Текст книги "Гнезда Химер. Хроники Хугайды"

– Куда это вы пришли, «преодолев темноту бесконечности»? – равнодушно спросил я, опасливо принюхиваясь к содержимому посудины. Я старался найти в нежном аромате прозрачной бледно-сиреневой жидкости хоть что-то отталкивающее, но он был выше всяких похвал. Наверное, так могли бы пахнуть гиацинты, если бы они были съедобными.

– Как это – куда? Сюда и пришли. – Таонкрахт залпом осушил свою посудину и ткнул пальцем в направлении пола, для пущей наглядности. – В Альган мы пришли, Маггот!

– Так вы не уроженцы этих мест? А откуда вы сюда пришли? – поинтересовался я, пробуя хваленое сибельтуунгское вино. Оно оказалось столь восхитительным, что я чуть было не подавился – от удивления.

– Оттуда! – Одна из голов чудовищного Ромрахта вмешалась в нашу беседу, его рука с пафосом указала на потолок.

– Заткнись! – другая голова тут же зашипела на своего братца. – Сам не знаешь, о чем болтаешь, балбес!

– Мы пришли из другого Мира, – драматическим шепотом сообщил Таонкрахт. – Думаю, для таких, как ты, это сущий пустяк. Но ведомо ли тебе, чтобы дети человеческие могли преодолеть тьму, что разделяет Миры? Думаю, я был первым! – гордо добавил он.

Я совершенно ошалел от его признания. Ничего себе ребята развлекаются! А я-то еще удивлялся, что у этого дяди хватило могущества похитить мое драгоценное тело оттуда, где ему было чертовски хорошо, и неаккуратно поместить его в свой камин.

– Я был великим чародеем! – объявил Таонкрахт, шумно осушив свой кубок. – Возможно, величайшим из всех! Это не нравилось святошам, которые называли себя моими собратьями по вере и завидовали моему сану. И однажды они ополчились против меня. Они хотели сжечь мои книги, мои снадобья, да и меня самого заодно. Но они не знали самого главного: в одной из древних рукописей я нашел заклинание, открывающее кратчайший путь в иные земли. Мне пришлось твердить его три дня кряду, не двигаясь с места и не умолкая ни на мгновение, но в конце концов мне удалось открыть Дверь во Тьму! Оказалось, что уйти туда, где нет этих невежественных скотов, проще, чем их убить: слишком уж много их было. И я ушел. Тогда я еще не знал, куда иду. Вполне могло случиться, что Дверь ведет прямехонько в преисподнюю. Но мне повезло, она вела в Землю Обетованную! Потом я еще несколько раз открывал Дверь для своих товарищей, а после здесь стали появляться незнакомцы, родившиеся на свет через много лет после моего ухода. Видишь ли, пергамент с заклинаниями остался на земле и прошел через великое множество рук. Думаю, в конце концов его все-таки уничтожили, по крайней мере здесь уже давно никто не появлялся… А поначалу чужаки приходили один за другим, чуть ли не каждый год. Некоторым удавалось совершить чудо самостоятельно, но чаще всего я был вынужден приходить им на помощь. Вот Гальту и Бэтэнбальду, например, не повезло: они заблудились во тьме, бестолковые, а когда я нашел их там, мне удалось увлечь к свету только одно тело. С тех пор они так и живут…

– Да уж, ты мог бы постараться получше, Конм! – буркнула одна из голов.

– Не гневи провидение, Бэтэнбальд! Если бы не Конм, нас бы уже давно не было среди живых, – вмешалась вторая голова.

Я залпом допил сибельтуунгское вино и потянулся за новой порцией: мне чертовски понравилось тепло, разлившееся по телу, и веселое спокойствие, которое оно принесло.

«Дурак, это пройдет не позже, чем к завтрашнему утру, и тебе станет еще хуже!» – честно предупредил маленький мудрец, обитающий в одном из закоулков моей души. «Без тебя знаю. Плевать! До завтра еще дожить надо», – хором огрызнулись все прочие составляющие моей замысловатой личности. Я подумал, что это ужасно похоже на непрерывную свару голов Гальта-Бэтэнбальда и улыбнулся. Улыбка получилась не вымученная, а совершенно искренняя, к моему величайшему изумлению.

– Вот так-то, Маггот! – подытожил Таонкрахт. – Я искал способ скрыться от инквизиции, а нашел нечто гораздо большее: эту чудесную землю…

На сей раз я действительно подавился и позорно закашлялся, выплевывая крошки какой-то неопознанной вкуснятины растительного происхождения, которую только что утянул в рот.

