Текст книги "Единственный вдох"

Глава 11

Кейли толкает дверь плечом и заносит в полутемную комнату поднос с чаем и печеньями. Весь день окна были занавешены, воздух тяжелый и затхлый. Ева свернулась на кровати, накрывшись одеялом до подбородка.

– Милая, я принесла тебе чай.

Ева молчит.

Кейли ставит поднос, садится на стул рядом с кроватью. Глаза у Евы открыты, но смотрят в никуда. Кейли осторожно убирает волосы со лба подруги. Кожа у нее прохладная, будто восковая на ощупь.

– И еще печенья. Апельсиновые с шоколадом.

Ева по-прежнему молчит. После выкидыша она почти не выходила из комнаты. Кейли должна была уехать в Мельбурн на съемки два дня назад, но сумела договориться с режиссером и полетит только завтра.

– С мамой еще не говорила? – спрашивает Кейли. – Ева качает головой. – А я думаю, стоит.

После долгой паузы Ева отвечает:

– Не могу.

И понятно: сестра Евы родилась мертвой. Мать была убита горем и в итоге стала рьяно опекать Еву. Когда они познакомились в университете, Кейли еще подумала, что Ева – будто щенок, сорвавшийся с цепи, который никак не может нарадоваться свободе, но когда на каникулах она поехала к подруге в гости, случилась поразительная перемена: в присутствии матери Ева вела себя спокойнее, разумнее. Словно чувствовала, что мать и так много пережила и не стоит ее беспокоить.

– Твоей маме захочется узнать, – говорит Кейли. – И помочь.

– Мне не нужна помощь, я хочу побыть одна.

Кейли вымученно улыбается.

– Может, выйдешь на улицу? Закат сегодня будет красивый.

Ева приподнимает голову и, глядя Кейли в глаза, говорит:

– Тебе лучше уйти. Уходи.

Кейли сидит на террасе и нервно грызет ногти. Чувствуется горький привкус лака.

– Как она?

Сол подошел незаметно.

– Не особо, все сидит у себя в комнате. – Кейли качает головой. – Не знаю, что делать.

– Время лечит.

Она кивает, соглашаясь с простой истиной.

– А это что?

– Рыбный пирог, у меня осталось немного.

Кейли встает и принимает тяжелое керамическое блюдо с большим куском жирного пирога – это не просто остатки.

– Как мило, – говорит она, стараясь скрыть удивление. – Спасибо, отнесу в дом.

Когда Кейли возвращается на террасу, Сол спрашивает:

– Записались к врачу?

– Да, на ультразвук через два дня. Меня здесь уже не будет. Завтра придется уехать, больше отгулов мне не дадут. – Задумавшись, Кейли добавляет: – Ужасно не хочется, чтобы Ева оказалась в больнице одна.

Сол молча смотрит в сторону хижины. Кейли не спешит продолжать разговор в ожидании, что он предложит сопроводить Еву, но Сол засовывает руки в карманы и говорит:

– Я, пожалуй, пойду.

– Даже не заглянешь к ней?

Сол приходил и спрашивал про Еву каждый день, однако ограничивался минутным разговором на террасе.

– Просто передай, что я заходил.

Длинными шагами Сол направляется назад к пляжу. Кейли вдруг вскакивает, спускается с террасы и догоняет его.

– Подожди!

Сол оборачивается, щурясь от солнца.

– Прошу тебя, зайди к Еве. Я завтра уеду, и мне надо знать, что она не будет здесь совсем одна.

Он потирает подбородок.

– Наверное, ей лучше поехать с тобой в Мельбурн.

– Ты просто не хочешь, чтобы она оставалась здесь, так?

Сол молча смотрит под ноги.

– Ева – жена твоего брата, и ее жизнь сейчас – настоящий ад. И на Уотлбуне она оказалась лишь по одной причине – хотела познакомиться с тобой! Меня не волнует, из-за чего вы с Джексоном рассорились, только не заставляй страдать Еву.

– Страдать? – восклицает Сол. – Я ее защищаю!

– От чего?

– Неважно, – бормочет Сол.

– Что ты имеешь в виду? – Кейли подходит вплотную. – От чего ты защищаешь Еву?

– Забудь.

Сол заметно напрягается, пытаясь сдержать раздражение. Интересно, что именно стало причиной ссоры между братьями?

