Текст книги "Повседневная жизнь языческой Руси"

В некоторых случаях осью мироздания назывались столб-«брус», «золотая гора» или «огненная река». Об образе огненной реки в древнерусских источниках имелись двоякие представления: если «в одних случаях огненная река в древнерусской письменности и фольклоре отделяет тот свет от этого (причем в христианских терминах тот свет может отождествляться с раем, а сама огненная река пониматься как ад), то в других случаях она разделяет рай и ад»[21]21
  Словарь вологодских говоров. Вологда, 1983. Вып. 1.


[Закрыть]. Как считает ряд исследователей, образ огненной реки старше образа мирового древа, так как первоначально мир, как уже говорилось, мыслился стоящим «на воде высокой», опирающейся на камень, который держат четыре золотых кита, плавающих в огненной реке[22]22
  Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. М., 1982. С. 144.


[Закрыть]. Как и мировое древо, огненная река выполняла функцию связи «этого» и «того» света, мира живых с миром покойников: по ней мертвецы плывут в загробную жизнь либо переправляются через нее по мосту, который, как правило, тоньше волоса. В некоторых регионах России (например, в Вологодской губернии) огненная река называлась «Забыть-рекой», поскольку после переправы через нее умершие забывают свою земную жизнь и становятся полноправными жителями царства мертвых.

Функции всех видов мирового стержня совпадали по своей сути: все они упорядочивали как вертикальное (небо, земля, преисподняя), так и горизонтальное пространство (четыре стороны света); как годичное (12 месяцев, 4 недели), так и суточное время (утро, день, ночь). Например, в древнерусских заговорах о мировом древе постоянно упоминается его обращенность «на все четыре стороны»: «На море на Океяне, на острове Буяне стоит дуб… И мы вам помолимся, на все четыре стороны поклонимся»; «…стоит кипарис-дерево… заезжай и залучай со всех четырех сторон, со стока и запада, и с лета и севера: идите со всех четырех сторон… как идет солнце…»[23]23
  Тихонравов Н. С. Памятники отреченной русской литературы. СПб., 1863. Т. 2. С. 443; Веселовский А. Н. Разыскания в области русского духовного стиха. XI–XVII. СПб., 1889. С. 44.


[Закрыть]; и др. Збручский идол, в котором под одной шапкой были объединены четыре лика божества, обращенных на четыре стороны, представляет собой еще один наглядный пример деления пространства на восток, запад, юг и север.

Мировое древо описывалось в фольклоре и изображалось в виде разных деревьев, в разных положениях, с различными дополнениями. Логично, что более всего людей интересовал срединный – земной – уровень мирового древа, где обитали они сами. Иногда от вертикального – большого – мирового древа отходили как бы горизонтальные – малые – мировые деревья. Еще реже встречались «перевернутые» мировые древа, у которых наверху были корни, а ветви уходили глубоко под землю, в загробный мир. Об этом, в частности, говорилось в русском заговоре: «На острове на Окияне на острове Кургане стоит белая береза, вниз ветвями, вверх кореньями». По мнению специалистов, перевернутое мировое древо обозначало ось загробного мира, который зеркально отражал устройство мира земного[24]24
  Кагаров Е. Г. Мифологический образ дерева, растущего корнями вверх // Доклады Академии наук СССР. Серия В. М., 1928. № 15; Топоров В. Н. Древо мировое // Мифы народов мира. Т. 2. М., 1982. С. 398–406; Петрухин В. Я. Мировое дерево // Славянские древности. Т. 3. М., 2004. С. 253–254.


[Закрыть].

После принятия христианства в русских народных представлениях функцию мирового древа порой брало на себя райское древо жизни, которое, в свою очередь, часто путали с древом познания добра и зла. В апокрифической «Книге Еноха» говорилось, что Бог почивает на древе жизни, растущем в центре Рая. Связь Бога с древом жизни перекликалась со связью Христа с крестом, процветшим после его распятия.

