Текст книги "Судьбы узорчатая нить. Весенние истории"

Судьбы узорчатая нить
Весенние истории

Авторы: Шульева Алена, Адасова Екатерина, Шмелева Елена, Максименко Лилия, Волкова Лолита, Клименко Людмила, Лисенкова Марина, Манышева Ольга, Разумнова Светлана, Гусева Татьяна, Добровольская Татьяна, Кэрри Хельга, Заяц Юлия, Ислямова Юля

Выпускающий редактор Лолита Волкова

Корректор Юлия Заяц

Иллюстратор Ольга Манышева

Иллюстратор Мария Шмелева

Иллюстратор Лолита Волкова

© Алена Шульева, 2022

© Екатерина Адасова, 2022

© Елена Шмелева, 2022

© Лилия Максименко, 2022

© Лолита Волкова, 2022

© Людмила Клименко, 2022

© Марина Лисенкова, 2022

© Ольга Манышева, 2022

© Светлана Разумнова, 2022

© Татьяна Гусева, 2022

© Татьяна Добровольская, 2022

© Хельга Кэрри, 2022

© Юлия Заяц, 2022

© Юля Ислямова, 2022

© Ольга Манышева, иллюстрации, 2022

© Мария Шмелева, иллюстрации, 2022

© Лолита Волкова, иллюстрации, 2022

ISBN 978-5-0056-6156-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Весна – время эмоций. Очень разных, но всегда сильных. Поэтому участники Творческой лаборатории «Текст» собрались в мае 2022 года на программе «Весенние истории», чтобы выплеснуть в своих рассказах внешние и внутренние страсти, тревоги и переживания – нам нужно, очень нужно было побороть писательский ступор и сложить гимн жизни, которую знаменует весна.

Это ведь очень хитрый сезон.

Сначала идет сражение с зимой. Увы, не каждый бой удается выиграть. Но наступление продолжается, весна берет свое, расцветает светлыми надеждами и буйством красок. А затем незаметно подкрадывается лето – нужно становиться спокойнее, беззаботнее, веселее. И начинать фантазировать – можно расслабиться и помечтать…

Вот примерно такими и вышли наши рассказы – очень разными. Печальными и веселыми, с двойным финалом и с торжеством любви, с житейскими бедами и заслуженными победами…

Лолита Волкова, руководитель Творческой лаборатории «Текст»

Весна наступает с переменным успехом…

Валерка

Наверное, в каждом городе и даже в самой захудалой деревеньке найдется свой Иванушка-дурачок, над которым все смеются и норовят обидеть. В нашем городе таким был Валерка. Да что там в городе – он жил со мной на одной лестничной площадке, и наши матери дружили.

Валерка был младше меня на два года и везде таскался за мной, из-за чего многие думали, что он мой брат.

Как же меня это бесило! Я не хотел быть старшим братом дурака и, отодвигаясь от Валерки, говорил: «Это сосед. Увязался, придурок».

Валерка на меня не обижался. На самом деле он был не глупый, только сильно заикался. Все от него отмахивались: «Потом расскажешь». Когда тебе девять, некогда стоять и слушать Валеркины: «А-а-а-а». Есть дела и поважнее: покататься на лифте в соседней девятиэтажке, погонять мяч на площадке или смастерить лук и стрелы, как у Робин Гуда.

Да мало ли дел у мальчишек! А Валерка никак не вписывался в них. Ну, во-первых, он был младше. Два года, скажете вы, – пустяк. Нет. Это для взрослых и пять, и десять лет – пустяк, а когда ты ребенок, то это чуть ли не половина твоей сознательной жизни.

Потом: он заикался, и все над ним смеялись, передразнивая. И еще он ходил с игрушкой. Тягал везде с собой облезлую лохматую собаку с одним глазом. Когда-то она была белая и красивая, но со временем превратилась в желтую бесформенную мочалку.

