Текст книги "Энни с острова принца Эдуарда"

Аллея Влюбленных, освещенная тусклым лунным светом, в ту ночь казалась самым романтическим местом на свете. Они медленно шли, храня тишину, более «красноречивую», чем любой разговор.

«Если бы Гильберт всегда был таким, как сегодня вечером, у нас бы все шло, как по маслу», – размышляла Энни.

А Гильберт украдкой смотрел на нее. В своем легком платье она напоминала ему изящный белый ирис.

«Когда же ты, наконец, обратишь на меня внимание, Энни?» – подумал он, лелея слабую надежду в душе.

Глава 3. Расставания и встречи

Утром следующего дня Чарли Слоан, Гильберт Блиф и Энни Ширли отбыли из Эвонли. Последняя надеялась, что погода окажется хорошей. Диана взялась отвезти ее на станцию, и подругам очень хотелось, чтобы эта последняя езда вместе доставила им обеим удовольствие. Но когда в воскресенье вечером Энни отправилась спать, она услышала, как за окнами усадьбы Грин Гейблз порывистый восточный ветер возвестил о непогоде… Проснувшись, Энни убедилась, что погода действительно испортилась; по оконному стеклу барабанили капли дождя, а вся серая, темная поверхность пруда была покрыта расширяющимися кругами; над холмами и морем спускался туман, и весь мир казался скучным и унылым. Энни оделась быстро этим ранним серым утром; нужно было поспешить, чтобы не опоздать на поезд, чей график движения соответствовал пароходному расписанию. Она тщетно пыталась удержать непрошенные слезы, навернувшиеся на глаза. Девушка покидала дом, который стал ей так дорог; быть может, она уже никогда сюда не вернется! Конечно, она постарается выбираться в Эвонли на каникулы… Но все же одно дело проводить каникулы, и совсем другое дело жить здесь. Вот он, ветер перемен!..

Все здесь было таким дорогим и близким сердцу. И эта маленькая светлая комнатка в восточном крыле, в которой жили девичьи мечты, и старушка Снежная Королева под окном, и Поток Дриады, Охотничьи Угодья и Аллея Влюбленных… Как покинуть тысячу и одно заветное место, где царствуют воспоминания прошлых лет? Да сможет ли она быть счастливой в других местах?!

В то утро даже завтрак в Грин Гейблз представлял собой весьма унылое зрелище. Дэви, вероятно, первый раз в своей жизни не притронулся к каше и бессовестно ронял в нее слезы. Казалось, у всех пропал интерес к еде, за исключением, конечно, Доры, поглощавшей свою порцию с завидным аппетитом. Дора, подобно знаменитой Шарлотте – той самой «благоразумной» особе, которая продолжала резать хлеб и намазывать на него масло, когда тело ее безумного возлюбленного отправлялось в последний путь, – принадлежала к числу тех счастливых созданий, которые редко утрачивают вкус к жизни. Восьмилетнюю девочку почти невозможно было ничем «пронять». Да, она очень сожалеет, что Энни уезжает, но… это не причина для того, чтобы пренебрегать вкусными яйцами-пашот на поджаренных хлебцах! Еще чего!.. Увидев, что Дэви не торопится съесть их, девочка добровольно помогла ему с ними расправиться…

Точно в назначенный час, подъехала на дрожках раскрасневшаяся Диана, закутанная в плащ-дождевик. Настало время проститься. Миссис Линд вышла из своей комнаты, чтобы заключить Энни в объятия и напомнить ей еще раз, чтобы берегла здоровье несмотря ни на что.

Строгая Марилла с сухими глазами «клюнула» Энни в щеку и сказала, что надеется, что она сразу же напишет им, как только прибудет на место. Случайному наблюдателю могло бы показаться, что Мариллу мало занимает предстоящий отъезд Энни. Но если бы он заглянул ей в глаза…

Дора чмокнула отъезжающую в щеку и выдавила из себя две слезинки «по случаю». А Дэви, проплакавший на ступеньках крыльца все время после окончания завтрака, вообще отказался прощаться. Когда Энни направилась к нему, чтобы сказать прощальные слова, он вскочил на ноги и, стрелой взбежав вверх по лестнице, спрятался в чулане, где висела одежда, и не выходил оттуда. Его приглушенные рыдания были последними звуками, которые донеслись до Энни из Грин Гейблз, когда девушка покидала усадьбу.

