Текст книги "Пять баксов для доктора Брауна. Книга 5"

Саммерс в задумчивости

Была уже почти ночь, когда двое джентльменов поднялись к себе в номер. Hôtel “Européenne” был действительно вполне européenne. Это особенно хорошо чувствовалось по цене.

Саммерс, поскрипывая бандажом, опустился в кресло.

– Нам понадобится переводчик, – сказал он. – Местный и ни в коем случае не имеющий отношения к «Автомобиль-клубу».

– Если он будет знать английский, или хотя бы французский, это неминуемо означает, что он из публики образованной, и наши с вами неспортивные методы выплывут наружу, – добавил М.Р., – А русского, дорогой компаньон, мы не знаем. Что будем делать?

Идея относительно того, как именно выигрывать гонку, пришла в голову М.Р. Маллоу, который полагал, что шутит, до тех пор, пока в дело не вмешался Саммерс. Он утверждал, что идея прекрасна, и что все, что нужно, сделают на заводе “Treugolnik” – знаменитом на всю Европу заводе резиновых изделий.

Но сейчас Д.Э. молча курил.

– В случае чего, закажем в Лондоне, – сказал М.Р. – Выйдет только немножко дороже.

Компаньон, скрипнув бандажом, уложился на спинку кресла. Он продолжал молчать.

– Да, но люди, – в глубоком раздумье продолжал М.Р. – Нам нужны переводчик, пресса… нет, главное – переводчик. Но как его найти? Как?

«Петербургский листок»

Автомобильный пробег

Петербург, 19 января. Назначен автомобильный пробег. Состоялся торжественный прием в помещении Автомобиль-Клуба. Председатель Клуба доктор Всеволожский провозгласил тост за Государя Императора, флигель-адъютант Свечин – за президента автомобильного общества великого князя Михаила Александровича. Тосты покрыты криками «ура» и гимном. 8 февраля в 9 часов утра назначен старт. В ралли участвует единственная женщина-автомобилистка, кн. Долгорукая.

– Что хочет этот человек? – с интересом спросил Саммерс, обращаясь к Долгорукой.

Сегодняшнее собрание было коротким. Автомобилисты покинули клуб в семь, чтобы, теперь уже как можно быстрее, начать приготовления.

– Который? – княгиня обернулась в ту сторону, где в мутном, желтом свете уличного фонаря граф Всеволожский отмахивался от умолявшей о чем-то личности.

Личность была одета в пальто и картуз с ушами, из которого были видны только нос цвета персидской сирени и запотевшие, несмотря на холод, очки.

– Ах, этот? Дрянь, репортеришко. Подробностей клянчит.

– Василий Павлович, – специально по-английски сказала юная баронесса (она очень жалела, что уезжает и не сможет участвовать в ралли), – не обращайте вы на него внимания. Он и отстанет.

– Не могу, душенька Галина Николаевна, – с досадой ответил ей Всеволожский, – совсем стыд потеряли.

Хотела ли баронесса Galina Nikolaevna, чтобы двое джентльменов поняли, в чем дело, или, может быть, не хотела, чтобы репортер узнал, что на него обратили внимание, но произошло неожиданное.

– Ваше Сиятельство, но я репортер “Peterburgsky Listok”! – английский личности обнаружил отличнейший акцент ирландского докера. – Всего пять минут! Окажите любезность!

Обернулся Мордвинов с брезгливым выражением лица и отчетливо произнес: “Gorodovoy!”. Репортер проворно отскочил и направился прочь. Это явно означало полицию. Каково же было удивление двоих джентльменов, когда вместо высокого, как положено, полицейского в форме, появился низенький, упитанный kossak, с такими же самыми выпученными глазами, что и у типа на площади, такой же закутанный и так же увешанный оранжевыми шнурами поверх своей черной шинели. Kossak оказался не kossak. Это был русский putoshnik.

Не мешкая, он поднес ко рту свисток, но Всеволожский махнул рукой: мол, не надо. Автомобилисты рассаживались по машинам.

– Давай за ним, – потребовал Д.Э. Саммерс.

Маллоу, шмыгая на морозе простуженным носом, яростно накручивал ручку стартера.

– Чертов авто!

«Модель-Т» трясся, испускал дым и заводиться не хотел – фордыбачился.

Мордвинов насмешливо крикнул что-то, сидя рядом с шофером в своем «Панар-Левассор». Саммерс разобрал «внушительных успехов» и, кажется, «продолжайте в том же духе!».

– Скажи ему: Посмотрим, кто будем смеяться последним! – потребовал он.