Таким образом, мир, сотворенный из некоего тела первочеловека (Пуруши, Адама и др.), концентрировался вокруг мирового древа, упорядочивавшего все его элементы и не дававшего Хаосу разрушить установленный порядок. Особая «языческая диалектика» заключалась в том, что небесная, земная и подземная части мира составляли одно целое, а потому включали в себя как чистое, так и нечистое, как добро, так и зло, как высшее, так и низшее. Язычники сумели приспособиться к этому непостоянству окружающего мира, научились использовать его лучшие качества себе во благо и обороняться от его худших проявлений.

Годовой круг и его границы

Жизнь, в представлениях язычников, двигалась циклически, по годовому кругу. Год формировал «круг лету», 28 лет формировали «круг солнца», 19 лет – «круг луны». Циклы в 28 и 19 лет появились по подсчетам древних астрологов и определялись тем, что по истечении этих сроков солнцестояние и новолуние возвращались на прежние дни года. Земля называлась «круг земли», небо – «круг небесной», все моря и океаны – «круг моря». Был еще «круг животный зодийский», насчитывавший 12 созвездий вдоль большого круга небесной сферы. Его влияние на жизнь людей разоблачали христианские авторы, в частности Иоанн экзарх Болгарский в «Шестодневе»: «Яко несть в зовомем крузе зодистем, рекше животнем, живота, иже то творит тако… то суть сами составили астроложскыми басньми»[25]25
  Шестоднев, составленный Иоанном ексархом болгарским // Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1879. Кн. 3 (Список 1263 г.). Л. 129.


[Закрыть]. Гадания по звездам чаще всего связывали с продолжительностью жизни того или иного человека. Солнечные и лунные затмения именовались «гибелью» солнца или луны.

Существовало устойчивое представление о чрезвычайной значимости отдельных отрезков времени в годовом круге, о временных интервалах, границы которых следовало усиленно оберегать. Например, всеобщим для славянских народов было поверье, что в дни зимнего солнцестояния, именуемые «страшными днями», границы с «тем» светом отверзаются, и все, кто обитает на нем, свободно проникают в мир живых. Колядники, ходившие по домам в Рождество уже в христианскую эпоху, олицетворяли собой покойников, навещающих живых и требующих кормления. В колядных песнях сообщается, как колядующие отправляются с «того» света в мир живых, как они идут «по грязной грязи», какие препятствия возникают на их пути («через море глубокое») к земным людям. Граница зимнего солнцестояния открывала годовой круг и имела первостепенное значение, так как в это время прогнозировалась жизнь на весь будущий годовой цикл.

Дни летнего солнцестояния, когда день начинал убывать, также оформлялись как граница, на которой встречались «этот» и «тот» свет. Самую заметную роль в ней играли русалки – воплощение умерших до замужества девушек, живущих до дня Ивана Купалы в лесу на березах, а после дня летнего солнцестояния уходящих из леса, чаще всего в воду.

Первые две временные границы отмечали зиму и лето, а дни весеннего и осеннего равноденствия – конец и начало весны и осени. Между этими четырьмя границами и пролегал сельскохозяйственный год. Отсюда время было сугубо цикличным: начало одного этапа совпадало с концом предыдущего, ничто не заканчивалось (это бы означало смерть и уход в мир иной), а только возвращалось на круги своя и двигалось строго по замкнутому кругу.

Сутки имели свои временные границы, часы, в которые активизировалась нечистая сила, открывалась связь с «тем» светом. Если в годовом цикле самые открытые границы приходились на дни зимнего и летнего солнцестояния, весеннего и осеннего равноденствия, то в суточном цикле им соответствовали полночь и полдень, восход и заход солнца: «заря утренняя, заря полуденная, заря вечерняя, заря полуночная». Конечно, самой опасной была «заря полуночная», в течение которой на открытых границах «этого» и «того» света ведьмы слетаются на свой шабаш, совершают оборотнические превращения, отбирают урожай с полей и молоко у коров, «ночницы» (олицетворение бессонницы) не дают спать детям, нечистые покойники приходят в дома, нечистая сила сбивает путников с пути. Уже начиная с захода солнца люди опасались выходить из дома, в особенности дети, беременные женщины, роженицы. С полуночи до первых петухов действовали строгие запреты: нельзя было прясть, смотреть на свое отражение в воде или зеркале (увидишь нечистого), свистеть, петь, громко разговаривать. Ночью по дому гуляли домовой и всякая нечистая сила, поэтому утром воду, простоявшую ночь открытой, считали вконец испорченной и выливали. Ночью делали только то, что требовало открытой границы с «тем» светом: проводили отгонные и защитные обряды, опахивание села в случае эпидемии; прогон скота между зажженными кострами в случае эпизоотии; лечебные процедуры типа купания и протаскивания сквозь прокоп в земле; вызывание дождя во время засухи; изготовление магических предметов; гадания, ворожба, колдовство.