Всю дорогу, пока они ехали, лил сильный дождь. Нужно было добраться до станции в Брайт Ривер, так как расписание «кукушки» из Кармоди не соответствовало графику движения пароходов. Чарли и Гильберт уже ждали на платформе, когда Диана с Энни прибыли на станцию. Машинист уже дал сигнал садиться, и Энни едва хватило времени, чтобы взять билет, сдать чемодан в багажное отделение, торопливо попрощаться с Дианой и вскочить в поезд. Ах, как бы ей хотелось вернуться в Эвонли обратно вместе с подругой! Она чувствовала, что умирает от тоски по дому. Хоть бы этот несчастный дождь перестал хлестать! Казалось, весь мир плачет по ушедшему лету и былым радостям. Даже присутствие Гильберта ее не утешало, ибо рядом вертелся Чарли Слоан, а слоанизм можно переносить только в хорошую погоду… В дождь же он совершенно невыносим!

Однако, когда пароход вошел в бухту Шарлотта-Тауна, все изменилось к лучшем. Дождь прекратился, и в просветы между облаками начали падать на землю и воду золотые солнечные лучи. Морские волны, серые при ином освещении, вдруг окрасились в медный цвет; солнце позолотило туманы, окутавшие красные берега острова, и все теперь в природе предвещало, что, наконец, установится хорошая погода. Кроме того, Чарли здорово мутило, и он вынужден был спуститься вниз, оставив Энни и Гильберта вдвоем на палубе.

«Я даже рада тому, что у всех Слоанов – морская болезнь. Стоит им только взглянуть на воду, как их уже мутит! – безжалостно думала Энни. – Каково было бы бросать прощальный взгляд на «родные берега», если бы Чарли стоял рядом и лез со всякой сентиментальной чепухой?!»

– Ну вот, нас уже там больше нет, – сказал Гильберт, и в голосе его отсутствовали сентиментальные нотки.

– Да, и я чувствую себя так же, как байроновский Чайльд Гарольд! Только перед нами вырастают отнюдь не родные берега, – грустно заметила Энни, смахивая слезу. – Нова Скотия, вот что это, я полагаю! Родные земли для нас те, которые мы любим больше всех. И для меня это добрый старый Остров Принца Эдуарда. Даже не верится, что я прожила на нем только часть своей жизни. Те одиннадцать лет, которые прошли в иных местах, кажутся мне теперь дурным сном. Семь лет назад я впервые взошла на борт судна – в тот вечер, когда миссис Спенсер везла меня из Хоуптауна. Вспоминаю себя в том ужасном полушерстяном платье и измятой матросской бескозырке, с восторженным любопытством обозревавшую палубу и каюты. В тот ясный день красные берега острова просто горели на солнце! И вот я снова пересекаю пролив, но уже при иных обстоятельствах… О, Гильберт, надеюсь, мне понравятся Редмонд и Кингспорт, хотя… я в этом не уверена!

– К чему вы клоните, Энни?

– Я словно погружаюсь в трясину одиночества, а от тоски по дому просто едет крыша!.. Три года я мечтала уехать в Редмонд; вот я, наконец, отправилась в путь, и… горю желанием вернуться обратно! Да, ладно!.. Стоит мне как следует выплакаться, и я снова стану эдаким веселым философом в юбке!.. И я это обязательно сделаю. Слезы найдут выход, как только я окажусь в комнате, которую сниму, и буду готовиться ко сну. И тогда Энни снова станет Энни!.. Но, пока я не найду дом, где остановлюсь – не пролью ни слезинки… Интересно, а Дэви уже вышел из чулана?..

В девять часов вечера поезд прибыл в Кингспорт, и они увидели полное народа бело-голубое здание станции.

Энни бы и вовсе растерялась, не схвати ее за руку Присцилла Грант, которая прибыла в Кингспорт еще в субботу.

– Ну, наконец-то, дорогая! – воскликнула она. – Полагаю, вы устали не меньше, чем я сама, когда в субботу вечером сюда приехала!

