Текст книги "Такер"

Глава 2

На какое-то мгновение мне стало страшно… Что я буду делать один?

Отец всегда был рядом со мной. Мне не приходилось ни о чем беспокоиться – отец в трудную минуту подсказывал мне, что нужно делать. Иногда он выводил меня из терпения, и тогда я дулся на него несколько дней или уезжал из города и болтался с Доком или Малышом Рисом, но когда я возвращался домой, отец всегда ждал меня.

Только теперь я понял, что он был моей опорой и поддержкой.

Я ощутил внутри страшную пустоту. Что я буду делать без отца? Ведь я останусь один на целом белом свете.

Насколько мне было известно, родственников у меня не осталось, а те друзья, на которых можно было положиться, – это были друзья отца.

– Твоя мама, – неожиданно сказал отец, – была замечательной женщиной. Жаль, что ты не знал ее. Она была образованной женщиной из хорошей семьи и прочитала много книг. Она происходила из ирландской семьи из Новой Англии. В ее доме на окнах висели кружевные занавески. Однажды я упомянул ее девичью фамилию в разговоре с одним ирландцем, так он сказал, что это старинный род, происходящий от древних вождей ирландского народа, которые правили еще до того, как пришли датчане.

Моя мать умерла, когда мне было всего три года, но я часто вспоминал о ней, как о теплом и ласковом человеке, который прижимал меня к себе и успокаивал, если я ушибался, и утешал, если мне было плохо. Она была очень красивой – об этом мне говорил отец, но я и сам запомнил ее красоту. Моя мать умерла от лихорадки на ручье Каше, когда мы переезжали в Техас.

На закате мы увидели вдалеке костер. Плоская равнина, по которой мы ехали, сменилась местностью, изрезанной глубокими оврагами, заросшими густым кустарником.

Мы взяли винтовки на изготовку и поехали в направлении костра, но не успели мы приблизиться на расстояние слышимости, как нам удалось разглядеть два фургона, к одному из которых были привязаны несколько мулов. Это был лагерь охотников за бизонами.

Один из них кинул взгляд на отца и сказал:

– Давайте-ка я помогу вам Слезть, мистер.

– Мне поможет мой сын, – ответил отец, и я помог ему спешиться.

Отец навалился на меня всем своим весом, и я почувствовал, что он дрожит. Уложив его у костра, я взглянул ему в глаза и понял, что он умирает.

Меня охватил панический ужас. Я посмотрел на людей, собравшихся у костра.

– Среди вас есть доктор? Папа в плохом состоянии.

Один мужчина, не дожидаясь моего вопроса, уже закатывал рукава рубашки.

– Я не костоправ, но, может быть, мне удастся что-нибудь сделать.

Когда он разорвал штанину и снял ее, моим глазам открылась такая ужасная картина, что я вынужден был отвести взгляд. Сломанная кость торчала наружу, и рана вокруг нее загноилась.

Человек, вызвавшийся помочь моему отцу, быстро обработал рану, и по его уверенным действиям я понял, что он знает, как это делается.

Другой человек протянул мне кружку.

– Парень, ты вымотан до предела. Выпей кофе.

Пока первый мужчина возился с ногой отца, я поел и выпил кофе и рассказал охотникам, что с нами приключилось.

– Они были здесь, – сказал один из них. – Они подъехали вечером и тронулись в путь, едва забрезжил рассвет. Вы их не догоните.

– Я должен их догнать. Наши соседи доверили отцу свой скот, и я должен привезти им их деньги.

Напротив меня сидел худой, хорошо сложенный человек с рыжеватыми усами. Он взглянул на меня.

– Друг мой, тебе придется сразиться с тремя, а они только этого и ждут.

– Да, сэр, – ответил я. – Но ведь они забрали наши деньги. Я должен их вернуть.

– А ты знаешь этих троих?

Я рассказал им о том, кто такие Док, Рис и Хеселтайн, и о том, как мы поругались с отцом и я в сердцах уехал от него, а ведь будь я с ним, я бы поймал его лошадь. Потом я рассказал и о моем разговоре с Хеселтайном и его дружками, и о том, как я вернулся к отцу.

