Текст книги "Смерть в белом халате"

– Ахкому надо становиться мужчиной, ему нужно дело, а вы подстрахуете его, – поставил он задачу братьям Ионовым. Он пошел на риск и поручил сыну самостоятельную работу.

Мухаб и раньше не стеснялся рассказывать сыну кое-что о своей преступной деятельности, наследник должен быть в курсе, но когда рассказывал про доктора Архипова, сын выглядел растерянным, даже испуганным.

– А это должен обязательно сделать я, отец?

– Да, это должен сделать ты. Поставить укол и привезти тело сюда, в дом.

– Он умрет?

– Нас с тобой это не касается. Поставь укол и привези, все, на этом твоя работа кончается.

Но сложилось так, как сложилось, по-дурацки, непредсказуемо, даже глупо.

К доктору добавилась непрошеная спутница, в результате чего все сорвалось. Теперь с ними обоими надо что-то решать.

«А вдруг Антон специально?»

Мысль показалась Мухабу абсурдной. Но вдруг все это дело рук его сына? Продуманное дело, чтобы доктор остался в живых, и мальчик не взял на себя чужую смерть?

На него это очень похоже, он слишком мягок для сына таджика. Но как теперь грамотно выйти из ситуации? Как сделать так, чтобы сын сделал верные выводы и слушал, что говорит отец? Думай, Мухаб, думай!

Глава 12
Переживания Юли

Когда Вадик Тымчишин увидел, с каким лицом Юля вышла из больницы, то сразу понял – что-то случилось. Беда с этой Сорневой, такой она человек, ходячее приключение, причем приключения валятся на нее сами, то поджидают за углом, то в кабинете за чашкой чая.

Позвонил какой-то псих по горячей линии, и вот она уже не журналист, а местный сыщик. Как оглашенная носится по городу в жару, разыскивая доктора Архипова. Да кому он нужен, этот доктор?

Вадик знал по себе, что журналисту не следует «врастать в героя», то есть привязываться к человеку, о котором ты делал материал, не попадать под его обаяние. Еще Ремарк в «Трех товарищах» писал, что нельзя все принимать близко к сердцу, ведь удержать ничего невозможно. Привязанность – это эгоизм, хоть и добрый, но все же эгоизм. Сначала ты «приручаешь» героя, привязываешься сам, а потом, словно паук, начинаешь его опутывать, обволакивать вниманием. Привязанность – это привычка получать хорошее состояние извне. Но состояние всегда меняется и всегда разное, и не надо от него зависеть и слишком на нем зацикливаться.

Вадик не хотел ни к кому привязываться, чтобы не потерять самого себя. Девушки, периодически появляющиеся на короткое время в его постели, дают ему положительные эмоции и повышают самооценку. Он любит больше не их, а себя, и это правильно. А Юлька!

Взять хотя бы эту неумную бабку Колокольцеву, которой так не повезло с капитальным ремонтом. Журналисты не боги, они не могут повлиять на обнаглевших строителей и заставить их быстро восстановить крышу. Они могут только громко кричать со страниц газеты, призывая власть заняться делом. А если власть глуховата или искусно делает вид, что не слышит?

Но Сорнева всерьез взяла шефство над пенсионеркой, бегает к ней домой, да еще и всех в редакции организовывает, то бабушке полы помыть, то люстру повесить. Сорнева слишком «врастает» в своих героев, дружит с ними, созванивается, поддерживает отношения и потом начинает зависеть от них. Она считает, что люди, о которых она пишет, – бесценный подарок судьбы и его надо отрабатывать невероятной признательностью.

И главное, нельзя сказать, что ее привязанность – это просто желание самоутвердиться за чей-то счет, все материалы, что пишет Юля Сорнева, зачастую лучше и ярче статей остальных журналистов. В них всегда есть искреннее восхищение талантами героя, радость, нежность и какое-то особое отношение. Может, это и есть Юлькин секрет – подпитка от своих героев? Юлия Сорнева – журналист талантливый и неординарный.

– Я так и знала, Вадик, я чувствовала, – Юля с трудом сдерживала слезы.

– Юля! Спокойно рассказывай, что случилось. Твои стоны никому здесь не нужны. Если тебе плохо, то давай вернемся в больницу, и врачи окажут тебе помощь, – Тымчишин знал, как надо с ней разговаривать. Выплеснуть на нее ушат холодной воды из строгих слов, тогда она придет в себя и начнет адекватно соображать.

