Текст книги "Слишком большой соблазн"

Людмила Феррис
Слишком большой соблазн

© Феррис Л., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Пролог

Журналисты были взбудоражены и оживленно переговаривались. Людская толпа, подобно змее, огибавшая подиум стартового комплекса, замерла в ожидании зрелища. Оливия Грин – учитель истории государственной средней школы – почти не волновалась. Хотя она не спала всю ночь в ожидании старта, мысленно перелистывала страницы своей жизни, но к утру взяла себя в руки и была спокойна, как океан в сентябре.

Конкурс «Женщина в космосе» привлек внимание всей Америки. Дамы разных профессий – от парикмахеров до банкиров, утверждали, что полет в космос – главная мечта их жизни. Организаторы этого нереального шоу – корпорация «Ранс» – считали, что каждая молодая девушка, потренировавшись несколько месяцев, сможет лететь в космос. На конкурс поступило восемнадцать тысяч заявок, а во второй тур прошло только сто человек, и Оливия была среди них. Сам президент на торжественной церемонии, транслировавшейся по всем телеканалам страны, объявил имена победительниц национального конкурса. Соединенные Штаты Америки с замиранием наблюдали, как президенту подали белый длинный конверт. Президент улыбался.

– Женщина-американка покоряет космос, и мы преклоняемся перед ней. Я с глубоким почтением назову имена победительниц, – и вскрыл конверт.

Оливия думала, что ослышалась. Сначала он произнес имя медсестры Барбары Ралинаф, а потом, хитро прищурившись, добавил:

– Дублер Оливия Грин, учитель, штат Джорджия.

Оркестр заглушил ответ-благодарность Барбары Ралинаф, словно случайно оказавшейся позади президента. Оливия, наблюдавшая за происходящим дома по телевизору, расплакалась – и это были слезы счастья. Произошедшее казалось нереальным, невозможным, как, например, выиграть миллион долларов в казино Лас-Вегаса. Но факт остался фактом – она стала дублершей астронавта, и шанс, что Оливия Грин полетит в космос, очень высок, по крайней мере, она это чувствовала.

Оливия никогда не задумывалась над вопросом, что такое абсолютное счастье. Но теперь она ощущала его. Земля будто уходила из-под ног, дыхание перехватывало, сердце выпрыгивало из груди, губы сами по себе расплывались в улыбке, на глазах неожиданно проступали слезы радости.

Телефон звонил не переставая: родители, ученики, друзья, коллеги поздравляли и радовались успеху Оливии, отмеченной самим президентом. Позвонил директор школы, где она работала.

– Мы хотим устроить праздник в вашу честь на площадке перед школой. – Она поняла, что директор расплывался в улыбке, как ученик, получивший высший балл по всем предметам одновременно.

– Спасибо. – Оливия склонила кудрявую голову и подмигнула себе в зеркале.

Через полчаса Оливия Грин шла по дороге в школу и вдруг увидела своих учеников. Майкл и Алекс бежали ей навстречу.

– Вы самая крутая учительница в штате! Мы гордимся вами! Когда президент назвал вашу фамилию, мы громко кричали «ура!».

– Спасибо, ребята. – Ей были приятны восторги мальчишек, непосед и хулиганов, которые, впрочем, любили историю, а значит, немножко и ее как преподавателя дисциплины.

Школьный ансамбль настраивал инструменты, множество народу толпилось на школьном дворе, все спешили ее поздравить, пожать руку и получить автограф. Оливия чувствовала себя известной актрисой, к примеру Линдой Картер, или Джейн Фондой, или Шерил Лэдд. Кто-то принес яркие шары, и скромная площадка перед средней школой стала напоминать сказочное представление: играла музыка, поднимались в воздух цветные лепестки, словно смешались радуги, и дети кричали «ура!». Оливии пришлось обратиться к тем, кто пришел ее поддержать:

– Дорогие мои друзья! Когда нужно принимать решение, необходима порция одобрения от коллег и учеников. Вы подарили мне веру в победу, без вас я бы не приняла решения участвовать в конкурсе, без вас у меня не было бы сил дойти до конца. Спасибо, что вы помогли мне осуществить мечту! Мечту, которая может сбыться только в нашей стране.