– Ты правильно сделал. – Это сказал человек с большой бородой, который, похоже, был у них за главного, и в его голосе я уловил сочувствие. – Я бы тоже не стал связываться с ними. Одному против троих не выстоять… да и к тому же тебя ждал отец со сломанной ногой.

Человек, обрабатывавший рану отца, подошел ко мне, опуская рукава рубашки.

– Пойди, посиди с отцом, он хочет побыть с тобой.

Когда я подошел, отец лежал в полузабытьи. Я уловил запах виски и понял, что ему дали выпить, чтобы ослабить боль. Он взял меня за руку.

– Сын, я был тебе неважным отцом. Если бы была жива твоя мать, все было бы совсем по-другому. Она знала, как нужно обращаться с детьми, а я не знал. После того как она умерла, я все время ломал себе голову над тем, как я должен вести себя по отношению к тебе. У меня не было примера – мой отец утонул, когда мне было всего четыре года.

– Ты все делал правильно, папа. Просто я оказался таким бестолковым.

– Нет, ты хороший мальчик. Ты всегда был хорошим сыном. И я не сержусь на тебя за то, что тебе больше нравилась компания Дока Сайтса и Малыша Риса – с ними тебе было гораздо интереснее, чем со мной.

– Да они мизинца твоего не стоят. Даже в то время, когда еще были нормальными людьми, они тебя не стоили.

– Мне знаком такой тип людей. – Отец взглянул на меня. – Когда я был подростком, ненамного старше тебя, у меня были приятели вроде твоих Сайтса и Риса. Если бы я вовремя не понял, что это за люди, я бы влип в такую историю, из которой мне не удалось бы выпутаться до конца жизни. Так что я знаю, к чему ведет такая дружба.

На какое-то время отец замолчал, дыхание его стало редким, он с большим трудом вдыхал в себя воздух. Казалось, что он никак не может перевести дух.

– Мне очень жаль наших соседей, – сказал отец. – Тил хотел отдать в школу свою дочь, а Сэклтон собирался купить молочную корову для жены. Большинству из них нужны были деньги, чтобы продержаться до весны. Теперь им придется затянуть пояса потуже.

– Я верну эти деньги, отец. Верну или умру.

– Я не заставляю тебя делать это. Теперь тебе самому придется решать, как жить.

Отец знал, что умирает. Он сам сказал об этом, и я сидел рядом с ним, держа его за руку, и в мыслях ругал себя за то, что не хотел понять его, часто был груб с ним и не слушал того, что он мне говорил. Мне бы побывать в его шкуре, когда приходится бороться за свое существование и когда все против тебя – и природа, и законы. А ведь ему приходилось еще одному поднимать сына, без жены и без родственников.

– Папа, – прошептал я одними губами, поскольку горло мне сдавили слезы, и я не мог произнести это вслух. – Клянусь тебе, я верну наши деньги. Я благодарен тебе за то, что ты для меня столько сделал, и я верну наш долг. Ты дал слово нашим соседям, а я даю тебе свое слово.

Отец слабо пожал мою руку, и я понял, что он услыхал мои слова. В ту же минуту он умер, умер легко, словно вздохнул.

Бородатый мужчина объяснил мне, что у него началась гангрена и весь его организм был отравлен. Может быть, отцу и удалось бы выжить, если бы ему ампутировали ногу, но никто из присутствующих никогда не делал этого, да и отец, я думаю, не пошел бы на это.

Мы похоронили отца на вершине холма, у подножия которого протекала река. Я взял линзу и выжег его имя и годы жизни на деревянной доске. Я знал, что от этой доски очень скоро ничего не останется – в этой местности дерево разрушается очень быстро. Доска с выжженным на ней именем отца – вот и все, что от него осталось. Он будет лежать здесь один, подобно многим другим, тем, кто пришел сюда до него, и тем, кто придет позже, простым людям, которые хотели только одного – построить свой дом и помочь подняться своей стране.

