Текст книги "Хромое счастье. Повести и рассказы"

* * *

Тот день Оленька решила отметить праздничным столом со свечами и шампанским. Сходила к парикмахеру, сделала ногти и купила новое платье. Что за дата? Два года их с Вадимом Петровичем совместного проживания. Не любви пламенной и страстной, а именно проживания, когда никто никому ничем не обязан. Ей хотелось встряхнуть его, заставить взглянуть на нее пристальнее, возможно, принять какое-то решение. Она устала смущаться, когда у нее спрашивали:

«Это ваш муж?» или «А вы замужем?» Что отвечать, чтобы не соврать самой себе? Что это любовник, приходящий и уходящий? И переводить разговор на другую тему в ответ на вопросительный взгляд сына. И расхотелось лишний раз встречаться с Ритой, уверенной, что штамп в паспорте – пережиток прошлого.

– Зачем тебе это? Чтобы потом опять все делить?

– Но зачем заводить отношения заранее настраиваясь на их недолговечность? – спорила Ольга.

– Мне и одной было прекрасно! Но вот нас стало двое, и это уже другая жизнь, это ответственность, Рита! И я хочу, чтобы ее чувствовали обе стороны. Пусть не великая у нас любовь, но если мы решили, что вместе нам должно быть лучше, чем поодиночке, то для этого должны стараться оба! А у меня чувство, словно мною пользуются, как банковской картой – с меня берут, берут и даже спасибо не говорят! Давно накрыт стол, и Оля все чаще вскидывает глаза на часы: ведь просила же быть дома, несколько раз напомнила, что готовит ему небольшой сюрприз.

«Уж полночь близится, а Германа все нет», – нервно бубнит Оля, набирая его номер телефона. Тот долго отвечает гудками, но вот послышался голос Вадима Петровича.

– Не жди меня, – быстро говорит он, стараясь опередить ее вопросы. – У меня наметилось серьезное дело, так что я сегодня переночую у родителей, а рано утром уезжаю недели на две в N-ск. Там завод, мне предложили должность. Надо съездить посмотреть. Так что, думаю, ничего с сюрпризом не случится, если увижу его позже.

– Но почему не позвонил сразу? Не предупредил, что будешь у родителей, что собираешься уезжать? Значит, если бы я сейчас не позвонила, то и не узнала бы, что тебя уже в городе нет? Это, по-твоему, нормально?

– Оля, не начинай! Ничего страшного не происходит. Ну, завертелся, забыл позвонить. Позвонил бы утром. Ты же должна понимать, как это для меня важно! Как уехал, так и приеду, а что ночую у родителей – так у меня здесь документы, нужные вещи. Женщина грузно осела на диван.

Вот, значит, как… Молодец, проявился, показал, где ее место и какова цена. Она больше не хотела его слышать. Хотя, нет, она все же проверит свою догадку, и побежала искать в сумочке номер телефона его дочери. С трудом дождавшись утра, позвонила. Женский голос ответил быстро.

– Извините, что беспокою, – старалась говорить спокойно Оля, – но мы с Вадимом Петровичем хорошие давние друзья, и он сказал, что в случае чего, могу вам позвонить.

Дело в том, что мы, бывшие однокурсники, собирались вчера встретиться, посидеть, поговорить, а он не пришел, хотя обещал. И не позвонил, и я не дозвонилась.

Может, что случилось? Или какая срочная командировка? -Почему не позвонил – не знаю. Отец жив – здоров, и о поездке куда-нибудь разговора не было. Видимо, закружился и забыл. С ним такое редко, но бывает, – со смешком ответила трубка.

Оля окинула взглядом неубранный с вечера стол, подошла к зеркалу и внимательно посмотрела на себя – моложавую, симпатичную:

– Оленька, тебя элементарно бросили! Тебя! Два года посидели на шее и решили сменить обстановку и шею. Видно, подвернулась потолще, в смысле обеспеченнее. Женщина быстро подошла к столу, налила в рюмку коньяк:

– За тебя, глупая! За тебя! Затянувшаяся интрижка подошла к концу. Будь честна: ты же в глубине души понимала, что примерно так все и закончится. Вот только не ожидала, что первый шаг сделает он. Нет, ничего страшного не произошло, и его уход не повод лить безудержные слезы, но… Но какое мерзкое ощущение… грязь и непорядочность. Добился доверия, пожил в свое удовольствие, да и ретировался! Благо есть куда – родители всегда дитятку примут, сколько бы ему не было. Примут, поймут, поддержат, одобрят, накормят-напоят. Ладно, бог с ними. А себе нельзя дать раскиснуть! Ты не такое пережила, и теряла не таких. Пусть не сложилось ни с одним, но была любовь, было счастье. А что было сейчас?