– Связались с дешевкой, – злился Маллоу себе под нос, – теперь расхлебывай! Давай, ну давай же ты, прах тебя побери!

«Модель-Т» чихнул в последний раз и рванул с места – задом. Маллоу пришлось пробежаться, затем он вспрыгнул за руль и компаньоны помчались в погоню.

Репортера догнали быстро – тот свернул на соседнюю улицу и шел быстрым шагом, пока не остановился у, как записал в блокнот Дюк, koukhmisterkaya. Вывеска выглядела так: «Полонезъ». Маллоу дал тормоз. В морозном воздухе плавали обеденные запахи. Репортер подошел под свет фонаря. Полез в карман, стараясь держаться в пятне света и сосредоточенно поковырял в ладони пальцем. Этот процесс вызвал у него некие затруднения, о которых можно было судить со сгорбленной спине и досадливому бормотанию. Порывшись еще в карманах, он извлек что-то, что, кажется, его обнадежило, но тут же выкинул на тротуар скомканную бумажку. Скорее всего, это был использованный билет в омнибус, кинематограф или мюзик-холл. Все эти действия привели к тому, что репортер постоял еще секунду, размышляя, и пошел себе прочь.

– Эй! – позвал Д.Э., выползая из машины. – Вы! Подождите.

Человек обернулся. Его толстые, синие от холода губы, имели неопределенное насмешливое выражение. Глаз репортера не было видно из-за золотых очков в погнутой оправе.

– Мы слышали, как вы говорили по-английски, – дружески сказал М.Р. – И рискнули обратиться к вам.

Репортера отвели от фонаря.

– Дело обстоит так, – сказал Дюк. – Нам нужен представитель прессы.

– Бэби, – сказал репортер противным высоким голосом, – с чего вы вообразили, что я буду с вами разговаривать? Я не представляю интересы кого попало.

– Но это не все, – добавил Джейк. – Нам нужно где-то поесть. Не так шикарно, как обычно обедают в «Автомобиль-клубе», но прилично.

Все трое посмотрели на вывеску koukhmisterkaya.

– Ну, как? – спросил Д.Э. Саммерс. – Будете разговаривать?

Эндрю Восторгов

Репортер поедал ветчину с горошком. Очки запотели совершенно и он их, наконец, снял, обнаружив маленькие голубые глаза с розовыми веками.

– Меня зовут мистер Восторгов. Эндрю Восторгов.

Двое джентльменов, спохватившись, назвались.

Любопытным было одно обстоятельство: Саммерс думал, что ему показалось, но он не ошибся. Если баронесса Galina Nikolaevna и княгиня Долгорукая говорили на непривычном (и, честно говоря, не каждый раз понятном) английском аристократических клубов Лондона, то речь русского репортера и в самом деле отдавала сильным ирландским акцентом.

– А, – сказал тот, когда его спросили. – Слышали что-нибудь об осаде на Сидней-стрит в прошлом году? Я был там. Провел несколько лет в Лондоне, в Ист-Энде. Я и немножко китайский знаю.

– Китайский? – удивился Маллоу, которого знание китайского русским в помятых очках шокировало отчего-то больше, чем принадлежность к анархистам. – Вы говорите по-китайски?

– Могу говорить.

– Скажите по-китайски: «бордель».

Говоривший замялся.

– Ну, скажем, понимаю надписи, – сказал он. – Но я хорошо говорю на идише, на жаргоне.

– Почему – на идише? – поразился Саммерс.

– Да. Одно время приходилось. Конечно, ирландский, а как еще? Ясное дело, что я жил не на Парк-Лейн. Вообще, я был Джек-Потрошитель!

Репортер захохотал в восторге от своей шутки.

– Но мистер Восторгов, – напомнил Д.Э. Саммерс, – вы не задаете нам никаких вопросов. И помните: наше условие – инкогнито полное и абсолютное.

Коммерсант отодвинул рюмку с vodka: единственную, второй нельзя было допустить. Вот уже неделя, как двое джентльменов, если, конечно, не посчастливится отобедать в гостях, заказывали в номер кофе, и, дождавшись, когда закроется дверь за горничной, ужинали булкой с вареной колбасой. Это блюдо обходилось на двоих в десять копеек. Булка была вкусной, колбаса – ужасной, все это было стыдно и трудно прятать от швейцара, но увы, другой еды не предвиделось. В представительские расходы вошли также три рюмки анисовой vodka, которые пришлось взять у буфета, к ним – по маленькому бутерброду с селедкой, еще графин водки и кружка пива для представителя прессы.

