Текст книги "ШИЗГАРА. Книга 1"

Мила Эн

ШИЗГАРА

Книга первая

Рассказ неудачницы, обреченной на счастье

ЧАСЫ

Тяжелые хлопья снега падали на мокрый асфальт, теряли свою индивидуальность и превращались в обычную грязь.

– Который час?

Он молча протянул руку и показал часы – дорогие механические часы на красивой руке. Маленькие гильотинки монотонно отмеряли секунды, минуты. В кафе было тепло и уютно, запах кофе бодрил. Этот мужчина мне определенно нравился, я улыбнулась сама себе, опустила глаза, и взмах ресниц вернул меня на много лет назад…

Папа с работы приходил всегда в одно и то же время. Мне показали на часах, как должны располагаться стрелки и когда уже можно начинать слушать шаги, а потом бежать открывать дверь – до того, как папа успеет постучать. Папа не успевал снять одежду, а я уже тащила его за руку в комнату:

– Мы сегодня будем смотреть кино?

Я с надеждой смотрела в папины глаза и ждала его усталую улыбку.

– Да, моя пацаночка.

Начинался ритуал подготовки к нашему сеансу. Папа поднимал руку с часами высоко к горящей люстре, держал какое-то время, а затем мы очень быстро залезали под одеяло и смотрели на волшебный циферблат папиных часов…Цифры и стрелки были покрыты фосфором и светились в темноте. На какое-то время мое дыхание замирало, а стрелки все спешили по кругу, как будто их где-то ждали. Затем они начинали таять, и вот оставался только звук: тик-так, тик-так…темно, душно. Голос мамы возвращал нас в реальность, и мы выбирались из-под одеяла с улыбками до ушей.

– Какой фильм смотрели сегодня?

Мама улыбалась и с радостью слушала наш рассказ… рассказ в два голоса, где всегда один дополнял другой. История придумывалась на ходу, но всегда имела продолжение, которое можно было узнать назавтра. Это были по-настоящему наши истории и наши мечты…

Почему я решила рассказать об этом именно сегодня, именно сейчас…

Машины времени нет – это факт, но удивительно, как случайно попавшиеся на глаза вещь или предмет, а может быть, и запах, возвращают нас в прошлое. Я помню себя очень рано, хотя многие считают это невозможным. Я помню, как я училась ходить, и помню свои красные башмачки, и как было больно падать. Падала я очень часто, как говорила бабушка – из-за того, что ножки были слишком полные и цеплялись друг за друга. Это упражнение – вставать сразу после того, как ты упал, – потом мне пригодится, и не раз. Мои красные башмачки и бирочка из роддома хранятся до сих пор, только теперь их дополнили еще одни – башмачки моей дочери.

Можете ли вы вспомнить один любой день, со всеми его подробностями, с утра и до ночи? Как вы проснулись, кто был рядом в этот момент, какая была погода, какая одежда, чем завтракали, какие запахи вас сопровождали? У меня такой день есть…

Очевидно, папа хотел мальчика, а родилась я – Шустова Людмила Германовна, почти как в кино. Уверена, папа нисколько не пожалел, что у него нет сына.

Папа был «заядлый рыбак», как говорили раньше. Настоящий. Он сам плел сети – это было зимней забавой. Он готовился заранее. Где-то доставал японский капрон и веревку, на которую надо было собирать сеть, сам мастерил поплавки. Зимними вечерами, неизменно после ужина, он удалялся в свою комнату и приступал к работе. Было интересно наблюдать и слушать, как он рассказывал, но еще интереснее было, когда он учил меня плести сеть. Я умею. Теперь, когда я смотрю какой-нибудь голливудский фильм про аварию и про необитаемый остров, я представляю, как бы я со всем этим справилась. Как вы уже догадались, я не могла быть равнодушна к рыбалке. Папа называл меня «моя рыбачка».

Я родилась в маленьком провинциальном городке, который утопал в зелени деревьев и располагался на берегу реки. И еще, совершенно точно, – я родом из СССР.