* * *

Проснувшись следующим утром, Оленька долго прислушивалась к себе:

что она чувствует? Боль утраты? Обиду? Отчаянье? Опустошенность? Удивительно, но ни одно из этих чувств ее не беспокоило.

Она встала, приняла душ, заварила кофе и вышла на лоджию. Хорошо! Как хорошо и спокойно! Как после затяжной болезни. В доме тихо. Никуда не надо спешить, что-то делать, говорить. Ушел? Или кто-то увел? А может это ангел-хранитель оградил меня от печального будущего? Ведь все, что с нами происходит, не случается просто так! Все имеет значение – и встреча и расставание. Все верно! Ведь я не любила его, но была готова согласиться на брак. Видела, что он иждивенец и эгоист, но закрывала глаза. Понимала, что ничего хорошего из возможного брака не получится, но чего-то ждала. Шла на поводу чужих убеждений и советов. Ты мозги отключила, любезная, и поплыла неизвестно чему навстречу. Согласилась быть хоть с кем, только не одной. Потому что так делают многие? Потому что сейчас модно быть востребованной в полтинник? Вот и получай! Оля глубоко вдохнула свежий утренний воздух, и пошла паковать чемоданы Вадима Петровича: на новом месте ему обязательно пригодятся халат в эффектную шотландскую клетку и мягкие тапочки. Время дам средних лет, все еще ждущих принцев, не пройдет никогда, как не исчезнут Вадимы Петровичи, предлагающие исполнить их ожидания.

Дорожные зарисовки Бассейн

Машина выписывает петли по серпантину узкой, зажатой между непроходимой чащей буро-зеленой растительности с одной стороны и отвесными склонами гор с другой. Утро. Солнце еще не поднялось из-за гор, и воздух, задувающийся в открытое окошко, свежий и наполнен незнакомыми запахами. Настроение бодрое, оптимистичное: впереди ожидается сплошной позитив! Очередной крутой поворот, и на обочине дороги виден зазывающий баннер: «База отдыха „Ласточка“. Минеральные источники, бассейн». Вот оно, вожделенное купание не в простой воде из-под крана, что бежит по ржавым трубам, а чистой, сдобренной минеральными солями! Территория базы со всех сторон окружена склонами гор, круто уходящими вверх прямо за домиками для туристов. В центре большой бассейн с небесно голубой водой. Вокруг него массивные деревянные столы со скамьями и навесами. Здесь можно и раздеться, и посидеть после купания, и закусить, причем, не только привезенным с собой, но и приготовить здесь же на мангале. Сейчас на базе тишина, лишь плещутся у бортика две пожилые пары. Воздух прозрачный, какой-то хрустальный. Скорее, скорее в воду! Теплая, мягкая, она ласково принимает в свои объятия, оставляя на губах чуть солоноватые капли. Как хорошо! Чудо! Рай! Останавливаться здесь надолго, конечно, не будем, но часа три водичкой насладимся!

Прошел час. Палящее южное солнце поднялось над горами, и мы оказались в котловине, где с каждой минутой становилось жарче, душнее. Машины подъезжают одна за другой, выплевывают из себя шумные компании, в основном пожилых людей, сумки с провизией, баулы с полотенцами, халатами, покрывалами. Уже раздувают мангалы, и запах жареного мяса, вязкий и горький, висит над бассейном. Люди спешат занять свободные столики. Одни начинают отдыхать с раздевания, другие – с раскладывания на столе огромного количества пакетов, банок, откупориванием бутылок. И все это под шумные переговоры, крик в телефон, позирования для селфи.