Но нельзя сказать, что мой отец не оставил никакого следа на этой земле – ведь остался жить я, его сын и наследник. Я остался один-одинешенек на этой земле, и имущества у меня было всего только потертое седло да старый винчестер.

Воткнув доску в землю, я спустился с холма и сел на своего коня.

Мужчина с рыжеватыми усами, стоявший у костра, спросил меня:

– Что ты собираешься делать – пуститься в погоню за теми, кто забрал ваши деньги?

– Да, сэр. Мой папа так бы и поступил.

– Ты не возражаешь, если я поеду с тобой? Одному тебе будет тяжело.

Я взглянул на него, и горло мне сдавил спазм.

– Нет, сэр. Если вы так хотите.

– Твой отец был настоящим мужчиной. Таких может остановить только смерть.

– Нет, и смерть его не остановит. Вместо него поеду я.

– Вы были друзьями – ты и твой отец?

– Нет, сэр. Я не хотел слушать его, я думал, что умнее его. Я понятия не имел о том, как много всего он знал.

– Ты не один такой. Многие из нас не слушают тех, кого надо бы послушать. Должно пройти время, чтобы сын смог оценить своего отца. – Он повернулся к бородатому мужчине. – Райт, возьми мои шкуры, хорошо? И кроме того, нам понадобятся две вьючные лошади и запас еды в дорогу.

– Я возьму твои шкуры, Кон. А ты бери все, что тебе нужно.

Так я познакомился с Коном Джуди, и мы отправились с ним в путь, конца которому долго не было видно.

Глава 3

Наш путь лежал в сторону канадской границы, а поскольку он был неблизким, я смог получше узнать Кона Джуди. Мой отец хорошо различал следы на дороге, но до Кона ему было далеко. Когда я терял из виду след, Кон находил его, и мне порой казалось, что он чувствовал, куда могли поехать трое грабителей, которых мы преследовали.

Кон большей частью молчал, но когда долгие часы едешь рядом с человеком, волей-неволей узнаешь его. Кон никогда не делал лишних движений и никогда не поступал необдуманно. Он был предельно осторожен на переправах и в тех местах, где Хеселтайн и его дружки могли устроить засаду. Он никогда не объяснял свои поступки, но по всему было видно: он знает, что надо делать.

Однажды я пересказал ему, что Док и Малыш говорили мне о Бобе Хеселтайне. Внимательно выслушав меня, Кон сказал только: «Никогда не знаешь, как поведет себя человек в решительную минуту, пока эта минута не наступит».

Мой отец умер, не оставив мне почти ничего. В его карманах было всего восемнадцать долларов и несколько центов, да еще старый револьвер. Правда, его винчестер был получше моего. На нашем ранчо у нас была хижина, корраль, колодец да несколько голов скота.

Конечно, с восемнадцатью долларами я далеко не уеду, но у меня было восемь долларов своих денег, и еще я мог продать револьвер отца и свой винчестер. Конечно, за это старье много не выручишь, пятнадцать – двадцать долларов, не больше.

На исходе третьего дня пути мы приехали на станцию дилижансов Счастливого Джека. Я осмотрел корраль, а Кон в это время стоял на страже, держа в руках винтовку. Но лошадей, которых я искал, здесь не было.

Из дома вышел Счастливый Джек, опуская на ходу рукава своей рубашки. Он был занят мытьем посуды, накормив перед этим пассажиров дилижанса. Я был ему незнаком, но Кона Джуди он знал очень хорошо. Скоро я выяснил, что Кона знают очень многие.

– Они были здесь, – сказал Счастливый Джек. – Приехали вчера на закате. Заказали себе мясо и пару бутылок виски и за все заплатили золотом. Я думаю, они поехали в сторону Мобити или Доджа.

– А они не сказали точно, куда едут?

– Нет.

Мы уселись за стол и поужинали тем, что осталось от пассажиров дилижанса. Мы съели по порции оленины с бобами и выпили не меньше галлона черного кофе.

– Этот Хеселтайн, – сказал вдруг Джек, – я знаю, что у него есть подружка в Гранаде. Она работает в салуне.

– Здесь ведь не так уж много женщин, – сказал Кон Джуди.