Ее последние слова заглушили аплодисменты.

Милая дамочка преклонного возраста пробралась к Оливии сквозь толпу и закричала в ухо:

– Я голосовала за вас при опросе общественного мнения в нашем штате. У вас учится мой внук. Дети считают вас настоящим учителем, вы даете им веру в себя без алкоголя и антидепрессантов.

– Спасибо, спасибо вам, – отвечала Оливия.

Она еще долго общалась с людьми около школы и вернулась домой совершенно вымотанной.

«А ведь работу придется оставить как минимум на год. Да, какой астронавт из меня получится, еще неизвестно», – с этими мыслями Оливия наконец заснула.

Центр подготовки астронавтов корпорации «Ранс» напоминал группу отелей, но в каждом корпусе все было распланировано под космические задачи. Оливию Грин поселили в одноместном номере, напротив номера, на двери которого висела табличка «Барбара Ралинаф».

– Ну и хорошо, что мы рядом. Дублер должен сопровождать основной состав.

Она нашла на тумбочке список всего отряда, отряда профессионалов, в который добавлены две женщины. В полет отправятся только десять человек.

Кто из них? Палец двигался по списку. «Кларк Брен Блиэс, Мэриленд – 200 часов полета». «Анкид Мэрин Джилл, Техас – 240 часов полета».

– Боже, у меня нет даже минуты полета! Меня обязательно забракуют, не допустят. – Оливия была в отчаянии.

Утром вся группа собралась на занятия и для начала получила форму зеленого цвета, утвержденную корпорацией.

– Мы как лягушата, – пошутил высокий молодой человек, который и оказался Анкидом Джиллом.

– Лягушата-астронавты. – Шутку подхватили и начали было забавляться дальше, но в класс вошел капитан, и наступила тишина.

Несколько месяцев в Центре подготовки пролетели как один день, такими плотными и насыщенными они были. Каждый астронавт работал на свою задачу, Оливия знала, как поддерживать психологический климат, как снимать учебный фильм, как вести дневник полета. В технические детали она глубоко не погружалась, она мало что в этом понимала, но курс по перспективам развития межконтинентальных полетов девушка прослушала, впрочем, как и другие, по проблемам космической биологии и медицины.

Время словно остановилось, оно было заполнено, забито, плотно начинено занятиями, так похожими друг на друга.

Женщины и мужчины тренировались отдельно, но все специальные занятия включали в себя полеты на самолетах, упражнения в условиях кратковременной невесомости, вращение на центрифуге и вестибулярные тренировки. Вся группа испытывала действие гипоксии, повышенного давления и разнонаправленных ускорений. Организм Оливии справлялся со всем легко, было огромное желание дойти до конца, однако чувство тревоги ее не покидало. Часы, дни, месяцы складывались в отрезки времени и словно застывали. Она уже перестала верить в полет, скучала по школе и противилась тому, что надвигалось на нее внезапно, как ураган.

Но ураган, циклон, торнадо, вихрь показались бы легкими ветерками по сравнению с тем, что пришлось испытать Оливии. Желание стать астронавтом было в ней так велико, так сильно, что она смогла преодолеть все невозможные препятствия. У нее осталась одна конкурентка – Барбара – и целый год ожидания полета. Через двенадцать месяцев руководство доложило, что отряд астронавтов к полету готов.

Оливия нервничала. Она все время наблюдала за приветливой Барбарой и грустно констатировала, что ее надеждам не суждено сбыться: Барбара с блеском справлялась со всеми учебными заданиями. Газеты пестрели ее фотографиями: Барбара на прогулке, Барбара пьет кофе с подругами, Барбара с любимым мопсом.

Но за два дня до окончания подготовки Барбара Ралинаф сломала ногу на парашютной тренировке, и дублер Оливия Грин стала первой.

16 января 1987 года корабль с десятью астронавтами отправлялся в полет. Событие века транслировалось по всем телеканалам США, и, конечно, весь класс Оливии Грин, ее двадцать любимых учеников в сопровождении директора школы, преодолев тысячи миль, приехали на стартовую площадку. Поездку оплатила школа, которая гордилась, что ее педагог Оливия Грин войдет в историю Америки. Корабль стартовал под громкие и бурные аплодисменты толпы.