Вода стала мутной и нагрелась так, будто ты в ванне и хочешь согреться. С бортиков, как ленивые тюлени, медленно и грузно сползают новые и новые желающие окунуться в целебную воду. Кто-то старается плавать, лавируя между телами, кто-то медитирует, неподвижно зависнув по горло в воде и прикрыв глаза, кто-то бултыхается, разбрызгивая воду далеко в стороны. В раздевалки и туалет очереди. По краю бассейна образовалось лежбище из обсыхающих и загорающих. Очарование природой, воздухом, водой безвозвратно исчезло: то – ли утонуло в замутненной воде, то – ли задохнулось в шашлычном дыму и запахе. А, может, его придавило одно из огромных тел, фривольно брошенное на дорожке его хозяином? И уже через полчаса наша машина стремительно неслась в обратном направлении. Домой, скорее домой! В тишину, прохладу и под душ!

Прогулка по ущелью

Прогулка по Гуамскому ущелью начинается с посадки в состав из шести маленьких вагончиков, которые тянет почти игрушечный тепловозик. Его путь проходит по узкому участку извилистой дороги между отвесными стенами с одной стороны и ущельем, по дну которого бежит, пенясь, река Курджипс, с другой.

Публика на экскурсию едет разная, но особенности сегодняшней жизни накладывают свой отпечаток почти на всех. Напротив меня в открытом вагончике женщина лет сорока пяти – пятидесяти. Небольшого роста, худая, с избытком макияжа на лице, в шифоновой кофточке со спущенными с плеч рукавами и декольте в половину спины. Рядом тепло одетый молодой человек (все же начало октября). Судя по ее победным, хотя и беспокойным взглядам по сторонам, это определенно не сын.

Чуть дальше, с видом глубоко задумавшегося человека, сидит девушка с накладными ресницами и силиконовыми губами. Происходящее вокруг ее мало интересует, она решает какую-то задачу.

Шумит, как стая грачей, группа школьников. Кто крутит по сторонам головой, старается все заснять на телефон, кто-то увлеченно в нем играет, кто-то рассеянно рассматривает пассажиров. Состав остановился на небольшом пятачке: конечная остановка. Река прорезала камни полукругом и устремилась дальше еще на два километра, доступные туристам. Отсюда по тропинке между каменной стеной, уходящей ввысь и узким ущельем, по дну которого грохочет вода, надо идти пешком. В 1930 году здесь была проложена узкоколейка, по ней возили лес. Но после оползня, случившегося в 2011 году, восстанавливать ее не стали – опасно, да и большой необходимости уже не было. Но узкоколейка осталась, и по ней семеня и боясь оступиться, сегодня спешат туристы. Они, повторюсь, люди разные, и цели посещения экскурсии, как оказалось, у всех тоже разные.

* * *

Галдящей гурьбой шустро пробегают мимо школьники. Гид и сопровождающая их учительница постоянно одергивают ребят: «Не отставайте! Не подходите к краю! Смотрите под ноги!» Подростки, как и в вагончике, заняты кто чем: кто снимает, кто продолжает играть в телефоне, мелко семеня вдоль рельс и рискуя упасть, кто оживленно обсуждает что-то с товарищем или подругой. Цепочку школьников замыкает крупный полный мальчишка лет 14. Он в куртке, тонкой трикотажной шапочке, за плечами объемный рюкзак. Ему явно тяжело успевать за остальными. Он быстро семенит по шпалам, не отрывая от них взгляда, левая его рука высоко поднята и отведена в сторону, в ней телефон. Мальчишка не видит ущелья, скал на его противоположной стороне, пенных бурунов воды внизу. Он боится отстать и оступиться. А телефон снимает и снимает все, что попадается ему «на глаза», как доказательство общения его хозяина с природой.

* * *

На маленьком пятачке смотровой площадки, нависшей над обрывом, остановились две пожилые молодящиеся дамы. Они в ярких теплых спортивных костюмах, с таким же ярким макияжем и палками для скандинавской ходьбы в руках. Одна за другой они становятся у ограждения, принимают различные позы, лучезарно улыбаются и фотографируют друг друга. Затем на их лица возвращаются бесстрастность и холодность, они медленно возвращаются «в колею» тропинки и, стараясь шагать от бедра, сосредоточенно двигаются дальше.