– Усталость? Не говорите мне о ней, Присцилла! Да, я устала и выгляжу как бледная немощь. Я чувствую себя, словно какая-нибудь деревенская девчонка лет десяти! Бога ради, помогите своей бедной, одичавшей подруге найти укромное местечко, чтобы они могла прийти там в себя!

– Отправимся прямо в дом, в котором будем снимать комнаты! Экипаж уже ждет нас снаружи.

– Какое счастье, что вы со мной, Присси! Если бы вас здесь не было, я, конечно, уселась бы на чемодан и залилась горючими слезами… Как это чудесно, видеть знакомое лицо в толпе чужих!

– Уж не Гильберт ли Блиф там, Энни? Как он повзрослел за последние годы! Когда я преподавала в Кармоди, он был еще школьником, юнцом безусым! Ну а это не кто иной, как Чарли Слоан, разумеется! А вот он не изменился! При всем желании не смог бы! Он выглядит точно так же, как в детстве, и таким же и останется, когда ему стукнет восемьдесят!.. Вот так, дорогая! А дома мы будем через двадцать минут!

– Дома!.. – вздохнула Энни. – Вы имеете в виду, что мы войдем в какой-то ужасный дом и в еще более ужасную комнату с видом на грязный задний двор, комнату, которая сдается внаем?

– Да это вовсе не ужасный дом, девочка моя!.. Кстати, а вот и наш кэб. Прыгайте в него, а извозчик позаботится о вашем чемодане… Да дом, где мы остановимся, хорош во всех отношениях! Вы и сами это увидите после того, как хорошенько отоспитесь, и ваши… синюшные щечки вновь приобретут розовый цвет. Этот большой, серый, каменный дом на Сейнт-Джон-стрит полон старинной мебели. Он выдержан в одном из лучших архитектурных стилей Редмонда. В нем некогда проживал один известный господин, однако особняки на Сейнт-Джон-стрит во многом уступают современным постройкам. Они такие огромные, что хозяева пускают жильцов просто ради того, чтобы заполнить пустое пространство. Поэтому, наши хозяйки заинтересованы в том, чтобы произвести на нас впечатление. Они очень деликатны, – это я, разумеется, о хозяйках!

– И сколько же их?

– Две. Мисс Ганна Гарвей и мисс Ада Гарвей. Они обе – близнецы, и им лет по пятьдесят.

– Судьба у меня такая – все время попадать на близнецов, – улыбнулась Энни. – Где бы я ни была, уж они всегда отыщутся…

– О, так они выглядят сейчас совсем не как близнецы, дорогая! После достижения тридцатилетнего возраста они фактически перестали ими быть! Мисс Ганна Гарвей продолжала стареть, а мисс Ада – нет! Не знаю, улыбается ли когда-нибудь мисс Ганна; пока мне еще не удавалось поймать ее на этом! А вот ее сестра все время улыбается, в том-то и штука. Впрочем, они обе – милые и добрые женщины и берут двух жильцов на год, поскольку практичная мисс Ганна не желает, чтобы комнаты пустовали, а вовсе не потому, что на это их толкает нужда. Мисс Ада с субботнего вечера подчеркнула это в разговоре со мной раз семь. Мы с вами будем жить… в разных комнатах рядом с холмом! Моя комната выходит окнами на задний двор, а ваша – на старое кладбище, что по другую сторону Сейнт-Джон-стрит.

– Звучит не слишком оптимистично, – поежилась Энни. – Лучше бы мне жить в той, другой комнате, с видом на задний двор…