Через шестьдесят секунд, то есть ровно через минуту после старта, появилось белое облако, увеличивающееся в размерах, и раздался взрыв. Взрыв был таким сильным, что в стартовом комплексе выбило стекла. На глазах испуганных зрителей как будто рушился небесный купол: куски корабля, обломки аппаратуры и техники падали с неба, рискуя покалечить всех, кто был на космодроме. Миллионы людей замерли у экранов телевизора. Все десять членов экипажа погибли.

Барбара Ралинаф стояла в толпе провожающих, и ее сжатые кулаки побелели, как корпус разбившегося космического шаттла. Не прошло и получаса, как она обнимала Оливию Грин и желала ей удачи.

Спасатели приехали быстро, тушили пожар, разбирали обломки. Через час после катастрофы выступил президент, на его лице не было привычной целлулоидной улыбки, он не скрывал слез.

– Это были герои Америки, мы будем помнить о них. – Каждое слово давалось ему с трудом.

Корпорация «Ранс» начала расследование, была назначена Комиссия парламента для контроля за расследованием. Погибшие астронавты посмертно были награждены медалью почета США, и на гранитной плите братской могилы, их последнего приюта, высекли слова: «Здесь покоится гордость Америки».

Глава 1

Она бежала за поездом, но никак не могла его догнать. Проводница с флажком явно видела Юльку, но демонстративно отвернулась.

– Подождите! Подождите! – Голос срывался.

Поезд набирал ход, и не было никакой возможности его догнать. В купе остались ее чемодан и сумка с документами и деньги. Девушка осталась одна на пустом перроне в чужом городе. Грязная собака подошла к ней и молча наблюдала, как Юля давится слезами.

Она открыла глаза и поняла, что плачет.

– Господи, как хорошо, что это был сон!

Этот дурацкий уходящий поезд стал ей сниться очень часто, обычно Юля догоняла его, вскакивала на подножку, находила свое купе. Но вот так, чтобы остаться одной на перроне, с грязной собакой… Бррррр…

Юлька встала, как была в ночной рубашке, села за компьютер. Нашла в Интернете сонник. В толковании снов на букву «п» ни поезд, ни проводница не значились, а вот информация по собаке разнилась. Если собака белая – к благополучию, если рыжая – к недоброму человеку. Юля попыталась вспомнить, какого цвета была собака, но не смогла. Псина была грязная, и только. Значит, собака к другу, раз других объяснений нет.

«Дался мне этот поезд! Я вообще последний раз лет десять назад на поезде ездила, привязался он ко мне! Рыдала, опять же, безутешно! Как же, чемодан уехал, документы тоже. Бредятина сплошная! А вот слезы снятся к радости и утешению, хоть в чем-то да повезет. Знать бы еще, где радость и в чем утешение?»

Она прошла на кухню и включила кофеварку. До начала рабочего дня – целая вечность, час времени. Этого хватит, чтобы принять душ, сделать макияж и покайфовать с чашечкой «кофея». Главный начнет газетную планерку в десять, а значит, на любимую работу можно пойти пешком.

Юля написала свое первое стихотворение во втором классе, оно так понравилось классной руководительнице Ольге Сергеевне, что его тут же поместили в стенгазету. Посвящалось стихотворение маме и было по-детски наивное и милое. С тех самых пор Юля Сорнева была самым активным участником конкурсов чтецов, а свои стихи записывала в отдельную тетрадку, авось пригодятся. В десятом классе ее сочинения были лучшими в школе, поэтому поступление на факультет журналистики стало логичным продолжением школьных литературных успехов. В городскую газету «Наш город» ее взяли уже на третьем курсе журфака, но сначала только внештатным корреспондентом, и два года она ходила в выходные дни на спортивные мероприятия, а потом отписывалась колонкой. Спортивная тема ее не вдохновляла, но она знала, как правильно строить тексты, как брать интервью, материалы были неплохие, но обычные, ничем не выделяющиеся и не запоминающиеся. Она честно старалась, читала спортивные подборки в Интернете, заглядывала на страничку «Отечественного спорта» и недоумевала, зачем известный спортивный комментатор в который раз обещает побриться наголо, если сборная России не выйдет в плей-офф. Юлька ни за что бы не рассталась со своими шикарными волосами из-за каких-то неумелых футболистов. Другое дело, военная или гражданская журналистика, где можно проявить себя как личность. Но где взяться такой журналистике в провинциальном городке? Спортивную тему наконец отдали вновь пришедшему в газету журналисту Гоше, а Юля, которая теперь работала в газете на постоянной основе, выполняла задания главреда и писала в основном на социально-политические темы, и ей это нравилось гораздо больше, чем томиться на спортивных площадках.