– Помнишь, когда ты собирал устриц, ты сказал, что Джексон не учился в Мельбурне. Это правда?

Глядя Кейли в глаза, Сол отвечает:

– Да, правда.

– Тогда почему он соврал Еве?

Сол бросает мрачный взгляд на хижину, качает головой, а затем разворачивается и уходит.

Ева наблюдает, как от чашки чая поднимается пар. Внутри холодно и пусто, прямо как в засохшем дереве, которое погибло, но до сих пор стоит.

Как же ей нужен Джексон! Как же хочется, чтобы он лег рядом, крепко обнял и сказал: «Все будет хорошо, милая». Час, всего один час рядом с ним – большего она не просит. За этот час Ева готова отдать все, что угодно.

Через какое-то время открывается дверь. Опять Кейли.

Она приносит с собой свежий запах моря. И щеки у нее горят.

– Ева, слушай, тебе это не понравится, но я позвонила твоей маме и все ей рассказала.

В приступе ярости Ева резко садится.

– Нет! Я же сказала – не надо!

– Она наберет через пять минут. Вот твой телефон. – Кейли кладет мобильник к кровати. – Тебе нужно поговорить с ней. – Ева пытается возразить, однако Кейли еще не все сказала. – А когда поговорите, ты оденешься и выйдешь на улицу. Сол приготовил нам рыбный пирог, мы сядем на террасе и поужинаем.

Кейли поднимает жалюзи, и комнату наполняет мягкий свет вечернего солнца. Ева моргает, прикрывает глаза рукой. Подруга идет к двери, но останавливается.

– Со временем станет легче, Ева. Я обещаю.

Кейли уходит и гремит на кухне тарелками и приборами. Ева проводит рукой по немытым волосам. В висках пульсирует боль, во рту пересохло.

Ева смотрит на телефон. Как выдержать разговор с матерью? Невозможно оставаться сильной, когда все потеряно.

Она обхватывает себя руками, чувствуя легкую боль внутри. Акушерке ли не знать, насколько высоки риски в первые месяцы беременности: выкидыш случается у каждой четвертой, но невозможно описать словами, насколько виноватой она себя чувствует. Джексон оставил ей часть себя, подарил новую жизнь, а Ева ее не сберегла. Сейчас хочется лишь одного – снова оказаться беременной, заполнить пустоту внутри… Увы, произошедшее настолько бесповоротно и опустошающе, что больно дышать.

Звонит телефон, и вся комната словно вибрирует от этого пронзительного звука. Ева нажимает «ответить» и дрожащим голосом говорит:

– Мам…

Два дня спустя Кейли летит в Мельбурн, а Ева в кабинете врача внимательно смотрит на монитор ультразвука: зернистое черно-белое изображение ее матки. Пустой. Совершенно пустой.

Специалист по УЗИ, похоже, довольна результатом. Прокатывая роликом по животу Евы еще раз, она говорит:

– Отличные новости: не понадобится делать дилатацию и кюретаж[5]5
  Дилатация и кюретаж – процедура расширения и выскабливания.


[Закрыть]. Судя по всему, от плода ничего не осталось.

«От плода». Неужели она и сама так раньше выражалась? Наверняка. Плод называют «ребенком», лишь когда он способен самостоятельно поддерживать жизнь, но сейчас такое чувство, будто Ева лишилась не плода, а именно ребенка. Ребенка Джексона.

– Вот почему было так тяжело, – рассказывала ей вчера мама по телефону. – Я носила твою сестру девять месяцев. Я любила ее, а когда она умерла, я поняла, что никто кроме меня и твоего отца так и не узнал ее.

Мать никогда не говорила о случившемся так откровенно, словно барьер между ней и Евой наконец-то исчез. Ева не стеснялась плакать, а мать не уговаривала вернуться домой, просто выслушала ее – и этого было достаточно.

Врач вытирает салфеткой гель с живота, Ева встает с кушетки и поправляет топик; движения даются тяжело и будто замедленно. Врач открывает ей дверь и, вероятно, заметив обручальное кольцо, говорит:

– Вы с мужем не торопитесь пробовать снова, подождите еще месяц, чтобы тело немного восстановилось.

Ева в изумлении смотрит на женщину: надо сказать, что у нее нет мужа, но к горлу подступил ком. Она выходит из кабинета в приемную, где все оранжевые стулья заняты беременными женщинами с мужьями и маленькими детьми.