– От кого ты хотел скрыться? Повтори!

– От инквизиции, – послушно повторил Таонкрахт. – А чему ты удивляешься? Так называли себя святоши, которым были ненавистны обладатели чудесных знаний.

– Да, я так и понял.

У меня голова кругом шла – не то от сибельтуунгского сиреневого, не то от удивительных открытий. Оказывается, Таонкрахт был моим, с позволения сказать, «земляком», мы с ним издали свой первый крик под одним небом, кто бы мог подумать! Правда, по моим расчетам, он должен был родиться лет на семьсот раньше меня.

Во мне вяло зашевелилось любопытство. Захотелось расспросить Таонкрахта поподробнее, но мысли путались, и я никак не мог сформулировать хороший вопрос, так что вместо этого я снова приложился к своей посудине. Таонкрахт расторопно подлил мне еще немного, а потом предложил:

– Попробуй халндойнское оранжевое, Маггот. Думаю, тебе понравится.

– Понравится, наверное, – согласился я. – Давай свое оранжевое.

Некоторое время я сосредоточенно накачивался вином: мне очень понравился веселенький сумбур в голове, и я искренне надеялся, что после нескольких новых порций он сменится полным анабиозом. Ха, я был готов заплатить любую цену за восхитительную возможность какое-то время вообще ничего не соображать.

* * *

– Ой, а чего вы тут сидите? – жизнерадостно спросил звонкий женский голос.

В зал вошла крупная высокая женщина с роскошной рыжей шевелюрой. Ее толстощекое лицо показалось мне образцом добродушия и жизнерадостности. Умом, впрочем, эта милая дама явно не отличалась: ее маленький ротик был приоткрыт, как у аквариумной рыбки, а круглые глаза казались блестящими голубыми бусинами.

– Пьете вино? – приветливо спросила она. – Вот и молодцы! Но ведь вино нужно пить вечером. А днем нужно обедать. Разве уже вечер?

– Вечер, вечер, – хмуро кивнул Таонкрахт. – Можно сказать, уже ночь, так что ступай спать, дорогая.

– Ой, правда что ли, ночь? А почему еще светло? – простодушно удивилась она.

– Потому что вот такая хреновая ночь, – встрял я.

– Вот как! – искренне огорчилась женщина. – Ой, тогда я лучше и вправду пойду спать…

– Вот и ступай, – нетерпеливо сказал Таонкрахт.

– А это и есть твой демон? – с опасливым любопытством спросила она, указывая на меня.

– Ага, – ухмыльнулся я. – Я самый, кто же еще.

– А на вид совсем мальчик, как какой-нибудь юный шархи! – умилилась рыжая. – Ой, Конм, а давай его женим! У Наоргалей как раз дочка подросла, а не понравится она, другую найдем… Глядишь, поживет, как человек, и остепенится. А то такой славный мальчик, и почему-то демон!

Я расхохотался, уронив голову на руки. «Такой славный мальчик, и почему-то демон», – да уж, лучше и не скажешь!

– Не гневайся на мою жену, Маггот, – попросил Таонкрахт. – Она дура дурой, но добрая женщина.

– Да я и не гневаюсь.

– Ступай спать, Росрогниа, пока беду не накликала, – велел жене Таонкрахт.

– Да иду уже, иду.

Напоследок она отобрала у супруга посудину с вином, одним глотком выдула ее содержимое, небрежно зашвырнула опустевший сосуд в дальний угол зала, громко заржала – такой хриплый раскатистый хохот удается не всякому пьяному боцману! – и неторопливо пошла к выходу, плавно покачивая бедрами.

– Росрогниа – улльская княжна, – пояснил мне Таонкрахт, – во всяком случае, ее дед был улльским военачальником или что-то в этом роде… У них там свои обычаи.

Гальт и Бэтэнбальд дружно захохотали, словно услышали хорошую шутку. Впрочем, вполне возможно, так оно и было: я-то не знал, какие там обычаи у земляков этой рыжеволосой толстушки.

Смех смехом, а я последовательно осуществлял свой генеральный план: напивался. Кажется, еще ни одно дело в своей жизни я не доводил до конца с такой яростной одержимостью. В какой-то момент я обнаружил, что уже поглощаю розовую жидкость с резким запахом парфюма, ту самую, с которой начал сегодня свое утро мой приятель Таонкрахт.

– Это вино хоть и местное, с болотных виноградников, но тоже ничего, – прокомментировал гостеприимный хозяин.