Середина дня – полдень осознавался как вторая опасная черта, когда граница между мирами приоткрывается. Все, что делалось до полудня, обрекалось на развитие, рост, процветание, ведь день шел в рост! Все, что совершалось после полудня, получало плохой прогноз для развития, ведь день шел на убыль. В пограничное время (примерно с 12 до 2 часов дня) лучше было ничего не делать, отдать его нечистой силе. Нельзя было работать в поле и даже отдыхать (спать) на меже, иначе «полудница» накажет. «Полудница» – мифологический персонаж в виде женщины или девушки необычайно высокого роста (в четыре раза выше обычного человека) с раскаленной огромной сковородой или серпом в руках – призвана была охранять поля, в особенности с рожью, от палящего солнца и людей, посмевших работать в полдень.

До восхода солнца старались совершить лечебные и очистительные ритуалы (купание, обливание водой, катание по росе и др.), провести сбор целебных растений. При заходе солнца запрещалось спать, начинать какую-то работу, выметать мусор из дома, продавать и давать в долг, хоронить покойника. Все это делалось для того, чтобы не столкнуться с «тем» светом, с мертвецами, вышедшими в пограничное время на пространственные границы.

Единство мира предопределяло близость всего земного и потустороннего. «Этот» и «тот» свет не просто отделены друг от друга огненной рекой (или «Забыть-рекой»), они имеют очень зыбкие, порой легко нарушаемые границы. Границы – это то, что придает форму тому или иному телу в мире и обеспечивает сохранение этой формы от разрушения и Хаоса. Дать жизнь тому или иному существу, предмету, пространству означало, в понимании язычников, прочертить границы его формы, как бы вычленяющие его из окружающего мирового тела. Отсюда значимость границ в менталитете язычников, которая была огромна; ее роль трудно переоценить. Что бы ни делали люди, их первой и основной мыслью были соблюдение и защита границ своего – земного – мира, своего поселения, поля, скота, двора, дома, своей семьи, самих себя. Все и вся подлежало контролю и защите. Нечеткая или нарушенная граница восстанавливалась с помощью обрядов, ритуалов, заговоров. Границы четко маркировали, чтобы предупредить их нарушение нечистой силой, чужими людьми и другими силами. Границы уважали и почитали; существовали специальные запреты, предупреждающие от их нарушения, а также наказания за повреждение границ или посягательство на какое-либо их повреждение. А бывали и так называемые «страшные дни», когда граница между миром живых и миром мертвых считалась открытой для всех…

«Тот» свет как обиталище умерших предков, а также нечистой силы, злых духов и всего сверхъестественного представал в языческих верованиях то полным аналогом мира земного (поэтому при погребении в могилу клали предметы, которыми умерший владел при жизни, еду, оружие, коня и т. д.), то полной ему противоположностью. Попасть в загробный мир можно было по огненной реке, причем русские фольклорные источники утверждали, что огненная река опоясывает всю Землю. Праведников за деньги переправляет через нее Архангел Михаил, а грешники должны переправляться сами.