– А у него к тому же появились деньги, – добавил я.

Когда мы въехали в Гранаду, дул северный ветер, резко похолодало, словно наступила расплата за летнюю жару.

Будь туча пыли чуть погуще, мы проехали бы мимо этого городишки, даже не заметив его.

По всему Техасу было разбросано множество таких городков, в которых не было ничего, кроме нескольких хижин, крытых дерном, салуна да так называемого магазина. Повсюду там лежали груды бизоньих шкур, высушенных до такого состояния, что они напоминали деревянные доски; там и тут попадались коррали, к которым примыкали длинные сараи, служившие одновременно кузницами и конюшнями. Иногда через такой городишко протекал ручей, а чаще жители брали воду из ключа или источника. Редко где попадался колодец.

Стены домов никто не красил, и они становились серыми от ветра и солнечных лучей. В сухой день пешеходы на улицах утопали в пыли, а в дождливый – в грязи. Гранада была ничуть не хуже и не лучше других городишек, выросших на пустом месте и пытавшихся обрести свое лицо.

В салуне мы справились о некой Руби Шоу.

Нам ответил владелец салуна:

– Она уехала. Вчера ее увез один хмырь. Он потряс у нее перед носом золотишком, и она поскакала за ним, словно ей подпалили пятки.

Так было всегда. Мы приезжали слишком поздно или чуть-чуть отставали от них.

Мы пообедали тем, что предложил нам хозяин салуна. Никому из нас не хотелось говорить. Наконец Кон произнес:

– Их след занесло пылью, так что мы можем его и не найти. У Хеселтайна есть золото и девочка, и я думаю, что он поедет туда, где можно потратить деньги. То есть в Денвер или в Лидвилл.

Итак, мы отправились на запад. Мы ехали в молчании, только шелест пожухлой осенней травы да топот копыт доносился до нашего слуха. В эти долгие часы я снова и снова возвращался мыслями к своему отцу. Он прожил очень тяжелую жизнь, и единственное, чем я мог воздать ему должное, – это догнать Хеселтайна и его дружков, забрать у них деньги и вернуть наш долг. Для отца честь была дороже жизни, и я так и сказал Кону.

Как я догадался, Кон был старше меня лет на десять, хотя он никогда не говорил о своем возрасте, а люди на Западе обычно не задают такие вопросы и не отвечают на них. Главное в человеке не возраст, а то, что он сделал, как он работает или чего он стоит в минуту испытаний.

Мне трудно было отнести Кона к какому-то определенному типу. Обычно он говорил, как образованный человек, но иногда его речь становилась такой же безграмотной, как и у многих людей, не получивших никакого образования. Но нам пришлось немало миль проехать бок о бок, и по прошествии некоторого времени я понял, что за человек был Кон Джуди.

Я обнаружил, что мне хочется подражать ему, пообщавшись с ним, я даже стал лучше говорить – почти так же грамотно, как Кон.

После того как я сообщил ему, что меня зовут Эдвин Шельвин Такер, он стал звать меня Шелом.

– Шел, – сказал он однажды, – настоящий мужчина – это такой мужчина, который готов отвечать за себя и за свои поступки. Только ничтожество обвиняет во всех своих бедах обстоятельства, но только не себя. Во все времена жили хорошие люди и великие люди, и они добились успеха только благодаря своей настойчивости и уму.

Слова Кона не были похожи на проповеди, да если бы они даже и были похожи, я бы все равно прислушался к ним. Кон Джуди был из тех людей, которым веришь, и когда я сравнил Малыша Риса и Дока Сайтса с ним, я понял, что они ему и в подметки не годятся.

Нам больше не попадались следы Хеселтайна и его дружков, да мы их и не искали. Мы ехали в Денвер-Сити, стремительно растущий город с салунами и танцевальными залами, где человек с деньгами мог развернуться вовсю.

Меня все время мучила одна мысль, и наконец я решил посоветоваться с Коном.

– Интересно, поделится ли Хеселтайн деньгами с Сайтсом и Рисом? А если и поделится, то как отнесется к этому его девушка?

Кон улыбнулся.