Теть Нина – Валеркина мама – часто стирала собаку в машинке и подвешивала за ухо на балконе. В эти дни Валерка сидел дома и ждал, пока его Альфа высохнет. Без нее он не гулял.

В июле ребята с нашего двора разъехались. Кто в пионерский лагерь, кто к бабушке в деревню. Одним нам с Валеркой некуда было ехать, и мы слонялись без дела. В нашем дворе стояла большая песочница с деревянной крышей – грибочком на ножке. Мне давно хотелось поковыряться в песке, но я боялся, что ребята засмеют.

И вот в тот день я в нее забрался и запустил руки в горячий песок. Потом поднял ладошки с растопыренными пальцами и смотрел, как он стекает с них быстрыми струйками. Валерка сидел рядом на дощатом бортике в обнимку с игрушечной собакой. Недалеко от нас стояла лавочка с бледными, выгоревшими на солнце дощечками. На второй с краю было вырезано перочинным ножиком «Дима».

На лавочку сел мужчина в синей куртке. Он кутался в нее, съежившись, будто от холода, хотя на улице стояла жара. У него были короткие черные волосы ежиком и щетина. А еще колючие глаза. Маленькие и злые. Он зыркал ими по сторонам, словно искал что-то.

– А что ж ты такой большой – и с игрушечной собакой играешь? Пойдем, я подарю тебе настоящую, – подсел он к Валерке.

Тот завел свою пластинку: «А-а-а-а». Я стряхнул песок с руки и сказал ему: «Заткнись, придурок». Валерка замолчал. Мужик поднялся и пошел в сторону гаражей, что выстроились возле широкой лесополосы. На полпути он остановился и махнул рукой, зовя за собой. Валерка пошел, прижимая к груди Альфу.

Я смотрел ему вслед и только хотел крикнуть: «Стой!», как мужик, ехидно скалясь желтыми зубами, громко спросил у Валерки: «А брат не пойдет?» Меня аж подбросило от этих слов. Я вскочил на ноги и, стряхивая со злостью песок с брюк, крикнул, не поднимая головы: «Я ему не брат!» Сплюнул попавший на губы песок и пошел домой.

Больше Валерку я не видел. Он пропал. Мама, теть Нина и милиционер спрашивали у меня: «Где был Валерка в тот день?» Я мотал головой и ревел в голос. Я боялся. Боялся мужика с колючими глазами. Боялся, что они будут меня ругать за то, что не остановил.

Через три дня Валерку нашли в лесополосе изуродованным. Рядом лежала облезлая Альфа.

Его так и похоронили с ней.

Я слышал, как за стенкой кричала тетя Нина: «За что? За что ты его так? Что он тебе плохого сделал? Почему ты его не спас?»

Я подумал, что это она кричит мне, и залез в шкаф, прячась за мамин плащ. Я зажал уши руками, зажмурился сильно-сильно и плакал. В тот момент я хотел умереть вместо Валерки.

Потом пришла мама и вытащила меня из убежища. Тетя Нина за стенкой еще кричала, но уже потише. Мама сказала, что она проклинает Бога. Я успокоился. Значит, не меня.

Потом в нашем городе было убито еще несколько детей. Говорили, маньяк…

Прошло много лет, а мне не дает покоя одна и та же мысль: «Кто более ненормален: Валерка, маньяк или я, потому что промолчал?»

Душа

Памяти Евдокии Николаевны Смирновой

(11.08.1923 – 03.03.2000),

сестры моей бабушки

– Вы Родину защищать хотите? – колючие серые глаза, казалось, впились в самую душу, вцепились репьем.

Дуся сглотнула:

– Хо-хочу… – голос ее вдруг предательски сел.

– Отлично, так и запишем: доб-ро-во-лец, – майор заскрипел пером по бумаге. – Вот вам, Евдокия Николаевна, повесточка. Двадцать пятого явиться на призывной пункт на Белорусский вокзал. Распишитесь.

Дуся невидящими глазами пробежала по бумажке и послушно вывела подпись аккуратным ученическим почерком.