– Только башка после него с утра трещит, как после удара моргенштерном, – неожиданно посетовал двухголовый.

Его жалоба вызвала у меня приступ гомерического хохота, и я долго уточнял, с трудом поворачивая непослушный язык: «А какая именно башка, правая или левая?» Гальт-Бэтэнбальд, по счастию, не обиделся. Впрочем, думаю, он просто не разобрал, что я там бормочу.

Потом творилось нечто невообразимое. Я уже почти не осознавал происходящее, только некоторые фрагменты реальности почему-то привлекали мое внимание. Помню, что Таонкрахт с мрачной одержимостью отплясывал какой-то немыслимый танец, размахивая невесть откуда взявшейся метлой. Пляска сопровождалась громом доспехов и заунывной песней, мотив которой казался мне смутно знакомым. Но исполнитель так отчаянно фальшивил, что определить наверняка было совершенно невозможно. Время от времени Таонкрахт притоптывал ногой, стучал по полу древком метлы и громко восклицал: «Йох! Унлах!» – что можно приблизительно перевести как «Так точно! Аминь!» или «Хорошо! Да будет так!» Впрочем, перевод мне тогда не требовался, а само звучание этих слов здорово поднимало настроение.

Гальт и Бэтэнбальд хрипло переругивались: один из них очень хотел сплясать со своим другом Конмом, а второй бурчал, что его и без пляски ноги не держат. Поскольку тело у них было одно на двоих, разрешить конфликт не представлялось возможным.

Что касается меня, я закончил этот замечательный вечер, рыдая на плече у своего «лучшего друга» Таонкрахта. Я горячо убеждал Великого Рандана, что ему попался самый задрипанный демон во Вселенной, и умолял его отпустить меня домой. За эту небольшую услугу я клятвенно обещал прислать к нему целую бригаду профессионалов, которые в два счета снабдят его бессмертием и могуществом по сходной цене. Смертельно пьяный Таонкрахт в свою очередь заверял меня, что я – самый крутой демон всех времен и народов. А если даже и не самый, то он уже согласен как-нибудь обойтись без могущества и даже без бессмертия, лишь бы я остался жить в его замке. Ему, оказывается, было чертовски одиноко все эти годы, а моя компания – именно то, что ему требуется.

– А как же Гальт и Бэтэнбальд? – печально вопрошал я.

– Они болваны, – не менее печально отвечал Таонкрахт.

– Я тоже болван, – признавался я, на что мой друг великодушно говорил: «Это ничего».

Потом мы почему-то вспомнили инквизицию и начали строить планы страшной мести.

– Мы им еще покажем, этим козлам! – с энтузиазмом обещал я Таонкрахту. – Это надо же додуматься – колдунов жечь! Их… то есть нас… то есть вас – и так мало!

Из коридора доносился нестройный хор местных смердов. Ребята проявляли солидарность с господином: если уж он нажрался в дым, значит, им сам бог велел следовать по его стопам.

В конце концов я отключился прямо в кресле, положив голову на стол. Последнее, что я слышал, был фантастический храп двухголового: Гальт и Бэтэнбальд воистину виртуозно чередовали вдохи и выдохи.

* * *

Утро все-таки наступило, к моему величайшему сожалению.

Я с самого начала знал, что за все придется расплачиваться, но не подозревал, что цена будет настолько высока. У меня болело все, начиная от головы и заканчивая мизинцем левой ноги, на которую, очевидно, кто-то наступил. О душе и желудке я уже не говорю: этим составляющим моего организма пришлось особенно туго.

Единственное, на что меня хватило, – потребовать, чтобы меня отнесли в постель. На самом-то деле мне хотелось только одного: повеситься, но я прекрасно понимал, что это слишком сложная и утомительная процедура.

По счастию, слуги Таонкрахта больше меня не боялись. Решили, очевидно, что похмельный демон не может быть по-настоящему опасен. Несколько дюжих ребят подхватили меня на руки и быстренько доставили в спальню.

К моему несказанному ужасу, Таонкрахт поплелся следом за мной. Кажется, он решил, что теперь мы с ним – такие великие друзья, что разлучаться нам не следует ни на секунду! Он еще и бубнил что-то душеспасительное: дескать, у него есть хорошее средство от такой беды, как похмелье. Впрочем, я все-таки снова уснул, несмотря ни на что.

Разбудил меня все тот же злодей Таонкрахт. Он совал мне под нос миску, наполненную черной вязкой дрянью, похожей не то на смолу, не то на расплавленный асфальт.

– Выпей, – настойчиво говорил этот гад. – Выпей, Маггот, и все будет хорошо.