– А ты растешь прямо на глазах, Шел. Готов побиться об заклад, что они тоже задумывались, как им поделить денежки.

Ни разу в жизни я не видел такого огромного города, как Денвер. Повсюду строились кирпичные дома, часть из которых была уже закончена. Бревенчатые домишки и землянки, с которых начинался город, выглядели на фоне кирпичных красавцев уродливыми развалюхами. Не видел я и так много людей в одном месте – можно было подумать, что в городе организуется пикник и на него съехалась толпа народу.

– Как же мы найдем Хеселтайна в такой толчее? – спросил я Кона. – Я никогда раньше не видел такого количества людей.

– А мы зайдем к Джиму Куку – он был здесь в свое время шерифом и поставил себе за цель выявить в штате всех преступников и место их пребывания. Если Хеселтайн и его дружки здесь или заезжали сюда, Джим об этом обязательно знает.

Джим Кук оказался приятным высоким мужчиной с пышными усами.

– Да, я знаю Боба, и уверен, что он сейчас в Лидвилле. Там теперь больше бандитов, чем в любом другом городе в Колорадо или Канзасе.

Мы разбили лагерь в русле пересохшей речушки. Пока Кон варил кофе, я выстирал свою рубашку и повесил ее сушиться на куст. Сколько раз она промокала насквозь и высыхала прямо на мне. Но у меня не было запасной рубашки – ведь гоняясь за грабителями, лучше иметь с собой поменьше вещей.

– Ну, поймаешь ты Хеселтайна, и что потом? – спросил меня Кон.

Кон всегда задавал такие вопросы, на которые сразу не ответишь. От его вопросов мне порой становилось не по себе.

И правда, что я буду делать потом? Пока я поступал так, как требовали обстоятельства или как подсказывал отец. У меня всегда было много работы, и мне не приходилось выбирать, когда ее делать.

Если хочешь есть, нужно работать, причем работать с раннего утра до позднего вечера. Я часто мечтал о своем будущем и о том, что я буду делать, когда стану настоящим мужчиной. Все те планы, которые мы строили вместе с Рисом и Стайтсом тоже были мечтами, и, надо признаться, довольно глупыми.

Бывает так, что, представляя себя неуловимым бандитом, грозой техасских прерий, подросток избавляется от гложущей его неуверенности в собственных силах. Преступники кажутся такому подростку смелыми и неординарными личностями, однако наступает время, когда он сталкивается с суровой реальностью, и самое лучшее, что он может сделать, это поскорее забыть свои мечты. Ведь в реальности все гораздо грубее и суровее, и никому не хочется попасть в руки вооруженных до зубов полицейских, и никто не мечтает о том, чтобы палач накинул ему на шею петлю.

Что я буду делать? Получу назад свои денежки, вернусь в Техас и расплачусь с нашими соседями.

На мою долю останется совсем немного, но у меня было свое ранчо. Я мог бы вернуться туда, однако мне совсем не хотелось жить там одному и всю жизнь пасти скот.

Да, Кон задавал вопросы, на которые трудно было сразу ответить, но эти вопросы помогали человеку заглянуть в свою душу. А когда человек сам находит ответы на трудные вопросы, он становится чуточку мудрее и начинает лучше понимать самого себя и окружающий мир.

Кон однажды сказал мне, что каждый должен время от времени останавливаться и спрашивать себя, что он делает, куда идет и как собирается достичь своей цели. Труднее всего бывает понять, что в жизни не бывает легких и коротких путей.

Вопросы Кона не давали мне покоя. У меня были грандиозные планы насчет моего будущего – я хотел стать настоящим мужчиной и совершать великие дела, но при этом не имел ни малейшего понятия, как я буду претворять в жизнь эти планы. Я часто представлял себе, как я скачу на прекрасной лошади, разодетый в пух и прах, или захожу в салун и заказываю себе все, что захочу, а потом подсаживаюсь к игрокам и начинаю играть и, конечно же, выигрываю крупные суммы, но откуда у меня возьмутся деньги на такую жизнь, я предпочитал не думать.

Я рассказал Кону о своих мечтах.