– Ну, господа, – сказал репортер, – не будем откладывать в долгий ящик. Мне нравится ваше дело. Это будет стоить пятьсот рублей.

Д.Э. Саммерс одним махом опрокинул рюмку.

– Записывайте, – велел он.

«Петербургский листокъ»

В заявленном на 8 февраля автомобильном пробеге Петербург – Рига участвуют:

Граф Всеволожский, «Пип»

Г-н Беккель, «Паккард»

Г-н Ефрон, «Воксхолл» дубль-фаэтон

Граф Мордвинов, «Тюрка Мэри» торпедо

Г-н Суворин, «Бенц»

Барон фон Мекк, Н.К., «Мерседес»

Барон Остен-Сакен

Г-н Слупский, «Эксцельсиар»

Г-н Улыбин

Г-н Урлауб

В пробеге также участвует единственная женщина – кн. Долгорукая на своем «Дэлонэ-Бэловил».

Его Превосходительство Сергiй Михайлович едет двенадцатым номером.

Ожидают также гг. Нотомба и Донье на прославленном «Металлуржик» Красный Демон, г-на Риетти и г-на Доре. Кроме того, из Североамериканских Соединенных Штатов прибыли двое молодых гонщиков инкогнито. Они называют себя Д.Э. Саммерс и М. Р. Маллоу. Подробности выясняются. Удалось установить только одно: а именно, что выступать они будут на автомобиле компании «Форд Мотор», стремительно покорившему Америку «Модели-Т».

Командором пробега назначен г-н Кузнецов.

Раскрыто инкогнито американского гонщика

Нам сообщили, что один из двоих молодых американцев, приехавших в Россию для участия в автопробеге Петербург – Рига, Д.Э. Сандерс, является сыном Сандерса, Ионанна Оттовича, пастора евангелическо-лютеранской Мариинской церкви, настоятеля лютеранскаго латинско-немецкого во имя Хр. Спасителя церкви, 1 гимназии; Александровской женской гимназии; 7 гимназии; Мужской и женской торговой школы и заведующего сиротским приютом для девочек при Евангельской лютеранской церкви Хр. Спасителя; председателя вспом. кассы при Спб. обществе «Пальма»;

Пастор все отрицает.

По другим сведениям, молодой американец является племянником потомственнаго почетного гражданина, главнаго председателя товарищества машиностроителей завода «Фениксъ» Даниэля-Джека Ромуальдовича Сандерса. Слухи пока не имеют доказательств. Редакция склоняется ко второй версии, которую подтверждает принадлежность молодого человека к автомобилизму. Он совсем не говорит по-русски и не понимает русского языка, кроме обычных приветствий, «спасибо» etc., но заявил нашему корреспонденту, что «пастор ближе к правде». Обстоятельства выясняются.

Заметку, ко всеобщему веселью, прочел Всеволожский, а молодая баронесса с удовольствием перевела двоим джентльменам. Она весело смеялась вместе со всеми. Потом вдруг взглянула на Мордвинова, который как раз что-то сказал своему собеседнику, совсем юному фон Лерхе, и пошла красными пятнами. Остальные тоже примолкли. Все взгляды обратились на графа. Граф же невозмутимо продолжал беседу, а его визави исподтишка посматривал на двоих джентльменов. В конце концов, молодой человек встретился глазами с Д.Э. Саммерсом и быстро отвернулся. Д.Э. Саммерс, напротив, поднял бровь с любознательностью. М.Р. Маллоу небрежно отряхнул с рукава пылинку: подходящий момент, которого он ждал с самого начала собрания, настал.

– Совсем забыл, – произнес он как бы кстати. – Мне показалось, что в статье упоминается пробег?

– Ну конечно, – сказал Беляев. – Именно пробег. Разве там должно быть что-то другое?

М.Р. прочистил горло.

– Мы с компаньоном, собственно, имели в виду ралли.

– Как, то есть, ралли? – поперхнулся председатель клуба. – Тут какое-то недоразумение!

Недоразумение действительно имело место. Сегодня ночью двое джентльменов, поначалу не особенно придиравшиеся, ознакомились в клубе с правилами пробегов, нашли, что «пробег» и «ралли» – вещи совершенно разные, что правила пробега не подходят им совершенно и теперь должны были предпринять что угодно, только бы ситуация изменилась в нужную сторону. Сейчас они оба смотрели на высокого пожилого мужчину с грустным лицом, большими усами, большим носом и большими залысинами. Этим мужчиной был сэр Бьюкенен, или, как его здесь называли, сэр Буханан, английский посол.