Иногда летом папа брал меня с собой попить пиво. Это было настоящим счастьем. Недалеко от дома находилась городская баня и, конечно же, там стояла бочка с пивом, а рядом были высокие круглые столики. Моя жизнь проходила под столом, где можно было собирать камешки и всякую ерунду. А там, наверху, папа рассказывал про нашу очередную рыбалку:

– Моя-то во-о-от такую рыбу поймала вчера.

Папа делал характерное движение, которое не дает представления о размере рыбы в сантиметрах, но оставляет место для фантазий. Все соратники по кружке пива заглядывали под стол и улыбались. Меня распирала гордость. Я была готова поймать сколько угодно самых больших рыб, только бы услышать эти нотки гордости в папином голосе. Я любила любую рыбалку: летнюю, зимнюю, с удочкой, со спиннингом с берега, с лодки… любую.

В наших походах мама редко принимала участие. Ей было страшно ночью у костра, страшно и холодно. И как ухает филин, и как плещется бобер – все это не очень ей нравилось. У мамы была маленькая собачка, которая очень сильно ее любила. Они закрывались в палатке и ждали утра. Белка охраняла маму и переставала узнавать нас: рычала и не подпускала к палатке. Было смешно. Мы сидели у костра, подкладывали дрова, болтали и ждали первую зорьку. Снасти были готовы.

Очень смешное название «мондула». В разных регионах это приспособление называется по-разному. Это толстая леска и много привязанных к ней крючков и толстая резинка, на конце которых грузилок. Поймать можно было сразу много рыбы. Я и теперь неплохо разбираюсь в рыбацких штучках.

Все мои детские сбережения я тратила на подарки родителям. Почему-то запомнилось, как я просила маму отвести меня в магазин «Спутник», в спортивный отдел. Это было перед папиным днем рождения. Я купила котелок для ухи, большой, с крышкой. Наш был уже очень старенький, хотя уха в нем получалась отменная. Продавец улыбался и помогал мне сделать выбор. Мама выглядела отстраненной, наверно, она была удивлена моими глубокими познаниями в этой области. Очевидно, я вызвала симпатию у продавца, и он, как волшебник, извлек откуда-то пару наборов лески. А я вам скажу – хорошая леска тогда была бо-о-ольшим дефицитом. Я была счастлива. Мы вышли из магазина, и я сама несла котелок, а в нем лежала леска. Я знала, как будет рад папа. Да, было много счастливых и интересных дней…Но один день был особенным.

Как говорится, «рыбак рыбака…» – почти все друзья и знакомые папы тоже любили природу и рыбалку. Лето выдалось жарким, мне было пять лет. Мы жили на улице Горохова, дом 10, во дворе стояли два двухэтажных дома, и для меня это была одна большая семья. Было три палисадника с клумбами, беседкой и столом для игры в домино. Огромная площадка для игры в футбол, «штандер», «выбивалы» или «море волнуется раз».

В один из летних дней мы решили поехать ловить раков. У папы был друг с машиной, точнее, с маленьким автобусом. Собралась большая компания, решили ловить бреднем. Для тех, кто не знает: это сеть, похожая на колпак – длинный колпак, в самой узкой части которого грузило. Два человека бредут недалеко от берега. А на берегу их ждут помощники с надеждой и ведрами для улова.

Решили ехать в уже проверенное место, в сторону Саратова, где было много нужных водоемов. Выезжать решили рано утром, пока летняя жара еще не вступила в полную силу. И бабушка, и родители удивлялись моей способности вставать очень рано, если речь шла о походе за грибами или ягодами и, конечно, на рыбалку.

Мама лежала в больнице и не могла принять участие в нашем приключении. Больница находилась рядом с домом. Мы приходили каждый день: утром с бабушкой и вечером с папой, но все равно мама прибегала при каждом удобном случае. А точнее, сбегала, чтобы увидеть нас еще раз, обычно это было в тихий час.

Утро, раннее утро. Выехали всей дружной компанией, никто не клевал носом – предвкушение всегда бодрит. Я сидела на коленях у папы. Компания была человек шесть-семь, из детей только я. Доехали быстро.