Синонимом «того» света иногда становился Ирей (Ирье, Вырей) – мифическая страна за далеким морем, куда улетают птицы и откуда затем возвращаются. Как удивлялся Владимир Мономах в своем «Поучении»: «…и сему ся подивуемы, како птицы небесныя из ирья идут». По общерусским представлениям, в Ирей улетают не только птицы, но и все насекомые, а также уползают все гады и хтонические существа. Ключи от Ирея находятся у кукушки, потому что она первой улетает, а возвращается последней, чтобы отпереть и запереть «тот» свет. Души всех умерших живут в Ирее, путь в который идет через водоемы, колодцы, водовороты по мировому древу.

Помимо мифической огненной реки, служащей мостом между землей и преисподней, реальные реки также наделялись функцией границ. Реки воспринимались язычниками как кровеносные сосуды матери-земли. По украинским поверьям, реки несут свои воды по поверхности земли в течение семи лет, а затем возвращаются на «тот» свет через «пуп земли»[26]26
  Булашев Г. О. Украинский народ в своих легендах и религиозных воззрениях и верованиях. Вып. 1. Киев, 1909. С. 330–332.


[Закрыть]. В русских былинах реки Дон, Дунай и другие текли кровью павших в битвах богатырей.

Закономерно, что самой опасной для человека языческой эпохи была граница между миром живых и мертвых. Но и естественные изменения природного ландшафта (опушка леса, болото, край поля, подножие горы и т. д.) как бы приоткрывали границу с «тем» светом, а потому требовали защиты и вызывали опасения. Пересечение дорог, край поля, стык чистого и нечистого пространства, то есть граница, в то же время воспринимались как место крайней опасности, вызванной состыковкой «этого» и «того» света. Поэтому именно на границах выполнялись обряды, призванные отогнать нечистую силу или, наоборот, позвать ее на помощь в черной магии.

Граница «этого» и «того» света неизбежно нарушалась при погребении покойников, поэтому погребальный обряд должен был выполняться неукоснительно и во всех деталях. Умершего не только надо было обеспечить всем необходимым для существования на «том» свете, но и предупредить его возможное возвращение на землю с целью навредить живым. Поминки воспринимались как «кормление покойников». Считалось, что умершие видят лишь при свете поминальных свечей, питаются лишь тем, что им приносят на кладбище или кормят в доме на поминках, а также тем, что подают нищим.

Похороны – это пересечение границы миров. Погребение в русских народных причитаниях воспринимается как долгий тяжелый путь покойника на «тот» свет: «ты пойдешь по тем путям-дороженькам, по лесам да по дремучим, по болотам по седучим»; «ты с горы пойдешь на гору, в ворота подземельные»; «в погреба да во глубоки, за лесушки за темные» и т. п.[27]27
  Чистяков В. А. Представление о дороге в загробный мир в русских похоронных причитаниях // Обряды и обрядовый фольклор. М., 1982. С. 121.


[Закрыть] В волшебных русских сказках переход из этого мира в мир иной описывался как путь в подземное или подводное царство, называемое также «седьмым царством», сонным, далеким, небесным и др.

Явление покойника во сне воспринималось как реальный контакт с «тем» светом, а сон – как временная смерть.

Душа спящего человека может сама отправиться в мир иной во время «обмирания», то есть обморока, тогда ей предстоит такая же сложная дорога с подъемами и спусками под землю.

Защита границ своего участка земли, двора, дома лежала на каждой семье отдельно. Особое значение имела охрана полевой межи. Рукотворная граница в сельскохозяйственной стране, какой была Древняя Русь, приобретала крайне важное и даже сакральное значение. Постепенно сложился целый комплекс приемов для охраны своего пространства от вмешательства потусторонних сил, сглаза, наговора, порчи и т. п. Посредством обрядовых действий люди старались либо не допустить контактов с нежелательным вмешательством в свою жизнь извне, с «того» света, либо свести эти контакты до минимума и обезопасить себя от влияния «пришельцев». Поэтому обряды чаще всего совершали на границах и рядом с ними.