– Я говорю, – Д.Э. повернулся к нему, – какую машину вы предпочтете купить: которая доехала до Риги – зимой, несмотря ни на что, или которая получила «небольшое количество штрафных очков»? Если дела пойдут так и дальше, мы вскоре увидим пробеги на Дворцовой площади. Где автомобили известнейших фирм, вместо того, чтобы выяснить, кто на деле чего стоит, будут по всем правилам состязаться между собою. Они станут для этого медленно ездить вокруг… ну, той штуки, как ее…

Саммерс пощелкал пальцами.

– …Александровской колонны, – подсказал Маллоу, и перевел его слова остальным. – Разумеется, разве может автомобиль Форда состязаться с «Бенцем» весом в две тонны?

Сэру Бьюкенену принадлежал романтичнейший голубой «Бенц», на котором тот и явился на сегодняшнее собрание.

– Который сломался всего шесть раз, – продолжил мысль компаньона Д.Э. Саммерс, – получил столько-то очков и побеждает во всех пробегах со скоростью двадцать восемь верст в час, хотя все читали в рекламе, что он не ломается вовсе и спокойно развивает сто.

Тут двое джентльменов повернулись в сторону представителя «Роллс-Ройс». М.Р. выдержал паузу.

– Представьте себе, – произнес он затем, – что по правилам охоты лису можно было бы преследовать со скоростью не более трех миль в час. За каждую ослабшую подпругу с вас снимали бы штрафные очки. Как вам это покажется?

– В самом деле, Павел Николаевич, – сказал Беляеву Всеволожский. – Почему же нет? Пусть будет ралли. Такие пробеги, гонки, или, если желаете бои без правил, между городами уже имели место.

– Да, но после 1903 года, когда в гонках Париж-Мадрид погибло более шестидесяти человек, подобные вещи в Европе запрещены! И совершенно обоснованно.

– Справедливости ради, – вмешался барон Бекель, – погибли не столько гонщики, сколько зеваки на дорогах. И потом, что вы скажете о ралли пять лет назад, в ознаменование международных автомобильных выставок? Скорости были высокими, дороги, как всегда, плохими, но не погиб ни один человек.

– Только курей и собак передавили множество! – засмеялся кто-то.

– …благодаря отличной организации, – закончил барон. – Полиция согнала с дорог всех зевак и проезжих. Может быть, вы слышали, господа?

– Это когда победил Артур Дюре на «Лоррен-Дитрихе»? – спохватился Д.Э. Саммерс. – Он упоминал.

М.Р. незаметно ткнул компаньона кулаком в спину, давая понять, чтобы тот прекратил «вспоминать» то, что могло выйти боком.

– Да, но, Александр Яковлевич, что это меняет? – кипятился Всеволожский. – Погибли люди. Мы не можем позволить себе скандал!

Автомобилисты спорили так долго, что Дюк, все время неотрывно глядевший на компаньона, почувствовал, что от напряжения вот-вот упадет в обморок. Он извинился и вышел в уборную. Там нервы отказали ему окончательно. Сидя в уборной, закрыв лицо руками, прислушивался он к гулу голосов, понимая, что ни под каким видом не сможет выйти к автомобилистам с такой физиономией. Наконец, судя по всему, собрание было окончено.

В курительной комнате задержались только Д.Э. Саммерс, английский посол и представитель «Роллс-Ройс». Дюк стоял в холле и делал вид, что занят своими перчатками. Потом – что читает записную книжку. Наконец, Джейк засмеялся, джентльмены пожали друг другу руки и Д.Э. бодрым шагом направился к компаньону.

– Второе пари? – спросил Дюк измученным голосом. – С послом? Ты что, рехнулся?

– Пятьсот гиней, – подтвердил молодой головорез.

Приготовления

– Восторгова мало, – Джейк затолкал в рот булку, которую в этот раз принес без всякого беспокойства. – Нужны еще люди для маскировки. Человек восемь. Все они должны водить «Модель-Т» и не должны лезть не в свое дело.

– Иностранцы, – М.Р. взял вторую булку.

– Нелюбопытные.

– Но азартные.

– Жадные.

– Или хотя бы бедные.

Последнюю, третью булку разорвали пополам и мгновенно сожрали. Д.Э. Саммерс побарабанил по столу пальцами.

– И трусливые, – добавил он. – Из тех, знаешь, кто ни во что не встревает в смысле как бы не было хуже. Но главное: достаточно плохо говорящие по-русски.

– Нет, – ответил на это Дюк. – Не могу. Просто ума не приложу, что это за люди и где мы их возьмем. Таких вообще не бывает!

