Текст книги "Подземка"

Подземка
Макс Гордон

© Макс Гордон, 2024

ISBN 978-5-0053-8084-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Подземка

Как часто любил говорить один знакомый еврей, – мне таки есть что вспомнить, только вспоминать не хочется. Не сразу я его понял. Случались в моей жизни яркие, интересные случаи, которые до сих пор стоят перед глазами во всех подробностях, такие, что вспоминай – не хочу. Не хочу, но помню, – это, как раз, про меня.

Дело было в моей яркой студенческой молодости. Покинув свой город, сразу по окончанию школы, я решил перебраться в столицу, для чего подал документы в несколько московских институтов, и не без труда, поступил в один из них. Комната на шесть человек в многолюдном институтском общежитии мне сразу не понравилась, слишком уж шумно и суетно там было.

И я решил перебраться в отдельную съемную квартиру. Сразу возникал вопрос о дополнительных доходах, так как на студенческую стипендию особо не шиканешь. Вы не поверите, но приглашение на свою будущую работу я увидел, натурально, на стене. Как-то раз, спустившись в подземку, которая, по пришествию нескольких месяцев проживания в Москве, так и не перестала удивлять и радовать меня, стоя на платформе в ожидании поезда, я увидел на стене крупную трафаретную надпись, информирующую всех желающих о том, что московскому метрополитену на постоянную работу требуются рабочие. Под этой надписью, буквами помельче, было приписано, что образование и особые навыки не требуются и полный соц.-пакет.

Не обратив, в тот момент, на это объявление особого внимания, я сел в подошедший вагон и поехал по своим делам. Вернувшись вечером домой, я обнаружил записку от доброй старушки, у которой снимал маленькую двухкомнатную квартирку в старой пятиэтажке. В записке говорилось о некоем хорошем человеке, который был согласен занять одну из двух комнат и разделить со мной ежемесячную арендную плату. В записке старушка говорила, что человек он хороший и компанейский.

Этим хорошим компанейским человеком оказался Вячеслав Борисов, в последствии просто Славик. По иронии судьбы, Славка поступил в тот же институт, что и я, только на другой факультет. Хотя, если вдуматься, то странного в этом не было ни чего. Мы с ним оба приезжие с провинций в поисках новой жизни и таких приезжих в Москве, хоть отбавляй, и институты выбирали не те, где хотели учиться, а те, куда проще поступить.

Славик, действительно, оказался компанейским соседом. Он никогда не лез в чужие дела, не доставал своими советами и правилами. Правил, к слову, у него было не много. Вернее сказать, если они у него и были, то я о них ничего не знал. Посидеть допоздна в баре или пол ночи смотреть фильм перед экзаменом, мешать водку с пивом, мыть посуду только тогда, когда она совсем закончится все это для него было делом вполне привычным, впрочем, как и для меня, в то время. Единственный телевизор, стоявший на общей кухне, мы делили по-дружески и, если один из нас шел спать в свою комнату, пока второй оставался досматривать фильм, что, к слову, случалось довольно редко, звук у телевизора убавлялся до разумных пределов. Минусы у моего соседа то же был, хоть и не много. Самым огромным его минусом, для меня, был богатырский храп, который каждую ночь неуклонно сопровождал сон моего друга.

Другим, не менее важным минусом, была его любовь к свежему воздуху, которая в особенной мере проявлялась после выпитого накануне. Не редко в студеную зимнюю пору я просыпался от того, что переставал чувствовать пальцы на ногах. Тогда мне приходилось, собрав в кулак всю силу воли, выпрыгивать из-под одеяла, бежать бегом в крохотную прихожую, надевать пуховик и ботинки и только тогда можно было идти в комнату Славки, который храпел, как медведь, чтобы закрыть окно, оставленное с вечера открытым. Не знаю, как он спал, но в его комнате для меня всегда было реально холодно. Не редко, проснувшись не до конца, по дороге в прихожую, я со всего маха натыкался на табурет, черт знает зачем оставленный Славкой посреди коридора, в те моменты мне очень хотелось прихватить этот табурет с собой и от души навернуть им по спящему Славику…