На улице ее ждал жених – Володька, Рыжий. Он бросился к Дусе, едва она показалась в дверях военкомата:

– Ну что, что сказали? Зачем вызывали?

– Володь… Меня на фронт забирают. Двадцать пятого. Вот повестка.

Володька поспешно выхватил из рук подруги бумагу и уставился в нее округлившимися глазами. Дуся уткнулась в его плечо и наконец дала волю слезам.

– Но как же так! Почему тебя? Тебе ведь только восемнадцать! Как? – начал было он и осекся.

К маю сорок второго почти все их знакомые ребята были уже призваны. По идее, и сам Володька давно должен был оказаться на фронте, если б не работа – в секретном КБ. А сейчас, выходит, пришел черед девчонок…

– Ну-ну, Душа, не плачь! Ты ж у меня боец! – Рыжий погладил подругу по вьющимся волосам, спадающим на прямые плечи. Неловко и шумно чмокнул в щеку.

– Как лаптем по болоту! – Дуся засмеялась и вытерла слезы.

Ее глаза-полумесяцы с лучистой, чуть насмешливой, но всегда открытой улыбкой вновь засияли. За это Володька и любил ее – плясунью и гимнастку с веселым, легким нравом и быстрым и острым, как бритва, языком. Его Дуся была душой любой компании. Да ее все так и звали – Душа.

– Я буду тебя ждать, – прошептал Володька.

В назначенный день на призывном пункте царило уныние. Девушки плакали. Плакали их матери, сестры, подруги. Дуся не стала разводить дополнительную сырость. Подмигнула скучающему гармонисту и пошла плясать. Вскоре к ней присоединились и другие. Так и поехали – с музыкой.

Потянулись долгие месяцы разлуки, полные для Володьки томительного ожидания писем, а для Дуси – смертельных опасностей и испытаний. Смышленую и смешливую, с математическими мозгами и каллиграфическим почерком девушку прикомандировали к штабу. Там Дуся очень скоро навела порядок в делах: все бумаги были на своих местах, пронумерованы и подшиты. Работа кипела между боями – штаб перемещался вдоль линии фронта.

Молодая, симпатичная, веселая девушка очень скоро стала душой штаба. И очень многие бойцы были бы счастливы назвать ее своей. Ухаживали, смеялись шуткам скорой на язык Дуси, но границу никогда не переходили – знали, что в далекой Москве ждет ее жених. Однажды залетный посыльный фамильярно обнял девушку и полез было целоваться. Расправа была мгновенной:

– Отойди, нахал, а то зонтиком! – Дуся ловко выставила перед собой брезентовую скатку. Дружный хохот бойцов окончательно вогнал в краску незадачливого кавалера.

Прошел год, потом еще половина. Дуся получила звание лейтенанта. Письма из дома и от Володьки приходили не часто – просто не успевали за перемещениями штаба. К осени тот оказался в Латвии, в местечке Резекне.

Был холодный, дождливый ноябрьский день. Дуся собрала секретные документы и собиралась доставить их командиру на передовую, как вдруг противный пронзительный свист заставил ее присесть.

Снаряд разорвался недалеко. И еще один, ближе. Девушка переложила документы за пазуху – так надежнее! – и прикрыла голову жесткой папкой. Вовремя! На землянку обрушился «железный дождь».

Документы уцелели, голова тоже. Но пара осколков все же достигла цели: один пробил плечо и остановился возле самого сердца, второй пропахал половину тела и замер у правой почки…

В санитарном поезде свирепствовал брюшной тиф – его разносили вши. Ослабленный ранением Дусин организм тут же попал «под обстрел» этой заразы. Санитары обрили волосы наголо, но в тифозном бреду девушка этого даже не заметила. Тощая, лысая, почти совсем утратившая женский облик, она тихо лежала на полке, то проваливаясь в забытье, то ненадолго выныривая в тряский грохочущий мир.

– Как звать тебя, солдатик? – участливо спросил ее старый комиссованный вояка, попутчик.