– Я здорова как никогда! – ожидаемо возмутилась Юля.

– Я так и думал.

– Архипов не вернулся из института на работу. Он не позвонил секретарю и не сообщил, что отменяет запланированные встречи. Его телефон недоступен. Галина Ивановна, человек, которому Архипов доверяет, но она не в курсе и, как человек ответственный, отложила все встречи на завтра.

– И что из этого следует, Юльч? Моя версия только укрепляется с каждым часом.

– Какая версия, Вадик?

– Здрасьте, пожалуйста! Я тебе около института как соловей заливался, рассказывая про внезапно вспыхнувшую любовь доктора к твоей знакомой преподавательнице. Теперь я понял, что я был прав. И вообще, Сорнева, поехали в редакцию, хватит по жаре мотаться в поисках незнамо чего. Через сколько суток в полиции принимают заявление о пропаже человека?

– Через трое.

– А у нас и суток не прошло, дорогая моя! Несколько часов назад твой доктор встречался со студентками и строил им глазки.

– Почему строил глазки?

– Потому что он нормальный мужик, а студентки там красивые. Вон даже в деканате секретарши в трусах сидят, людей завлекают. Он ведь не лечить их приходил, а общаться, а нормальный мужик с красивыми девчонками общается легко. Вот его и могло понести на волнах легкомыслия.

– И он забыл про работу, про совещания?

– А вспомни, как наш ответсек Мила Сергеевна теряет голову, когда влюбляется? Ей тогда совсем не до газеты. И это учитывая то, что она была замужем много раз.

– Три раза, – уточнила Юля.

– Я и говорю: много раз. Твой Архипов не железный человек. У него тоже сердце есть, а сердцу нужны положительные эмоции. Так что затихни, Сорнева, затихни и давай на работу двигаться.

Она ничего не ответила.

Вадик начинал раздражаться.

«Ну не нанимался я к ней в няньки, честное слово! Сорнева гонит волну, сама не знает зачем».

К ручкам машины притрагиваться было страшно, так раскалились – можно обжечься. До редакции ехали молча, и, только выходя из машины, Юлька произнесла:

– Может, ты и прав, Тымчишин. Я, наверное, дура.

– Дура, – охотно согласился Вадик. – Еще какая дура.

В редакции кипела работа над новым номером газеты.

– Вас где носит, граждане журналисты? – встретила их сердитая Мила Сергеевна.

– Мы ходили за тепловым ударом, – отшутился Вадик.

– Можно было и не ходить. Тепловой удар выдается бесплатно в редакции, – съязвила ответсек, вытирая пот со лба.

– Ничего, Мила Сергеевна, жара скоро закончится, и холодной зимой мы будем вспоминать о летнем зное с любовью. – Заурский зашел к ним в кабинет.

Главред подумал о том, что в такую жару Мила Сергеевна могла бы и не накладывать косметику на лицо толстым слоем, хотя она из тех женщин, что красятся даже тогда, когда выносят мусор. Самый страшный для нее кошмар – потерять «товарный вид», когда ею перестанут восхищаться мужчины. В мужском мире на дам элегантного возраста спроса почти нет, спрос переходит к внукам или к даче. Женщине уже не положено быть сексуальной, нельзя «смешить окружающих» попытками найти спутника жизни. Это только за границей несравненная Софи Лорен в свои «далеко за» остается харизматичной и привлекательной и не боится раздеться на пляже. Мила Сергеевна умница, старается как можно дольше «не сойти с дистанции» и терпит в такую невозможную жару слой грима на лице.

– Вы очень хорошо сегодня выглядите, – Егор Петрович должен был сказать ей комплимент, подбодрить, заметить ее старания, потому что кроме газеты у человека должна быть своя личная жизнь. А газете Мила отдает и так много времени и сил.

Ответсек явно смутилась.

– Спасибо, Егор Петрович.

Тут взгляд главреда упал на Сорневу.

– Юля, а где твой материал? Ты какую тему заявляла?

– Мне бы посоветоваться с вами, – как-то растерянно сказала она.

– Давай советоваться, идем в кабинет.

Юля со вздохом поплелась за ним. А Мила Сергеевна всем своим видом демонстрировала, что, во-первых, ей сделали замечательный комплимент, а во-вторых, главред со своей любимицей нянчится совершенно зря, другие тоже не меньшую пользу газете приносят.