– Кураж, сэр. У нас три недели в запасе.

– Кураж-то, конечно, кураж. Однако, нужна полная готовность.

– Пойду пока что, – Саммерс начал подниматься из кресла, – поболтаю кое о чем с нашим представителем прессы.

– Кстати, сэр, – заметил ему в спину компаньон, – отлично придумано – газетные слухи с твоей родословной. Пастор, конечно, из справочника?

Джейк одернул жилет.

– Не поверите, я здесь ни при чем. Это все Восторгов.

– Скромник, – усмехнулся Маллоу. – Ну что же, полагаю с прессой нам повезло.

– Головоломка, сэр! Я же говорил.

Лорелей

– Эту, – сказал М.Р. Маллоу, закончив смотреть фотографический альбом.

У него совсем не было времени: меньше, чем через час нужно было быть на Obvodny Kanal, на фабрике “Treugolnik”. Но проехать мимо высококлассного борделя, о котором говорил профессор, и который так удачно оказался почти что по пути (под носом у графа!), он не мог. Izvozchik, остановивший экипаж возле приличного каменного дома со швейцаром, хмыкнул, причмокнул, и М.Р. понял, что не ошибся. Воображение рисовало ему какие-то немыслимые оргии, буйных девиц, отплясывающих без панталон и прочую разнузданную роскошь. Внутри, однако, оказалось довольно сдержанно: со вкусом обставленный салон, бар на американский манер, рояль, и та тишина, которая свидетельствует не только о респектабельности, но также и о превосходной звукоизоляции.

– Элеоно-ор! – позвала мадам.

Послышались торопливые шаги, портьеры раздвинулись и в комнату вошла настоящая Лорелей: тонкая, белокурая, голубоглазая, с прямым коротким носом, алым ртом – прелесть! Черты лица были, пожалуй, резковаты, да и жестковаты, но в этом был свой шарм. На губах феи блуждала улыбка немножко сонная.

– Йа-а?

– Немка, – подумал М.Р. – Жаль. Ну да ладно, зато хорошенькая.

Мадам сказала девице по-русски. Девица повернулась и пошла. У самого выхода она раздвинула портьеры и вопросительно посмотрела на американца.

За все время, которое понадобилось, чтобы подняться с феей любви в ее комнату, она не произнесла ни одного слова, в комнате долго снимала кружевные перчатки, пока не уложила их на туалетный столик. Принялась за платье.

– Мадемуазель, – засмеялся М.Р., – ну зачем же сами? Я с удовольствием…

Он уже занялся крючками на спине платья.

– …с удовольствием вам помогу.

Крючки были мелкие, было их много, а девица, несмотря на то, что ей велено было стоять смирно, все время оборачивалась. Наконец, волнующий процесс приблизился к завершению. Но приступить к делу американцу не дали: девица сняла платье и принялась развешивать по спинке кровати.

– Мадемуазель! – застонал Маллоу. – Что же вы со мной делаете!

Девица, однако, не впечатлилась. Она не понимала французского. Она взялась за корсет.

– Да черт с ним! – прорычал Маллоу по-английски и повалил девицу на простыни.

– Вай! – взвизгнула та.

Маллоу сел. Он уже ничего не понимал в этой проклятой России. Белокурая девица показала на прическу, взглядом дала понять, что с парикмахерским творением следует обращаться бережно и принялась приводить свои завитушки в порядок.

Американец вынул часы.

– У меня нет времени, понимаешь?

– Йа-а.

– Ну, вот и прекрасно.

Но только тут он ошибся: девица схватила его за руку и продолжала блеять, время от времени протягивая долгие «а-а-а», «у-у-о-о-» и «э-э-э». Такого языка Маллоу не слышал никогда в жизни. Он послушал, вздохнул, решил, что не его ума дело разводить сантименты, и только удобно пристроил девицу, как уперся взглядом в фотографическую карточку. С карточки, хранившейся, должно быть, обыкновенно под подушкой, смотрел нескладный парень в форме шоффера, с огромными усами и бестолково выпученными деревенскими зенками. Подпись внизу гласила:

Atelier fur moderne Photographie

P. Sohnvald

Riga

– Ма-артынь, – сказала девица, показывая на усатого.

– Мартин? – переспросил М.Р. Маллоу.

– Йа-а, Мартынь.

Так, значит, Рига. Как там говорил Найтли: Прекрасный немецкий город и при этом в России. Там должны понимать по-русски. А ведь именно в Риге у Фриде таксомоторный парк!

Это была вторая деталь головоломки. Тем же вечером американец в сопровождении репортера отбыл в Ригу.