– Володька, – даже тут Дуся нашла в себе силы пошутить.

И вот, наконец, Москва! От короткой встречи на Белорусском вокзале в памяти остались лишь глаза: полные слез мамины, испуганные – сестер, да смущенные, под рыжим чубом – Володькины.

Замелькала череда госпиталей. Мама навещала Дусю редко – много и тяжело работала. Старшая сестра Зина – тоже. Да и Володька всю дорогу пропадал в своем КБ. Зато младшая сестренка, студентка Валюша, приезжала почти ежедневно. Она-то и привезла под Новый год радостное известие: извещение о представлении к высокой награде – медали за Отвагу!

Рис. Ольги Манышевой

Отвага очень скоро потребовалась Дусе и в мирной жизни. Операция следовала за операцией. Ей сделали резекцию одного ребра, затем другого, но… застрявшие возле жизненно важных органов осколки так и оставались на месте. «Очень опасно», – разводили руками врачи.

Так «интересная больная», как сама себя называла Дуся, оказалась на приеме у самого академика Бакулева. Он-то и провел сложнейшую операцию по извлечению осколка, что сидел возле почки. Но второй осколок, тот, что притаился рядом с сердцем, пришлось оставить – слишком неудобная диспозиция, слишком высок риск.

– Ну-с, молодая барышня, – сказал Бакулев Дусе после операции, – Замуж вы, конечно, идти можете, но вот детей рожать я вам не рекомендую! Впрочем, как и носить тяжести. От нагрузки осколок может в любой момент сдвинуться и ранить сердце. Подавайте на инвалидность. Документы вам подготовят.

Вот и все… Бездетный инвалид… Что ж, пора объясниться с Володькой. Однако сам жених будто избегал разговоров – появлялся редко, вел себя отстраненно, боялся лишний раз прикоснуться к исхудавшему, израненному телу.

– Что, сломать меня боишься? – подшучивала над ним Дуся.

Разговор получился совсем коротким. Дуся сухо пересказала вердикт медицинского светила. Сказала, что поймет, если Володька теперь не захочет на ней жениться. Мол, мужу нужна жена здоровая. И услышала в ответ:

– Прости, Душа…

Душа простила, хотя горечь и поселилась в сердце – по соседству с осколком… Потрепала рыжие кудри, улыбнулась глазами-полумесяцами:

– Федул, чего губы надул? Кафтан прожег?

Шли годы. Постепенно зажили Дусины раны, зажила она своей, одинокой жизнью. Но одной она не была никогда! Всегда и везде ее окружали любящие люди – родные, коллеги и многочисленные друзья. Осаждали Дусю и любовники. Она шутила, отшивая очередного назойливого ухажера: «Я любовница самого Рокоссовского!» И ей непременно верили – столько харизмы и обаяния было в этой острой на язык, очень доброй и мудрой женщине.

И везде она была душой компании. Наша Дуся. Душа.

Мадонна

Это был мой последний заказ: я решил, что пора на покой. Деньги есть, много – можно осесть где-то в тихом городке и вести неприметную жизнь.

Я так и сказал дону Марио.

– Что ж, воля твоя. Не хочу я отпускать тебя, но и держать не могу: ты выполнил обещание.

Он помолчал. Потом буркнул:

– Значит, на дно?

– Да, дон, там, где меня никто не знает.

– Хорошо, я прослежу, чтобы тебя не беспокоили. Вот, держи. – Он протянул конверт: – Здесь всё. Нужно закончить максимум завтра. Иди.

В отеле я достал из конверта 4 фото.

Молодая смеющаяся женщина, скорее даже девушка. И подробный перечень её перемещений в течение дня вкупе с разнообразной информацией.

Я углубился в изучение. И удивился: подозрительно легко всё складывается. Ну, не мне решать, я только исполнитель.

Постаравшись выбросить из головы её лицо, я занялся приготовлениями.

Должен произойти несчастный случай.