– Ты умеешь читать? – спросил он.

– Конечно.

– Тогда читай. Читай все, что попадется под руку, – и у тебя в голове однажды появится идея, как сделать деньги. Что же касается игры по-крупному… забудь об этом. Игра – это только способ выпендриться. Если же человек из себя что-то представляет, ему нет нужды выпендриваться.

Рассвет застал нас на пути в Лидвилл.

Мы въехали в город ночью. Моросил мелкий дождик, и вершины окрестных гор были закрыты тучами. Казалось, что они касаются крыш магазинов, поскольку Лидвилл располагался высоко в горах. Пока мы добирались до него, нам то и дело приходилось останавливать коней, чтобы дать им передохнуть.

Дорогу в город развезло, а улицы просто утопали в грязи. Взбираясь вверх по Честнут-стрит, мы не встретили ни одного пешехода и ни одного всадника. Только одна несчастная лошадь, заляпанная с головы до ног грязью, стояла под дождем, переступая с ноги на ногу.

Перед нами был книжный магазин, дальше располагалась контора мирового судьи, а еще дальше – ломбард Гоулдсолла с апартаментами доктора на втором этаже.

Мы попридержали коней. Отсюда был хорошо виден весь город, и мы стали высматривать салун или ресторан. Боб Хеселтайн со своей компанией сидит, наверное, где-нибудь в игорном доме или в салуне и швыряет направо и налево наши деньги. Если в скором времени я не заполучу их назад, возвращать будет уже нечего.

Было уже далеко за полночь, но, завернув за угол, мы увидели салун, окна которого ярко светились, а позади него – платную конюшню.

Мы оставили там своих лошадей и прошлись по конюшне, высматривая, нет ли там знакомых лошадей. Хозяин исподлобья наблюдал за нами.

– Гонитесь за кем-то?

– Вроде того.

– Люди приходят и уходят.

– Мы ищем трех мужчин и женщину, молодую женщину… она, кажется, танцовщица.

Хозяин внимательно посмотрел на нас.

– Лучше вам с ними не встречаться. По крайней мере, сейчас.

– Это почему?

– У них здесь друзья. А в этом городе, если у человека нет верных друзей, то этот человек – ничто. Если у нас здесь нет друзей, то у вас будут одни враги.

Мы поднялись вверх по улице, зашли в салун и подошли к стойке бара. На улице хлестал дождь, салун был полон.

Бармен поставил на стойку бутылку, но, взглянув на нас, увидел Кона Джуди и сказал:

– Простите, я не узнал вас, мистер Джуди.

Он убрал то, что поставил, и достал еще не откупоренную бутылку хорошего шотландского виски.

– Вы видели Боба Хеселтайна? – спросил Кон.

– Да, видел. Он в салуне на Стейт-стрит, с ним двое его дружков и девица… ее зовут Руби Шоу. У нее там полно друзей… если вы знаете, что я имею в виду.

Кон налил себе и мне виски.

– А кто сейчас начальник полицейского участка?

– Марк Дагган. Это опасный человек, но он никогда не ищет на свою голову приключений и неприятностей… если не пьян, конечно.

– Бен, это мой партнер, Шел Такер. Услуга, оказанная ему, это услуга мне.

Бен протянул мне руку. Это был коренастый, плотно сбитый мужчина, песочного цвета волосы на его круглой голове были тщательно напомажены и аккуратно приглажены. Он энергично пожал мне руку, и я понял, что обрел в его лице друга.

– А я – Бен Гарри. Я знаю Кона с незапамятных времен.

Мы выпили виски и отправились к выходу, вглядываясь в лица людей, сидевших в салуне. Кон вышел первым, а когда я присоединился к нему, кивком головы показал на салун.

– Все они здесь, Шел. Бездельники и пропойцы со всех горняцких поселков и ковбойских лагерей. Здесь можно сделать деньги, и они это чуют. А ты когда-нибудь добывал руду, Шел?

– Нет, сэр. Я хорошо обращаюсь с лопатой и киркой, но руду никогда не добывал.