– Нет, нет, постойте! Вам понравится, когда вы увидите Сейнт-Джон-стрит. Это улица расположена в красивом старом районе. А кладбище такое старинное, что уже больше не функционирует. Оно стало одним из достопримечательных мест Кингспорта. Вчера у меня даже улучшилось настроение, когда я решила по нему прогуляться!.. Там высокая каменная ограда, и вокруг растут огромные деревья. Вдоль дорожек – тоже ряды исполинских деревьев! А еще везде, разумеется, старинные надгробия с полустертыми, неразборчивыми надписями. Попробуйте прочесть их, Энни, когда пойдете туда. Сейчас, само собой, там никого не хоронят. Но вот несколько лет назад был сооружен красивый мемориал в честь солдат из Нова Скотии, погибших в Крымской войне. Он стоит как раз напротив входа; вот уж где простор для воображения, как вы когда-то говорили! Ну, наконец-то несут ваш чемодан, и… мальчики, кажется, хотят сказать вам до свидания. Энни, я и в самом деле должна пожать руку Чарли Слоану? Его руки всегда такие холодные, и мне кажется, будто я притрагиваюсь к рыбине… Пусть они как-нибудь навестят нас. Мисс Ганна вполне серьезно предупредила, что мы можем приглашать молодых джентльменов два раза в неделю по вечерам, и, естественно, в «цивилизованные» часы. А мисс Ада добавила, улыбаясь, чтобы мы следили, чтобы они ненароком не уселись на ее красивые подушки. Я пообещала, что мы проследим. Но кто его знает, где им еще садиться, поскольку подушки там абсолютно везде! Разве что им придется сидеть на полу… А еще у мисс Ады на пианино – такая милая баттенбургская вещица…

Пока Присцилла рассказывала, Энни не переставала смеяться. Ее веселая болтовня поднимала девушке настроение; тоска по дому уже больше не одолевала Энни так сильно, даже когда она, наконец, осталась одна в своей маленькой спальне. Она подошла к окну и выглянула на улицу.

Улица была темной и пустынной. На противоположной ее стороне виднелись кроны деревьев старого Сейнтджонского кладбища, на которые проливала свой свет луна. В темноте можно было различить очертания огромной головы каменного льва на мемориальном комплексе, что в начале кладбища. Энни не верилось, что она покинула Грин Гейблз только этим утром. День, полный перемен и переездов, показался ей долгим-предолгим.

– Вот эта же самая луна сейчас освещает и Грин Гейблз, – подумала она. – Но… лучше мне не возвращаться к мыслям о доме, чтобы снова не впасть в тоску. Даже плакать я не стану! Отложим плач до более подходящего момента. А сейчас я спокойно и благоразумно отправлюсь в постель и усну…

Глава 4. Чудачка

Кингспорт – милый старый городок, основанный еще в период колонизации. Он окутан атмосферой прошлого и напоминает стареющую леди, наряжающуюся в одежды, которые носили в дни ее молодости. И там, и здесь современность вторгается в прошлое, но «сердце его все еще бьется по-старому»… В городке этом – масса достопримечательностей; над ним витают старинные легенды… Когда-то это был просто пограничный форт в глуши, и индейцы не давали поселенцам «спать спокойно», время от времени совершая набеги. Затем он долго служил яблоком раздора для французов и англичан, попеременно переходя в руки то одних, то других. После каждого сражения и «смены власти» на нем оставались глубокие шрамы.

В городском парке сохранилась старая пороховая башня, на стенах которой туристы повсюду оставили свои автографы; можно было также полазить по развалинам французской крепости, что на холмах за городом, и лицезреть старинные артиллерийские орудия на нескольких площадях Кингспорта. Конечно, другие исторические места тоже представляли собой большой интерес, но, пожалуй, самым впечатляющим из них по праву считалось Сейнтджонское кладбище в центральной части города. По двум его границам проходили тихие улочки со старинными домами, а по двум другим – оживленные, современные проезды. Каждый уроженец Кингспорта мог бы похвастать тем, что его предки покоятся здесь, и даже показать треснувшие или вовсе развалившиеся могильные плиты, испрещенные надписями, удостоверивающими наиболее важные вехи их биографий. Большей частью, старинные надгробия не отличались особым искусством исполнения. В основном они были сооружены из грубо обработанного коричневого или серого камня, и только некоторые из них покрывал орнамент. Иногда на надгробиях можно было обнаружить череп и скрещенные кости, и этот ужасный «декоративный элемент» порой соседствовал с головками херувимов… Многие из надгробий плохо сохранились, а иные являли собой… осколки прошлого. Время повсюду оставило свой след; на одних плитах надписи полностью стерлись, а для того, чтобы разобрать их на других, потребовался бы опытный дешифровальщик… Сейнтджонское кладбище – очень спокойное и тенистое; оно ведь окружено и пересечено рядами вязов и ив, под сенью которых усопшие, должно быть, спят без сновидений, убаюканные ветрами и шелестом листвы, поющими колыбельную над их головами. Ничто не тревожит их вечного покоя, даже оживленное движение за кладбищенской оградой.