* * *

Возле небольшого водопада толчея: все хотят сфотографироваться на его фоне. В толпе девушка из вагончика с силиконовыми губами. Ее сопровождает молодой человек с фотоаппаратом – похоже, здесь можно получить и такую услугу. Она стоит в стороне и снисходительно брезгливо оттопырив и без того надутую губу, ждет свою очередь. Наконец место освободилось, и девушка мгновенно преображается: призывно вопросительный взгляд из-под густо нарисованных бровей, широкая улыбка на губах готовых, кажется, лопнуть. Поворот влево, поворот вправо, голова на плечо, взгляд через плечо… Еще минута, и девушка со скучающим видом идет дальше в поисках места для очередных эффектных фото.

* * *

Молодая пара. Парень уныло бредет, глядя под ноги. У девушки злое лицо, слышно, как она раздраженно выговаривает спутнику: « И что здесь такого? За что деньги заплатили? Камни и камни – невидаль! Они здесь везде!»

* * *

Две бабушки лет по шестьдесят пять медленно бредут держа за руки девочку. Она в шапочке, дутом пальто, длинных штанишках. Малышке года три-четыре. У женщин в руках объемный баул. Троица поднялась на смотровую площадку и одна из бабушек начала торопливо раздевать девочку, а другая копаться в сумке. На свет было извлечено воздушное розовое платьице в воланах и оборках и белые туфельки. Женщины переодевали ребенка для селфи на обрыве.

* * *

На обратном пути я увидела молодящуюся женщину, сильно замерзшую в шифоновой кофточке, и почему-то одну. Напротив меня сидела пара среднего возраста. Женщина все старалась сфотографировать себя на фоне мелькавших мимо скал и приговаривала, обращаясь к мужчине:

«Ты уже отправил фотки? И я сейчас… Он будет в шоке! Так классно получилась! Он точно будет в шоке!»

У ущелья удивительная история. Оно и сегодня может рассказать о себе много интересного и необычного – надо только захотеть увидеть и услышать, подумать и понять. Но люди в большинстве своем спешат мимо застывшей вечности, мрачно наблюдающей за ними черными провалами вымытых водой глазниц. Обоюдное пренебрежение. Зато какие фотки будут в одноклассниках!

День рождения

Осеннее послеобеденное солнце спешило поскорее закончить работу и уйти на покой, и его прощальные густые золотистые лучи придавали и без того красочному саду дополнительную яркость, насыщенность краскам. Марина сидела на скамейке напротив раскидистого куста калины, уютно укутавшись в старый отцовский овчинный тулуп, и заворожено смотрела на сказочное разноцветье окружавшее ее. Она смотрела вокруг, словно очнувшись от тяжелого забытья, одурманившего ее, затянувшего в трясину не проходящих тоски и боли. Но сегодня она впервые за последние два года спокойно спала и проснулась, когда в окошке уже забрезжил рассвет. И на душе были покой и тихая грусть. Она бережно проносила их в себе весь день и сейчас, сидя в саду, ловила едва слышимый шорох падающих листьев, искала глазами тренькающую в ветках сирени синицу и прислушивалась к себе: как там, внутри, спокойно?

* * *

Марина с семьей жила в маленькой деревеньке вдали не только от шума городского, но и районного. Стояли здесь вдоль проселочной дороги с десяток жилых домов, в которых еще теплилась жизнь. Зато с одной стороны дороги раскинулись необъятные просторы полей, а за огородами шумел березовый лес. Жили как все: Федор работал в совхозе трактористом, она – дояркой на ферме. Дом, усадьба под картошку, овощник, в сарае куры, коровка, к праздникам резали поросенка. Растили двух сыновей. Было бы трое, да Олеженька умер, не дожив до года. Марина все вспоминает, как растерянно металась по дому с задыхающимся малышом, а врач все не ехал. Оказалось, он с водителем в это время отчаянно толкал машину, пытаясь вытащить ее из огромной выбоины затопленной талой водой. Маринины родители жили по соседству, и они каждый день ходили друг к другу вместе поработать на огороде или просто посидеть на кухне, посудачить. Обычная жизнь. Тихая, мирная, неспешная. Вот уже и сыновья из армии вернулись, свадьбы отгуляли, уехали в город. Что ж, понятное дело, там цивилизация, не пропадать же здесь. Далеко до них, редко стали видеться, ну, да главное, чтобы им было хорошо. Вот и сами на пенсию вышли. Слава Богу, успели до ликвидации совхоза. Вот только Федор сильно переживал о происходящем в стране. Да и не мудрено – все трещало по швам, рушилось. Со страхом просыпались каждое утро: вдруг, какой переворот или еще хуже – война? Но Бог миловал, пережили, снова стали к свету карабкаться. Вот только сердечко у Федора сильно барахлить стало, а пять лет назад остановилось. Устало. Марина утром пошла курочкам зерна посыпать – корову с поросенком давно уже не держали – вернулась, а он сидит, навалившись на кухонный стол, губы посинели, перед ним пузырек с таблетками рассыпанными. Не помогли.