Чтобы приблизить к границе между «этим» и «тем» светом кого-либо или что-либо, достаточно было измерить объект воздействия или просто сосчитать объекты. Измерение объекта совершали колдуны, ведьмы, нечистая сила с целью сглазить, испортить, погубить. Например, на Русском Севере верили, что если кто-то измерит ниткой рост человека или его тени, а затем поместит эту нитку в фундамент его дома, то человек через 40 дней умрет, а после смерти будет являться в разных видах. Так же благодаря счету и называнию точного числа магически ограничивали жизнь на этом свете тех, кого как бы замыкали, останавливая его жизненный цикл. Люди избегали всеми способами называть точное число коров, быков, овец, кур, ульев с пчелами и другой живности в своем хозяйстве. Точно так же боялись называть посторонним точный возраст ребенка, а порой и само его имя.

В то же время, чтобы увести на «тот» свет, «свести на нет» какую-либо опасность, использовали убывающий счет от девяти до нуля. В одном русском заговоре от червей говорилось, например: «У нашего хозяина 9 жен; после 9 жен 8 жен; после 8 жен 7 жен; <…> после двух жен одна жена; после одной жены ни одной…»[28]28
  Майков Л. Н. Великорусские заклинания. 2-е изд. СПб., 1994. С. 78–79.


[Закрыть] Подобная числовая магия использовалась и при удалении с этого света болезней, чирьев, бородавок, всего, что можно было пересчитать.

Четыре стихии

Четыре стихии – огонь, земля, вода и воздух – были в языческую пору не просто природными явлениями. Это были части космического тела, макрокосма. Они жили своей жизнью, как и все остальные элементы мира, имели свои границы и функции, с ними надо было вступать в контакт, как и со всеми прочими обитателями вселенной. Как же трактовали четыре стихии древнерусские язычники?

Стихии наделялись в языческом сознании антропоморфными, человеческими образами, мужскими или женскими, сущностью которых была телесная форма, завершенная, с хорошо маркированными границами, ярко выраженными и прочувствованными частями и деталями «тела» той или иной из них.

Самая важная стихия – огонь. Он возник, согласно славянским апокрифам, отвечавшим на вопрос «Как огонь зачася?», от очей Бога: «Архангел Михаил зазже огонь от зеница Господня и снесе на землю»[29]29
  Памятники отреченной литературы / Собр. Н. Тихонравов. М., 1863. Т. 2. С. 445.


[Закрыть]. Однако этот ответ давался в уже христианизированной легенде, а какой ответ давали язычники в дохристианские времена, неизвестно. Может быть, такой: огонь появился из очей бога-громовержца Перуна, посылающего его в виде молний на землю?

Огонь якобы существовал не только в этом мире, но и на «том» свете. Солнце, Луна, звезды – порождения небесного огня. Огненная река, как уже упоминалось, вела в загробный мир. С огненной стихией связан Перун, высшее божество языческого пантеона в дохристианской Руси, а также и другие божества – Сварог, Даждьбог, Хорс.

Огонь нес в себе тепло и свет, а также большую энергию, но он бывал и опасен, яростен, непредсказуем, способен сжечь. Огонь часто именовали сыном бога Сварога, кормили и поили, укладывали спать, обходясь с предельной ласкою и осторожностью, как с человеческим существом, которое может разгневаться, обидеться и отомстить.

«Живой огонь» (по другим версиям, «новый, деревянный, самородный»), получаемый трением двух деревянных палочек, считался очистительным и целебным. Он мог остановить эпидемии, падеж скота, поэтому через зажженный от такого огня костер прыгали, переносили больных, прогоняли стада домашнего скота. Во время эпидемий живые костры зажигали вокруг всей деревни, как бы опоясывая и замыкая пространство внутри живых огней.

Однако антропоморфная сущность огня, выраженная в его капризном и яростном характере, пугала людей. Они ощущали постоянную угрозу пожара, могущего уничтожить их дом, урожай, скот и все остальное, что составляло жизнь язычника. Страх перед огнем вызывал также и стремление задобрить его, принести ему какую-то жертву, заговорить ласковыми словами и т. д. Например, после окончания топки печи в нее бросали пару поленьев в качестве подарка уснувшему огню или ставили рядом с печью горшок с водой и клали полено. К нему обращались с ласковыми именами, в частности «царь», «батюшка» (но нельзя было называть его фамильярно «братом»). Не следовало обижать огонь, бросая в него что-либо «нечистое» или пиная ногой, заливая мочой и т. п. В огонь нельзя плевать, ибо после этого либо весь усохнешь, либо на языке и губах появятся язвы, либо перекосит рот. Разжигая огонь в доме, нельзя было ругаться, так как согласно русской поговорке «огонь грех гневить».