– Ой, Егор Петрович, я даже не знаю, как начать. Только не подумайте, что у меня от жары с головой плохо…

Юля начала подробный рассказ и про вчерашний звонок, и про сегодняшний поход в институт и в больницу, и про версию Вадика Тымчишина. По мере того как ее история подходила к концу, Заурский мрачнел.

– Ну, вот, наверное, и все. Я теперь не знаю, что делать.

– Юля, – он старался подбирать слова, чтобы ее не обидеть. – Мы с тобой работаем не первый год, так почему же ты мне не доверяешь?

– Я? – искренне удивилась Юля. – Я вам не доверяю? Да что вы такое говорите, Егор Петрович!

– Тогда почему ты сразу мне не рассказала про странный звонок на горячей линии? Тымчишину сказала, а мне нет.

– Я думала, что это дурная шутка. Я и сейчас не уверена…

– Юля, ты говоришь мне ерунду, ты врешь мне! Ты с самого начала знала, что никакой шутки здесь нет. Ты ведь уверена, что женщина, которая звонила, сказала тебе правду.

Глава 13
Главный свидетель

Рано утром медсестра травматологического отделения Ирина Сажина обнаружила, что дверь в процедурную закрыта. Она долго искала ключ и возмущалась.

– Куда он мог деться? Кому понадобился? Все время с той стороны двери торчал!

Ира попробовала толкнуть дверь плечом, но дверь не поддавалась. Приближалось время утренних уколов, которые никак нельзя пропускать, и медсестра, не придумав ничего лучше, решила, что дверь надо ломать. Сестра-хозяйка, у которой, возможно, есть запасной ключ, придет не раньше восьми, а инъекции необходимо сделать до семи.

– Вот незадача!

Звонить дежурному врачу или в приемный покой Ира не стала, за ключ в процедурный отвечает она, постовая медсестра, и с нее прежде всего и спросят. Ира Сажина любила свою работу и стала медиком по призванию. Ей нравилось, что медсестра находится рядом с пациентом, она ближе, чем доктор. Больной все время на глазах, и если ему стало хуже, срочные меры принимает медсестра, а если лучше, она сможет поддержать, ободрить.

Ира понимала, что не только медицина помогает больному и сам человек должен настраиваться на выздоровление.

К примеру, молодой симпатичный солдатик, которого привезли три дня назад после ожога кислотой, совсем не хочет возвращаться к нормальной жизни: лежит целыми днями, молчит и смотрит в потолок. Ира как могла пыталась его разговорить, но бесполезно. Парень поступил с серьезными ожогами лица, как написано в истории болезни, выполняя приказ командира, «переносил канистры с неизвестным содержимым», ему требовалась пересадка кожи. В день его поступления вся палата активно обсуждала: замнут или нет уголовное дело, которое возбудили против офицера.

Ира вспомнила солдатика и решила, что попросит его помощи, чтобы открыть дверь. Не руки-ноги же у парня сломаны, как у половины пациентов в отделении. Ира заглянула в палату. Солдатик не спал.

– Извини, а ты не мог бы мне помочь? Я не могу в процедурный кабинет дверь открыть, ключ потеряла. Выручай!

Парень поднялся с кровати, что-то взял из тумбочки и буркнул:

– Что открывать? Показывай.

Они вернулись к двери процедурной, оказалось, парень держал в руках консервный нож, всунул его в замок, прокрутил в обе стороны, и дверь открылась.

– Ой, спасибо! – обрадовалась Ира.

Она направилась к шкафчику с лекарствами и остолбенела. На полу в процедурном кабинете, раскинув руки, лежал заведующий травматологией Николай Петрович Окуневский.

– Боже мой! Николай Петрович!

Пульса на сонной артерии не было, как и дыхания, сознания и движения. Сажина не растерялась и набрала телефон реанимации, отчеканив:

– Срочно в травматологию, умирает доктор Окуневский.

– Ира, ты, что ли? Что за утренние шутки?

– Ребятки, милые, какие шутки, срочно сюда!

Через несколько минут из реанимации прибежали сразу два врача и медсестра с носилками.

– Что за дела у вас в травме? Что с Колей? Где?

Ира молча кивнула на лежащее на полу тело. Оба мужчины склонились над коллегой, а медсестра испуганно на него смотрела.

– Сорри, девочки! Он труп. Умер примерно десять-двенадцать часов назад, точнее – при вскрытии. Возможно обширный инфаркт, возможно тромб, – сказал один из врачей. – Вызывай полицию, Ира, докладывай начальству, все, что полагается. Мы тут лишние. Жалко Колю, только год травмой заведует. Заведовал. Нас-то зачем звала? Видела же, что он мертвый. Не скучно тут у вас в травме.