Вдалеке, широко расставив ноги и подавшись вперед, сидит Сол. Заметив Еву, он тут же встает. Судя по ее лицу, им лучше поскорее отсюда уйти.

Прямо по длинному коридору и на улицу через автоматические двери. Сол идет рядом, затем помогает Еве осторожно забраться в его пикап.

И только тогда она начинает плакать. Закрывает лицо руками и всхлипывает, слезы ручьем текут по щекам. Сол смотрит на нее – наверное, хочет сейчас оказаться в другом месте, подальше от Евы и ее горя.

Вдруг она чувствует тепло его ладоней. Сол убирает ее руки от лица, заставляет посмотреть ему в глаза. В его взгляде нет неловкости или смущения.

– Все будет хорошо.

В голосе Сола звучит уверенность, в касании чувствуется сила. Ему хочется верить.

Что, если бы у нас была еще одна ночь вместе?

Иногда мне представляется картинка из рекламы лотереи: тропический пляж, свежие омары, шампанское и ты – босая, в легком струящемся платье. Но хотел бы я другого. Если бы мы могли оказаться где угодно, я предпочел бы спальню нашей съемной квартиры в Лондоне. Да, милая, нашу старую спальню с потрескавшимся потолком, проседающим матрасом и вечным сквозняком. И пусть в три ночи у соседей гремел бы дрянной рок 90-х, я не против – раз уж не уснуть, ты поднялась бы и стала играть на воображаемой гитаре.

Последнюю ночь вместе я провел бы с тобой в той комнате, в той кровати. Мы смеялись бы, занимались любовью, и я бы запомнил каждый сантиметр твоего тела: изгиб бедер, мягкие завитки волос на висках, вкус кожи, янтарный блеск глаз.

Кто-то считал, что мы поступили опрометчиво. Твои друзья наверняка во всем обвиняли меня – это я быстро к тебе переехал, сорил деньгами, спешил связать наши жизни в одну, – и они правы. Но когда я был с тобой, Ева, мне безумно хотелось жить настоящим, ведь я не знал, в какой момент все это может закончиться.

Глава 12

Время тянется медленно. Она отмеряет его, глядя на удлиняющиеся тени, на растущий слой соли на окнах хижины, на пустеющую банку кофе – утром Сол приходит на завтрак. Кейли звонит со съемок в Мельбурне каждый день, а то и каждый час, и говорит что-нибудь утешающее и ободряющее. Сейчас утро, и Ева стоит на террасе, положив руку на живот, но больше не чувствует в нем упругой округлости. Прошло всего десять дней, и от беременности не осталось и следа. Серое небо отражается в зеркальной поверхности воды, напоминая Еве о Дорсете и утренних прогулках – подростком она любила ходить вдоль побережья, когда на море было тихо и спокойно.

Вон вдали Сол, идет к хижине. Он ежедневно навещает Еву перед работой, а если она плохо себя чувствует и не встает с кровати, то Сол устраивается на хлипком стуле в углу комнаты и рассказывает о ближайших планах или приносит что-нибудь почитать из своей коллекции книг об океане. Ева благодарна ему за это, безумно благодарна… но так хочется, чтобы на месте Сола был Джексон!

Сол подходит ближе – на нем спущенный до пояса водолазный костюм.

– Собираешься нырять?

– Ага. – Солнце светит ему в глаза, Сол улыбается. – Ты тоже.

– Что-что?

– Подумал, тебе захочется попробовать.

– Нет, – не раздумывая, отвечает Ева. – Я не могу.

– Но ты не заходила в воду уже… – Сол не договаривает.

– Знаю. Я просто…

Просто что? Сразу после выкидыша плавать было неприятно чисто физически, однако теперь все в порядке. Так что ее останавливает?

– Тебе понравится фридайвинг. – Глядя в сторону залива, Сол продолжает: – Как только ты ныряешь, все остальное исчезает.

Еве хотелось понырять с того самого дня, как она увидела Сола, уверенно пересекающего бухту вплавь. Но готова ли она? Горе словно тяжким грузом давит на нее.

– Я принес тебе гидрокостюм. – Сол достает его из пакета. – Обнаружил на работе на полке забытых вещей. На вид подходит.

Невероятно трогательно – он специально копался в забытых вещах, планировал урок фридайвинга. Пытался, хоть и по-своему, помочь.