Пруд был огромный, с низким берегом и следами от стада коров. Мужчины начали готовиться к первому заходу. Так хотелось помочь – и я прыгнула за папой.

Он не успел меня остановить. Ну, не знала я, что там так много тины! Я провалилась по пояс в черную жидкую гадость, папа выдернул меня без сандаликов, трусы и платье пришлось снять. Он отдал мне свою рубашку, рукава которой завернул несколько раз. Смешно. Забрели несколько раз, раки были просто огромные, и их было много. Решили поехать на чистое озеро и уже там насладиться трофеями.

Вода в озере была такой прозрачной, что невозможно было понять, где настоящие облака, а где их отражение. Озеро было небольшим. По берегам росли несколько ив, они были очень старые и причудливо изгибались над водой. Белые лилии росли недалеко от берега так, что можно было достать их рукой. Невдалеке был пригорок изумрудного цвета с яркими пятнами диких цветов. Поляну накрывали все вместе: кто-то собирал дрова, кто-то разжигал костер. Раков решили варить в ведре, и вода уже закипала. Приятная усталость заставила всех присесть рядом с костром, тень от ив давала спасительную прохладу, стрекотанье кузнечиков, которые периодически замолкали, прислушиваясь к нам, дополняли маленькое чудо счастливого дня. Издалека слышалось мычанье коров. Наши взгляды сошлись на пригорке, с которого слышалось подозрительное сопенье.

Бык. Настоящий бык, с огромным кольцом в носу. Один из мужчин взмахнул рубашкой, словно тореадор – красным плащом, думая, что это испугает незваного гостя. Тогда я еще не слышала про супермена… Как мы с папой оказались на дереве, я не знаю. Огляделись… Кто-то плавал на середине озера, кто-то сидел на соседнем дереве. На поляне разыгрывалась трагедия. Автобус лежал на боку, костер был затоптан, невдалеке валялось помятое ведро. Помидоры, лук, тарелки – все смешалось и представляло печальное зрелище, а бык продолжал рыть землю копытом, поглядывая в нашу сторону, из его ноздрей валил пар. Все переглядывались и не знали, что делать. Вода в озере была холодной. Нам повезло с папой – на дереве хорошо, высоко и все видно. Мы с надеждой огляделись. Тут появилось целое стадо коров, которое добавило завершающие штрихи к картине полного разгрома. Затем, словно по мановению волшебника, появился пастух. Он был в длинном брезентовом плаще. Такой маленький старичок с кнутом. Мы сразу не поняли, что он говорит. Речь была короткой, и из нее следовало, что мы дураки, полные дураки:

– Вы, епт… б… совсем охерели… кто ж машет руками на быка… мало вам, мать вашу… Магомет, а ну пошли!

Кнут издал резкий хлопок – и этот огромный бык пошел за старичком, как маленький мальчик, а за ним и все коровы.

Мы толпой вернулись на поляну, молча, с выпученными глазами, и узрели полный разгром. Решили первым делом поднять автобус. Срубили молодую березку, сделали рычаг, навались – и поставили автобус на колеса. Собрали какие-то вещи, сырых целых раков, и решили как можно быстрее уехать, не дожидаясь момента, когда стадо будет возвращаться с пастбища. Ехали молча, переглядываясь и улыбаясь, а потом вдруг начали смеяться и рассказывать, кто что испытал за эти несколько минут. Смешно.

Вдруг нам открылось поле, целое поле гороха. Остановка была короткой: горох рвали прямо с травой, забили им проход в автобусе. Я сидела на коленях у папы, и было достаточно протянуть руку, чтобы сорвать спелый стручок гороха. Зеленые кудрявые нити цеплялись за протянутую руку. Вкусно. Хорошо. Смешно.

Сон сморил неожиданно. В папиной рубашке было так уютно, она закрывала все ноги. Надо как-то маме объяснить, куда делись сандалии, трусы, платье… и надо ли ей рассказывать про быка, и про дерево, которое нас спасло… Однообразное звучание мотора усыпило меня.