Около полудня следующего дня Энни впервые отправилась на прогулку по Сейнтджонскому кладбищу. Потом она частенько приходила сюда.

Утром они с Присциллой ездили в Редмонд и зарегистрировались как студентки. Иных дел на этот день у них намечено не было. Девушки радовались возможности поскорее сбежать из колледжа, поскольку почувствовали себя неуютно в толпе студентов, большинство которых выглядело совсем не так, как они сами. Угадать, откуда вся эта незнакомая молодежь, было весьма сложно.

Новоприбывшие стояли в разрозненных группках по трое или парами и подозрительно друг друга оглядывали. Более «умудренные житейским опытом» первокурсники толпились на лестничной площадке у входа и весело что-то выкрикивали во всю мощь молодых глоток, задирая своих исконных «врагов» – второкурсников. Последние время от времени важно прогуливались рядом, бросая презрительные взгляды на «молокососов», облепивших лестницу. Гильберта с Чарли нигде не было видно.

– Никогда бы не подумала, что в один прекрасный день мне так захочется видеть Слоана, – заметила Присцилла, когда они пересекали двор колледжа. – Я бы в полном экстазе заглянула в его выпученные глаза. По крайней мере, в его-то глаза я смотрела уже не раз!

– О, – вздохнула Энни, – не могу передать, какой потерянной я себя ощущала, стоя в очереди, чтобы записаться в колледж. Наверное, малюсенькая капелька в огромном море чувствует себя куда лучше… Не слишком приятно считать себя полным ничтожеством, и совершенно невыносимо понимать, что так может продолжаться всегда. Но именно так я и думаю. Уже начинает казаться, что меня невозможно разглядеть невооруженным глазом, и кто-нибудь из высокомерных второкурсников не ровен час раздавит меня. И окажусь я на кладбище, не отпетая и не оплаканная, лишенная даже последних почестей…

– Вам стоит дождаться следующего года, – возразила на это Присцилла. – Тогда и мы станем такими же чопорными второкурсницами. Пожалуй, еще заткнем их всех за пояс! Конечно, не очень-то приятно осознавать, что ты маленькая. Но, поверьте, ничуть не лучше чувствовать себя слишком большой и неуклюжей! Вот мне, например, кажется, что я возвышаюсь над всем Редмондом. Наверное, я ощущаю себя эдакой каланчей из-за того, что на пару дюймов выше любого из этой толпы! Уж мне-то не надо бояться быть раздавленной второкурсниками. Они попросту примут меня за слониху или перезрелую островитянку, питающуюся одним картофелем…

– Полагаю, проблема в том, что мы не можем простить большому редмондскому колледжу то, что он совсем не похож на нашу маленькую Королевскую Академию, – сказала Энни, собирая в кулачок всю свою волю, чтобы не казаться такой уж беззащитной. – Покидая Академию, мы всех там знали, к тому же у нас был определенный статус. Думаю, что бессознательно мы чувствовали, что судьба забросит нас в Редмонд, и спешили не упустить свое. А теперь кажется, будто мы теряем почву под ногами! Какое счастье, что ни миссис Линд, ни миссис Элиша Райт не знают и никогда не узнают мое теперешнее состояние! Каждая из них непременно заметила бы с явным удовлетворением: «А что я вам говорила!» И, будьте уверены, это стало бы началом конца! А мы, похоже, в самом начале пришли к концу!

– Уж это точно! Ну, наконец-то в вас снова заговорила Энни-философ! Ничего, очень скоро мы адаптируемся и перезнакомимся, и все пойдет на лад. Энни, а вы заметили девушку, которая все утро простояла возле дверей раздевалки колледжа? Я имею в виду ту, хорошенькую, с карими глазами и чувственным ротиком.

– Да, конечно. Я ее запомнила, потому что она показалась мне такой же одинокой, остро нуждающейся в поддержке друзей, как и я сама. Но у меня есть вы, а у нее, похоже, никого!