* * *

Затосковала Марина. Сыновья, приезжая домой по выходным видели, как гаснут в глазах матери живые искорки, как гнетет ее пустой дом. Стали звать к себе. И Марина решилась – взяла с собой необходимое, повесила на дверь дома замок и поехала к шуму городскому спасаться от тоски. Обременять детей Марина, конечно, не собиралась, но и четкого плана не имела, а решила так: поживу у них недолго, присмотрюсь к городу, если что, то продам дом, усадьбу – у городских сейчас мода на дачи в деревне, и куплю себе маленькую комнатку, много одной не надо. Маринино «недолго» затянулось. Сперва жила у старшего. Понимала, что внесла в размеренный ритм их жизни определенные неудобства, но все как-то не получалось собраться и съехать. Хорошо хоть невестка оказалась человеком душевным и терпеливым, и женщины нашли общий язык. И все же она была здесь лишь гостьей, и вести себя надо было соответственно: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. А это трудно принять, еще труднее исполнить. Но вот в семье младшего родился второй ребенок, и Марина с радостью бросилась к ним помогать ухаживать за внучком. К счастью, помощь пришлась кстати, потому что у невестки много времени уходило на старшую – школа, кружки, бассейн и всюду ее надо сопровождать, а потом уроки, готовка, уборка.

– Как они живут? Как рожают детей, неужели не понимают, что на кого-то из них не будет хватать времени? – думала Марина, слушая, как мама с дочкой бубнят за стеной, делая уроки. – Хотя, а как жили мы? Хоть один, хоть пять – все одно времени не было. С утра до ночи на работе, а дети сами по себе, хорошо, если есть кому дома покормить вовремя. И ведь росли, и хорошими людьми вырастали. А с другой стороны, это же не жизнь заставляет нынче детей по кружкам да бассейнам что ни день бегать, их сами родители заставляют, а потом жалуются на нехватку времени. Марина запутывалась и отбрасывала мысли о непонятном ей образе жизни нынешней молодежи. – А, может, все нормально? Сейчас вообще жизнь во многом непонятная. Что касается мыслей остаться в городе, то они быстро стали терять привлекательность. Да, в городе так много всего, так шумно и ярко, но Марину это не привлекало. – Кафе, бары, рестораны не для меня. Ну, схожу раз в год в театр, пару раз, может, в кино – удовольствия-то не дешевые. Зайду в два-три музея. А дальше что? Гулять по магазинам, глазеть на тряпки да вкусности? Сидеть в скверах, слушая неумолчный уличный шум? Дышать пылью? Зачем? Разве это лучше наших берез за деревней? Полей в цветах? Пенья птиц? Запаха сирени и жасмина по весне? Нет-нет! Зря я это затеяла, пора домой! Ничего, справлюсь. Вот исполнится Колюшке год, и поеду домой». И правда, вернувшись в деревню, Марина потихоньку начала наводить порядок и в доме, и вокруг. Как смогла, покрасила наличники. Не на «отлично», но отремонтировала крыльцо с провалившейся ступенькой. Вырубила молодую поросль вишни под окнами. Правда, дрова колоть пришлось звать соседа, но складывать их взялась сама. А с наступлением лета зачастила в лес по ягоды-грибы. Себе и родителям на зиму заготовила, и на сдаче немножко заработала.