Проснулась я уже во дворе нашего дома. Нас встречали соседи – все вышли во двор, чтобы послушать нашу историю. Обычно после такой рыбалки можно было угостить почти всех соседей, но не сегодня. Еще долго звучал смех. Мама сбежала из больницы, подозреваю, для того чтобы угоститься вкусным блюдом. Обычно мы варили раков и располагались в комнате на полу вокруг таза с красивыми тюльпанами, в котором была гора раков. После нескольких штук губы начинало щипать, но оторваться было невозможно. Ели, болтали и опять ели – но не сегодня. Сегодня я рассказывала, какой у нас смелый папа. Думаю, мама была не в восторге от нашей истории, но вида не показывала. Однако после этого случая, отпуская меня с папой на рыбалку, мама всегда говорила:

– Герман, только помни про Магомеда.

Эта история еще долго звучала в разных вариантах, но навсегда осталось воспоминание об озере бесконечно голубого цвета, сильных папиных руках и уверенности, что меня любят, очень сильно любят.

ПЛАТЬЕ НА ВЫХОД

– Есть только миг между прошлым и будущим…

Он смотрел именно на меня, совершенно точно. Мы с мамой сидели в первом ряду, вспотевшая рука держала небольшой букет гвоздик, а взгляд было невозможно оторвать от сцены. Там происходило настоящее чудо. Я в театре была первый раз, мне было лет пять. В наш городок приехал на гастроли цирк лилипутов из Одессы. Это было настоящее событие для такого маленького городка, как наш. Афиши были расклеены по всему городу. В тот вечер мама пришла с работы и, улыбаясь, сказала:

– Мы с тобой идем в театр.

Я сразу вспомнила расклеенные афиши: на них красовались улыбающиеся кукольные люди, а я и не мечтала, что смогу их увидеть. Радость и восторг переполняли меня. Мама протянула мне сверток в оберточной бумаге:

– Это тебе, примерь.

Бумаги было много, или это мне так показалось. Я все никак не могла развернуть сверток. Но все-таки справилась – и как по мановению волшебной палочки у меня в руках оказалось платье. Бархатное платье цвета бордо, с белым воротничком, вышитым шелковыми нитками. Невозможно оторвать взгляд. А как приятно было держать его в руках!

– Ну что же ты, примерь. И вот еще, держи.

Мама положила в мою ладошку кулончик, о котором я давно мечтала, но знала, что маме он тоже нравился, а я, такая маленькая, наверно, не скоро смогу его получить. Кулончик был простой бижутерией: овальный жемчуг в обрамлении красных камешков, на обычной цепочке. Потом я его очень долго хранила, но не смогла уберечь – помешали перемены в жизни и мой переезд в Москву.

– Завтра утром я схожу на рынок за цветами, а вечером идем в театр.

Цветы зимой в провинциальном городе можно было купить только на рынке. Красные гвоздики продавали дяденьки с черными усами. В кепках с огромными козырьками они были похожи на клоунов.

В тот вечер я никак не могла уснуть… как же долго идет время… завтра мы идем в театр!

Моя мама очень любила фотографироваться. У меня сохранилось очень много фотографий, которые были сделаны в разные годы ее жизни. Иногда, когда боль от разлуки становится невыносимой, я достаю альбом с нашими семейными фотографиями и опять возвращаюсь в свое детство.

Мама носила шляпки и перчатки, любила блузки с жабо, играла на маленькой гитаре с голубым атласным бантом и умела танцевать самый настоящий канкан. Она была всегда весела и любила шутить. Ее туфли всегда были на каблучке, а чулки – с фигурной пяточкой.