В этом я спец, недаром меня прозвали Органист: все мои объекты отправлялись к праотцам естественным, на первый взгляд, образом. Да и не на первый тоже – никто ни разу не заподозрил вмешательства со стороны.

Эта девушка с фотографии, журналистка, раскопала одну горячую информацию. И пока ни с кем ею не поделилась – проверяла.

Моя задача – не допустить окончания проверки.

Внезапно я понял, что снова держу в руках её фото, и в голове звенит тревожный колокольчик: что-то не так, как всегда.

Я доверяю своему чутью, оно ни разу не подводило. Нужно ещё раз всё обдумать…

***

Мы сидели на террасе. Джино уснул у меня на руках, а я должна была с минуты на минуту уходить, поэтому попросила Кьяру, няню моего Джино, сходить за коляской.

Выходя с террасы, она столкнулась с курьером:

– Сеньора Джанкарло? – спросил он.

– Нет, – засмеялась Кьяра, – сеньора вон там.

Я обернулась. Курьер держал огромную корзину жемчужно-белых роз.

– Поставьте сюда. – Я указала на стеклянный столик около дивана. – Кто прислал?

– В цветах карточка, сеньора. – Курьер поставил корзину на стол и повернулся уходить.

Я встала и, не выпуская Джино, заглянула в букет. Действительно, там алела визитка. Перехватив ребёнка поудобнее, я протянула руку к ней, и вдруг курьер, молниеносно оказавшись рядом, буквально выдернул корзину у меня из-под руки.

Мы встретились глазами.

– Не трогайте цветы – они отравлены, – прошептал курьер, и я увидела, что он далеко не так юн, как мне показалось вначале: на меня смотрели глаза взрослого мужчины.

От страха голос мой пресёкся, и я смогла лишь просипеть:

– Вы кто?

– Неважно. Вам срочно нужно исчезнуть. Берите ребёнка и уезжайте. Как можно скорее, у вас мало времени. Вот номер телефона (он достал из кармана карточку), позвоните по нему и скажите, что вы Шмель. Вам помогут. Только, ради всего святого, быстрее!

– Да кто вы такой?

– Моё имя вам ничего не скажет…

***

У неё ребёнок! Вот что было не так.

Я не смог этого сделать.

Со своим спящим сыном она напомнила мне донну Эсперансу – единственного человека, которому я был небезразличен.

Они обе так и стоят у меня перед глазами: донна Эсперанса и эта журналистка с сыном.

Что может быть прекраснее на свете, чем женщина с младенцем на руках, Мадонна?

Ничего.

Это просто что-то поистине божественное!..

***

Я улыбался, когда в мой номер вошли трое.

Я улыбался, когда начал в них стрелять.

Я улыбался, когда в ответ полетели пули в меня…

***

– Вот дьявол, он ещё улыбается…

Этого я уже не слышал…

Почти
весенний ледок

Сегодня Тамара вышла из метро, чтобы добраться до типографии и забрать там небольшой тираж своей новой книжечки с маленькими рассказами. На автобусе проехать две остановки сложно: нужно перейти широкую улицу, потом через две остановки переходить две улицы. Проще было пройти вдоль домов, которые прижимались к метро сразу же, как только заканчивались ступеньки из-под земли.

– Главное, что предупредила Оксану, что приду за книгами.

Высокая, пышноволосая Оксана встречала авторов, которые приносили свои мелкие или крупные произведения, и спустя некоторое время выдавала им готовые книжицы.

– Приходите сегодня, потом книги принесут. Можем и заранее принести, – сообщила Оксана Тамаре, отвечая на ее звонок по телефону.

– Не беспокойтесь, подожду, когда принесут. У вас там приятно быть. Кофе угощают.

– Ждем вас, – прозвучал бархатный голос Оксаны.

Обычно Тамара получала свои творения в мягком переплете, а на этот раз издала книгу в твердом. И мечтала подержать такую книгу в руках. Книга была о грустном детстве Тамары, а оно у нее действительно было нерадостным.