В редакции было шумно, Юля раздвинула на своем столе бумаги и среди них нашла кружку. Утро в редакции начиналось с чаепития, это было традицией – пить чай и обсуждать городские новости. Они, то есть новости, имели обыкновение скапливаться у ответственного секретаря газеты Милы Сергеевны. Она знала, что происходит в городе, потому что везде у нее были «свои девочки» – секретарши, знакомые, знакомые знакомых, родственники знакомых, одноклассники знакомых и родственников, и эта цепочка не кончалась. Каждое «звено» информационной цепочки Милы щедро делилось тем, что знало, а если и не знало наверняка, то добавляло что-то от себя.

– У зама мэра по социальным вопросам – сын-наркоман.

– Что вы такое говорите, Мила Сергеевна?! – возмущалась корректор Римма. – Как же его назначили отвечать за социальные вопросы?

Мила держала паузу и помешивала чай красивой ложечкой.

– Девочка моя, я всегда говорю то, что знаю наверняка, только вот источник свой выдать не могу!

– Да какой это источник, сплетни это! А журналист не может сплетнями заниматься.

– Журналист может все! Сплетни, моя дорогая, это неверные сведения, а мы любые сведения проверяем – верные, неверные и выбираем, какие сочтем нужными. Материал можно сделать и на слухах, и на сплетнях, было бы желание.

– А как же достоверность?

– Достоверность, когда ты точно уверена, что в этом слове надо поставить букву «а», а не «о». Остальное называется журналистским мастерством.

– То-то вы недавно с фотографией депутата Семешова лажанулись!

– Так он сам виноват, прислал свое фото в кепке, а оно в кепке никак не ложилось, я и попросила другую фотографию, без кепки. Он, как оказалось, в командировку уехал, газету сдавать надо, вот мы с верстаком небольшую прическу ему приделали. Кто же знал, что он в жизни лысый? Ничего, Семешов не расстроился, до сих пор смеется, говорит, у меня давно таких кудрей не было.

Юлька развеселилась, потому что живо представила, как лысый депутат увидел свою косматую голову на фотографии в газете.

– Мила Сергеевна, вы неотразимы! Любые промахи переводите в успехи, и эта позиция мне нравится!

– Семешов потом конфеты в редакцию приносил, извинялся, что в командировку не вовремя уехал. Римке конфет не досталось, вот она и злится.

– Скажете тоже!

– Все на планерку! – раздался зычный голос секретарши из приемной, и компания двинулась по коридору в кабинет Главного.

Егор Петрович Заурский рулил местной газетой лет двадцать, сколько помнила Юля местную газету, столько там был Заурский. Он первый в городе решил сделать независимую прессу и не прогадал, газета стала его удачным бизнес-проектом, творческой реализацией, делом всей жизни, семьей. Сегодня на планерке главред был зол.

– Наш тираж падает. Еще в прошлом месяце газета держала тираж двадцать тысяч, а в этом месяце – восемнадцать. Вы слышите, восемнадцать! Это катастрофа, дети мои!

Заурский почему-то всех называл «дети мои», и даже Милу Сергеевну, которая в дети ему никак не подходила по возрасту. Отдел продаж в лице шустрого Арсения Римьянова тут же рапортовал:

– Не смертельный это возврат, Егор Петрович! Были времена и похуже, потом тираж восстанавливали.

– Ты что, обстановки не знаешь? Нынче в стране кризис. Люди на наше чтиво не хотят деньги тратить, две тысячи человек не хотят! Значит, нет у нас материалов, которые бы читались запоем, рассказы о которых передавались бы по городу. Включаем все свои мозги, дети мои, давайте креативить, идеи разрабатывать, придумывать, чем покорять читателя.

