Текст книги "Время мудрости. Рассказы"

Алексей Петрович позвонил и услышал голос незнакомой женщины. Она долго не понимала, чего он от нее хочет. Наконец догадалась и позвала свою свекровь.

Гаяне плакала: «Да, у нас такое горе, Павлик – это сын Паши, он болен, мы уже целый год боремся с этой болезнью. Приезжай».

Гаяне жила в Подмосковье. Родителей своих она уже похоронила. Чтобы спасти Павлика, она продала их квартиру и ютилась теперь в квартире младшего сына. Но все равно потребность в деньгах не отпала.

Алексей Петрович обещал помочь. Он продал машину, собрал все деньги, которые у него были, отдал их для лечения внука и начал с Мариной тяжелый судебный процесс по возвращению части совместно нажитого имущества.

Дело длилось полтора года. Прошло 16 судов, но все-таки он смог вернуть себе некоторую часть средств. Купил небольшую квартиру, устроился работать тренером в спортивную школу.

Марина отказалась с ним общаться, дочери тоже бросали трубки в ответ на его звонки.

Алексей Петрович жил один, изредка наведываясь в гости к Гаяне, звал ее к себе, просил простить за все им содеянное. Она понимала, что стесняет сына, но вновь создать семью с бывшим мужем не стремилась.

К глубокому горю близких, Павлика спасти не удалось. Он умер на руках у родителей. Через год в семье родилась девочка. К счастью, совершенно здоровая.

Общее горе сплотило Алексея Петровича с его первой женой. Гаяне стала общаться чаще. Помогла наладить отношения с сыновьями.

Он жил. Пусть трудно, одиноко и совсем небогато, но жизнь не вызывала отвращения, и приближающая старость больше не пугала.

О своем страшном намерении больше не вспоминал. Даже забыл, куда дел ту самую веревку, купленную 30 декабря в строительном магазине…

Знаменитая фамилия

Наталья Кирилловна Нарышкина, дама 70 лет, сохранившая даже в старости благородную осанку, с гордостью огляделась. Она всегда так делала, когда студенты задавали ей «тот самый» вопрос. Звучал он по-разному, но всегда обозначал следующее: «Не является ли Наталья Кирилловна родственницей матери Петра I?»

Она любила этот вопрос чрезвычайно.

Когда слышала его от любопытных первокурсников, то улыбалась и скромно говорила, что происходит из этого рода, что ее предком был крымский татарин Курбат, который приехал служить Ивану III в Москву в далеком 1465 году.

Наталья Кирилловна недаром имела ученую степень доктора исторических наук! Своей специальностью она владела превосходно, с восторгом перечисляя всех Нарышкиных, служивших русским царям и императорам вплоть до революции. Правда, после событий 1917 года в России осталось мало представителей ее династии. Дед скрывал свое происхождение, но был изобличен, а отец за отказ отречься от семьи был выслан в Казахстан, где и познакомился с ее матерью-учительницей, происходившей из священнического рода.

Ее рассказ о величии собственных предков занимал добрую половину лекции, но Наталья Кирилловна говорила с таким упоением, что окружающие слушали ее, затаив дыхание.

Еще бы! Ну где сегодня найдешь настоящую аристократку, а тут представительница древнего боярского рода!

Иллюстрация к рассказу

Но в этот раз ее прервал студент, попросивший дать ему слово.

– Простите, Наталья Кирилловна, – заметил он, – я увлекаюсь историей дворянских родов, создал сайт, собрал там множество генеалогических древ. Так вот, не могу найти информацию о вашем деде. Как его звали?

Наталья Кирилловна удивилась. Она твердо знала, что деда именовали Владимиром Кирилловичем Нарышкиным, что его отец был статским советником. И в этом была настолько уверена, что никогда не проверяла эту информацию.

Но Сергей (так звали студента) только пожал плечами и во всеуслышание заявил, что такого Нарышкина в родовом древе не значится.

– Молодой человек, что вы себе позволяете? – возмутилась Наталья Кирилловна. – Мы говорим с вами об этом чуть позже. Давайте не расходовать время лекции.

И она с раздражением продолжила читать учебный материал.

Но Сергей не унимался. Он подошел к ней после пары, стал показывать какие-то схемы на своем смартфоне и уверял, что имени ее деда в официальных источниках нет.

Наталья Кирилловна гордо ответила, что часть Нарышкиных в советские годы скрывали свое происхождение, меняя фамилии и указывая неверные даты рождения.

Однако вернулась домой в задумчивости. Села за компьютер и стала искать информацию о своих предках. Действительно, имя ее деда нигде не встречалось, что было странно.