Украшения подбирались к каждому наряду и хранились в шкатулке. Такая черная пластмассовая большая коробка, а на крышке изображена веточка пушистой мимозы. Иногда мне разрешалось поиграть с этими драгоценностями. Обычная бижутерия – но это был настоящий клад. Камушки разных цветов переливались на солнце. Серьги, бусы, клипсы, броши – пальцы перебирали все эти сокровища. В шкатулке хранился большой камень изумрудного цвета овальной формы. Однажды я посмотрела на бабушку сквозь этот камень и увидела много-много бабушек. Пыталась их сосчитать, но изображение все время менялось. Я удивленно сказала: «Как вас много, как же я вас прокормлю, когда вырасту?» Бабушка с мамой очень смеялись, переглядывались. Мне показалось, им было приятно слышать от меня подобное обещание на будущее. Они смотрели с такой любовью, что мне захотелось отдать им все сокровища мира.

Мама была всегда красиво и модно одета. Часто к какому-нибудь празднику она заказывала себе у портнихи платье – и такого точно ни у кого не было. У мамы был блокнотик – она брала его с собой в кинотеатр и зарисовывала модели платьев, которые носила главная героиня. Я сохранила этот блокнот. Иногда я достаю его, листаю и представляю, как моя модница в темноте кинотеатра перерисовывает какой-то фантастический наряд на обычный листок бумаги, чтобы дать ему новую жизнь.

Да, она была очень красивая. Миниатюрная женщина с большими черными добрыми глазами – и всегда с улыбкой. Ее волосы при солнечном, свете были похожи на крыло ворона. Она любила делать прически и украшала их необычайно красивыми заколками, а губы всегда красила ярко-красной помадой. Я подозреваю, что в ранней молодости она была настоящей модницей. Почему-то ее любовь к украшениям и нарядам передалась не мне, а моей дочери. Теперь, глядя, как моя взрослая дочь «чахнет» над своими сокровищами (а их у нее немало, целая шкатулка бижутерии), я непременно вспоминаю мою маму.

Цепочка была длинной, и кулон у меня болтался где-то ниже пупка. Вот незадача! Мама завязала узелок на цепочке, его не было видно под воротничком. Вот, теперь все красиво. В бархатном платье, к которому так подходил этот кулон, я – блондинка с черными глазами – почувствовала себя настоящей принцессой.

Правда, блондинкой я была недолго. Когда пошла в школу, волосы стали почему-то темнеть, и стали русыми. Думаю, я просто поумнела. Однако способность быть блондинкой сохранилась, и иногда я позволяю себе этим пользоваться. Помню, долгое время меня брили налысо, оставляя челочку, в надежде, что потом вырастут густые волосы. Настоящий мальчик. Однажды в автобусе какая-то тетенька сказала:

– Какой хорошенький мальчик.

На что я с надутыми губами возмутилась:

– Я не мальчик, я девочка.

Оказалось, что я могу постоять за себя.

Театр находился в центре города. Это было старинное здание, с огромными колонами и широкой лестницей, ведущей к центральному входу. В 2017 году ему бы исполнилось 100 лет. По какой-то причине здание не пережило перестройку – его просто снесли, и никто не успел выступить в защиту этого сказочного дома. Приехав однажды в свой город и пройдя по улицам, я увидела руины, которые даже не убрали. Так и не стало моего сказочного дома. Потом губернатор Саратовской области решил построить новый театр, даже выделил какое-то финансирование, и в Балашове на месте старого театра появился новый. Не видела новый театр и не была в нем. Я навсегда запомнила мой театр.

На дверях, ведущих в зал, висели тяжелые красные бархатные шторы. Перила на лестнице, которая вела на балкон, были широкие и обитые таким же красным бархатом. Так приятно было дотрагиваться до них. В фойе театра проводились городские новогодние елки. Дальше фойе я еще не была.

Мы сдали в гардероб верхнюю одежду, сапоги и надели туфли. Было странно, что зимой я достала свои летние туфельки. Тревожно, трепетно и сказочно. У мамы в прическе была диадема, которая делала ее фантастически прекрасной. Когда свет от люстр падал на диадему, мама вся словно светилась. Может быть, моя мама была тайной принцессой?

Мы расположились в первом ряду, и я успокоилась: должно быть хорошо видно. Прозвенел третий звонок, и мы очутились в сказке.

