолчал, но затем вроде бы как продолжил:

– Пару лет назад один тут пошел в горы с охотниками. В конце весны вернулся. Толстый такой, цветущий. Но один. А где же остальные? Народ поинтересовался и выяснил: он их всех убил и съел. Отсюда и название – «Плато людоедов», вы что, не знали?

– Да, я слыхал об этом, – подтвердил Уэкер. – Было такое, это точно.

– Вам крупно повезло, парни, что у вас есть Блейзер. Он такой здоровый, толстый. Он…

Судья с размаху ударил меня. Затем встал и наступил на мои пальцы, потом шарахнул ногой в живот и, приподняв за ворот рубашки, прорычал:

– Где деньги?

– Отняли… А отца-то убили, наверное, вы.

Блейзер отшатнулся, будто ужаленный. Но тут же злобно саданул меня по ребрам. Я замычал от боли, а он со всей силы врезал мне по почкам. Раза три-четыре подряд.

Лежа на полу лицом вниз, я чувствовал, как холодный воздух ползет через щели. И боль, жуткую боль во всем теле. Раньше так мне никогда не доставалось.

– Пожалуй, надо бы завести лошадей, – озабоченно сказал один из них. – Ветер-то холодноватый.

– Вот и займись ими, – раздраженно огрызнулся Блейзер. – Уедем с утра пораньше.

Я рассмеялся. С трудом, конечно, но рассмеялся.

Они отошли, а я остался лежать. У них оказались только две кружки, поэтому кофе пришлось пить по очереди. От резкого порыва ветра дверь вдруг с шумом открылась и захлопнулась.

– Судья, а может, он говорит правду? – заволновался тот, который ходил завести лошадей. – Лошади у него там в сарае нет.

– Лошадь они у меня тоже забрали, – подтвердил я.

– Да врет он все! – раздраженно буркнул Уэкер. – Настанет утро, найдем и лошадь, и деньги.

– К утру вас всех так занесет, что недель шесть – восемь вам отсюда не выбраться. И даже не мечтайте кого-нибудь подстрелить. В это время года здесь…

– К утру мы либо получим свои деньги, либо сделаем из тебя кашу, – перебил меня судья. – Все только начинается. Хочешь остаться живым, говори, где деньги.

Мои глаза распухли, остались только узенькие щелочки, голова раскалывалась от боли, вместо рук только две распухшие культяшки. И все равно лучше терпеть и не говорить им ничего. Пока я молчу, остается хоть какой-то шанс. Крошечный, но все-таки шанс.

Внезапно Уэкер со всех сил ударил меня по почкам. Боль, какая же пронзительная боль! А Блейзер тут же добавил ногой по лицу.

– Вы все сдохнете здесь, – чуть отдышавшись, проговорил я. С трудом, но проговорил. – Проходы скоро закроются. Отсюда уже не выбраться.

– А если он не врет? – взвился вдруг один из них. – Блейзер, мне это совсем не нравится. Эти проходы узкие, как хрен знает что, а снег вон валит и валит.

Уэкер подошел к окну. Пристально поглядел через стекло. На его лице впервые за все время промелькнуло выражение неуверенности.

– Ну, блин! – раздраженно выругался он, сплюнул и, отойдя от окна, сел на стул. Затем снова встал, снова подошел к окну. Хотя ничего он там не видел. И не мог видеть, ясное дело. Вечер, да еще такая погода. Просто занервничал.