* * *

Беда пришла, как всегда, неожиданно. В ту зиму какой-то чужестранный грипп объявился и впивался в людей, как клещ. Молодые не все справлялись, а уж старики… Первым свалился отец. Мать все хлопотала, не отходила. Да только не помогли ему никакие лекарства, слаб он уже был, чтобы бороться. После похорон слегла мать – заразилась ухаживая, да еще такое потрясение… Из больницы вернулась другим человеком: без сил, желаний. Молча лежала на кровати глядя в угол, однозначно отвечала на вопросы, от всего отказывалась. Она ушла за отцом через три месяца. Трудно описать состояние Марины. Пустота, плотно окружившая ее, давила, лишала возможности трезво думать. Кругом мертвые, мертвые… Марина начала бояться, что сойдет с ума. Единственным спасением была работа, и она пошла в соседнюю деревню в почтовое отделение. Почтальон на селе – работа тяжелая, не каждому по силам. Шагать пешком в любую погоду от деревни до деревни по бездорожью, где полем, где лесом, неся в тяжелой сумке почту, пенсии не только тяжело, но и страшно. Потому охотников никогда особо не наблюдалось, но Марина не раздумывая согласилась – только не быть дома! Женщина не жалела себя: вставала чуть свет и спешила на улицу – что-то во дворе поделать, воды наносить, дров, птицу покормить. А потом спешила на почту, набивала сумку – и в путь. От деревни до деревни по три-пять километров. Осенью и зимой то дожди, то холод, то грязь непролазная, то сугробы. Но от усталости и забот забываются хоть на время горести, отступает саднящая боль сердечная. А вот вечером да ночью начинается самое тяжелое время. Нет сна, идут чередой воспоминания. Хорошие и горькие, о ссорах и ошибках и в тысячный раз наворачиваются на глаза слезы от сознания, что надо было не так сказать, не так сделать. Марина часто думала об Олежке: каким бы он вырос, кем мог стать, как сложилась бы его жизнь, останься он жив? А родители? Да, уже старенькие, слабые, но не настолько, еще могли лет десять пожить. А Федор… Федор… И этот хоровод мрачных мыслей кружил и кружил над ней, высасывая силы, желание жить.

* * *

Проснувшись в это утро, Марина сразу подумала о маме: сегодня она пришла бы к ним в дом пораньше, с тарелкой пирогов, чтобы поздравить дочку с днем рождения. Так у них было принято – поздравлять пирогами. Но на этот раз ее некому поздравить, некому сказать добрые слова. Она горько вздохнула и занялась привычными, повторяющимися изо дня в день делами. Вот и время обеда. Марина присела у стола, что стоял перед окном в сад. Осень. Солнышко выглянуло. Наверное, последние теплые дни. Неожиданно она поняла, что слышит слова: «Мы тут! Мы тут!». Марина обомлела, обежала взглядом кухню – никого! «Мы тут! Мы тут!» продолжало звучать неизвестно откуда. Чувствуя, как от ужаса по спине и затылку побежали ледяные мурашки, она выскочила из дома. У забора стояла соседка. Увидев Марину, окликнула. Заговорили о делах житейских – как несутся куры, о цене на гречку в местном магазинчике, о запившем муже соседки, и вдруг последняя резко замолчала, прислушалась:

– Ты ничего не слышишь? -Слышу, – испуганно пробормотала Марина. – Вот кажется мне, что кто-то все повторяет «Мы тут, мы тут»! Марина только кивнула, и не попрощавшись заспешила обратно в дом, чтобы скрыть, как напугана: господи, что же это происходит? А через минут десять снова услышала голос соседки: – Марин, выходи, я вижу, кто разговаривает! Она со смехом показывала вверх, на крышу ее дома. Там, на выступе сидели четыре голубя и ворковали, да так, будто и впрямь говорили: «Мы тут! Мы тут!» Помолчав, соседка неожиданно изменившимся голосом сказала: – Странно, в деревне давно уже голубей нет, с тех пор, как ферму закрыли, они и улетели. А эти сидят, говорят… Марин, – она понизила голос до шепота, – может, это твои оттуда прилетели, подбодрить тебя, чтобы не переживала сильно? -Поздравить они меня прилетели, – хотела сказать Марина, но промолчала и пошла за хлебом для птиц. Она накрошила на порог крошек и вошла в дом, наблюдая за голубями. А птицы поклевали хлебушек и полетели одной им известной дорогой. Как и не было их. И вдруг на душе у Марины стало так тихо, так спокойно, и так глубоко и легко вздохнулось, будто отпустила ее затяжная болезнь. – Березы то какие красивые! И сентябринки еще лохматые и яркие! Осень. А я и не заметила.