– Думаю, она тоже почувствовала, что предоставлена самой себе. Я заметила, как несколько раз она порывалась подойти к нам, но так и не сделала этого, – должно быть постеснялась. А жаль! Если б я не выглядела, как вышеупомянутая слониха, можно было бы и самой подойти к ней. Но не так-то просто пройти «слоновьей походкой» через зал, когда все эти мальчишки улюлюкают на лестнице! Она показалась мне самой хорошенькой из всех зарегистрировавшихся девушек, но, видно, даже красота бессильна сегодня что-либо изменить!» – с усмешкой заключила Присцилла.

– После ланча я намерена посетить Сейнтджонское кладбище, – сказала Энни. – Не уверена, что это действительно то место, где можно отвести душу, но больше нигде в округе нет деревьев, а они так нужны мне! Сяду на какую-нибудь старую плиту и представлю, что я – в лесу Эвонли…

Однако ничего подобного Энни не сделала. Сейнтджонское кладбище оказалось настолько достопримечательным, что девушка на все смотрела широко открытыми глазами. Они вместе с Присциллой вошли вовнутрь через ворота и миновали простую, но массивную арку, увенчанную гербом Англии – каменным львом.

 
– У Инкермана ежевика
кровью обагренна,
Да будут те суровые
вершины
незабвенны
в веках! —
 

процитировала Энни и ее охватила дрожь… Девушки оказались в тенистом, прохладном, зеленом уголке, где даже ветер дул тихо-тихо. Они бродили то здесь, то там по заросшим травой дорожкам, читая древние, затейливые эпитафии, высеченные на каменных плитах в те незапамятные времена, когда умели жить красиво…

– Здесь Господь упокоитъ тело Альберта Крофорда, эсквайра, – читала Энни полустертую надпись на серой могильной плите, – верой и правдой служившего Его Величеству, будучи главою артиллерийского управления Кингспорта. До 1763 года от Р.Х., то есть до заключения мира, он служилъ в армии и оставилъ ее лишь когда занедужилъ. Он былъ славным офицером, достойнейшим из мужей, лучшим из отцов, преданным другом. Он умеръ 29-го октября 1792 года от Р.Х. в возрасте 84 летъ.» Ну, эта эпитафия и вам подойдет, Присси! Сколько она оставляет простора для воображения! Да, такая жизнь, несомненно, была полна приключений! А что касается личностных качеств мистера Крофорда, то человечество, исходя из того, что здесь сказано, их высоко оценило. Только вот пока он жил на этом свете, говорили ли они ему все это?!

– А вот еще, послушай, – сказала Присцилла. – «Памяти Александра Росса, почившего 22 сентября 1840 года от Р.Х. в возрасте 43-х летъ. Сия могильная плита воздвигнута в знак любви тем, кому оный господинъ прослужилъ верой и правдой 27 летъ и посему удостоился дружбы, полного доверия, и признательности».

– Очень хорошая эпитафия, – задумчиво произнесла Энни. – Я бы лучшей и не пожелала… Мы все в своем роде слуги, и если на могильных плитах пишут со всей ответственностью о нашей честности, – это все, что нам нужно. А вот здесь – очень трогательное маленькое надгробие из серого камня, Присси: от родителей любимому ребенку… А вот еще одна могильная плита. Но тот, для кого она была сооружена, покоится где-то в другом месте. Интересно, где эта безымянная могила? Знаете ли, Прис, все современные кладбища явно уступают этому, старинному. Вы оказались правы, я буду часто сюда приходить. Мне здесь уже нравится! Но, как я погляжу, мы с вами не одни в этом месте: вон там, в конце дорожки, маячит девичья фигурка!

– Да, и, между прочим, это фигурка той самой девушки, которой мы заинтересовались сегодня утром в Редмонде! Я уже минут пять не спускаю с нее глаз. Раз шесть девушка намеревалась подойти ближе по дорожке, и столько же раз она поворачивала обратно. Либо она невероятно стеснительная, либо у нее что-то на уме. Пойдемте, познакомимся с ней! По-моему, здесь, на кладбище, завязывать знакомства куда легче, чем в Редмонде.