Родного отца она не помнила. Он погиб сразу после ее рождения. Воспитывала ее мама, учившая детей истории в школе. Впервые она рассказала дочери о том, что та принадлежит роду Нарышкиных, когда Наташе исполнилось 12 лет. Поведала как великую тайну, показала фотографии красиво одетых людей с благородными лицами, просила никому об этом не говорить.

Это было понятно. Разговоры о дворянском происхождении в советские годы не приветствовались.

Наташа тогда носила фамилию Надышкина. Мать объяснила, что ее дед специально изменил букву, чтобы уберечь себя и семью от репрессий.

Фамилию она поменяла осознанно после 18-летия. Тогда училась на первом курсе истфака и всем заявляла, что влюблена в судьбу матери Петра I, поэтому хочет быть ее полной тезкой.

Окружающие ее решение приняли как безобидную блажь.

Время шло. Наталья получила направление в аспирантуру в Москву и переехала в столицу вместе с мамой.

Личная жизнь ее не сложилась, но она не искала утешения в мужчинах и детях, отдав лучшие годы изучению русской истории, которую просто обожала.

Всю жизнь считала себя настоящей боярской дочерью, поэтому держала голову высоко и не гнулась перед жизненными трудностями. За это ее уважали и даже боялись.

И вот теперь в старости какой-то сопливый студент заявляет ей, что ее дед не Нарышкин!

Но сомнения все-таки проникли в душу Натальи Кирилловны, и после долгих размышлений она решила выяснить все до конца и восстановить четкое имя деда в родовом древе.

По совету друзей-историков нашла компетентного специалиста, живущего в Казахстане, который взялся за подробное изучение ее родословной, заплатила деньги и стала ждать результата.

Информацию она получила спустя три месяца. И была потрясена.

Оказалось, что ее отец, записанный в свидетельстве о рождении как Кирилл Владимирович Надышкин, был отправлен в Казахстан не как «политический», а как уголовник. Он обвинялся в серьезном мошенничестве, за которое и получил срок, а отсидев его, был отправлен на поселение.

Но даже тюрьма не угомонила его. Он состряпал банду, в которую привлек ее мать, и продолжил обманывать доверчивых граждан.

Суд над преступниками состоялся в ноябре 1950 года. Отцу как рецидивисту дали большой срок, а матери, которая оказалась беременной, только 3 года. Дочь свою она родила в тюрьме, а когда Наталье едва исполнилось полтора годика, была освобождена досрочно по ходатайству ее тяжелобольного отца, который остался с тремя малолетними детьми на руках.

К слову сказать, братьев и сестер матери Наталья знала хорошо. Это были добропорядочные люди, разъехавшиеся из Казахстана в разные уголки страны, но поддерживающие друг с другом прекрасные отношения.

Так Наталья Кирилловна поняла, что мать ее обманула. И обманула осознанно, не желая рассказывать о судьбе отца-преступника, превратив его в благородного дворянина, пострадавшего из-за произвола властей.

Горю ее не было предела.

– Ну как ты могла? – упрекала она уже давно покойную родительницу.

Получается, что Наталья Кирилловна никакая не Нарышкина, что не ее предок служил Ивану III, не ее родственники вершили великие дела во славу России, а отец, на самом деле происходивший из семьи одесского рабочего, всю жизнь промышлял обманом и воровством?

Поверить в такое все равно, что лишиться себя, своей души, а не просто знаменитой фамилии!

Наталья Кирилловна не раз пожалела о том, что докопалась до истины.

Студенту Сергею в итоге поставила «неуд» по отечественной истории, как будто это он был виноват в произошедшем.

Несколько лет ничего больше не говорила и не писала о Нарышкиных, но постепенно стала вновь пересказывать до боли знакомые семейные истории.

Удивительно, но Наталья Кирилловна как будто бы забыла о документах, которые получила из Казахстана, продолжая играть ту роль, которую для нее когда-то придумала мать.

И сама продолжила верить, что она настоящая Нарышкина, а все компрометирующие бумаги уничтожила.

Только имя деда и отца называть перестала, мягко обходя эту тему, а когда ее спрашивали об этом, заявляла, что те сознательно изменили фамилию в годы сталинских репрессий, поэтому документальных сведений об их жизни не сохранилось.

Время не ждет

Иллюстрация к рассказу

Виктория Игоревна была в ударе и вела заседание директорского совета без малого 8 часов. Она видела, что ее подчиненные, сидевшие по обеим сторонам длинного стола, ёрзают на стульях, поглядывают на часы, трут виски, но накала страстей не снижала.