На сцене происходило настоящее волшебство. Там были акробаты в розовых обтягивающих костюмах, расшитых блестками. Крошечные куколки, которые ловко жонглировали тарелочками, и фокусник с помощницей в блестящем голубом платье, которая по его требованию доставала маленького зайчика из цилиндра, и воздушные гимнасты, похожие на ярких порхающих бабочек. Настоящая Дюймовочка ловко справлялась с огромным количеством разноцветных обручей. На сцене все блестело и двигалось под красивую громкую музыку. От хлопков заболели ладошки, но так хотелось, чтобы артисты почувствовали, как они мне понравились.

Глядя на это представление, я была уверена, что где-то далеко-далеко есть волшебная страна, где живут все эти красивые маленькие люди. И я очень захотела уехать с ними. Как было бы здорово увидеть их страну, и какая же она, наверно, красивая, если здесь, на сцене, происходит такое чудо. Я готова была оставить моих родителей, бабушку, кошку Мурку и любимую соседку тетю Машу, и весь мой двор… только бы они взяли меня с собой. Время перестало существовать, я не могла оторвать взгляд от происходящего на сцене. Последним номером выступала группа из нескольких человек. Как сказали бы раньше – маленький ВИА. Солист в белой водолазке пел песню про миг. Впервые я поняла, что в жизни не все так просто, и не только мороженое может приносить радость. Оказывается, было что-то, чего я еще не знала и не понимала, и это завораживало. Цветы я подарила именно ему. В конце песни мама сказала, что я могу подойти и отдать цветы. На сцену с двух сторон вели ступени. Страшно, но так здорово! Только бы не споткнуться, только бы мои ноги не подвели! Гром аплодисментов оглушал, свет рампы слепил.

Я на сцене. Да, это не то, что стоять на табуретке вместе с соседским мальчиком Сашкой Ёнчиком и петь «Не плачь, девчонка!» или «Катюшу» для наших соседей.

У нас был черно-белый телевизор «Чайка», и соседи часто приходили смотреть передачи. Пользуясь тем, что появилась аудитория, я предлагала послушать концерт. Я вставала на табуретку, а Сашка на маленький стульчик: надо же было как-то обозначить, что солист именно я. Мы пели вдохновенно, во весь голос, а тетя Муся говорила:

– Опять завели свою серенаду.

Но хлопали дружно – определенно, мы им нравились.

Да, настоящая сцена не сравнится с моей табуреткой.

Не я одна захотела подарить цветы, а вот на сцене оказалась первой именно я. Он взял мои цветы и поцеловал меня в щечку. Это был мой миг, миг абсолютного счастья – миг с крылом на спине.

Потом я еще не раз буду стоять на этой сцене. В средних классах я занималась в школьном хоре – учительница говорила, что голос неплохой, а вот слух подвел.

Таких, как я, в хоре было немало, мы нужны были для количества, для солидности хора. Нас ставили во второй ряд. На каких-то незначительных концертах мы еще позволяли себе быть активными и подавали голос, а вот на городских смотрах нам петь было запрещено. На репетициях учительница показывала нам кулак и говорила, чтобы на смотре мы только открывали рот и не издавали ни единого звука.

В хоре была солистка – девочка из старших классов. У нее была длинная тяжелая коса, и из-за этого она очень гордо задирала голову, а может быть, коса действительно была слишком тяжелой ношей. Пела она очень хорошо. Я смотрела на нее со спины и немного завидовала.

В смотрах художественной самодеятельности наша школа всегда занимала хорошие места. Позже, в старших классах, а затем и в техникуме, меня выберут ведущей этих смотров. Я любила декламировать, и на всех городских конкурсах чтецов не только занимала первые места, но и очень часто доводила до слез аудиторию своим проникновенным исполнением патриотических произведений.