– Ну что, попробуешь?

Ева смотрит на него и медленно кивает:

– Да, попробую.

Водолазный костюм немного велик в рукавах и на спине, но в остальном сидит неплохо. Сол закрепляет на талии Евы грузовой пояс, подает ей маску и ласты.

Когда они заходят в море, Сол говорит:

– Видишь вон те скалы, чуть левее? Сможешь туда доплыть?

– Вполне, – отвечает Ева.

Сол плюет в свою маску и растирает ее пальцами. Ева повторяет за ним, затем надевает ласты и отплывает от берега.

Костюм сжимается на теле, холодная струйка просачивается в зазор на спине. Ева плывет не спеша, стараясь поймать свой ритм. На поясе чувствуется тяжесть груза. Сол держится рядом, не опережает. Приятно снова двигаться, снова работать мышцами. Ева часто плавала здесь, а вот с маской – ни разу. Вода невероятно прозрачная, видно даже бороздки на дне.

Они добираются до скал на краю залива, и Сол, подняв маску, говорит:

– Погружаемся на самое дно – тут не слишком глубоко, метров пять. Умеешь продуваться? – Ева кивает.

– Отлично. Продувайся, чтобы не закладывало в ушах, а потом попробуй задержаться на дне, насколько позволит дыхание. Не делай резких движений: чем ты спокойнее, тем меньше кислорода расходуешь. И не спеши, просто прислушайся к своему телу – оно подскажет, когда пора подниматься.

Ева опускает маску, набирает в легкие воздуха и ныряет, зажав нос и понемногу выдыхая, чтобы снизить давление на уши.

На дне Ева принимает горизонтальное положение, но как только она замирает, то сразу поднимается на поверхность.

Сделав еще один вдох, Ева вновь опускается, напрягая все тело, чтобы оставаться под водой. Через пару секунд она всплывает, тяжело дыша.

– Не могу удержаться!

– Ныряй еще раз и хватайся за камень, просто замри на дне. Давай вместе.

Глубоко вдохнув, Ева опять уходит под воду. Сол уверенно подплывает к каменному выступу, кивком подзывает Еву.

Она тоже берется за край, но не может держать ноги на одном уровне с Солом. Воздуха уже не хватает – приходится отпустить и вернуться на поверхность.

Ева сдергивает маску.

– У меня не получается, – говорит она Солу, когда тот всплывает.

– Послушай, в фридайвинге главное не то, насколько ты можешь задержать дыхание или как глубоко опуститься; важно осознать, на что способно твое тело – и выйти за пределы возможностей.

– Я даже полминуты не могу продержаться.

Сол опускает маску – слева на лбу от нее остался красный след.

– Ты спешила. Перед погружением надо настроиться. – Он протирает глаза. – Иногда я просто замираю на поверхности, дышу через маску и стараюсь расслабиться. И когда пульс немного замедляется, я ныряю.

– Хорошо, – кивает Ева. – Попробую еще раз.

Она держится на плаву, расставив руки в стороны, размеренно дышит через маску и наблюдает за темным силуэтом Сола – тот уже начал погружаться.

Дыхание становится ровным, и тогда Ева делает глубокий вдох и ныряет, не торопясь подплыть к камню – просто плавно опускается и скользит. Затем хватается за выступ и спокойно выдыхает. Серебристые пузырьки воздуха с блеском поднимаются вверх. Под водой все будто замедляется, тело становится расслабленным. Чувствуется спокойствие.

Наконец Ева отталкивается от камня и не спеша всплывает на поверхность, где не глотает судорожно свежий воздух, а медленно и глубоко вдыхает.

Те несколько секунд, что она продержалась под водой, Ева ни о чем не думала, не переживала, просто наслаждалась моментом, осматриваясь вокруг. Именно об этом и говорил Сол – теперь Ева это испытала.

Сол снимает ласты и идет по мелководью следом за Евой. На пляже Ева снимает маску и, уперевшись руками в пояс, старается отдышаться.

– Что скажешь? – спрашивает Сол.

– Потрясающе, – осторожно говорит Ева, будто удивляясь собственным словам. – Особенно последний заход. Я поднялась, чувствуя себя… Даже не знаю, как это описать. Бодрой, но одновременно умиротворенной.

Он с улыбкой кивает.

Слегка замерзшими пальцами Ева пытается снять пояс с грузом. Защелка не поддается.