Человек, далекий от будней крупного государственного предприятия, зайдя случайно в зал заседаний, мог подумать, что перед ним не заслуженный директор и лауреат Госпремии, а хозяйка мелкой лавочки, отчитывающая своих продавщиц-гастарбайтеров.

Язык Виктории Игоревны всегда был богат, красочен и выразителен.

– Вы за кого меня держите, пpидypки! – кричала она. – Да я ваше вранье за километр вижу, почему справки не готовы, где протоколы, где отчеты руководителей филиалов?

Подчиненные что-то робко лепетали, пытаясь доказать, что справки они сдавали еще позавчера, а отчеты почти готовы.

Это лепетание еще больше раздражало Викторию Игоревну, заставляя ее кричать еще громче.

– Уволю, дур/аков этаких, вот вы, Лариса Сергеевна, работник никакой, чтобы сейчас же заявление по собственному мне на стол, а ваш саратовский филиал я закрою. Не нужны мне бездари такие!

Впрочем, все привыкли к выкрутасам начальницы и тихо ждали, что, когда пройдут еще часа 2 ее безудержного крика, она, наконец, угомонится.

Человеком Виктория Игоревна была суровым. Лишала премий, унижала, находила козлов отпущения и обращалась с людьми крайне бесцеремонно. Но филиалы ей были нужны, как и собственное предприятие, которое приносило немалую прибыль и высокий статус.

Пообещав уволить директора филиала из Ростова – умного и деятельного мужика лет 45, тянувшего всю административную работу и контроль за качеством продукции вдвоем с замом, она, наконец, замолчала.

Сегодня заседание проводила в Питере, а завтра предстояло провести директорский совет в Москве и разнести там все в пух и прах.

В 10 часов вечера служебный автомобиль доставил ее на вокзал, один из замов помог донести вещи в поезд, вежливо пожелал счастливой дороги и сообщил, что в Москве ее будут ждать в 7.30 утра.

Виктория Игоревна симпатизировала этому молодому человеку, поэтому только махнула рукой, мол, устала, уходи.

В вагоне СВ она ехала одна, с юности не терпела никаких попутчиков.

Легла спать и быстро уснула.

Проснулась оттого, что увидела, что лежит на нижней полке обычного плацкартного вагона.

Ужас объял ее! Она стала оглядываться по сторонам, пытаясь понять, как это могло произойти.

Но тут с верхней полки ловко спрыгнул пассажир и подошел к ней.

– Виктория Игоревна, здравствуйте, меня помните? Я Павел Егорычев, вы тогда были начальницей отдела, а меня уволили за опоздание на работу, я вам еще сказал, что вы самодурка, но вы только отмахнулись от меня.

Тут же к ней подошла пассажирка с соседней нижней полки.

– А вот меня вы не знаете? Я сестра Ани Кочетовой, ведь вы так ее любили, продвигали, называли умницей, она прямо в вас души не чаяла, послали ее руководить шуйским филиалом, так ведь ей пришлось детей туда взять и с мужем развестись, он был против. Она работала, здание там такое построила, детей своих забросила, на работе дневала и ночевала, а потом вы ее на заседании унизили да уволили. Она запила. Не смогла со стрессом справиться. До сих пор лечим мы ее.

– А меня вы тоже унижали много лет, – вдруг заговорила другая женщина, подоспевшая к ней, – все кричали, что такой курицы давно не видели, а я работу боялась потерять, тогда с работой было трудно, а у меня 2 детей, и я одна их тянула, без мужа.

И они говорили и говорили, жалуясь на оскорбления, увольнения, несправедливые лишения зарплаты, безосновательные выговоры.

Виктория Игоревна уже просто не могла их слышать. Люди, лица, все смешалось в ее голове, она попыталась закрыться дешевенькой плацкартной простынкой и… проснулась.

Оказалось, что все, только что произошедшее, было обычным кошмаром.

Сквозь плотно занавешенные жалюзи окон уже просачивались первые лучи робкого солнца.

Виктория Игоревна вызвала проводницу, распорядилась насчет кофе. Потом долго пила его в гордом одиночестве.

Оделась, привела себя в порядок, собрала вещи.

Вышла в коридор и увидела, как поезд медленно подъезжал к маленькой станции. Прочитала табличку, и у нее защемило сердце.

Это был ее родной город, где она выросла, именно с этого вокзала она когда-то уезжала в Москву поступать в университет.

Повинуясь какому-то смутному чувству, вышла на перрон и пошла без оглядки.