Мила Сергеевна скривилась:

– Да мы и так конкурс за конкурсом проводим, рекламодателей во все места зацеловали. Может, люди стали о пищеварении заботиться и газет советских не читать, как у Булгакова?

– Ваши шутки неуместны! – рявкнул Заурский. – Думаем, думаем!

– Вас срочно прокуратура! Возьмете трубку? – в дверь заглянула секретарша Сонечка.

– Давай сюда прокуратуру! – Главный взял телефон, и его настроение резко поменялось. В глазах зажегся интерес, словно к ближнему свету добавился дальний.

– Не может быть, не может быть! – Он начал приплясывать около кресла. Что вы говорите! – Мы будем через полчаса. Все равно никто, кроме нас, эту информацию не даст, муниципальной газете, что кормится из бюджета, даже не разрешат к вам приблизиться. Она власть критиковать не смеет.

Есть! Эксклюзив есть! Тот самый, для читателей! Только что звонил городской прокурор, он обнаружил у себя в кабинете подслушивающее устройство и уверен, что это – дело рук нашего мэра. Через полчаса пресс-конференция в его кабинете специально для нас. – Главред оглядел собравшихся. – Юлечка! Собирайся, нынче твой выход.

Юлька взвизгнула от такой журналистской удачи, и через пятнадцать минут редакционная машина была у здания городской прокуратуры.

Глава 2

Он любил открывать домашний сейф. Сейф был вмонтирован в стену подвала, потайная дверь замаскирована под кирпичи, и о том, что хранилище денег в жилище существует, знал только он. Мужчина каждый раз пересчитывал тугие пачки, гладил их заскорузлыми пальцами, вдыхал аромат. Ему казалось, что деньги пахнут по-особому: нереальным благополучием, счастьем, пальмами, морем – тем, что он никогда в жизни не видел. Он мог разговаривать с купюрами односложными фразами, которые, как ему казалось, деньги понимали.

– Как хорошо! – каждый раз произносил мужчина, когда подкладывал в сейф еще одну тоненькую пачку.

Жена, наверное, догадывалась, что есть место, где супруг держит накопления, но искать его «захоронку» у нее и в мыслях не было, а если бы мысль возникла, то у нее не было бы шансов найти что-либо.

Роман Шарулев был патологически жаден не только по отношению к родным и близким, он даже на себя не тратил лишнюю копейку.

Он был десятым ребенком в семье. Жили они в деревне под Томском. Жили бедно, голодали. Мать с отцом выбивались из сил, много работали, но прокормить такую ораву было сложно. Донашивая за старшими братьями обноски, Роман ненавидел свой старый дом с залатанной крышей, корову-кормилицу, которую нужно было выгонять утром и загонять вечером, трех своих сестер, которые вечно подтрунивали над ним и больно щипали. С восьми лет он жил в томском интернате и уже тогда знал, что в деревню к семье не вернется никогда, и хотел скорее забыть потрескавшиеся от работы черные руки отца, вечно грустные глаза матери и тяжелые кулаки старших братьев. Роман цеплялся за жизнь так крепко, словно бульдог, и не было такой силы, способной его оторвать.

Он с детства чувствовал себя обделенным, ему постоянно чего-то не хватало, и желание сэкономить – на продуктах, одежде, а потом на чувствах, – стало для него нормой. Шарулев не мог делиться тем, чего у него не было: материальными благами, светлыми эмоциями и чувственными переживаниями. В его голове был постоянно включен калькулятор, то и дело производящий вычисления.

– Шестьсот минус двадцать пять и плюс шестнадцать… и так далее.

Роман окончил институт и уехал в небольшой сибирский город, на легендарное предприятие, где изготавливались космические летательные аппараты. Несмотря на высшее образование, взяли его только рабочим, но пообещали место инженера, нужно было только подождать. Ждать Роман умел, и ждать пришлось недолго, шесть месяцев. Этого времени вполне хватило, чтобы у него возникли «отношения». С противоположным полом у Романа как-то не ладилось, он стеснялся своих бело-розовых рук с яркими рыжими веснушками, не умел общаться с девушками и, самое главное, не хотел на них тратиться. Ведь если пригласить девушку на свидание, к примеру в кино, то надо как минимум купить два билета, а не один, а потом еще к этому может добавиться попкорн, мороженое и, не дай бог, шампанское. Девушкам только палец в рот положи, они заглотят руку по самое плечо.