Ира понимала, что такая реакция врачей реанимации на смерть коллеги – это не цинизм и безответственность, а профессиональная черствость, отстранение, потому что иначе невозможно выполнить свой долг. Врачу нельзя через себя пропускать чужую боль, потому что он может «сломаться» сам.

– Вы извините, ребята, я, конечно, поняла, что он мертвый, но надеялась, вдруг ошиблась. Не каждый день такие случаи у нас.

– Жалко Кольку. А он что, дежурил нынче? Чего его вечером в процедурную понесло?

– Нет, не дежурил. Не знаю, что ему здесь понадобилось. Я последний раз вечерние уколы ставила в десять. Ой! – Ира всплеснула руками. – Я про уколы-то забыла.

– А мы тебе подругу нашу оставим в помощь, – врач-реаниматолог кивнул на медсестру, которая пришла с ними. – Настена, покараулишь тут, пока Ира уколы делает? Помещение надо закрыть до приезда полиции и руководству сообщить немедленно. Ну ты сама все знаешь.

Реаниматологи ушли, по дороге обсуждая случившееся, медсестры их уже не слышали.

– Трупные пятна видел?

– Видел, но ничего не стал говорить, когда ты чушь про инфаркт нес. Патологоанатомы у нас знающие, пусть разбираются. Это уже не наш пациент. Похоже, траванули Кольку.

Ира тем временем пошла в палату к больным, многие пациенты толпились в коридоре, наверняка услышали шум и вышли.

– Товарищи больные, все по палатам, до завтрака еще много времени. Всем уколы сделаю в палате, не переживайте.

Окуневского Ире было, конечно, жалко, хотя она не очень-то завотделением любила, но умереть в неполные сорок… Разве это возраст для мужика? На сердце он вроде и не жаловался.

Реаниматологи постарались, через десять минут на этаже была бригада «Скорой помощи», потом прибежала сестра-хозяйка, девчонки из приемного покоя – в общем, все, кому было надо и не надо. Не каждый день врач умирает у себя на рабочем месте.

Слух о смерти Николая Петровича Окуневского разнесся по всей больнице мгновенно, проникая к каждому врачу и пациенту. Следователей, приехавших позже, уже встречал заместитель главного врача. Процедурный кабинет закрыли, попросив Ирину перенести необходимые на первое время лекарства в другое место. У больных был завтрак, но многие бродили по коридору, косились в сторону процедурного кабинета и на приходящих людей. Начал разговаривать даже обожженный солдатик, который утром открыл ей дверь.

– А что, доктор Окуневский умер?

– Да, к сожалению. Сердечный приступ.

– А почему дверь была закрыта?

– Не знаю. Там следователи сейчас работают, выясняют.

Ира сама ломала голову: зачем бы Окуневскому закрываться изнутри? Какая-то ерунда, но подумать об этом ей было некогда, слишком много работы, а затем она сдавала смену другой медсестре.

Но уйти домой после дежурства Ира не смогла, ведь теперь она главный свидетель. Именно так ей сказал заместитель главврача и попросил задержаться настолько, насколько необходимо.

Ирина все понимала, только нервное напряжение сказывалось. Не каждый день в отделении умирают заведующие. Даже больные все взбудоражены произошедшим.

Ира подошла к знакомому процедурному кабинету, постучалась, заглянула.

– Извините, пожалуйста, у меня смена кончилась, мне домой идти надо.

На нее никто не обращал внимания. Тело Окуневского уже было накрыто простыней. В процедурном без положенных бахил ходили несколько мужчин.

– Вам что нужно, девушка? – спросил хмурый мужчина, который заполнял какие-то документы.

– Мне ничего. Я медсестра, Ирина Сажина. Это я доктора обнаружила. Извините, у нас в отделении без бахил не ходят, не положено.

– Убивать тоже не положено. Сейчас следователь подойдет, – мрачно ответил один из присутствующих и кому-то крикнул: – Опроси свидетельницу!

Вот те раз! Она волнуется, переживает, беспокоится, а оказывается, про нее все забыли!

– Вы и есть та самая медсестра Сажина? Замечательно! – улыбнулся ей следователь. – Расскажите, пожалуйста, как вы обнаружили тело доктора Окуневского?

Ира начала рассказывать.

– Значит, процедурный кабинет был закрыт изнутри, и вы позвали больного, чтобы открыть дверь? – уточнил следователь.