– Давай помогу.

Сол берется за пояс одной рукой, а другой пробует снять предохранитель, но его заело. Приходится просунуть руку за пояс. Сол тянет его на себя, и на этот раз застежка поддается.

Ева внимательно смотрит на него.

– Спасибо, что позвал.

Прямо над ее левой бровью висит капелька воды идеальной круглой формы. Солу вдруг хочется коснуться ее губами, попробовать на вкус. Изумленный своими мыслями, он подает Еве пояс.

– Не за что.

– Сол, я хотела кое о чем спросить. – Голос Евы звучит серьезно.

Он смотрит на нее, нервно переступая с ноги на ногу.

– Я вчера звонила Кейли и сказала, что подумываю еще немного побыть в Тасмании. Собраться с мыслями. Что, если… я пока останусь в хижине, всего на недельку? Ты не будешь против?

Воротник костюма душит его, не дает вдохнуть.

Трудно не заметить, что Сол сомневается.

– У Кейли сейчас сумасшедшее расписание, а я боюсь, что в одиночестве в ее квартире буду как в тюрьме.

Если Ева хоть ненадолго останется на Уотлбуне, всему конец. Он и так слишком рискует.

– Знаешь, Ева… – начинает Сол.

Она слегка наклоняет голову, и капелька стекает к уголку глаза, словно слеза.

Вопреки всем разумным мыслям Сол вдруг говорит:

– Оставайся сколько захочешь.

Глава 13

Почти каждый день Еве хочется нырять. Научившись расслабляться под водой, она обращает внимание на морскую жизнь вокруг: на красновато-коричневые водоросли, на крошечных кузовков[6]6
  Кузовок-кубик – рыба, распространенная в Тихом и Индийском океанах; названа так из-за кубообразной формы тела.


[Закрыть], которые будто проглотили кубик льда, на раков, прячущихся в каменистых расселинах. При погружении море окутывает тело, звуки отражаются эхом – заниматься фридайвингом приятно, даже когда вода не слишком прозрачная. Только здесь ее мысли приходят в порядок.

Ева выбирается на мелководье, стягивает ласты и маску; с волос капает соленая вода. Взяв в хижине полотенце, она идет в уличный душ. Вода теплая; Ева моет голову шампунем, потом наносит кондиционер и промывает волосы. Вечернее небо затягивают темные облака.

Ева закрывает кран, вытирается, заходит в дом и надевает джинсы и широкий свитер. Наливает стакан воды и стоя доедает холодные макароны, оставшиеся с обеда.

За едой она перечитывает отрывок из книги, которую дал ей Сол. Жак Майоль[7]7
  Жак Майоль (1927–2001) – французский ныряльщик и чемпион по фридайвингу, известный особым мировоззрением касательно взаимоотношений океана и человека. Вероятно, Ева читает его произведение под названием «Homo Delphinus. Дельфин внутри человека».


[Закрыть], знаменитый ныряльщик, выразительно описывает единение человека и моря. Ева уже прочитала книгу от корки до корки: предположения Майоля насчет дельфинов и морского происхождения людей ее потрясли. Она задумалась о связи между фридайвингом и своим опытом принятия родов в воде, выписала из книги некоторые мысли.

Ева смотрит на часы и проводит пальцем под ремешком, куда попала вода. Всего семь. Еще одного вечера за переносным телевизором, который ловит только два канала – и то плохо, – ей не выдержать.

Она никак не найдет себе места. Сначала моет тарелку, потом нехотя прибирается в хижине, хотя здесь и так порядок. Берет книжку – и откладывает ее. Сейчас бы посидеть с кем-нибудь и выпить пива… Пожалуй, такое желание – хороший знак. Сол заходил к ней перед работой, и Ева предложила сходить вечером в «Таверну Уотлбун», но он сказал, что работает допоздна. Это почему-то расстроило Еву, как будто она заранее знала, что Сол откажется.

«Ну и ладно», – думает Ева и решает пойти одна. Пока настроение не пропало, она переодевается в светло-серую кофточку, берет кошелек и пешком идет в паб.

«Таверна Уотлбун» расположилась в низеньком бетонном здании, стены которого выкрашены в полынно-зеленый цвет. У заднего входа красуется лицензия на продажу спиртного, прямо как поясной кошелек на фоне нелепого наряда. Неважный внешний вид компенсируется расположением на канале Дантри: на закате широкие окна паба заливает золотистый солнечный свет.

