Текст книги "Всадники равнин"

Глава 5
Крушение надежд

Однако там появился Док Мюррей, местный богатый ранчеро. Легко спрыгнув с подножки, он огляделся вокруг и, приветственно взмахнув рукой, принялся раскланиваться со знакомыми, замеченными им в толпе, решив, очевидно, что столь пышная встреча устроена специально в его честь. Но никто не обратил внимания на богатенького Дока Мюррея, который и сам внезапно осознал, что вовсе не он был центром картины, а лишь только заслонял собой его! И тогда, смущенно краснея, он поспешно исчез в толпе встречающих.

Росс Хейл улыбнулся. Наступил тот самый долгожданный момент, стоивший ему одиннадцати лет каторжного труда, исковерканной жизни и разоренного хозяйства. Теперь у него за душой не оставалось ничего, кроме воспоминаний о своем прежнем существовании. Так что если этот торжественный миг кое-кому придется не совсем по душе – что с этим поделаешь? Да и не в этом ли заключается высшая справедливость?

Один за другим пассажиры высаживались из поезда, смущенные пристальным вниманием застывшей в ожидании толпы. Они в замешательстве оглядывались по сторонам, словно пугаясь столь неожиданной встрече, а затем спешили побыстрее убраться восвояси. Как здорово, что его мальчик выйдет из вагона последним! Все шло просто замечательно!

Он был не первым из тех, кто увидел Питера. Услышав, как ахнула толпа, Росс с большим трудом взял себя в руки и, тряхнув головой, прогнал из глаз непрошеные слезы. Теперь над толпой он видел лицо единственного родного человека, по которому он так тосковал все эти годы. На губах застыла напряженная улыбка. И еще в голове Хейла промелькнула мысль, что он никогда еще не видел, чтобы у спортсмена было столь бледное лицо.

Росс двинулся вперед, и люди расступались перед ним, давая дорогу. Но только отчего же в этот самый торжественный для него день все смотрят на него с нескрываемой жалостью?

Толпа расступилась, и он увидел своего Питера, стоявшего у вагона, из дверей которого выгружали его багаж, – он стоял на краю перрона, ссутулив свои широкие, могучие плечи и опираясь на костыли. Он и в самом деле обладал торсом великана; но вот нижняя часть его тела казалась безнадежно изувеченной – вдоль ног тянулись железные скобы. Питер неловко двинулся навстречу отцу.

Бедный Росс Хейл вдруг отчетливо припомнил события последних трех лет. Вспомнил он и то, как талантливый юный спортсмен из школы Хантли вдруг загадочным образом выбыл из рядов футбольной команды. И еще на память приходили отрывки из письма знаменитого тренера, великого Кроссли. Что ж, теперь все ясно без слов.

Он медленно шел навстречу Питеру, пройдя, как ему самому тогда показалось, ровно одиннадцать шагов – и каждый шаг давался с величайшим трудом, знаменуя собой один год, прожитый в лишениях и страданиях, какие ему только пришлось претерпеть ради вот этого момента. И воспоминание о каждом из прожитых в одиночестве годов, казалось, мучительно разрывало его душу на части.

Он проиграл, проиграл, проиграл! Вот он, его герой, его гордость, его божество, его Питер – а на деле просто немощный калека, ползущий домой, выбравшись из-под обломков исковерканной жизни!

Он не чувствовал никакой жалости к Питеру; и себя ему тоже жалко не было. Бормоча что-то себе под нос – похоже, сам не зная, что именно, – он спокойно поднял с земли чемоданы, которые Питер привез с собой. А затем, не глядя ни на кого, пошел прочь сквозь редеющую на глазах толпу.

Самым первым человеком, ретировавшимся с перрона, был шериф Уилл Наст, тот самый, который вскорости должен был бы вынести решение о том, кто из двоих молодых людей может принести больше пользы их обществу. Остальные не мешкая расходились по домам. В голосе людей слышалось деланное веселье. Горожане вдруг разом начали припоминать о каких-то очень срочных и якобы очень важных делах, придумывая различные благовидные предлоги для того, чтобы развернуться и поскорее уйти.