– У меня не было вариантов, мне уколы ровно в семь утра ставить. А получилось вон оно как. Жалко Николая Петровича.

– Конечно, жалко. Убили мужика на рабочем месте. На строителя на рабочем месте может балка свалиться, а медика отравить могут, оказывается.

– Отравить? Ядом? – ужаснулась Ира.

– А это мы и выясняем.

Ирина вздохнула, вот угораздило же ее стать главным свидетелем. И за что же убили Окуневского?

Глава 14
Дымовая завеса Юлии Сорневой

– Юля, расскажи мне о звонке подробно, – Заурский не злился, а был, наоборот, слишком спокоен.

Это не предвещало ничего хорошего.

Юля выдохнула и рассказала, собственно, рассказ был короткий, звонок длился какие-то секунды. Сегодняшние действия времени заняли много, но сообщение об этом уложилось в несколько минут.

– Ты помнишь тон, которым говорила женщина?

– Да, настойчивый, но терпеливый.

– И ты сразу поняла, что это не розыгрыш, и ничего мне не сказала! Вместо этого носишься по городу с Тымчишиным, разыскивая Архипова. Очень интересное решение вопроса.

– А может, это ерунда какая, а я вас озадачиваю! – возразила Юля.

– Ну, конечно! На горячую линию газеты дозвонился человек с важной информацией, а я об этом ничего не знаю! Плохой я главный редактор, никудышный, раз мне не доверяют сотрудники.

– Ой, Егор Петрович, ну что вы такое говорите! Я просто не подумала…

– Это называется «дымовая завеса», Сорнева, такой вид маскировки, дезориентации, когда дым пускается на поле с целью скрыть маневр и передвижение войск. Вы с Вадиком сказали Миле, что пошли к бабушке Колокольцевой. Сознательно соврали. Да ладно, что я тебя воспитываю! Ты уже переросток, воспитанию не поддаешься.

Юля виновато молчала, она знала, что Егору Петровичу надо выговориться, тогда он успокоится. Да, нехорошо получилось.

– Архипова, значит, пока не нашли?

– Не нашли, – кивнула она. – Егор Петрович, ну нет у меня никакой дымовой завесы, все прозрачно!

– Теперь услышь меня, девочка. Сегодня утром в больнице в отделении травматологии был обнаружен труп заведующего отделением Николая Петровича Окуневского. Он был отравлен. Пока это предварительная версия, следствие только началось. Теперь ты понимаешь, почему так важна была бы твоя телефонная информация?

– Как отравлен? Доктор? – Юля растерялась. – С каких это пор врачей начали травить, как тараканов?

– А ты думаешь, врачи живут вечно?

– Ну не убивать же! А вдруг тогда и Архипов пропал не случайно?

– Вот давай и разбирайся в этих мутных историях. Во-первых, говорить об исчезновении Архипова еще рано. Времени мало прошло. Будем считать, что он пока удалился в неизвестном направлении с твоей знакомой. Во-вторых, без паники.

– Хорошо, можно считать и так, только вот «просто, без повода» Архипов никогда и никуда не удалялся, он не такой человек.

– А вот это «никогда и никуда» давай отложим в запасник. Иногда у людей бывают обстоятельства, когда они ведут себя так, как не вели никогда. Если завтра к утру Архипов и его спутница не появятся, то тогда мы будем точно знать, что с ними что-то произошло.

– Наверное, вы правы, Егор Петрович, а то у меня и правда какая-то дымовая завеса получается, в том смысле, что дыма много, а результата ноль.

– Теперь скажи, Вадик Тымчишин у нас в прошлом году руку на лыжне ломал?

– Вроде да.

– И лежал в том самом травматологическом отделении, заведующий которого нынче убит?

– Как вы все помните? Я про сломанную руку Тымчишина уж сто раз забыла.

– Он может тебе рассказать об особенностях отделения, о врачах, об атмосфере?

– А мне зачем? У меня руки-ноги целые.

– Нет, Сорнева, у тебя дымовая завеса, похоже, в голове! Материал тебе писать об убийстве Окуневского!

– Почему мне?

– Потому что это журналистское расследование, и оно ни у кого так хорошо не получится, как у девушки с «дымовой завесой».

– Егор Петрович, это вы мне комплимент делаете или ругаете?