К смотру я начинала готовиться заранее. Сама делала себе огромные белые банты, а гипюровый фартук мама специально заказала у своей портнихи. Номера на сцене мы объявляли вместе с мальчиком, он был старше меня, очень симпатичный, и считался не только хорошим учеником, но еще и очень модным. Да, мы были красивой парой и хорошими ведущими. После окончания школы он ушел в армию, служил в Москве, женился, и в родной город возвращался по большим праздникам. Много позже мы с ним встретились в Москве, когда уже наши дети закончили институты.

Случайно увидели друг друга в «Одноклассниках» – и решили встретиться. Встреча получилась очень доброй, мы много смеялись, и, оказывается, он был в меня влюблен. Так странно… я об этом не знала.

Мы вышли из театра. На улице было уже темно. Театр находился недалеко от нашего дома. Мы шли домой, и я совсем не чувствовала, как мороз кусает мои щеки, но видела, как блестит снег. Было видно каждую снежинку в свете фонаря. Музыка продолжала звучать, а маленькая фея продолжала взмахивать своей волшебной палочкой. Мама держала меня за руку, в другой руке я несла свои туфли.

– Тебе понравилось?

Мама, ты подарила мне сказку навсегда. Потом будет еще много наших походов – и в местный театр, и в театры любимой столицы, много новых нарядов… но тот концерт останется навсегда в моем сердце, и лучше того платья на выход у меня никогда не было. Я и сейчас верю, что где-то есть волшебная страна, где живут маленькие люди, которые могут подарить нам сказку. Для этого всего лишь надо купить билетик и обязательно – платье на выход.

ГОРНАЯ ЗВЕЗДА

Oreotrochilus (лат.) или «горная звезда» – род птиц из семейства колибри, обитает высоко в горах, в Андских Кордильерах. Горы очень высокие, самая высокая точка – почти семь тысяч метров. Горы лежат в пяти климатических поясах. Горные звезды живут на высоте более четырех тысяч метров, они являются эндемиками, то есть водятся только в этом месте.

Колибри «горная звезда» считается самой красивой колибри, если говорить о пропорциях птицы, но имеет весьма непритязательную окраску. Ночью температура на такой высоте может опускаться до минусовых значений. Поэтому «горная звезда» каждую ночь понижает температуру своего тела, можно сказать, умирает, засыпая, а утром, с первыми лучами солнца, изо дня в день совершает подвиг – заставляет свое сердечко забиться, расправляет крохотные крылышки и взлетает. Взлетает каждый день – навстречу солнцу и цветам. Есть цветы, которые созданы для определенного вида колибри. Только данный вид птиц может опылить созданный для него цветок, только эта колибри может дать новую жизнь этому цветку.

Бабушка подарила мне книгу «Диво-Дивное», написанную биологом, когда я еще не ходила в школу и читала не очень хорошо. Книжка была в мягком переплете, обложка черного цвета, а на ней – цветок, и рядом птичка с длинным клювиком. Невозможно было понять – это такой большой цветок или такая маленькая птичка. Я никак не могла поверить, что существуют такие крохотные птички. Именно из этой книги я узнала о рыбе-луне, комодском драконе-варане, о рыбах, которые умеют летать, но самое главное – о птичке-невеличке. Мне открылся целый неизведанный мир, появилось желание узнать, увидеть, почувствовать, но самое главное – я имела отношение к этому миру.

Долгое время, лет до четырех-пяти, мы жили все вместе: бабушка – это мамина мама, папа, мама и я. Был еще дядя Коля, мамин брат, он был женат и жил отдельно, со своей семьей. Потом и папа с мамой будут жить отдельно, на съемной квартире, а я останусь с моей бабулей до тех пор, пока папа не получит большую хорошую квартиру, где мы опять будем жить все вместе.

А сейчас мы жили в маленькой двухкомнатной квартире, в одном из домов, которые принадлежали машиностроительному заводу. Во дворе было два дома. В них в основном жили сотрудники завода. Бабушка получила в этом доме квартиру от города: она работала преподавателем начальных классов в военном городке, в средней школе № 4. Город Балашов не был ее родным городом.