Поезд через пару минут тронулся.

Впрочем, об этом Виктория Игоревна не думала. Она шла знакомыми до боли дорогами своего детства, незаметно очутилась возле родного дома, который когда-то казался новым и прекрасным, а сейчас смотрел на нее с грустью осунувшихся окон и потрескавшейся штукатурки.

Постояла немного возле него, а потом пошла по направлению к той школе, в которой когда-то училась.

Рядом был парк, где они с девочками весело играли и гуляли, мечтая о радостной долгой жизни.

Она присела на скамейку и вдруг поразилась тому, что ей навстречу идет… она сама.

Только было ей другой всего 10 лет. Юная Вика, одетая в форменное платьице, держала в руках портфель и радостно улыбалась.

– Неужели я когда-то умела так улыбаться? – вдруг подумала Виктория Игоревна.

Она вспомнила о том, как, уезжая в Москву учиться, мечтала о счастье. О звонком женском счастье. Не о карьере, не о квартире, не о высокой должности. На 5 курсе выскочила замуж, но муж оказался дрянью, сын умер через три года после рождения, потом она вышла еще раз замуж, но родить уже не смогла, второй муж полностью подчинялся ей, но это было уже не то…

Теперь же все оказалось в прошлом. Время для нее завершило свой бег.

…

– Вам плохо? – спросила девочка-школьница и, дотронувшись до руки пожилой незнакомой женщины, со страхом отпрянула.

– Лера, – позвала она подругу, – давай вызовем скорую, здесь что-то не то.

Спустя минут 20 немолодой фельдшер подошел к сидящей на скамейке в неподвижности Виктории Игоревне и покачал головой.

– Что с ней? – спросили подруги, которые так и не ушли домой, а решили дождаться окончания дела.

– Как что? – с грустной улыбкой посмотрел на них медик. – Все.

И, увидев ужас в глазах подростков, поспешил добавить:

– Девочки, ей, наверное, уже лет 70 было, а в этом возрасте всякое может случиться. Но вам еще рано об этом думать. Живите. У вас впереди еще так много времени.

А впереди одинокая старость

Виталий Юрьевич вбежал домой взволнованный.

– Лерочка, – с порога закричал он, – я нашел программу для Вадика. Есть шанс, что его возьмут!

Жена в уютном домашнем халатике, что-то рассеянно готовившая на кухне, мгновенно оторвалась от стряпни и повернулась к мужу:

– Неужели получилось? А куда? Что? Рассказывай подробнее!

И Виталий Юрьевич начал рассказывать. Дело в том, что он искал для сына программу по обмену. Мечтал, что Вадик переедет в Европу или США, где сможет остаться работать и состоится как музыкант.

Ну что парню с консерваторским образованием делать в Питере?

Нищенскую зарплату в музыкальной школе получать и учить разных там лoбoтpяcов? Конечно, есть возможность попасть в оркестр, но там зарплаты невысокие, а уехать за рубеж – это шанс стать успешным и востребованным.

Виталий Юрьевич и его жена сами окончили в свое время консерваторию. Успели поработать на музыкальном поприще, застали тяжелые 90-е гг., когда зарплаты катастрофически не хватало. Мыкались по съемным квартиркам на окраине, брались за любую работу. И стремились, чтобы их сын, который учился в музыкальной школе по классу виолончели «на отлично», не повторил их судьбу.

Сыну с детства внушали, что он должен уехать из «этой страны» с ее разрухой и бесперспективностью, что его ждет другое светлое и сытое будущее. Но главное, именно ему уготовано стать известным музыкантом и выступать по всему миру.

Любимым фильмом в семье было популярное тогда «Окно в Париж».

Вот то самое окно родители и мечтали найти.

Вадик легко поступил в консерваторию, получал награды на престижных конкурсах, и отец делал все, чтобы отправить сына за рубеж.

И вот, когда Вадику было уже 22 года и он учился в аспирантуре, удача, наконец, улыбнулась ему.

Молодой человек попал в США на стажировку к именитому профессору. Он как раз искал себе студентов с хорошей питерской школой, готовых трудиться от зари до зари.

Вадик уезжал из России с радостью. Шел 2002 год, перспективы у страны, только что отошедшей от ужаса 90-х гг., были туманные, а его манил новый мир.

Мир больших возможностей и совсем иного бытия.

В Америке он быстро освоился. Учился хорошо, подрабатывал разносчиком пиццы.

А потом понял, что без связей никуда, и примкнул к местным aдвeнтиcтам седьмого дня, которых в США немало.