– Комплимент, Сорнева, комплимент. Плохой я мастер на комплименты, если ты их с первого раза не понимаешь. В общем, так, исходных данных мало: врачу Окуневскому вкололи отравляющее вещество, то есть убили в процедурном кабинете его же отделения. Медсестра обнаружила труп рано утром. Следствие считает, что совершить убийство мог либо сотрудник больницы, либо пациент.

– А почему пациент? Они же там все ломаные-переломаные в гипсе?

– Я говорю, что это версия следствия. А еще возможно, что исчезновение Архипова как-то связано с убийством Окуневского. Я не верю в совпадения.

– То есть вы хотите сказать, что Архипов убил Окуневского и исчез?

– На тебя жара тоже действует! – усмехнулся Заурский. – Это ты так причинно-следственные связи выстроила?

– Ну, показалось. Не знаю, что и думать про Германа Николаевича.

– Пусть тебе больше не кажется. Опирайся на факты. В общем, тебе надо как-то оказаться в больнице, на месте преступления, найти свидетелей, изучить ситуацию досконально, добавить версии, но без твоего любимого тумана, пожалуйста.

– Руку ломать предлагаете? Как я иначе в больнице окажусь?

– Сорнева, сегодня явно не твой день! Иди для начала к Тымчишину, пусть он тебе расскажет о своих ощущениях про отделение травмы, а потом думай. Я тоже без дела сидеть не буду. Если что, сразу тебя наберу или сообщение отправлю.

Вот те раз! Как про юбилеи парка, где можно потом полгода бесплатно на качелях качаться, рассказывают другие. Они же ходят на всякие презентации, пьют шампанское, пишут заказные материалы. А как убийство или еще какое-то происшествие, так это «рабочая лошадь» Сорнева, нате, пожалуйста. Хотя ее, конечно, воротит от заказухи, и бесплатное катание на аттракционах ей абсолютно не интересно. Только вот как проникнуть в больницу? Сегодня больницы и прочие медицинские учреждения охраняют, как оборонку, ее редакционное удостоверение всех только напугает.

Господи, она и правда с «дымовой завесой»! У нее же есть палочка-выручалочка – Галина Ивановна, секретарь главврача. Она и выпишет ей пропуск в отделение, а к кому она пойдет, это дело техники.

– Ну, чего там? – оживился Тымчишин, увидев Юлю.

– «Дымовая завеса», – вздохнула она.

– Не понял. Какая завеса? Где? Ты после Заурского так путано объясняешься?

– Вадик, ты можешь мне помочь?

– А чем я, по-твоему, целыми днями занимаюсь, подруга? Помогаю тебе и твоим сумасшедшим.

– Каким сумасшедшим, Вадик?

– Бабке Колокольцевой люстру прикручиваю. Это разве не сумасшествие?

– Ты сам, Вадичек, во всем виноват.

– Ну, спасибо, Юльчик! Я ее, как дурак, тут жду, волнуюсь, хочу пожалеть после того, как главред ей шею намылит, и вот она благодарность!

– Вадик, не обижайся, – примиряюще проговорила Юля. – Мне помощь твоя очень нужна. Очень.

– Опять за Архиповым гоняться? Не поеду, – заупрямился он.

– Нет, ты мне можешь помочь, не отрываясь от своего стула.

– Суши заказать? Я, между прочим, есть хочу.

– Я сама закажу суши для тебя и оплачу.

– С чего это вдруг аттракцион неслыханной щедрости? – подозрительно прищурился он.

– Вадик, ты в прошлом году руку ломал?

– Ломал, – осторожно ответил он, ожидая подвоха. Сорнева хоть и подруга, но ухо с ней надо держать востро.

– А кто тебя лечил? Кто врачом лечащим был?

– Так зав, Колька Окуневский.

– Он для тебя Колька?

– Ну, мы общались накоротке и даже бутылку коньяка выпили, когда меня выписывали.

– Отлично! Ты мне нужен как важный свидетель!

– А что, коньяк был плохой? Есть жалобы?

– Примитивная ты личность, Тымчишин! Что мне твой коньяк? Ладно, про примитивную личность шутка, неудачная, – уточнила Юля. – Наверное, шутить сейчас грешно. Убили сегодня утром врача Окуневского.

– Как убили? Ты ничего не путаешь? – поменялся в лице Вадик.

– Убили, – повторила Юля. – Вадик, мне нужно, чтобы ты вспомнил то время, когда ты лежал в травматологии, и все про этого, как ты говоришь, Кольку. Какие суши тебе заказывать? – о своих обещаниях Юля никогда не забывала.