Инспектор отдела кадров Танечка, куда Роман пришел устраиваться на работу, сразу почувствовала, что он холостой, и перешла к активным действиям.

– Роман, я приглашаю вас в кино, – без церемоний объявила она, когда Шарулев заполнял анкету для приема на работу.

– Я не хочу в кино. – Он стеснительно улыбнулся.

– Вы просто не знаете, какой замечательный фильм в прокате. Я куплю билеты и вам позвоню.

Шарулеву понравилось, что билеты покупает не он, поэтому поход в кино состоялся, как и прогулка в парке, где Таня покупала для них обоих мороженое.

Танечка уже дважды была замужем, и каждый раз неудачно, поэтому находилась в постоянном поиске и экспериментировала. Роману не надо было ни о чем беспокоиться – за все платила Таня. Она же проявляла всяческую активность в других направлениях, и ему оставалось только одно: не сопротивляться и «плыть по течению».

В результате продолжившихся отношений и последующей свадьбы Роман решил для себя сразу два жизненных вопроса: устроился технологом в сборочный цех и женился, прописавшись в квартире у родителей молодой супруги. Тане он сказал, что никого из родных у него нет, померли, Роман давно утратил связь с семьей, не виделся и не хотел вспоминать.

Родители жены помогали им материально, купили дочери однокомнатную квартиру, родился сын, и Шарулев был счастлив, у него появилось свое жилье, своя семья. С этого самого времени он начал вести тетрадь расходов и доходов, которая потом плавно перекочевала файлом «дом» в ноутбук. Роман приучил жену отчитываться за каждый потраченный рубль и ежемесячно тщательно все анализировал.

– Ты зачем покупаешь так много хлеба? Он черствеет, мы выкидываем его. Это преступление – выкидывать хлеб. Ты когда-то задумывалась над этим? – пенял он жене.

Татьяна не только задумывалась, но и прикидывала, что же будет, если родители перестанут ей подкидывать деньги? Она просто «пойдет по миру», потому что с таким режимом экономии нужно сидеть на хлебе и воде. Есть ли толк в том, что тридцать лет, изо дня в день, она помогала мужу двигаться по карьерной лестнице от инженера до начальника главного сборочного цеха режимного предприятия оборонки, если за каждую покупку приходилось «держать ответ». Осознание того, что ее избранник является Скупым рыцарем, пришло к ней слишком поздно, ей очень хотелось выйти замуж. Уже потом Татьяна Шарулева поняла, что бороться с этой чертой характера мужа невозможно, и если бы она в самом начале разглядела скупердяйские наклонности избранника, то скоропалительно удалилась бы из его окружения.

Сегодня ей предстоял нелегкий разговор с Романом по поводу поездки на отдых. «Заходить нужно будет издалека», – решила Татьяна.

– Роман! Мне девчонки в бане говорили, что на озере Балатон хорошая грязь. Говорят, она лечит радикулит, а у тебя он хронический. Опять всю зиму будет «спину стрелять». Мы столько средств изводим на лекарства, все безрезультатно. Может быть, один раз съездить и хорошо пролечиться?

«Девчонками в бане» на самом деле были дамы бальзаковского возраста, жены начальников, ныне пенсионерки, посещающие оздоровительный центр предприятия. Про рекомендации и озеро Таня все придумала, просто ей уже давно хотелось куда-нибудь в отпуск. Именно уехать, а не выращивать помидоры и разводить кур на коттеджном участке.

– Грязь для спины здорово! – согласился муж.

– А может, поедем, Рома? Это не так затратно, папа денег подкинет на дорогу. А то ты опять работаешь и работаешь, себя не бережешь.

– Не получится! На предприятии проводится Совет Главных, у меня там и блок целый работы, и гости на мне. Не получится.

Ответ Татьяна знала заранее, и хорошо, что он нынче не завелся по поводу высоких цен на авиабилеты. А еще во время подобных разговоров об отдыхе он рекомендует жене поправить здоровье в местном профилактории, куда ей выделят бесплатную путевку.