И девушки пошли по поросшему травой проходу к незнакомке, усевшейся на серую плиту под развесистой ветлой. Незнакомая девушка и в самом деле была хорошенькой. Ее яркая, необычайная красота сразу очаровывала. Волосы ее, гладкие и блестящие, напоминали по цвету спелый лесной орех, а щеки покрывал нежный румянец. Карие глаза кротко смотрели из-под красиво очерченных, черных бровей, а губки были красными, словно лепестки розы. Под длинной юбкой хорошего коричневого костюма виднелись ножки, обутые в модные туфельки. А над шляпкой из темно-розовой соломки, украшенной желтыми и коричневыми маками, вне всякого сомнения потрудился мастер из модного салона. Глядя на нее, Присцилла даже подумала, что шляпник из их провинциального ателье явно «прошляпил» ту шляпку, которую изготовил для нее. А Энни стало неловко из-за своей блузки, сшитой ею самой и подогнанной после примерки не без помощи миссис Линд. Убогая одежда в сравнении с элегантным нарядом незнакомки! На мгновение девушки даже усомнились в том, правильно ли они поступили, что подошли первыми.

Но они уже остановились и повернулись к серой плите. Ретироваться было поздно, ибо кареглазая девушка, очевидно, решила, что они намереваются с ней заговорить. Она тотчас же поднялась и сделала несколько шагов им навстречу, протягивая руку с веселой, дружеской улыбкой; нет, она отнюдь не стеснялась, и едва ли у нее была какая-нибудь «задняя мысль».

– О, мне так хотелось с вами познакомиться! – с жаром воскликнула она. – До смерти хотелось! Сегодня утром я вас обеих видела в Редмонде. Правда, там было просто кошмарно? Впервые я подумала, не лучше ли мне остаться дома да выйти замуж!

Энни и Присцилла при этом признании не удержались от смеха. Кареглазая девушка тоже засмеялась.

– Я правда могла бы, понимаете? Давайте посидим на этой могильной плите и познакомимся! Это не составит нам труда! Я ведь знаю, мы рождены для дружбы друг с другом! Поняла это, как только увидела вас утром в Редмонде. Мне так хотелось подойти прямо к вам и обнять вас обеих!

– Почему же вы этого не сделали? – спросила Присцилла.

– Никак не могла решиться! Я всегда так – в плену у собственной нерешительности! Стоит мне принять какое-нибудь решение, как сразу начинают одолевать сомнения, а стоит ли это делать! Это мой страшный недостаток, но уж такой я уродилась, и не нужно ругать меня за это, как делают некоторые! Так что я просто никак не могла заставить себя подойти к вам первой. Но, поверьте, мне этого так хотелось!

– Мы думали, что вы слишком стесняетесь, – заметила Энни.

– Да нет же, дорогая! Стеснительность не входит в число многочисленных отрицательных качеств – или добродетелей! – Филиппы Гордон. Для краткости зовите меня Фил! А как я могу обращаться к вам?

– Это – Присцилла Грант, – кивнула в сторону подруги Энни.

– А это – Энни Ширли, – в свою очередь представила подругу Присцилла.

– Мы обе – с островной части, – одновременно выпалили девушки.

– А я родом из Болинброка, из Нова Скотии, – сказала Филиппа.

– Из Болинброка! – воскликнула Энни. – Ведь именно в нем я и родилась!

– В самом деле?! Значит вы тоже в своем роде аристократка?

– Вовсе нет, – возразила Энни. – Не Дэн ли МакКонелл сказал, что даже если человек родился в стойле, это не означает, что он – лошадь! Я – островитянка до мозга костей!

– Ну, во всяком случае, я рада, что мы с вами – землячки. Хорошо, что вы родились в Болинброке! Это нас роднит, и теперь мне проще будет делиться секретами с вами, ведь вы мною уже не воспринимаетесь, как чужая. Я не могу держать секретов в себе! Бесполезно и пытаться. Это – худший из моих недостатков, ну и еще, как уже было сказано, нерешительность. Вы не поверите, полчаса я решала, какую шляпку надеть, чтобы прийти сюда – СЮДА, на кладбище!.. Вначале я склонялась к тому, чтобы надеть коричневую с пером; но стоило лишь мне ее примерить, как я решила, что вот эта, розовая, с широкими полями подойдет куда больше. Когда же она уже была зафиксирована на голове, я вновь стала подумывать о том, чтобы надеть коричневую. В конце концов пришлось положить их рядом на кровать, закрыть глаза и направить на них шляпную булавку. Булавка указала на розовую, так я ее и надела! Она очень милая, не правда ли? И, вообще, как, по-вашему, я выгляжу?