Однако уйти незамеченными удалось далеко не всем. Время от времени в гуле голосов слышался тихий, приятный голос, когда Питер Хейл замечал и узнавал кого-нибудь из горожан. Он останавливался, чтобы переговорить с каждым из знакомых и обменяться рукопожатиями, привычным движением перехватывая правый костыль другой рукой и ловко перенося весь свой вес на ногу, закрепленную в железной скобе. Слегка покачиваясь, он с трудом удерживал равновесие, но зато правая рука оказывалась совершенно свободной для приветствий.

Выглядел он неважно, производя впечатление больного человека. Его бледное лицо осунулось, под глазами залегли темные круги. Но голос был по-мальчишески звонок. Ему было что сказать каждому из своих знакомых, и вот так, с поразительной легкостью и непринужденностью, он переходил от одного к другому, направляясь к ступенькам на противоположной стороне перрона. К этому времени народу на станции почти уже не осталось. Зрители поспешили разъехаться по домам. А потому очень немногим суждено было стать вынужденными свидетелями произошедшего в следующий момент небольшого казуса.

Нашаривая костылями ступеньки, Питер не заметил, что одна из бетонных ступеней обвалилась. Раздался сдавленный возглас; костыли скользнули вниз, и тяжелое тело Питера с размаху рухнуло в пыль.

Двое или трое оказавшихся поблизости мужчин тут же бросились ему на помощь. Но он сам поднялся с земли, проявив при этом редкостную сноровку. При падении он не выпустил из рук костылей, и можно было только догадываться о том, какой огромной силой, должно быть, обладал в свое время этот великан. И не оставалось ничего другого, как поверить в правдивость давнишних историй о том, как на футбольном поле Питер блестяще прорывался сквозь кордоны защитников, словно ураган налетая на владеющего мячом игрока, демонстрируя свою неимоверную силу, доказательством которой могла послужить та легкость, с какой он оперся на свои длинные, могучие руки, встал с земли, запорошенный пылью, и, старательно удерживая равновесие, снова встал на костыли.

Оглянувшись, его отец смотрел на суетившихся людей и не спешил прийти на помощь сыну. Он испытывал безумное желание запрокинуть голову назад и расхохотаться; и ему казалось, что если бы он и подбежал сейчас к Питеру, то наверняка не смог бы сдержать этот рвавшийся наружу безумный хохот, которого никто не должен был услышать!

К тому же и помимо него нашлось полно сердобольных помощников, принявшихся отряхивать пыль с одежды Питера. Он же с мрачным видом лишь сдержанно благодарил их. Россу Хейлу казалось, что сын его потерял всякий стыд и совесть, и принимал соболезнования окружающих со смиренной улыбкой вселенского великомученика, привыкшего к тому, что его все жалеют. Во всяком случае, для него этот день и в самом деле был чем-то сродни концу света!

Лишь одно он никак не мог взять в толк – то, что удар оказался таким неожиданным. Ведь вот только что он чувствовал себя королем, возвышаясь над всеми прочими жителями Самнертауна и его окрестностей. А уже в следующий момент от былого величия не осталось и следа – такое унижение, такая жестокая шутка судьбы!

Когда калека-великан добрался, наконец, до повозки, отец уже дожидался его там. Он не собирался предлагать свою помощь до тех пор, пока об этом не попросят, и к тому же ему было интересно посмотреть, как Питер будет залезать в повозку. Но на этот раз все получилось совсем не так неуклюже, как того можно было ожидать, так как Питер, балансируя на скованной железной скобой левой ноге, сначала уложил костыли, а затем, ухватившись одной рукой за верх колеса, а другой за сиденье, подтянулся и в следующий момент уже сидел на месте, стараясь отдышаться.

На стороннего наблюдателя, человека, ничего не знающего о пределах человеческих возможностей, это, пожалуй, не произвело бы особого впечатления. Росс Хейл же был в этом деле человеком искушенным. В свое время он сам едва не стал калекой, когда его лягнул упрямый мул, которого он как-то раз попытался запрячь при тусклом свете фонаря незадолго до рассвета, и тогда на выздоровление ушло почти целых восемнадцать месяцев. Он-то знал, каково подтягивать тяжелое тело на одних только руках! Собирая поводья и залезая в повозку, Росс мысленно представлял себе, каким Питер Хейл мог бы быть – каким он был прежде!