Цели его, скорее, были не религиозные, а прагматические. Община помогала ему с жильем, он играл на их собраниях, немного волонтерил, рассказывая о том, как обрести истинное спасение, и был доволен.

В Россию к родителям он с тех пор не приезжал. Звонил редко, объясняя это дороговизной связи.

Но даже когда весь мир захватили смартфоны с доступом в интернет и мессенджерами типа «Ватсапа» или «Вайбера», позволявшие общаться бесплатно, Вадим только изредка радовал родителей нерегулярными звонками и сообщениями.

Отец и мать понимали, что сын изменился чрезвычайно, говорил мало, все больше ссылался на дела и заботы, часто был резок и нетерпелив.

И подспудно они думали, а правильно ли поступили, отправив его за рубеж? Не ошиблись ли в своем решении?

Тем более что сделать успешную карьеру музыканта сыну как-то не довелось, он преподавал два раза в неделю в частной музыкальной школе, а также вел несколько учеников за отдельную плату индивидуально.

Денег хватало на скромную, но сытую жизнь.

Своего жилья у него не было. Впрочем, сын снимал удобную квартиру с спальней и гостиной.

Поэтому родители гнали от себя печальные мысли.

Иллюстрация к рассказу

Сами они в 50 лет смогли обзавестись своим жильем. Воспользовались питерской программой ипотеки для бюджетников, продали комнату в коммуналке, доставшуюся Виталию Юрьевичу от отца, и приобрели хорошую двушку в спальном районе.

Они по-прежнему работали.

У их друзей давно были внуки, заботы, связанные с ними, а они не могли рассчитывать на такие радости.

Однажды Вадик позвонил и сообщил, что решил жениться. Родители обрадовались: парню уже 35 лет. Пора, пора.

Правда, выяснилось, что подруга его беременна. Стали расспрашивать, кто она. Выяснилось, что Голди – aдвeнтиcтка, aфpoaмepиканка и медсестра.

Вадик даже обещал приехать в гости, когда Голди родит и ребенку исполнится хотя бы годик.

Родители получили от сына фото новорожденной внучки и слегка обомлели. На них смотрело сморщенное чepнoкoжee создание с большими карими глазами и кудряшками.

Стало понятно, что внуки от Голди и Вадима не будут другими.

Сына они ждали с нетерпением. Готовились к его приезду, накупили вкусностей, продумали культурную программу.

Увидели, расплакались, не стесняясь его крупной полноватой жены.

Вадик сам пополнел и в целом как-то изменился. Заявил, что приехал всего на неделю, и сразу приступил к делу. Рассказал, что они с Голди решили взять дом в кредит на 30 лет, нашли уже хороший вариант, но нужно внести первоначальный взнос, денег на который у них не хватает.

И Вадик решил взять деньги у общины aдвeнтиcтoв, однако те требуют какой-то залог, а так как у него нет недвижимости и сбережений, то они согласились, если залогом станет квартира его родителей в России. Нужно только приехать в общину местных aдвeнтиcтoв, расположившихся в Питере, и подписать необходимые документы.

– И ради этого ты к нам приехал? – воскликнул Виталий Юрьевич.

– Почему только ради этого? – удивился Вадим. – Внучку вам хотел показать и Голди.

Жена Вадима по-русски не говорила, однако суть диалога она понимала и отчаянно жестикулировала, видимо, пытаясь доказать, как им нужно, чтобы родители согласились на эту сделку.

– Сынок, – робко спросила мать, – а если ты не сможешь отдать деньги общине, что будет с нашей квартирой?

– Отдам, это не такая большая сумма для меня. Голди уже вышла на работу, конечно, нам приходится тратиться на няню, но это временно. Поймите, там совсем другой уровень жизни. И такие сделки вообще обычное явление. Я же не прошу вас квартиру продавать, я прошу только подписать один малосущественный договор и всё.

Но родители отчаянно сопротивлялись.

– Понимаешь, мы с отцом можем остаться без жилья, если у тебя что-то не получится, – пыталась объяснить Вадику мать. – И куда мы пойдем? В дом престарелых?

Но сын не хотел их слушать. Голди понимала, что родители не соглашаются с их предложением, она что-то говорила на английском, качала головой, размахивала руками, показывая на годовалую дочь.

В итоге через неделю Вадик с семьей улетели домой, так и не добившись своего.

Связь с родителями сын практически оборвал.

Отец и мать почувствовали себя совершенно одинокими.

Говорить об этом было больно, поэтому они чаще молчали, проводя сумрачные молчаливые вечера у телевизора…