Огонь использовался в массе обрядов, так как его наделяли защитной, очистительной и продуцирующей функциями.

Известно, что огонь любви, воспламеняющий человека (прежде всего его тело), неоднократно упоминался в любовной магии. С помощью огня можно было «присушить» человека, то есть вызвать любовь к себе. В одной из берестяных грамот второй половины XIV века из Великого Новгорода сохранился отрывок заговора: «…так ся розгори сердце твое и тело твое и душа твоя до мене и до тела моего и до виду до моего…»

В древнерусских былинах отразился образ огненного «Летучего змея», превращавшегося на земле в человека. В этой ипостаси огонь выполнял две функции: либо приносил богатство хозяину дома, открывал клады, либо воплощал сугубо мужское начало, прилетая по ночам к девушкам, утратившим невинность, одиноким женщинам и вдовам и вступая с ними в связь. Последствия такой неестественной связи крайне печальны для женщин – они болеют, усыхают, гибнут либо рождают сына, превращающегося в змея или демона, черного, с копытами, без глазных век и т. п.

Вторая из первостихий с явным мужским началом – воздух, предстающий то в виде вихря, урагана, а то в виде легкого попутного ветерка или пара. С ним обращались столь же уважительно, как и с огнем, его тоже кормили, уговаривали и пр. Перед ветром нельзя кичиться, дразнить его, унижать каким-либо способом. Он, так же как огонь, может отомстить за непочтительное обращение, превратившись в ураган. О таком отношении к ветру свидетельствует народная пословица «Выше ветра головы не носи». Метод «разговора» с ветром типичен для язычников: заговоры, причитания, мольбы. Так, к примеру, в одном древнерусском заговоре к ветру обращались за помощью, начиная свою речь следующим образом: «Поклонюсе я, раб божий, ветряному мужу, златому телу, четырем ветрам, четырем братьям…»[30]30
  Цит. по кн.: Черепанова О. А. Мифологическая лексика Русского Севера. Л., 1983. С. 36.


[Закрыть] Знаменитое обращение Ярославны к ветру в «Слове о полку Игореве» обретает в этой связи значение рядового, типичного заговора.

Бог ветра – Стрибог – вошел в языческий пантеон князя Владимира в 980 году как одно из важнейших языческих божеств. В качестве мифологического персонажа ветер почти всегда выступал в человеческом обличье, то как один человек (средовек, дед), то как четверо мужчин, дующих на четыре стороны света, то как глава семьи, где его сопровождали 12 сестер (месяцы годового цикла). Его характерными антропоморфными приметами были огромная голова, толстые губы, изодранная шапка и дырявый кожух.

Ветер разносил по миру и хорошее, и плохое. Воздух наполняли разные демонические существа (ведьмы, черти и другая нечисть) и болезни, поэтому в древнерусском языке заразная болезнь называлась «поветрием», то есть приносимой воздухом. В Сибири говорили: «Кто с ветру скажет – болезнь тут как тут». Чтобы обезопасить дом от плохого ветра, втыкали под крышу дома густой пучок прутьев (веник). Опасный для животных ветер, приносящий смерть, получал имена собственные. Так, в Псковской губернии северо-восточный ветер называли волкодавом или волкорезом. Помимо болезней ветер мог принести также и порчу, поэтому, в частности, в Архангельском крае девушке в период от рукобитья (то есть сговора) до сватовства запрещалось гулять на ветру.