– Не будет, – буркнул я, – потому что я не стану это пить!

– Как знаешь, – вздохнул он, – тогда я выпью это сам.

– На здоровье! – промычал я, натягивая на голову одеяло. – Чтоб тебя разорвало!

Перед тем как отрубиться, я услышал громкое бульканье, за ним последовало удовлетворенное кряхтение. Судя по всему, черная дрянь начала действовать, но я предпочел ухватиться за уникальную возможность навсегда покинуть мир живых. Впрочем, оказалось, что не так это просто.

Мое следующее пробуждение было столь же безрадостным, как все предыдущие. В моем изголовье по-прежнему сидел Таонкрахт, и это было ужасно: его рожа надоела мне пуще головной боли. Мне даже казалось, что сие зрелище является одной из основных причин моего скверного самочувствия.

– Ты в порядке, Маггот? – озабоченно спросил он. – Вот уж не думал, что тебе может быть плохо, как обыкновенному человеку.

– Сам виноват! – буркнул я. – Колдовал как попало, всучил мне это дурацкое человеческое тело. Хорошо хоть не двухголовое, как своему приятелю, как их там, не помню… В следующий раз будь осторожнее с ворожбой.

По мере того как я говорил, я сам начал верить в обоснованность своих претензий. «Я был таким хорошим демоном, а этот болван заключил меня в хилую телесную оболочку! – совершенно искренне думал я. – Ну, попадешься ты мне в лучшие времена, колдун-недоучка!»

– Ты гневаешься? – Таонкрахт изо всех сил старался сохранять спокойствие, но у него не слишком убедительно получалось.

– Гневаюсь, – честно сказал я. – А ты как думал? Прежде у меня никогда не болела голова.

Тут я немного приврал, но не слишком: ТАК она у меня действительно никогда не болела!

– Я могу чем-нибудь помочь? – спросил Таонкрахт. – Может быть, ты все-таки попробуешь мое средство?

– Все, больше никаких экспериментов с неизвестными химическими соединениями! Хватит! – решительно отказался я. – Скажи своим придуркам, пусть принесут мне воды. И мне нужно остаться в одиночестве. Позарез нужно! Иначе я просто сдохну, и никто никогда не купит у тебя триста идиотских душ по сходной цене.

Мое пожелание имело неожиданные последствия. Я-то просто хотел послать своего радушного хозяина куда подальше. Но он решил, что мне нужно нечто большее.

– Хочешь сказать, тебе необходимо оказаться в месте, где вообще никого нет? – заинтересовался Таонкрахт. – Но зачем?

В моей раскалывающейся голове огненными буквами вспыхнула мысль: «Это твой шанс, парень!» Я сам не понимал, какой такой «шанс» имеется в виду. Я вообще ничего не понимал, но обеими руками вцепился в эту идею. От нее исходил сладкий запах свободы.

Только сейчас до меня дошло, что я с самого начала мог бы просто сбежать от этого горе-чернокнижника, борца с инквизицией и прочими религиозными суевериями, Великого Рандана, будь он неладен. Все равно он не собирался отправлять меня домой. «Сбегу! – восхищенно подумал я. – Точно сбегу! Никаких Таонкрахтов и их двухголовых приятелей, никаких воплей во дворе по утрам, и вообще – никого!» Это казалось мне царской роскошью.

И я распахнул свой болтливый рот. Меньше всего на свете меня беспокоил тот факт, что через пару дней Таонкрахт поймает меня на вранье. Все равно рано или поздно он поймет, что с самого начала ошибался на мой счет, так что лучше всего просто сбежать куда глаза глядят.

– Я должен попытаться исправить твою ошибку, – сказал я. – Есть способ вернуть мне мое настоящее огненное тело и мое могущество. Но я не могу ничего делать в твоем доме. Здесь полно людей, начиная с тебя и заканчивая этим красавчиком, твоим скотником, а чудеса неохотно происходят в людных местах… Кстати о красавчиках, почему мне никто не несет воду? Я пить хочу.

– Сейчас, сейчас. – Таонкрахт поспешно распахнул дверь в коридор и что-то заорал своим невменяемым вассалам.

Вопли возымели действие: он вернулся со здоровенным кувшином, наполненным водой. Я сделал глоток и чуть от счастья не умер.

– Я знаю, что нужно делать, – вдруг сказал Таонкрахт. – Есть одно хорошее место. Гробница моих предков.