Когда-то его ноги были такими же сильными, как и руки. Значит, он был настоящим гигантом. Эх, если бы тогда была возможность хоть однажды привезти его сюда, чтобы все в Самнертауне смогли увидеть его в зените славы – и уж тогда-то они прочувствовали бы и поняли глубину произошедшей трагедии! Но нет, даже такой малости ему не было дано, и он своими глазами видел отвращение на лицах людей, спешивших поскорее покинуть станционный перрон, – смесь отвращения и жалости – и это все, на что ему теперь оставалось рассчитывать!

Они еще все припомнят ему; целых три года они выслушивали невероятные истории о несравненной удали великана-силача. И теперь все это выглядело лишь не более чем искусной выдумкой, лживыми байками, которыми отец и сын морочили им головы, чтобы скрыть ото всех неоспоримый факт, заключавшийся в том, что жизнь и тело Питера Хейла были безнадежно исковерканы!

Росс хлестнул кнутом тощих, понурых мустангов и поспешил поскорее выбраться из города. Позади осталось не меньше мили пути, когда он впервые взглянул на Питера, да и то мельком, краем глаза, отмечая про себя, что сын сидит с высоко поднятой головой, а его спокойный взгляд устремлен вдаль, на расстилавшуюся перед ними дорогу.

Питер первым нарушил затянувшееся молчание:

– Отец, понимаю, тебе сейчас трудно. Все получилось гораздо хуже, чем я ожидал.

– Хуже? – переспросил ранчеро. – Хуже? – И он рассмеялся, но поперхнулся рвавшимся наружу хохотом и замолчал.

– Понимаешь, – спокойно продолжал Питер, – когда я увидел, что ты так ждешь от меня больших успехов на футбольном поле… конечно, после случившегося со мной я поговорил об этом со своим тренером и врачом. Они согласились, что будет лучше не разочаровывать тебя вот так сразу. Тогда они согласились, что есть один шанс из десяти, что я поправлюсь и с ногами у меня будет все в порядке. И вот я понадеялся на этот шанс – как последний трус! А солгав однажды, потом уже не решался выложить тебе все начистоту. Я вводил тебя в заблуждение теми своими письмами. Даже позволил бедному Тони Кроссли писать обо мне то, что на самом деле совсем не соответствовало действительности. Прости его! Он хотел как лучше!

Это было отзвуком далекого и недосягаемого мира, в котором сын Росса Хейла вот так запросто обращался по имени к великому Кроссли – чьи фотографии то и дело мелькали на страницах газет. Росс Хейл сидел молча, не говоря ни слова в ответ, на протяжении всего пути до дома мысленно переваривая сей примечательный факт, не чувствуя при этом, однако, никакой радости или облегчения.

Глава 6
Несчастный случай

Повозка катилась дальше, то и дело проваливаясь колесами в выбоины колеи, поднимая над дорогой облачка серой, легкой пыли, стелившейся по земле, и ранчеро казалось, что вслед за уже сказанным может последовать еще что-нибудь. У этого разговора должно быть продолжение. В конце концов, должны же быть еще какие-то объяснения, и Питер мог бы прямо сейчас, незамедлительно рассказать ему все как есть, от начала и до конца. И не важно, что решиться на признание всегда непросто; Питер обязательно сделает его!

Но Питер молчал. Похоже, он ожидал, что отец сам возобновит этот разговор. Так что Питер продолжал молча сидеть в повозке, теряя попусту время, а ухабистая дорога все бежала вперед, с каждым мгновением приближая их к дому.

Взявшие было поначалу довольно резвый темп мустанги теперь плелись, понуро опустив головы и еле переставляя ноги, так как подковы на задних ногах у них уже давно стерлись от частых поездок по этой вечно пыльной дороге. Интересно, как на протяжении вот уже стольких лет Россу Хейлу приходилось наблюдать извечную картину того, как эти коняги ненадолго останавливаются в том месте, где дорога идет в гору, а затем переходят на усталую рысцу, оказавшись перед спуском на противоположной стороне холма. И сколько раз он видел, как они замедляют бег или же спотыкаются на одних и тех же местах, и вдруг заинтересованно поднимают головы, учуяв сырость и прохладную свежесть воды, которой всегда веяло со стороны мельницы Мерфи и резервуара, до краев наполненного водой!