Хороший добрый ветер – это попутный ветер, дующий в спину и помогающий во всех делах. Древние русичи, чтобы вызвать небольшой попутный ветер, необходимый для веяния жита, мореходства, рыболовства, работы мельниц и т. д., прибегали к свисту, пению, дули в нужном направлении, махали руками, произносили заговоры и призывы. Так, в Архангельской губернии моряки бросали в воду хлеб «на поветера», приглашая попутный ветер. А женщины обращались к морскому восточному ветру с мольбой: «В[о]стоку да обеднику каши наварю и блинов напеку, а западу шалонику спину оголю, в[о]стока жена хороша, а у запада шалоника жена померла»[31]31
  Подвысоцкий А. Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении. СПб., 1885. С. 28.


[Закрыть].

Опасность вызвать злой вихрь видели, прежде всего, в злых словах, обращенных к ветру, чего нельзя было делать ни в коем случае. Существовал еще целый ряд опасных занятий, способных вызвать смерч или ураган. Одно из таких занятий, например, – мотать нитки на закате солнца. Также смерч могли вызвать разорение муравейника, дутье на огонь в определенные моменты и тому подобные действия.

Женская половина первостихий – земля и вода – отличалась от мужской половины (огонь и воздух) менее выраженной амбивалентностью. Земля и вода не наделялись присущими им злостью или мстительностью. Они более пассивны: не вода виной высоким волнам на море, а ветер; не земля вызывает грозу, оплодотворяющую ее, а громовержец Перун.

«Мать сыра земля» – абсолют добра и чистоты, не просто почитаемый, а наиболее любимый образ. Согласно поверьям крестьян, земля есть мать всего человечества и отдельного человека: «Гой еси сырая, Земля матерая! Матерь нам еси родная, всех еси нас породила…» Антропоморфный характер земли близок образу макрокосма. Кости матери-земли составляют горы, скалы и камни, кровь ее – это вода, кровеносные сосуды – реки, жилы составляют древесные корни, волосы образуют травы и растения. Осенью земля засыпает («замыкается»), весной просыпается. Ее нельзя тревожить, нельзя обижать. Она часто страдает, плачет, скорбит по погибшим людям. Персонификация земли как женщины-матери дополнялась сравнением вдовы с высохшей, бесплодной землей. Только изредка земля могла гневаться на людей за их прегрешения и лишать их урожая.

Мифопоэтическое творчество всех первобытных народов наполнено описаниями исполнения землею своих гендерных телесных функций, в первую очередь плодородия, деторождения, а затем уже и всех остальных. Вера в землю как в божество сопровождала русский народ с языческих времен, как и другие народы, у которых порой проскальзывали отголоски представлений о Матери-прародительнице мира в целом. Так, например, в начале XII столетия в «Повести временных лет» обличаются верования русских, называющих землю матерью: «Паки же и землю глаголють матерью… Да аще им есть земля мати, то отец им есть небо». В этих словах отражено представление о супружестве неба и земли. Существовали также заговорные формулы: «Земля – мать, небо – отец», «небо – ключ, земля – замок». Землю в XIX веке старообрядцы приравнивали к Богу, отказываясь исповедоваться православному священнику и утверждая, что они исповедуются «Богу и матери сырой земле»[32]32
  Смирнов С. Древнерусский духовник. М., 1913. С. 281.


[Закрыть]. И хотя старообрядцы данными словами скорее всего отвергали саму возможность исповедоваться священникам-«никонианам», значение «Матери сырой земли» здесь весьма показательно.

Главная миссия земли заключалась в очищении всего и вся. Землю могли использовать вместо воды для мытья рук или лица. У земли был непререкаемый авторитет очистителя, поэтому не просто словесно клялись землей, взяв в руки или положив ее за пазуху, на голову или спину, но и целовали землю, клали щепотку в рот, съедали кусочек земли. До XX столетия включительно сохранились клятва: «Чтоб мне землю есть, если совру» и требование к дающему клятву: «Ешь землю!» Истинность той или иной полевой межи доказывали проходом по полю с большим куском земли (дерна) на голове, при этом приговаривая, что если обманут, то пусть земля задавит клятвопреступника. Подобный способ приносить клятву на меже известен еще в XI веке из славянской вставки в «Слово Григория Богослова». Целование земли (иногда троекратное или многократное) было самым распространенным и практиковалось во всех губерниях Российской империи до начала XX века в самых разных ситуациях.