– Так, так, так, – оживился я, – гробница предков, говоришь? А откуда у тебя взялись предки, друг мой? Ты же вчера сам говорил…

– Я говорил тебе правду. Разумеется, мои предки похоронены в другой земле, – невозмутимо согласился он. – В той земле, о которой я никогда не стану печалиться… Но мне пришлось построить здесь фамильную гробницу. Считается, что у всех людей есть родители. Не объяснять же местной черни, откуда я тут взялся.

– Разумно, – невольно улыбнулся я. А потом вспомнил еще кое-что, углядел неувязку, которая ускользнула вчера от моих пьяных глаз. Кажется, я действительно возвращался к жизни.

– Между прочим, я хорошо знаю тот Мир, о котором ты вчера рассказывал, – сказал я Таонкрахту. – У тамошних обитателей просто какая-то мания продавать свои души за сущие пустяки!

– Да, это правда, – согласился Таонкрахт. И задумчиво добавил: – Полагаю, для них это единственный способ убедиться в существовании души, в котором они по скудоумию и невежеству своему сомневаются. А если душу кто-то покупает, значит, она все-таки есть.

Я озадаченно покачал головой: вот уж не думал, что он такой мудрый! Но сейчас меня интересовали другие вещи.

– Я все хотел спросить, а почему у вас такие странные имена? Ты – Конм Таонкрахт, а твоего двухголового друга зовут… Черт, как же его зовут?!

– Гальт и Бэтэнбальд Ромрахт, – подсказал он.

– Ага. Но в том Мире, о котором ты мне вчера рассказывал, людей так не называют.

– Разумеется, не называют, – согласился он. – Как-то иначе, а вот как – не помню. Я забыл свое имя, пока блуждал во тьме. И не только я, все забыли… Урги дали нам новые имена, когда мы поселились на этой земле. Во всяком случае, Сох, которые заявились, чтобы назвать наши новые имена, утверждали, что это подарок от самих Ургов. Не знаю, может, врали… Да какая разница, как называться?

Я кивнул, допил воду, попробовал подняться и снова рухнул на кровать.

– Наверное, демоны не могут подолгу жить в человеческих телах, – испуганно предположил Таонкрахт. – Что-то ты совсем плохо выглядишь, Маггот!

– Вот именно! – подтвердил я. – А где он, этот твой склеп? Далеко отсюда?

– Нет, что ты. Неподалеку от замка. Но там никто не ходит: эти дурни всего на свете боятся, – утешил меня он. – К тому же считается, что в склепе живут призраки. Я сам пустил такой слух, а они всему верят.

«Плохо, что этот чертов склеп близко, – подумал я. – Не очень-то и сбежишь! Хотя… Почему бы и нет? Даже если там стоит какая-то дурацкая стража… Плевать, я на них немного порычу, а еще лучше – скажу, что я и есть призрак. Небось поверят. И вообще, сначала надо попробовать».

* * *

На ноги я поднялся только к вечеру. Все-таки пойло, которое я умудрился поглотить накануне, оказалось слишком уж термоядерным, да и количество измерялось совершенно фантастическими цифрами.

Таонкрахт не отходил от меня ни на шаг. Его назойливое присутствие достало меня до такой степени, что я с трудом удерживался от желания запустить ему в голову чем-нибудь тяжелым: все-таки мой инстинкт самосохранения – это нечто! Мой приятель порядком нервничал: с одной стороны, не решался меня торопить, с другой – вбил себе в голову, что я должен немедленно отправиться в склеп. Его очень впечатлило предположение, что демоны не живут подолгу в человеческих телах. Все-таки со мной были связаны очень большие надежды.

Когда я понял, что готов отправляться – хоть в склеп, хоть на край света, последнее из солнышек уже скрылось за горизонтом, расчертив стремительно темнеющее небо яркими белоснежными полосами.

– Пошли, – скомандовал я.

Воздух был головокружительно сладок, в небе светили целых две луны, а когда мы вышли за ворота, где-то вдалеке истошно заорало существо, которое вполне могло оказаться птицей. Я решил, что это добрый знак – просто потому, что мне позарез был нужен хоть какой-то добрый знак.

– Как скоро ты сможешь вернуться? – спросил Таонкрахт, останавливаясь у небольшого приземистого сооружения, которое, судя по всему, и было его хваленым фамильным склепом. – Утром?

– Не знаю, – безмятежно отозвался я. – Как получится. Да, только не вздумай сам за мной приходить. Я даже не знаю, что может случиться, если кто-то мне помешает!

Он скушал мою наглую ложь и не поперхнулся. С другой стороны – а что ему еще оставалось?