Внутри стоит гул, люди пьют и болтают, устроившись за темными столиками. Пахнет только что приготовленной картошкой фри и солодом. Почти под потолком висит телевизор с плоским экраном, показывают матч по крикету – несколько человек смотрят, вывернув шеи. Напротив барной стойки – игровая зона, где мужчины в рабочих ботинках и дырявых футболках собрались у игровых автоматов.

В ожидании бармена Ева оглядывается. Удивительно, что здесь так много молодежи – она-то думала, что все сбегают в Хобарт или даже в континентальную Австралию, как только исполнится восемнадцать. Но нет, эти ребята в узких джинсах и скейтерских ботинках собрались тут.

Ева заказывает пиво и садится у бара с краю. Приятно выбраться из хижины, понаблюдать за обычной жизнью Уотлбуна. Джексон наверняка захотел бы привести ее сюда: ему нравилось сидеть где-нибудь по вечерам, общаться. Прошлым летом они были на свадьбе, и бармены ушли в полночь, оставив при этом целый холодильник алкоголя, заказанного молодоженами. Джексон закатал рукава, обвязал галстук вокруг головы, как рок-звезда восьмидесятых, перепрыгнул через стойку и занял место бармена. Из оставшегося алкоголя и содовой он готовил потрясающие коктейли и развлекал гостей, подбрасывая бутылки водки и рома и ловя их за спиной.

Ева смеялась до упаду над его ярким представлением. Когда очередь разошлась, Джексон подал ей коктейль со словами:

– Для вас, мадам, – для самой красивой девушки в зале.

– Кроме невесты, – с улыбкой поправила Ева.

Он наклонился к ней и прошептал:

– Включая невесту.

По залу прокатывается взрыв хохота, от которого по телу Евы пробегает дрожь. Этот низкий, глубокий тембр ей знаком. Она резко поднимается и поворачивается, пытаясь разглядеть в толпе Джексона.

Смех раздается снова, и Ева идет на звук к компании парней в углу паба. Спиной к ней сидит широкоплечий мужчина – это он смеялся.

Сол.

Внутри все сжимается от обиды. Он ведь сказал, что будет работать…

Всего лишь предлог, чтобы никуда с ней не идти. Ева краснеет от злости. Она-то думала, что подружилась с Солом, а он, наверное, просто жалел ее: потеряла мужа и ребенка, как же ее выгнать…

Ева прижимает к себе сумку и, опустив голову, уверенно идет к выходу.

Он замечает стройную загорелую фигуру, темные волосы. Поднимает взгляд – из таверны выходит Ева.

Вот черт.

Схватив телефон и ключи от пикапа, Сол извиняется перед друзьями и спешит за ней; она прошла через стоянку и идет вниз по тропе.

Сол бежит следом, в кармане звенит мелочь.

– Ева! – кричит он. – Стой!

Она оборачивается: щеки пылают.

– Ты была в таверне?

Шумно выдыхая, Ева отвечает:

– Я решила пойти одна, раз ты задерживаешься на работе.

– Да, прости, – говорит Сол, потирая шею. – Я закончил раньше… – Ложь комом встает в горле.

Они стоят на обочине; мимо проезжает пикап с байдаркой на крыше. Одна крепежная веревка развязалась – она цепляется за колесо, потом подскакивает вверх.

– Ты мог просто отказаться. Я ведь понимаю, что у тебя здесь своя жизнь.

Что-то давит на виски; Сол молча потирает лоб.

– Жалеешь, что я не уехала с Кейли, да?

– Нет, мне… – Сол не знает, что сказать. Да, жаль, что она не уехала. Нет, он хочет, чтобы Ева осталась. – Мне приятно, что ты здесь, правда, но… – Он опять замолкает.

Все это так трудно: ну как объяснить, почему он соврал?

– Тогда в чем дело, Сол? Почему ты не хотел, чтобы я там появлялась? Ты ведь уже наметил встречу с друзьями, когда я предложила сходить в паб? – Ева качает головой, прищуривается. – Джексон предупреждал, что тебе нельзя доверять.

Ее слова бьют больно, словно хлыстом.

– Что?