Все славянские народы признавали целебную силу земли. Для умножения этой силы землю брали на пространственных и временных границах. Особую магическую ценность имела земля, взятая с перекрестка дорог, из первой борозды, с трех или девяти полевых межей, из-под угла печи в своем доме, из-под человеческого следа, взятая при виде первой ласточки, аиста, во время первого кукования кукушки и т. п. Не обошлась без землицы и любовная магия. В новолуние девушки клали под подушку узелок с землей из-под своей правой ноги, что должно было помочь увидеть во сне суженого.

Поскольку земля служила «домом» для покойников, то кладбищенская земля считалась особенной. С одной стороны, ее использовали в магии, чтобы наслать порчу, болезни, смерть. С другой – земля с могилы родственников (так называемая «Родительская земля») считалась исцеляющей и использовалась в народной медицине. У всех восточных славян было поверье, что земля с могилы родственников освобождает от тоски по умершему, такую землю клали себе за пазуху или натирали ею грудь. Больного могли закапывать по шею в землю, протаскивать через земляной прокоп, могли прикладывать горсть земли к больному месту, натирать грудь, подмешивать землю больному в питье и др. Все эти действия могли сопровождаться заговорами типа: «Мать земля-сыра, родимая, от тебе берем и тебе отдаем: отними болезнь от такого-то»[33]33
  Цит. по кн.: Попов Г. Русская народно-бытовая медицина. По материалам этнографического бюро князя В. Н. Тенишева. СПб., 1903. С. 201.


[Закрыть].

Вообще связь с потусторонним миром, осуществляемая через землю, играла огромную роль в жизни язычников. Могила – телесный дом мертвеца, земля отгораживает его от мира живых, поэтому с ее помощью всячески перекрывали покойнику путь назад, в мир живых. Перед смертью больного выносили в поле для прощания с землей; чтобы облегчить ему кончину, его клали на землю либо клали землю ему на грудь; у всех славян был обычай бросать горсть земли вслед похоронной процессии, так же как и обычай бросать горсти земли на гроб умершего в могилу при закапывании. Наши предки считали, что земля с семи могил умерших людей (или с семи разных кладбищ) может предотвратить любые беды и несчастья.

Таким образом, святая «Мать сыра земля» была главным божеством, адресатом древнерусских заговоров, заклинаний, гаданий, молитв и клятв даже в христианские времена, когда она стала ассоциироваться с Пресвятой Богородицей.

Наконец, последняя из первостихий – вода – была не менее значимой, чем все остальные. Вода считалась старше земли, так как она появилась раньше, в ее волнах плавал первозмей, ставший основанием, на котором возникла земная твердь. После этого вода ушла под землю и на небо, как бы окутывая собой мир. В Древней Руси люди верили, что небесные и подземные воды связаны друг с другом и эта связь проявляется в таких природных явлениях, как дождь, засуха, радуга.

Вода вездесуща и переносит по мировому телу всё, и хорошее, и плохое. Отсюда сама по себе она амбивалентна и знак плюс или минус, которым ее наделяли, зависел от других параметров, а не от нее самой. Вспомним хотя бы сказки о живой и мертвой воде, распространенные в любом из славянских фольклоров. Чистота воды, быстрота ее течения, прозрачность, свежесть («новая вода») и другие ее положительные качества использовались наравне с негативными характеристиками типа нечистоты, замутненности, стоячести, несвежести («старая вода») и пр.

Источники и колодцы следовало почитать и оберегать. Им приносили жертвы, возле них совершали многие обряды, в частности бракосочетания, приносили клятвы и т. п. В то же время набирать воду из колодцев или источников запрещалось людям, находящимся в «пограничном состоянии» (больным, беременным женщинам, роженицам, женщинам, обмывавшим мертвецов), потому что они могли испортить воду и даже иссушить источник. Свежая прозрачная вода сопровождалась пожеланием «Будь здоров, как вода».