– Смотри лучше под ноги, – напомнила себе Тамара.

Размечталась. Что теперь мечтать?

Зима заканчивалась. Солнце иногда задерживалось на несколько часов над городом. Чуть подтаявший снег превращался в лед, бугристый, острый. Идти Тамаре нужно было осторожно. Спешить она не хотела.

– Вот кусочек асфальта появился, – обрадовалась Тамара.

И хотя обувь у женщины была удобной, с нескользкой подошвой, она продолжала внимательно следить за каждым своим шагом. И одета она была по-зимнему, а не по-весеннему: стеганое черное пальто с серым искусственным мехом вокруг капюшона. В таком пальто она казалась круглой и легкой.

– Вот и памятник Ленину, – отметила Тамара.

Место это было историческим. В давние времена другого государства здесь на вождя покушалась полуслепая революционерка. Тамара даже хотела попасть в музей, который здесь существовал, но не нашла его на территории большого предприятия, теперь превращенного во множество мелких производств и контор.

В маленьком окошечке выписали Тамаре пропуск. Потом вертушка, две двери, и перед ее глазами вновь знакомое здание во всю ширину видимого пространства.

Только Тамара поставила ногу на первую ступеньку короткой лестницы, как ей на встречу вылетела Оксана:

– Спешу. Встреча с заказчиком, – произнесла на ходу. – Идите сразу на склад. Номер заказа по телефону скажу.

В распахнутой шубке летела Оксана к проходной, через которую только что прошла Тамара. Конечно, приблизительно Тамара представляла, где может быть склад, но и летом туда было идти не очень удобно. Да и хотелось ей зайти в уютную комнату, где кроме Оксаны еще много было других людей, которые занимались книгами больших и маленьких писателей.

– Придется идти, – подумала Тамара. – Сколько еще будет Оксана заказчиком заниматься?

Обычно Тамара не спешила выполнять указания других, особенно тогда, когда все в ее голове уже было намечено на этот день, на этот час.

– Старость пришла, – мелькнула мысль у женщины: – Делаю не то, что хотела бы.

Длинная дорожка, что тянулась вдоль здания, была чуть присыпана снегом. Следов не было видно. Не заметны были и островки асфальта, по которым можно было идти осторожно. Тамара сделала несколько шагов, посмотрела еще раз на здание, вдоль которого нужно было еще долго идти, и увидела над одной из дверей надпись черными буквами: «Музей покушения на Ленина».

– Вот, оказывается, где этот музей, – обрадовалась Тамара. – Вот и польза от похода на склад за книгами!

Но буквы названия музея вдруг резко сдвинулись вниз, а потом исчезли. Теперь перед глазами Тамары был только снег. Правая рука же ее лежала где-то впереди.

Полежав немного, Тамара постаралась встать. Никого вокруг не было. Она, опираясь на левую руку, попробовала встать на колени, но перевалилась на левый бок.

– Правую руку нужно поставить на место, – подумала вслух Тамара.

Думала она о руке так, словно это было чем-то отдельным – сумочкой или связкой ключей. Дотянувшись до руки, повернув ее, словно на шарнирах, приложила к боку. Теперь можно было и вставать. Осторожно вновь встала на колени и, чуть покачиваясь, приподнялась. В эту минуту раздался звонок. Левой рукой Тамара вытащила из кармана стеганого пальто телефон.

– Ваш номер заказа шестьдесят шесть тринадцать, – услышала Тамара бодрый голосок Оксаны.

– Не нужен уже номер. Я упала. Ухожу, – ответила Тамара.

За проходной была та же зима, которую уже поджимала весна. Тамара прислонилась к стене дома. Достала телефон, вызвала такси.

– В травмпункт, – сказала она водителю, назвав улицу, где жила. Рядом с домом был такой пункт.

Колеса желтой машины заскользили по черной колее на дороге. За спиной Тамары осталась типография, остались книги на складе. Остался и музей, который она искала. И нашла.