Этот несколько наивный вопрос, заданный серьезным тоном, вновь заставил Присциллу рассмеяться. Но Энни, импульсивно пожимая руку Филиппы, ответила:

– Сегодня утром мы решили, что вы – самая хорошенькая девушка в Редмонде!

Филиппа ослепительно улыбнулась, показывая белые маленькие зубки.

– Я и сама так подумала, – призналась она, приводя девушек в крайнее удивление. – Но кто-то должен был это подтвердить, так как я и этого никак не могла утверждать совершенно определенно. Стоило мне подумать, что я ничего, как сомнение вновь меня одолело! К тому же старая тетка моя – не сахар; она все время заводит одну и ту же песню: «Ты была таким очаровательным ребенком! Странно, почему дети так меняются, когда вырастают?» Вообще я люблю тетушек, но только не старых зануд! Если вам это не трудно, пожалуйста, почаще говорите мне, что я хорошенькая! Мне от этого легче становится на душе… А я в свою очередь осыплю комплиментами вас; буду очень признательна, если вы согласитесь! Не беспокойтесь, на это у меня хватит решимости!

– Спасибо! – засмеялась Энни. – Но вам не стоит беспокоиться, ведь у нас с Присциллой не возникает никаких сомнений относительно того, как мы выглядим…

– Так вы смеетесь надо мной! Я знаю, по-вашему, я сущая наивняшка, на самом же деле – нет! Во мне нет ни капли наивности. Просто я не стесняюсь делать комплименты другим девушкам, если они их заслуживают. Я так рада, девочки, что познакомилась с вами! Приехала я сюда в субботу и просто умирала от тоски по дому. Это чувство изводит нас, не правда ли? В Болинброке я занимаю определенное положение, а здесь – невесть кто! Тоска зеленая! Кстати, а где вы остановились?

– В доме тридцать восемь на Сейнт-Джон-стрит.

– Все теплее и теплее! Я живу рядом, на углу Воллас-стрит. Впрочем, не могу утверждать, что в восторге от дома, в котором квартируюсь. Он такой мрачный и пустой, к тому же мои окна выходят на закопченный задний двор. А это – самое ужасное место в мире! Что касается котов, то, конечно, все кошачье племя города Кингспорта не может собираться там одновременно. Но, по крайней мере, добрая его половина преспокойно это делает! Обожаю домашних кисок, довольно мурлыкающих, свернувшись калачиком на коврике у веселого комелька. Но кошки в полночь на задворках превращаются в маленьких тигров! В первую ночь, как я сюда приехала, я выла, не переставая. То же самое делали и коты под окном… Посмотрели бы вы, на что был похож мой нос утром! Зачем только я уехала из дому?!

– Но как вы могли решиться на то, чтобы приехать в Редмонд, раз вы всегда во всем сомневаетесь? – с удивлением спросила Присцилла.

– Господь с вами, дорогая! Это все мой отец. Не знаю почему, но он буквально загорелся идеей отправить меня в колледж. Не правда ли, странно, что я буду учиться на бакалавра искусств? Уж это точно! Но здесь ничего не поделаешь. Впрочем, мозгов у меня хватает!

При этих словах Филиппы Присцилла неопределенно хмыкнула.

– Да, да! Но только шевелить ими трудновато! А бакалавры все такие ученые, степенные, умные, словом, серьезные люди, на мой взгляд! Нет, в Редмонд я вовсе не рвалась. Приехала сюда только для того, чтобы угодить отцу. Он такой душка! Кроме того, если б я осталась дома, то не миновала бы брачных уз. Мама хотела выдать меня замуж… Определенно этого хотела! Вот в ком решимости хоть отбавляй, так это в моей родительнице! Но я бы отложила это дело на несколько лет. Надо же и порезвиться всласть прежде, а уж потом можно и остепениться. Как ни абсурдна мысль о том, что я могу стать бакалавром искусств, еще страннее мне кажется перспектива заделаться образцовой женою… Мне всего восемнадцать!.. Итак, резюме: лучше торчать здесь, в Редмонде, чем потерять личную свободу, выйдя замуж. К тому же, думаете, это так уж просто решить, на ком остановить свой выбор?!