Ева уверенно поднимает подбородок. Сол заметил это движение еще в первый день, когда она только приехала на Уотлбун. Есть в Еве какая-то искра, и, несмотря на все, через что ей пришлось пройти, этот огонек до сих пор не погас.

– Я знаю про вашу ссору. Знаю, из-за чего вы перестали общаться.

Сол внимательно смотрит на нее, сердце бешено стучит.

– И?

– И мне известно, что случилось на дне рождения Джексона четыре года назад: ты заявился на барбекю, нарочно отбил у него девушку. И ушел с ней.

Рядом с ухом жужжит комар. Сол даже не пытается отогнать его.

– Как можно поступить так с собственным братом?

– Ева, это была моя девушка, – едва слышно отвечает Сол.

– Это Джексон отбил ее у меня.

Ева качает головой: надо же так нагло врать.

– Не вешай мне лапшу.

Сол также смотрит ей в глаза.

– Серьезно, с той девушкой встречался я.

Сол врал Дирку по телефону, врал, что работает допоздна, врал Джексону.

– Неужели? – Она обходит Сола и идет дальше по обочине.

Не успела Ева отойти метров на пятнадцать, как Сол кричит вслед:

– У Джексона день рождения пятнадцатого июля.

«И что?» – мысленно удивляется Ева.

– Здесь это середина зимы. Он сказал тебе, что позвал всех на барбекю – но кто станет разводить костер на пляже посреди зимы?

Ева останавливается.

– Барбекю устроили на мой день рождения, – выкрикивает Сол. – Седьмого марта, когда у нас лето. – Теперь она оборачивается. – Это была моя девушка.

Ева прикусывает губу, вспоминая слова Джексона: «Он предатель, ему нельзя доверять».

Сол догоняет Еву, становится вплотную к ней.

– Я не вру.

Она качает головой. Нет, верить нельзя.

– Поэтому я и уехал на несколько месяцев из Тасмании в Южную Америку. Не мог видеть их вместе.

– В Южную Америку? – изумляется Ева.

Сол кивает.

– Туда ездил Джексон, а не ты!

– Джексон? Он первый раз побывал заграницей, только когда поехал в Англию.

Ева шумно выдыхает. Какое-то безумие, зачем Сол это говорит? Она собирается возразить, как вдруг вспоминает, что Дирк назвал Сола вечным путешественником, а Джексона домоседом. Но в тот момент их отец был пьян, и Ева подумала, что он все напутал. А вдруг так и есть?

Она потирает лоб и размышляет.

– Ева, – спокойно и осторожно обращается к ней Сол, пытаясь поймать ее взгляд, – ты должна мне доверять.

Опять это слово – «доверять». Верит она Джексону, своему мужу, которого любила и с которым намеревалась провести остаток жизни. И которого потеряла.

– Зачем ты так, Сол? Я все знаю про его поездку в Южную Америку – в Чили, пустыню Атакама[8]8
  Атакама – пустыня в Чили, самое сухое место на земле.


[Закрыть], Перу, Бразилию.

– Он туда не ездил.

– А ты, значит, ездил?

– Да.

Из бара вываливается компания парней. Рычит двигатель, в машине грохочут басы, хлопает дверь.

– Сначала полетел в Чили, путешествовал там вдоль побережья, занимался серфингом. Потом поехал в Перу через Атакаму, нашел работу в национальном заповеднике – прорубал просеки.

Слушая его, Ева стискивает кулаки. Именно так Джексон описывал свою поездку. Непонятно, зачем Сол отбирает у нее воспоминания о муже.

– В Перу я первым делом поехал на острова Чинча, – продолжает Сол. – Хотел забраться на Мачу-Пикчу – это и была цель моего путешествия.

Нет, это Джексон хотел побывать на Мачу-Пикчу!

– Затем полетел в Бразилию, встретился там с другом.

Сол рассказывает, как работал в бразильском хостеле, но Ева уже слышала эту историю – как и все остальные. Джексон купил у хозяина хостела старый разбитый мотоцикл и ездил на нем по густо заросшим тропам влажных джунглей.

Хочется сказать ему: «Хватит! Перестань уже!», однако Сол продолжает рассказывать, выдавая воспоминания ее мужа за свои. Мелодичный акцент Сола, так похожий на Джексона, причиняет невыносимую боль.

Ева закрывает уши руками – и все равно слышит его. Тогда она убирает правую руку, замахивается. Ладонь касается лица Сола…

И становится тихо.