Кстати, внешне Слава то же походил на медведя. На панду. Он был невысок, пузат и широк в кости. При своих 175 он весил почти 120 килограмм, и я постоянно интересовался у него, – как же он завязывает шнурки. К шуткам Вячеслав Борисов относился спокойно, мог и сам пошутить и на чужие шутки не обижался, поэтому, как-то раз в институте, среди общих знакомых, я сказал, что фамилия Славке не подходит, какой же он Борисов? – он Борик. С тех пор это погоняло Славик – Борик приклеилось к нему, как репей.

К граниту науки мы со Славкой особого рвения не проявляли, а вот к посиделкам в барах и гулянкам по городу ниши натуры были весьма себе расположены. А на это нужны были деньги. Как, собственно, и на оплату нашей совместно снимаемой двухкомнатной квартирки. Задумавшись, в очередной раз, над извечным вопросом о пополнении денежных средств, я вспомнил об увиденном ранее в метро объявлении и поделился со Славиком своими мыслями. Ему очень понравилось словосочетание «полный соц. пакет», так как на тот момент, мы не раз пробовали свои силы в роли ночных грузчиков на разных оптовых базах. Грузчики получались из нас так себе. Ну грузить то мы оба умели, а вот разгружать у нас выходило плохо, особенно на следующее утро.

И вот, как раз, в одно утро, из тех, которые случались после ночных погрузочных работ, собираясь в институт мы со Славкой решили, что хватит с нас этой грузовской романтики, нужно было попробовать себя в роли работников метро. Возвращаясь после занятий, я специально сделал крюк и подошел к платформе, где недавно видел объявление о приеме на работу в метрополитен. За неделю, или чуть более, крупные трафаретные буквы со стены никуда не пропали и, записав номер телефона, я пошел домой. Набрав номер, указанный в объявлении, пока шли гудки, я был уверен, что это чья-то шутка или одно из тех объявлений, которые в то время часто маскировали мошенники, с целью привлечения доверчивых балбесов на разовую противозаконную деятельность. Но мне ответил хорошо поставленный, грубый женский голос, который подтвердил, что я звоню в отдел кадров одного из государственных предприятий, работающих по обслуживанию устройств инфраструктуры московского метрополитена, и, что им, действительно, требуются работники на постоянную работу. Я немного поколебался, – говорить или нет, что мы студенты, так как предыдущий опыт показывал, что работодатель не очень приветствовал постоянные отвлечения своих работников на нужды учебы. Но потом, все-таки, решил сказать сразу, что мы учащиеся, чтобы не тратить время попусту на бесполезное собеседование. К моему удивлению, девушка с грубоватым голосом, на том конце провода, обрадовалась тому, что мы со Славкой учащиеся института и заверила, что наши отвлечения по учебе, в виде официальных сессий и прочего ни в коей мере не станут проблемой, а, даже, наоборот, предприятие заинтересовано в образовании своих работников и всячески это приветствует.

Уже на следующее утро мы со Славиком взяли документы и поехали оформляться на нашу будущую работу…

Работа в подземке нам сразу понравилась. Во-первых, наша работа была, как правило, в ночное время, а это нас уже радовало. Во-вторых, была в ней своя, ни с чем не сравнимая романтика, которую было сложно понять непосвященному. Мало того, что ты работаешь по ночам, когда все спят, да еще и работаешь глубоко под землей, где кроме тебя и еще нескольких человек, никого нет. Ну и погодные условия под землей не могли не радовать, снаружи мог идти дождь или снег, ветер или мороз, а под землей всегда была одна и та же погода. График работы для нас был очень удобным, учитывая то, что мы еще и учились. Как было прописано в наших трудовых соглашениях, работая под землей в ночные смены, мы подвержены враждебным факторам, которые наш работодатель учитывал в виде дополнительных денежных поощрений. Да и сам график работ выглядел, очень даже, не плохо. Мы работали два – три дня в неделю, а получали в месяц столько же, сколько получали ежедневщики, работающие на поверхности.