Питер Хейл был похож на молодого индейца, и его отец не без горечи подумал о том, что, возможно, он не так уж много и потерял. Взять хотя бы то, что его Питер вовсе не был тем красавцем, каким мог бы стать. Или, может быть, и это тоже было последствием недуга? Сердце Росса Хейла было разбито, и теперь ему начинало казаться, что приключившееся несчастье не только лишило его сына физических сил, но еще и исказило некогда миловидные черты его лица. Его квадратный, волевой подбородок, например, возможно, и не придавал бы ему столь жесткое и суровое выражение, будь он чуть пополнее. И никто не обратил бы внимания на осунувшееся лицо и ввалившиеся глаза, если бы только под ними не красовались темные круги, оставленные беспросветными годами страданий.

Да, Питер страдал. Сомнений в этом быть не могло. Но и осознание этого не облегчало того бремени, под гнетом которого находилась душа Росса Хейла. Конечно, было бы грустно, если бы его сын вдруг оказался законченным идиотом, не способным осознать, как много он потерял, сколь многого лишился из-за той роковой случайности!

– Расскажи, как это случилось, – попросил отец.

– Я был в горах вместе с Басситером – Диком Басситером. Это было летом после моего первого года в колледже. Мы с Басситером учились вместе, а познакомились еще в школе Хантли. Короче, мы были приятелями.

– Я этого не знал.

– Правда?

– Вообще-то за все эти годы ты не слишком баловал меня своим вниманием и письмами!

Краем глаза он заметил, как Питер слегка повернул голову, заглядывая ему в лицо, и, чувствуя на себе взгляд сына, Росс остался сидеть неподвижно, сосредоточенно глядя на залитую солнцем дорогу. Зубы его были крепко сжаты, и ни один мускул не дрогнул на лице под взглядом Питера.

– Ну так вот, – продолжал Питер своим тихим, бархатным голосом, – мы с Диком всегда были хорошими друзьями. Я довольно часто бывал у него дома. Был знаком с его семьей. И они меня тоже знали. Короче, все было просто здорово. Однажды мы купались в реке – знаешь, это была такая небольшая речка, которая протекала по землям поместья, принадлежавшего семейству Басситер. А еще там было огромное озеро, на дальнем конце которого гремели водопады.

С нами была младшая сестра Дика, Молли. Она сказала, что ей хочется поплавать выше по течению, над водопадами, и тогда мы направились туда. Но достаточно было лишь однажды увидеть то место, чтобы понять, что затея эта была отнюдь не безопасной. На поверхности воды течение было ровным-ровным, но очень быстрым на глубине. Оно мгновенно подхватывало все, что только ни оказывалось в реке, и тут же затягивало под воду, стремительно неся к водопаду.

Но предупредить Молли об этом мы не успели. Она, очевидно, твердо решила нырнуть в этом месте, прельстившись обманчиво спокойной речной гладью. Она бросилась в воду и поплыла, как вдруг течение подхватило ее и понесло вниз.

Дик закричал и бросился следом за ней. Но и ему не удалось справиться с течением. Я понимал, что шансов у меня практически никаких, так как Дик плавал лучше меня, гораздо лучше. Но не мог же я просто беспомощно стоять на берегу и бездействовать. Нужно было что-то предпринять. И тогда я бросился в воду.

– И тоже не смог справиться с течением? – мрачно спросил отец.

– Я был абсолютно беспомощен. От меня ничего не зависело. Я увидел, как девочку несет вниз по течению, к водопаду, и как потом она все-таки сумела ухватиться за каменный выступ и удержалась там. Я видел, как Дик протянул ей руку, и ей удалось подтащить его к себе. Оба они были в безопасности. Понимая, что не смогу добраться до них, я решил повернуть обратно к берегу и даже попытался грести. Но все было напрасным. Мне не удавалось побороть течение ни на минуту. Оно было сильным, словно упряжка норовистых мулов!

Тут он замолчал, и Росс Хейл заметил, что его сын сосредоточенно смотрит на одинокое облако, низко плывущее по небу и купающееся в золотистых лучах солнечного света.

– А потом? – спросил отец.

– А потом меня швырнуло вниз с высоты водопада, и, когда меня все-таки выудили из него, мои ноги оказались серьезно повреждены, как ты сейчас видишь и сам…

Вот и все. Стиснув покрепче зубы, Росс Хейл приготовился выслушать леденящие душу подробности. Такова уж привилегия инвалида – смаковать грустные детали недуга, приковавшего его к ложу. Но к немалому удивлению ранчеро, сын его, похоже, закончил свой рассказ и вовсе не собирался продолжать повествование.