На одном из домов была вывеска «Агитплощадка № 6 Машзавода». В летние вечера по выходным к нам приезжала машина с кинопроектором и свернутым в рулон белым экраном. Экран вешали на железную пожарную лестницу, которая вела на крышу дома. Приготовления начинались заранее, до наступления темноты: все выносили стулья или табуретки, занимали удобные места. Комары кружили роем в предвкушении легкой добычи. Спасали веточки деревьев – ими можно было отгонять назойливых козявок. В арсенале было еще одно средство: треугольный пузырек из толстого стекла, на этикетке которого был изображен лес и написано «Тайга». Жутко вонючая смесь, с весьма сомнительными возможностями хоть как-то испугать комаров.

Начинался сеанс, скрипел однообразно проектор. Если забежать за экран, фильм можно смотреть задом наперед. Удивительно. В ночном небе летучие мыши рисовали сложные рисунки, дневной зной постепенно уступал место ночной прохладе. На руках у мамы, в покрывале, хорошо, комары жужжат, но не кусают, все рядом… так заканчивался один из летних вечеров.

У бабушки был еще младший сын, Борис. Он был курсантом 4-го курса летного училища и погиб через месяц после моего рождения. Со слов родителей, он был рад моему появлению и очень гордился, что у него есть племянница. Долгие годы в шифоньере у бабушки висели его китель и фуражка. Позднее мне подарили его логарифмическую линейку и готовальню. Это была большая черная бархатная коробка с огромным количеством разных инструментов. Она очень пригодилась мне в школе. Еще был маленький приемник – ручной, красный, пластмассовый, его никогда не включали, но стоял он на видном месте. После гибели брата у мамы пропало молоко. Мне был всего месяц. Я ревела от голода, мама ревела вместе со мной, а вместе с мамой ревела баба Феня, моя нянечка. Бабушка решила взять эту проблему на себя. Она ушла на пенсию, отказалась от работы и посвятила свою жизнь мне. Надо ли объяснять, что я была ее цветком?

Она выкормила меня козьим молоком, и к году я благополучно уплетала картошку-пюре с мятыми котлетами. Мы с бабулей были неразлучны. Я садилась к ней на колени, обнимала и говорила:

– Мы же с тобой друг дружкины.

Совершенно точно – я была ее цветком.

Городское кладбище находилось далеко, автобус туда ходил плохо, и обычно мы добирались пешком. Сначала меня брали с собой в коляске, потом я вышагивала своими ногами. Мы очень часто ходили на кладбище к Борису. Я хорошо помню, как менялись цветы в зависимости от времени года. Бабушка никогда не плакала. Где она взяла силы, чтобы после гибели сына сердце опять забилось и вернулось к жизни? Наверно, так могут только «горные звезды».

Бабушка родилась в городе Иркутске, на берегу Ангары, еще до Октябрьской революции, в семье главного инженера железной дороги Владимира Попова и операционной медицинской сестры Генечки. Позднее Генечка погибла от руки офицера: в операционной, он был не в себе, она пыталась его успокоить… такое могло случиться и на войне.

Владимир отказался уезжать со старшим детьми во Францию, чтобы не оставлять могилку своей так горячо любимой Генечки, ну а моя бабушка не оставила папу и осталась с ним в стране с непонятным будущим. Они остались вдвоем, словно бумажные змеи, попавшие в самый центр урагана.

Она была младшим, четвертым ребенком. Город процветал на российско-китайской торговле и на сибирской золотопромышленности. Сейчас я очень жалею, что слушала бабушкины рассказы не очень внимательно. Мне казалось, что я еще успею все услышать, все запомнить. Типичная ошибка детей и молодых людей – не верить, что взрослые или уже пожилые люди могут рассказать что-то интересное.

Бабушка училась в пансионе благородных девиц с четырех лет, носила корсет и была настоящей барышней, у которой гувернантка говорила на двух языках – немецком и французском. Мне трудно представить бабушку в роли забавной, веселой и хулиганистой девочки с туго затянутой талией. Девочек, которые провинились в течение недели, наказывали: надевали в пятницу вместо белого передника полосатый, и все смеялись и кричали: