Текст книги "Мой Рагнарёк"

– Ты совсем не бережешь свою летающую машину. И своих пассажиров, – сказал я Афине. – Эта посадка душу из меня вытрясла.

– Сомневаюсь, что у тебя есть душа, – рассмеялась она.

Иногда эта сероокая мелет что ни попадя, как перепивший браги берсерк.

Она спрыгнула на землю, окинула хозяйским глазом окрестности, рассеянно погладила черного кота, нарисованного на хвосте аэроплана, – словно кот был живым существом, настоящим зверем, способным обрадоваться ее ласке, – и уставилась на меня.

– Между прочим, я тебе уже сто раз говорила, что мой аэроплан – не какая-нибудь безымянная «летающая машина». Его зовут Бристоль, а если хочешь показаться ему учтивым, к имени «Бристоль» следует добавлять «Эф два Бэ Файтер». Уж не знаю, что означает «Эф два Бэ», но «Файтер» переводится как «истребитель». Прекрасное имя.

– Того парня он тем не менее так и не истребил, – ухмыльнулся я.

– Какого парня? – полюбопытствовал Дионис. Он уже давно стоял за моей спиной, выжидая удачный момент, чтобы вмешаться в нашу беседу.

На сей раз его лицо не являло миру ничего выдающегося. Кажется, эта помятая рожа принадлежала какому-то шуту или, как говорят Олимпийцы, «комедийному актеру», – но я еще не опустился до того, чтобы убивать свое время на созерцание иллюзорных событий никчемной человеческой жизни, именуемых «кинематографом», а посему не мог сказать наверняка.

Эти дурни Олимпийцы совершенно помешались на кинофильмах. Безумная страсть Афины к обличью Марлона Брандо – это еще цветочки, ее родичи меняют облик чуть ли не по дюжине раз на дню. Их лица не соответствуют моим представлениям о том, как должны выглядеть боги, но вразумлять их бесполезно.

– Что ты здесь делаешь, Бромий? – удивилась Афина. – Решил помочиться в мой бензобак? Очень мило с твоей стороны, но ты же знаешь, я предпочитаю традиционное топливо.

– Я просто зашел в гости, – объяснил он. – Мы редко ходим друг к другу в гости, и это не есть хорошо.

– Тебе не хватает повода устроить вечеринку?

– Ну, положим, самые лучшие вечеринки устраиваются без всякого повода, – возразил Дионис. – Уж поверь мне на слово, дорогая. Или ты сейчас «дорогой»? С тобой никогда не знаешь, как остаться вежливым… Так какого это парня вам не удалось истребить?

– Да так, один мираж в пустыне, – отмахнулась Афина. – Бедняга Игг наконец-то встретил своего легендарного великана Сурта. Правда, пока без огненного меча. Очень симпатичный великан. Да и не великан он вовсе.

– Какого великана? – ошалел Дионис.

– Какого, какого… Ты слишком много пьешь и слишком мало читаешь, Сабазий. Вот если бы ты выбрал время порыться в гнилье, которое хранит в своем изголовье наш общий друг, – последовал шутовской поклон в мою сторону, – ты бы уже знал, кто такой великан Сурт и зачем ему огненный меч.

– У каждого свой способ коротать время, – пожал плечами Дионис. – Перестань браниться, Паллада. Я прилетел сюда, чтобы угостить тебя лучшим вином, какое только можно найти под этим гаснущим небом. И я буду рад, если ты, Один, не станешь говорить, что спешишь удалиться, ибо твое общество всегда доставляет мне радость.

– Ну хоть кому-то мое общество доставляет радость, – проворчал я. – Спасибо на добром слове, Дионис.

– Что за странная идея – устраивать вечеринку именно на моей амбе. Слетал бы ты к нашему папочке, Бахус. Уж он-то всегда готов повеселиться, – вздохнула Афина.

Впрочем, лицо Марлона Брандо показалось мне вполне довольным. Было совершенно ясно, что у Афины нет серьезных возражений против дружеской пирушки. Просто не в ее правилах говорить «спасибо» тому, кто пришел к ней с открытым сердцем. Дионис знал свою сестрицу не первый день, а потому не обиделся.

– Что касается нашего отца. С тех пор как Зевс облюбовал для себя дряхлое тело какого-то русского правителя, не так давно переправившегося через Стикс, с ним стало совершенно невозможно иметь дело, – пожаловался Дионис. – Во-первых, он очень неразборчиво говорит. Впрочем, это даже к лучшему, поскольку Зевс больше не полагается на импровизацию, а зачитывает вслух заранее написанные речи. Если учесть, что тексты выступлений пишет не он, а его очередной мальчик из смертных, да еще и журналист по профессии – можете себе представить, что это за речи! И вообще, видеть Вседержителя с этими дурацкими, словно бы наклеенными, черными бровями, в каком-то жутком одеянии, с кучей блестящих значков на груди… Сразу вспоминаешь, что мы на пути в Тартар, да еще и думаешь: «скорее бы!» Видишь ли, Паллада, я не любитель напиваться с горя. Встреча за чашей вина должна быть радостной… Поговорила бы ты с ним, что ли.

– О чем? – пожала плечами Афина. – Зевс имеет такое же право развлекаться, как и все мы. И если это ужасное, как ты говоришь, тело с бровями его забавляет – что ж, остается только порадоваться, что и на его долю выпало одно из скудных земных наслаждений.

– Да уж, умеешь ты обращаться со словами! – от души рассмеялся я. – «Одно из скудных земных наслаждений» – надо же!

– Но ему действительно кажется, что это хорошая шутка, – горько улыбнулась Афина. – Ты же знаешь, Один, мы все давно утратили разум. И не вина Зевса, что его безумие действует на нервы остальным. Ты предлагал нам немного повеселиться, Бахус? Что ж, ликуй, бездельник, я не стану возражать, если сегодня это случится именно на моей амбе. Присоединишься, Игг?

– Почему бы и нет? Не так уж часто мне доводится бражничать в твоей компании. А скоро всем нам станет не до этого.

– Передать тебе не могу, как меня это радует, – твердо сказала она. – Если уж нам суждено погибнуть в Последней битве, пусть так, ничего не попишешь. Все лучше, чем сходить с ума от праздности и томительного ожидания. В общем, я даже рада, что этот твой великан Сурт уже в пути.

– Вы так и не объяснили мне, что это за «великан Сурт» такой, – напомнил Дионис. – И откуда он взялся? И почему ты, Один, выглядишь так, словно твоя жизнь уже закончилась, а Паллада сияет, как новенький щит из кузницы Вулкана?

Я не хотел говорить на эту тему. Верил, как встарь, что слова не просто предшествуют деяниям, но и являются истинной первопричиной событий. И втайне надеялся, что мое молчание станет могильным курганом тому, о ком я не стану разглагольствовать.

Как юный, безбородый, беспутный скальд, вел я себя в те дни.

– Потому что… А Хель его знает почему!

Я сидел на камне и размышлял о предстоящей встрече со Сфинксом.

Аллах говорил, что эта тварь стережет некое таинственное оружие, которое якобы является моей частной собственностью. Оставалось надеяться, что легендарная кошка не согревает своим волшебным задом вход на какую-нибудь секретную военную базу. Только бегать по пустыне с атомной бомбой под мышкой мне не хватало.

Я лениво улыбался своим дурацким мыслям и силился понять: а как, собственно, я буду ее разыскивать?

Но она пришла сама. Бесшумно подкралась сзади и положила мне на плечо мягкую, тяжелую кошачью лапу.

Я обернулся и изумленно покачал головой: фантастический облик этого существа вполне мог бы оказаться последней каплей, способной подточить бастион моего здравого смысла, если бы этот самый бастион не сдался без боя еще до нашей встречи.

Она была далеко не такая огромная, как мне почему-то казалось в те благословенные времена, когда я не назначал свидания сфинксам и вообще считал их персонажами древних мифов. Раза в полтора крупнее африканского льва. Лицо у нее было вполне человеческое – заурядное, некрасивое лицо немолодой женщины. Грузное, мускулистое кошачье тело самым нелепым образом дополнялось обыкновенным дамским бюстом, изрядно обвисшим, – честно говоря, на ее месте я бы непременно постарался прикрыть эту несказанную красоту какой-нибудь тряпочкой. Сфинкс в бюстгальтере, надо думать, дикое зрелище, но хуже, чем есть, трудно представить.

Впрочем, она не была лишена своеобразного шарма. Обаянием такого рода обладают некоторые школьные учительницы с неустроенной личной жизнью. Вроде бы совершеннейшие стервы, но что-то неописуемое прячется на дне их шальных глаз. Обменяешься с такой взглядом и вдруг с изумлением понимаешь, что дорого дал бы за одну-единственную улыбку этой издерганной тетки. Почему – неведомо.

Голос у нее тоже был вполне учительский. Хорошо поставленный голос человека, привыкшего выступать перед большой аудиторией. Интересно, откуда у Сфинкса могла взяться аудитория? Неужто ящерицам да тарантулам проповедовала?

– Ну вот ты и пришел ко мне, Владыка, – объявила она, с интересом оглядывая меня с ног до головы. – Откровенно говоря, я предполагала, что это случится гораздо раньше.

– Извините, я был занят! – фыркнул я.

Странное существо совершенно не оценило мою иронию. Оно равнодушно кивнуло и устало опустилось на песок. Я решил брать быка за рога и приступил к первому раунду переговоров.

– Мне сказали, что вы храните какое-то оружие…

– Не «какое-то», а твое собственное оружие, Владыка. Ты сам отдал мне его в начале Смутного Времени и просил посторожить, пока ты не вернешься.

– Правда? – удивился я. – А вы уверены, что это был именно я? Я, конечно, рассеянный, но не настолько же…

– Разумеется, ты все забыл, – согласилась она. – Так было предначертано. Но теперь ты пришел ко мне, чтобы все вспомнить. Я тебе помогу, Владыка.

– А если я не хочу ничего вспоминать?

– Я знаю, что не хочешь. Но иногда случается так, что желания не принимаются в расчет. Даже твои желания, Владыка.

– Почему ты называешь меня «владыкой»?

– Потому, что мы были знакомы в те времена, когда ты безраздельно владел всем, что встречалось на твоем пути. Теперь эти времена начинаются снова, Владыка. Ты не рад?

– Счастлив, как слон после трехведерной клизмы, – проворчал я, отворачиваясь от Сфинкса.

Золотой блеск ее кошачьих глаз беспокоил меня, как назойливое прикосновение шершавой руки к обожженному солнцем телу. И знаешь, что вроде бы ничего страшного не происходит, но, вопреки здравому смыслу, чувствуешь, что с тебя медленно снимают кожу.

– Ты помнишь загадку, которую загадал мне перед тем, как уйти? – спросила она.

– Как я могу помнить какую-то загадку, если не помню всего остального?

– Это была очень смешная загадка, Владыка. Даже мне тогда стало смешно, хотя в те дни меня печалила предстоящая разлука с тобой. История про юношей, склонных к мужеложству… Неужели не помнишь?

– Час от часу не легче! – От неожиданности я рассмеялся, так неудержимо, словно делал это в последний раз. – Что за история?

– Множество юношей предаются мужеложству, выстроившись в ряд, один за другим. Каждый ублажает впередистоящего, в то время как его самого ублажает стоящий позади. Вопрос заключается в том, кто из них счастлив в большей степени, нежели остальные?

Я ошеломленно уставился на диковинную тварь с лицом усталой женщины. Так вот она, знаменитая «загадка Сфинкса»!

– И эту дурацкую историю ты рассказывала всем беднягам, встречавшимся на твоем пути?

– Некоторым. Твоя загадка хороша, но скучно всякий раз талдычить одно и то же.

– Ну и как, хоть кто-то ответил на этот вопрос вопросов? – ехидно осведомился я.

– Да, один ответил. Не могу вспомнить его имя – Эдвин? Эдди? Что-то в таком роде.

Я схватился за голову.

– А ты так и не вспомнил ответ? – поинтересовалась моя собеседница. – Если ты не сможешь разгадать загадку, мне придется тебя убить. Ты сам просил меня об этом, Владыка, так что без обид!

Я посмотрел в ее равнодушные желтые глаза и с ужасом понял, что так оно и будет. Эта тварь убьет меня, не задумываясь. Какой бы идиотской шуткой ни казался мне наш бредовый диалог, но в его финале зримо маячила самая настоящая, взаправдашняя смерть. Я затылком ощущал ее возбужденное дыхание: надо думать, смерть предпочитала ту же позицию, что и герои загадки, эти самые «юноши, склонные к мужеложству».

Где-то на задворках сознания все еще копошилась смутная надежда: мне же обещали, что у меня в запасе шестьсот с лишним жизней! Но это знание не имело прикладного значения; во всяком случае, оно не избавляло меня от ужаса. Увы, я еще в детстве успел обзавестись дурной привычкой всегда готовиться к худшему.

– Так кто же из этих распутных юношей счастлив более, нежели другие? Я жду ответа, – настойчиво сказало чудовище.

В моей голове мелькнула догадка, показавшаяся мне спасительной.

– Последний! – выпалил я. – Потому что…

Я осекся, поскольку понял, что сказал чушь.

– Ты ошибся, – подтвердила Сфинкс. – Если бы ты знал толк в наслаждениях такого рода, ты бы сразу понял, что тот, кто стоит позади, испытывает гораздо меньше удовольствия, чем его товарищи. Ты так и не смог вспомнить свою собственную любимую шутку, какая досада! Ты вообще ничего не смог вспомнить и, боюсь, никогда уж не сможешь. Что они сделали с тобой, Владыка?

– Кто – «они»?

– Люди. Страшные, скучные существа, населяющие эту прекрасную землю, – неохотно сказала она, поднимаясь с земли. Сделала несколько шагов и остановилась рядом со мной. – От тебя совсем ничего не осталось, Владыка. Хорошо, что ты сам просил меня убить тебя, если так случится. По крайней мере, мне не придется терзаться угрызениями совести.

– Не мог я просить о таком, – запротестовал я, безуспешно пытаясь подняться с камня. Мне казалось, что я все еще могу убежать, но мое тело почему-то не пожелало принимать участие в этой затее.

– Прощай, Владыка. И не бойся. По большому счету ты уже давным-давно умер, так что мой поступок – пустая формальность, – нежно сказала чудовищная тварь, опуская на мои плечи мягкие, тяжелые лапы. Их тяжесть становилась невыносимой, и я вдруг вспомнил, что слово «сфинкс» на одном из древних языков означало «душитель». Эта тварь была рождена для того, чтобы душить в своих горячих объятиях всех, кто под лапу подвернется, – ну и повезло же, нечего сказать!

Мне больше не было страшно. Наверное, страх существует лишь до тех пор, пока остается надежда на спасение. Больно мне тоже не было, только жарко, невыносимо тяжело и очень противно: тело Сфинкса пахло, как тело животного, а кожа оказалась дряблой, сухой и шершавой, как дешевая оберточная бумага. Убийство, как ни крути, разновидность физической близости, и если бы мне дали возможность самому выбрать себе палача, у этой потасканной тетки-кошки не было бы ни единого шанса.

И вдруг все это безобразие внезапно закончилось, словно бы невидимая могущественная рука повернула некий хитроумный выключатель. Я с изумлением обнаружил, что стою в нескольких шагах от мифической твари. В ее смертельных объятиях все еще корчилось отлично знакомое мне тело в ярко-зеленом плаще.

Впрочем, точно такой же зеленый плащ по-прежнему укутывал мои плечи. Ладно бы плащ – плечи и прочие телесные подробности тоже были вполне настоящие. Не какие-нибудь клочки неосязаемого тумана, из которого сотканы незримые тела призраков… А вот что касается тела, гибнущего в лапах Сфинкса, я здорово сомневался в его реальности.

Впрочем, судьба этого куска бесполезного мяса была мне совершенно безразлична. Мертвая плоть, ставшая добычей нелепого существа, которое когда-то было моим спутником, чем-то вроде верного слуги, разумной говорящей собаки, не имела ко мне никакого отношения. В тот миг я очень хорошо знал, кто я такой, каким образом устроен и зачем живу на этой прекрасной земле. Хитроумная головоломка бытия вдруг сама собой сложилась в моих неумелых руках, и мне оставалось лишь удивляться: как можно было прожить столько лет, не ведая, что творю? Никогда прежде и, увы, никогда впоследствии мне не удавалось привести мудреные формулы собственной судьбы к столь ясному и четкому общему знаменателю; впрочем, распорядиться этой находкой мне так толком и не довелось: такие сокровища невозможно хранить на поверхности сознания. Они стремительно опускаются на самое дно, погружаются в темный ил бессловесного, пассивного знания – поди отыщи их потом! Только и радости вспоминать, что вот ведь, держал в руках сокровище, и сияние его хоть на краткий миг, да отразилось в зрачках…

Впрочем, и этого оказалось более чем достаточно.

– Брось это тело, – велел я Сфинксу. – Дай ему спокойно исчезнуть. Только мертвых двойников мне не хватало!

Золотые глаза изумленно уставились на меня.

– Ты жив, Владыка?

– Разумеется, жив. Может быть, во Вселенной найдется пара-тройка существ, у которых есть шанс положить конец безобразию, именуемому моей жизнью, но ты не из их числа, радость моя.

– «Радость моя»? Ты называл меня так раньше. Ты все вспомнил, да? – залепетала она, послушно убирая лапы с горла моей мертвой копии.

Неподвижное тело растаяло, как сосулька на жаровне. Впрочем, от него не осталось даже нескольких капель воды. Вообще ничего.

– Не вспомнил. Память тут, пожалуй, ни при чем. Просто раньше я знал о себе одни вещи, а теперь – совсем другие. Не думаю, что какая-то из версий более правдива, чем другая. На мой вкус, обе – то еще наваждение. Но нынешнее сулит куда больше увлекательных возможностей. Кстати, если я что-то и вспомнил, так это ответ на твою дурацкую загадку. Когда-то я действительно носился с этой глупой шуткой, даже тебе пришлось ее выслушать. Полагается ответить, что особенно повезло тому, кто стоит вторым в этом ряду, поскольку помимо всего прочего он может возложить свои руки на чресла того, кто стоит впереди. В ту пору я действительно считал, будто это очень смешно – надо же!

– Ты все вспомнил! – некрасивое лицо Сфинкса расплылось в блаженной улыбке. Она смотрела на меня с такой нежностью, словно я только что пообещал на ней жениться.

Я, к слову сказать, давно заметил, что положительные эмоции далеко не всегда делают людей привлекательнее. Некоторым лицам счастливые улыбки вообще противопоказаны. В том числе и моей подружке, увы…

– Было бы что вспоминать, – вздохнул я, усаживаясь на тот самый камень, где мне только что пришлось умереть.

Чувствовал я себя, надо сказать, более чем странно. Так хорошо мне еще никогда в жизни не было. И при этом у меня не хватало сил, чтобы справиться с собственным не в меру замечательным самочувствием. Возможно, мне просто недоставало соответствующего опыта, как человеку, который всю жизнь довольствовался какой-нибудь ржавой развалюхой и вдруг на старости лет пересел за руль лимузина.

Но я призвал себя к порядку и с горем пополам справился.

– Ну и где же мое волшебное оружие? – спросил я.

– Теперь твоя очередь загадывать мне загадки, Владыка. Если я смогу найти ответ, твое оружие останется у меня. А если не смогу, с радостью отдам тебе все, что у меня есть. Таковы правила игры.

– Ладно, будут тебе загадки. Вот первая: висит на стене зеленое и пищит. Что скажешь?

Сфинкс озадаченно уставилась на меня прекрасными золотистыми глазами. Я самодовольно ухмыльнулся, поскольку был совершенно уверен, что никакая мудрость веков не поможет ей справиться с абстрактными шутками моего школьного детства. Загадку такого рода вообще невозможно разгадать, если не знать ответ заранее.

– А ты не мог бы повторить свой вопрос? – попросила она. – Может быть, я не так тебя поняла…

– Да пожалуйста: висит на стене зеленое и пищит. Ну как, радость моя, догадалась, что это?

– Я не знаю, – печально призналась Сфинкс.

– Селедка! – торжествующе выпалил я.

– То есть рыба? А почему эта рыба висит на стене? – изумилась она.

– Потому, что я ее повесил.

– Но почему она зеленая?

– Потому, что я ее покрасил! – Я даже зажмурился от удовольствия.

– И почему же она пищит? – На лице Сфинкса была написана неподдельная мука.

– Чтобы не догадались! – объявил я, в полном соответствии с каноническим текстом.

– Ты стал мудрее, Владыка! – уважительно заметила Сфинкс. – Прежде ты никогда не загадывал мне таких трудных загадок.

Я самодовольно рассмеялся и спросил:

– Ну и где мой кубок чемпиона?

– У меня нет твоего кубка. Ты мне его не оставлял, – встревожилась она.

– Посуда мне без надобности. Я имел в виду свое оружие. Ты же обещала, что отдашь его, если не сможешь ответить на мой вопрос.

– Возьми, Владыка.

Грациозным движением кошачьей лапы она извлекла из небытия изящный образец холодного оружия.

– Что за сабля такая? – спросил я, уважительно прикасаясь к рукояти.

– Это же твой ятаган. Когда-то ты сам дал ему имя «Тысяча молний», неужели не помнишь? – огорчилась Сфинкс.

Я нетерпеливо отмахнулся. Меньше всего на свете мне сейчас хотелось обсуждать с нею скверное поведение моей памяти, то сбивающей меня с ног очередной лавиной ярких фрагментов какой-то совсем иной жизни, то заботливо укрывающей эти феерические сцены теплым одеялом забвения.

– Лучше просто расскажи, как с ним обращаться. Так положено, – строго сказал я.

Когда имеешь дело с такими въедливыми тетками, идиотская формулировка: «так положено», – обычно работает эффективнее самого заковыристого заклинания. И точно, Сфинкс деловито кивнула и принялась меня инструктировать.

– Если ты извлечешь свой ятаган из ножен и взмахнешь им над головой, призывая смерть, из него вылетят маленькие смертоносные лезвия, подобные огненным искрам, столь же прекрасные, сколь беспощадные. Они сами найдут твоих врагов в любой толпе, поразят их и вернутся обратно.

– Так что, мне и делать ничего не придется, только вынуть его из ножен? – уточнил я.

Это было как нельзя более кстати: фехтовальщик из меня тот еще. Мягко говоря, не мушкетер короля. Даже, увы, не гвардеец кардинала.

– Вынуть из ножен и еще – взмахнуть над головой, призывая смерть, – педантично уточнила моя наставница.

– Отлично, – кивнул я. – Это все, или у тебя еще что-то имеется?

– Все-таки память по-прежнему подводит тебя, Владыка. Разумеется, это далеко не все. Неужели ты думаешь, будто обходился одним ятаганом?

– А почему нет? Вообще-то я аскет каких еще поискать. Хочешь еще загадку?

Сфинкс энергично закивала.

– Ладно, – ухмыльнулся я, – сделаем! Стоит в огороде черный, на трех ногах. Что это?

– Трехногий нубиец? – нерешительно предположила Сфинкс. – Я слышала, что в древности эта пустынная земля порождала еще и не таких чудовищ…

– Обойдешься! – фыркнул я. – Это рояль.

– Но почему он стоит в огороде? – Сфинкс морщила высокий лоб, мучительно пытаясь постичь логику этой идиотской загадки – логику, которой отродясь не было.

– Потому что это мой рояль. Куда хочу, туда и ставлю!

– За время нашей разлуки ты стал совершенно непредсказуемым, Владыка, – отметила она. – Возьми свое сокровище, ты опять выиграл.

К моим ногам лег щит из неизвестного мне светлого металла. К нему был накрепко привязан длинный кожаный шнур. Второй конец шнура деловито елозил по песку. Можно было подумать, что этот шнур – щупальце живого существа, которое пытается освоиться в незнакомой обстановке. Я поднял щит и недовольно поморщился.

– Тяжелый какой.

– Его вес не имеет значения, Владыка. Это же летающий щит Змея. Привяжи свободный конец шнура к своему поясу, и щит сам последует за тобой. Он будет всегда следить за тобой и прикрывать тебя от вражеских стрел и копий – и в пути, и в бою, и ночью, когда ты решишь отдохнуть.

– Полезная вещь, – одобрительно заметил я, привязывая свободный конец шнура к поясу своих джинсов – подумать только, я все еще был в джинсах! А что, нормальный походный костюм будущего предводителя «воинства тьмы».

Щит тут же зашевелился; мне показалось, что он озабоченно огляделся по сторонам. Наконец волшебный предмет воспарил, как и было предписано.

– Да, ничего себе воздушный шарик, – невольно рассмеялся я. – А он шустрый? Я имею в виду: если мне попадется какой-нибудь особо умелый враг… Судя по всему, я стал вполне бессмертным, но лишние шрамы на роже все равно ни к чему. Мне еще жить потом с этой самой рожей.

– Проворство этого щита было воспето в легендах, – заметила Сфинкс.

– Правда? – удивился я. – Что-то не помню никаких легенд об этой игрушке, а ведь столько книжек прочитал. Ну что, хочешь еще загадку? Или ты уже пас?

– Пожалуй, мне лучше воздержаться от состязания с тобой, Владыка, – решила она. – Твои странные вопросы лишают меня душевного равновесия. Правда, у меня хранится еще одно твое сокровище. Думаю, оно тебе пригодится, поэтому я отдам его просто так, без загадок.

– Вот и умничка, – усмехнулся я. – Сразу бы так.

– Я просто старалась соблюсти ритуал. Но ты и раньше не слишком почитал ритуалы, Владыка.

– Надо думать. Ну, что там еще за сокровище?

– Оглянись, Владыка. Он уже пришел.

Я обернулся и увидел, что позади меня стоит белоснежный дромадер. Его морда, от природы унылая и надменная, как все верблюжьи морды, очень старалась соответствовать лучезарному настроению своего обладателя. Похоже, этот огромный нелепый симпатяга был по-настоящему рад нашей встрече.

– Раньше ты любил ездить на нем, Владыка, – на всякий случай напомнила Сфинкс. – Но если ты захочешь, он может стать чем-то другим: конем или птицей, или…

– А автомобилем?

– Всем, чем захочешь, – заверила она.

– Ладно, пусть пока остается верблюдом, – решил я. – Грех такого симпатягу сразу во что-то превращать. Надеюсь, что моего могущества хватит, чтобы усидеть на столь диковинном сооружении.

Огромная голова опустилась на мое плечо: надо понимать, дромадер обрадовался возможности сохранить свою изначальную форму.

– Надо бы придумать тебе имя, – приветливо сказал я зверюге. – В прежние времена ты отлично без него обходился, но все меняется, дружок. Думаю, Синдбад будет в самый раз. Во-первых, ты тоже путешественник и тебе предстоит великое множество приключений. А во-вторых, должен же быть в моей жизни хоть какой-то восточный колорит, если уж я работаю на Аллаха… Только твой тезка из сказки был мореходом, а ты у нас – Синдбад-пешеход. Что ж, давай попробую на тебя забраться.

Верблюд послушно улегся на песок, подождал, пока я устроюсь на его спине, а потом осторожно поднялся на ноги.

– Лучше, чем я думал, – удивленно сказал я. – Гораздо лучше. Ну что, дружок, пора немного прогуляться? Надеюсь, в отличие от меня ты знаешь, в какую сторону нам нужно.

– Твоя судьба ждет тебя на севере, Владыка, – подсказала Сфинкс. – Удивительно, сколько я тебя знаю, тебе всегда надо ехать куда-то на север.

– Это потому, что мы с тобой все время встречаемся на таком крайнем юге, что южнее уже некуда, – усмехнулся я.

– Может быть, ты не знаешь, Владыка, но с некоторых пор земля, по которой мы ходим, имеет форму шара, – доверительно сообщила Сфинкс. – Поэтому из любого места можно пойти на юг – кроме разве что Южного полюса, но там мы с тобой никогда не встречались.

– А ты уверена насчет шара? – Я изо всех сил старался сохранять серьезность.

– Совершенно уверена. И мне это не очень нравится. Вот в те времена, когда земля была плоской и покоилась на спинах слонов, все было иначе. По крайней мере, слонам можно было доверять, а иногда я даже отправлялась на край мира, чтобы побеседовать с этими мудрыми существами. А теперь мы вынуждены скитаться по поверхности шара, который пребывает в пустоте. Это пугает меня, Владыка!

Я только головой покачал. Оказывается, моя старинная приятельница была лично знакома со слонами, на чьих спинах когда-то покоился мир.

– У тебя есть какие-то приказания для меня, Владыка? – тоном отлично вышколенной секретарши спросила Сфинкс.

– Да нет, пожалуй, – я пожал плечами. – Считай, что твой контракт закончен, радость моя! Твоя голова кружится от сладкого запаха грядущей свободы?

– Нет, – ответила она. – В моей жизни и без того хватало свободы. И еще одиночества. Ты не предложил мне ничего нового.

– А я и не собирался предлагать тебе ничего нового. Одиночество – наша общая участь, зато свобода – приз, который получают немногие счастливчики. Прощай, дружок. Да, и не нужно больше загадывать одиноким скитальцам эту дурацкую загадку про юношей, склонных к мужеложству. Лучше попробуй мои новые загадки. По крайней мере, они действительно смешные. А если тебе попадется кто-то из моих школьных приятелей – в чем я, честно говоря, здорово сомневаюсь! – у него будет шанс уйти живым из твоих нежных лапок.

– Не думаю, что мне еще когда-нибудь доведется встретить путника и загадать ему хоть одну загадку, – возразила она. – В этой пустыне и раньше было не слишком-то людно, а уж теперь… Скоро ведь людей не останется вовсе. Для того ты и вернулся, я правильно понимаю?

– Поживем – увидим, – неопределенно хмыкнул я. – Прощай, киска!

– Постой, Владыка, – попросила она. – Ты должен знать еще вот что: мне было приятно убить тебя. Мое счастье было коротким, всего несколько секунд, но это лучше, чем ничего.

– Правда? – удивился я. – Неужели я был такой законченной сволочью?

– Нет, что ты, – вздохнула Сфинкс. – Но у меня были особые причины возненавидеть тебя. Когда-то ты заставил меня возникнуть из небытия, твое необузданное воображение придало мне этот уродливый облик, ты пожелал, чтобы в моем зверином теле поселились сердце настоящей женщины и ясный разум мудреца, – просто потому, что тебя это забавляло. А потом тебе все надоело, ты исчез, а мне пришлось несколько тысяч лет скитаться по этой пустыне, изредка развлекаясь беседой с заплутавшими путниками. Я тосковала по тебе, а теперь ты пришел и опять уходишь. Ничего не изменилось. Зачем все это?

– Чтобы было, – я пожал плечами. – В ту пору, о которой ты говоришь, мне действительно казалось, что этот прекрасный мир станет еще забавнее, если тут появится существо вроде тебя. Насколько я припоминаю, я много чего тогда натворил, и твое рождение, мягко говоря, не самая большая трагедия. Впрочем, если тебе так уж не нравится твое существование, можешь исчезнуть, я не против.

Несколько секунд я с равнодушным недоумением созерцал следы огромных львиных лап на сияющем песке. Сфинкса больше не было. Она исчезла мгновенно, я даже договорить не успел.

– Что ж, – вздохнул я, машинально поглаживая белую шерсть Синдбада-пешехода, – будем считать, что под этим великолепным небом никогда не бродили Сфинксы. Выдумки это. И, судя по всему, именно мои дурацкие выдумки.

Верблюд повернул ко мне свою потешную морду. У него были удивительно умные глаза, такие же золотистые, как у Сфинкса. Под его снисходительным взглядом я почувствовал себя напроказившим школьником.

А потом дромадер медленно зашагал по волнистой поверхности пустыни. Солнце стояло в зените, так что определить направление было совершенно невозможно. Но я мог поклясться, что умница Синдбад отправился именно на север – куда же еще?

Иногда моя судьба на время забывает о своей природной стервозности и делает мне удивительные подарки. Первые несколько дней путешествия по пустыне оказались как раз таким подарком – головокружительно, по-купечески щедрым.

Мои дни были полны сладкого одиночества, не замутненного ни воспоминаниями о прошлом, ни беспокойством о будущем, ни чьим-то утомительным обществом, ни даже физическими ощущениями. Палящие лучи полуденного солнца, обжигающий холод ночей, вынужденная неподвижность и ритмичное раскачивание верблюжьей спины не причиняли мне ни малейшего неудобства.