Он упал вниз вместе с потоком воды и больше не желал говорить или вспоминать об этом. Переведя дух, Росс Хейл направил лошадей к воротам и передал вожжи сыну. Он видел, как тот окинул взглядом двор ранчо и дом, и заранее набрался мужества, ожидая услышать сакраментальную фразу, которая, на его взгляд, должна была обязательно последовать вслед за этим.

Но ничего не последовало. Питер как будто не замечал того, что во дворе не осталось ни одного дерева. Все они были спилены прошлой зимой. Продавать было больше нечего, а за дрова удалось получить хорошую цену, да и Россу опять же не пришлось сидеть без дела. Тем более что как раз в то время у Питера было особенно туго с деньгами, а этого вполне хватило на то, чтобы преодолеть кризис.

Тем временем лошади направились к конюшне. Вот он, его Питер, на сиденье впереди – его сын, его сокровище, награда за все его труды. Росс запрокинул назад большую голову и расхохотался, и в этот момент его было бы лучше не видеть и не слышать.

Лошади были быстро распряжены, и он заметил, что Питер, несмотря на недуг, поразивший его тело, действовал бойко и уверенно, ловко управляясь с упряжью и быстро работая руками, сумев самостоятельно проделать добрую половину всей работы и после не забыв позаботиться о лошадях.

Отец наблюдал за этим с несвойственным ему мучительно-горестным злорадством. Он и подумать не мог о том, чтобы по возвращении сына домой задействовать его для такой ерунды. Это было окончательное крушение всех надежд. Они вышли из конюшни во двор. Можно было подумать, что проблемы со зрением у Питера были не менее серьезными, чем с ногами. Казалось, он не замечает царившего кругом упадка и бедности: пустого сеновала на конюшне, где по полу было разбросано заплесневелое сено; прогнившей и готовой в любой момент обвалиться крыши и двери, висящей на единственной сломанной петле.

Хозяйство лежало в руинах; это было пепелище некогда процветавшего ранчо. Все состояние было спущено на обучение Питера. И что он теперь получит взамен? Это еще предстояло узнать, так как на свете существует множество способов сделать деньги, и довольно часто людям, оказавшимся в гораздо худшем положении, чем их, удавалось все-таки сколотить довольно-таки неплохое состояние. Но сказать откровенно, ни на что хорошее отец Питера уже почти не надеялся.

Когда, покинув прохладный полумрак конюшни, они вышли на залитый ярким солнцем двор, на край желоба поилки опустилась ворона, сердито закаркав при этом в их сторону. Это переполнило чашу терпения Росса Хейла, и, поддавшись внезапному порыву охватившего его гнева, он выхватил свой кольт и выстрелил. Оба выстрела оказались мимо – один вспугнул ворону, тут же взмывшую в воздух, а второй последовал вдогонку, в то время как птица поднялась уже высоко в небо.

Когда же Хейл собрался было убрать свое оружие, Питер взял револьвер у него из рук. Ворона поднялась довольно высоко над землей, и устремилась к конюшне, рассчитывая, очевидно, найти убежище под крышей. Питер выстрелил, целясь в парившую в небе черную точку.

Ворона шарахнулась в сторону, снижаясь на полдюжину ярдов и гневно каркая. Затем снова устремилась вперед, но прежде, чем ей удалось достичь спасительной крыши конюшни, прогремел еще один выстрел. Сбитая на лету черная птица тяжело рухнула на землю.

Росс Хейл молча наблюдал за происходящим. И хотя он не сказал ни слова, забирая обратно свой револьвер, все же обратил внимание на безразличное выражение на лице Питера.

– Прицел сбит вправо, – сказал Росс Хейл, когда они шли через загон, направляясь к дому.

– Сбит, – сказал Питер. – Наверное, поэтому-то я сначала и попал в крыло.

– Так ты что же, и в стрельбе себя уже успел попробовать? – поинтересовался ранчеро.

– Должно же у человека быть какое-то занятие для души. Тем более что прочие виды спорта были уже недоступны для меня, – ответил Питер. – Так что за это время я успел выиграть несколько медалей, выступая за команды по стрельбе из винтовки и пистолета.

Он улыбнулся, глядя в глаза Россу Хейлу, и в его взгляде не было грусти.