Окна ресторана были освещены, и мы догадались, что он еще открыт. Мы перешли улицу и зашли в ресторан.

– Могу предложить вам говядину, – сказал владелец, – с бобами и картофелем. Был еще пирог, но он кончился, а я больше ничего готовить не собираюсь. Очень устал.

– Нам хватит и мяса с овощами… если у вас есть кофе.

– Сколько угодно. – Хозяин принес почерневший на огне кофейник и поставил его на стол. – В нашем ресторане вечером можно прилично поужинать, а утром, если я поднимусь вовремя, то и позавтракать.

Он поставил на стол тарелки с мясом и бобами и блюдо с нарезанным хлебом и маслом домашнего изготовления.

– Мы делаем свое собственное масло – у нас есть четыре коровы гольштинской породы, и мы собираемся купить еще. Я сам пригнал их сюда.

Мы ели в молчании, но наконец я решился задать вопрос, который мучил меня вот уже несколько дней.

– Как вы думаете, они догадываются, что мы их преследуем?

– Да, я думаю, что догадываются.

– Тогда в любую минуту на нас могут напасть?

– Разумеется. Когда охотишься за кем-нибудь, будь готов к тому, что сам в любую минуту превратишься в преследуемого. Это, кстати, помогает всегда быть начеку. В этом городе грубые нравы, да как, впрочем, и на всем Диком Западе.

Дождь на улице полил сильнее. Если Хеселтайн и его дружки здесь, в Лидвилле, скорее всего, они не станут пытаться ускользнуть из города в такую погоду. Тропинки здесь очень узкие и скользкие, лошади могут поскользнуться и упасть. Я плохо знал горы и чувствовал себя в горной местности неуверенно – здесь было слишком мало троп и дорог.

– Самые лучшие тропы – это тропы индейцев, – сказал Кон. – О них знают очень немногие. Индейцы везли по ним грузы и продавали их за сотни миль от своего дома… подобно купцам, ходившим с торговыми караванами в средние века.

Я никогда не слыхал о торговых караванах и не совсем понял, что он имел в виду, говоря о средних веках, поэтому я помалкивал и только слушал.

– В Миннесоте добывают мягкую красную породу, которая легко полируется и обрабатывается. Ее называют катлинит. Так вот, этот камень можно найти у индейцев на всем Диком Западе. И еще раковины. В водах различной солености и температуры живут разные типы моллюсков, после гибели которых остаются раковины. Многие из них систематизированы. Некоторые ученые всю свою жизнь занимаются изучением ископаемых моллюсков.

После этого Кон Джуди, который обычно не произносил больше двух-трех предложений за раз, пустился в рассказы о торговых тропах древних индейцев.

– Древних индейцев? Вы хотите сказать, что в древности индейцы были другими, не такими, как сейчас?

– Да. Современные индейцы согнали их с насиженных мест подобно тому, как мы согнали индейцев с их земель. Этот процесс происходит по всему миру, Шел, и ты еще увидишь, как индейцев прогонят отсюда на запад.

– Тогда получается, что хозяевами страны становятся те, кто умеет лучше воевать?

Кон усмехнулся.

– Не совсем так, Шел. Правильнее сказать: обычно наверху оказываются те люди, чей образ жизни наиболее эффективен.

Я не совсем понял, что он хотел сказать, но только я собирался задать Кону вопрос, как он произнес:

– Пойдем-ка лучше спать, – и, отодвинув свой стул, встал.

– А потом я отправлюсь на поиски Хеселтайна, – сказал я. – Не думаю, что они пустятся в дорогу в такую ночь, тем более что с ними девушка.

– Да, они где-нибудь спрячутся, – согласился Кон.

Он заплатил за наш ужин, и мы двинулись к двери. Я задумался над словами Кона об образе жизни и уже открыл дверь, как вдруг вспомнил о том, что забыл свой винчестер на соседнем столе.

Резко повернувшись, я толкнул Кона, и мы оба чуть не упали.

В эту минуту раздался выстрел, и мы услыхали, как пуля ударилась о косяк двери.

Если бы я не повернулся так резко, я был бы уже мертвецом.