Ничего не получалось, да и о чем можно договариваться с мужчиной, который не оставляет чаевые в ресторане, постоянно высчитывает, прикидывает и старается выгадать даже в мелочах? Если Шарулеву посчастливится купить что-то на сто рублей дешевле, то он радуется этому факту и постоянно вспоминает «необыкновенное везение». А подарки? Скромные букетики цветов и конфеты с коньяком, который он потом выпивает сам, подчеркивая свою щедрость. Если бы ему не надо было появляться на корпоративных мероприятиях в сопровождении жены, не соответствовать статусу руководителя, то не видать бы Татьяне золотых украшений и новых платьев, которые каждый раз покупаются со скандалом, да и то половину денег дает папа.

– Это очень дорого, Таня, – настойчиво говорит муж. – Ты ведь отрежешь этот ценник с платья? Там платья висят подешевле!

– А ты думаешь, твое руководство не отличит Италию от Турции? Хорошо, я могу пойти в старом купальнике!

После этих слов он недовольно морщился и словно выдавливал из себя:

– Хорошо, покупай, – и потом не разговаривал три дня.

Куда он копит деньги? У гроба карманов нет, Татьяна хочет получать удовольствие от жизни сегодня, а не слушать разговоры про какую-то «обеспеченную старость», она уже пенсионерка, в конце концов. Интересно, а может, ее муж хочет заткнуть за пояс долгожителя Китая, которому было двести пятьдесят шесть лет?

Когда-то в молодости она пыталась заняться его перевоспитанием, понимая, что чувства не измеряются хрустящими купюрами. Татьяна говорила своему мужу, что он самый понимающий, щедрый, заботливый, и удивлялась, что Шарулев соглашался, но потом говорил другое.

– Ты пойми, не обязательно ездить на дорогой иномарке, достаточно скромной машины.

Единственное, чего Роман не терпел и что могло поменять решение, – сравнение с сослуживцами не в его пользу, которые ездили на дорогих иномарках и покупали своим женам бриллианты. Таня чувствовала, как у него что-то скрипело внутри хрипло и натужно, как жернова, которые перемалывали его принципы в пыль, и ему приходилось соглашаться на то, что для него было несвойственно.

У Шарулевых не было друзей, потому что друзья – это прежде всего расходы. Когда женился их сын, Шарулев-старший срочно улетел в командировку в Москву, возможно, была такая производственная необходимость, но Таня догадывалась, что он просто не пережил бы количества гостей, которых умудрились пригласить на свадьбу молодые. Деньги на свадьбу сына ей пришлось взять у отца, который не переставал удивляться зятю.

– Ладно, он тебе платье лишнее не купит. Вам, женщинам, сколько ни покупай платьев, все мало. Но сын-то у него один, его свадьбу по-человечески надо отметить, а он сбегает в Москву!

– Да, папа, его не переделаешь, а может, и правда дела в Москве неотложные.

– Ага, знаю я его дела! Лишнюю сотню не потратить. Зять называется – бутылки мне за всю жизнь не поставил, а за мой счет пить, так пожалуйста.

– Не цепляйся к нему, папа. Какой есть, такой уж есть. Я приспособилась к нему.

– Ну, дочка, «прынца» ты отхватила. Наверное, на мои похороны деньги копит, да я вас не порадую, помирать не собираюсь.

Но свадьба сына уже была семейной историей, нынче Татьяне во что бы то ни стало хотелось убедить мужа отдохнуть, найти аргументы. Безвыходных положений, как известно, почти не бывает.

Но мысли Романа сейчас были заняты предстоящим Советом Главных и интригой, которая там развивается. Доклад поручено делать ему, и обязательно нужно закрепить мотивацию смежников при голосовании.

Высшее руководство было в Москве, оттуда координировалась работа всех оборонных заводов, на которых сосредотачивалось производство космических аппаратов. Последний год Совет Главных склонялся к мысли утвердить сибирское предприятие как ведущее. Что последует дальше, Шарулев хорошо знал, кроме прямых федеральных инвестиций и увеличения заказов на производство космических аппаратов, будут новые федеральные программы, а все это деньги, миллиарды государственных денег, от которых нужно суметь отщипнуть кусочек, чтобы и государству осталось, и тебе, любимому, на жизнь хватило. Его калькулятор всегда считал правильно в свою пользу.