В нашей бригаде, в которой мы теперь работали, кроме нас со Славкой, было еще трое монтеров пути, как мы теперь назывались, и бригадир. Бригадиром был грузный мужик неопределенного возраста, именуемый Василий Ильич. Естественно, что вся бригада звала его Ильичем. Идя вечером на работу, мы садились на своей, уже почти родной Савеловской, доезжали до Петровского парка, далее переходили на Динамо и ехали до Аэропорта. Где, среди множества комнат для обслуживающего персонала, располагалась наша бригадная бытовка, в которой Ильич вел свои журналы с инструктажами по охране труда и еще черт знает с чем. Пока мы переодевались в рабочую спецодежду, бригадир вписывал нас в журналы, бубнил на словах какие-то инструктажи, после чего мы расписывались и приступали к работе.

Наша работа заключалась в ремонте и профилактическом обслуживании устройств, находящихся на станциях зеленой ветки, или вблизи этих станций. Иногда мы работали на самих станциях и возились со светофорами, иногда ехали дальше и находясь между станциями, на перегоне, чинили там стрелочную гарнитуру или перебирали изолирующие стыки на путях. Собственно говоря, мы со Славкой ничего не чинили, мы носили объемистые сумки с инструментами, а также таскали тяжелую кувалду и лом. Наша с ним работа заключалась в конкретных поручениях из серии «подай – принеси, иди сюда, отойди отсюда, стой там и не мешайся», а все остальное делал бригадир с остальными членами бригады.

Начав работать в подземке, я понял, что многое из моего представления о работе метрополитена было не верным. Например, я был уверен, что на ночь метро закрывается и кроме сторожей, более там никого нет. На деле же оказалось, что ночь под землей – это самое основное рабочее время. После дневных перевозок, все поезда следовали на мойки, которыми оборудованы многие тупиковые станции метро. Там мощные струи воды смывали с вагонов всю грязь и пыль, накопленную за день, а внутри вагонов, в это время, во всю орудовали уборщики, подметая полы, наспех протирая стекла и поручни.

На станциях, другие уборщики, перебрасываясь шутками друг с другом, подметали и мыли пустынные коридоры и вестибюли метро, протирали лавки и плиты на стенах. Мрачные электрики, в темно-синей робе, меняли сгоревшие лампы в светильниках. В общем, ночной метрополитен жил своей жизнью, скрытой от посторонних глаз.

В дополнение к удобному для нас рабочему графику, был в нашей работе и еще один жирный плюс в виде бесплатного проезда в метро. Нам со Славиком выдали удостоверения работников метрополитена, по которым мы имели право на бесплатный проезд. Мы больше не стояли в очередях за жетонами и не проходили по ним на эскалатор, мы козыряли своими новыми удостоверениями работникам, дежурившим у турникетов, и шли в обход вертушек, чувствуя себя в такие моменты, ну очень крутыми.

Так мы проработали почти полгода, до того страшного случая, произошедшего в конце ноября 1998 года. Ночь опускалась на улицы Москвы, запоздавшие прохожие спешили по своим домам. А для нашей бригады рабочий день, а вернее рабочая ночь была еще впереди. Отоспавшись днем после занятий в институте, мы встали и плотно пообедали. Хотя, такие понятия как обед или ужин для нас уже перестали быть актуальными. Когда у тебя ночной график работы, а утром приходится ездить в институт, ужин вполне может оказаться завтраком.

После ужина мы подкинули монету, – кому мыть посуду. Как случалось чаще всего, выиграл я, а Славик проиграл. Поэтому, он разлегся на кухонной кушетке и включил новости, а я включил воду в кране и принялся за мытье посуды. Диктор в новостях пугал ростом преступности на улицах Нью-Йорка, военным переворотом в какой-то африканской стране и валютными аферистами в столичных обменниках, в общем, ни чего нового из новостей мы не узнали.

Одевшись, мы вышли на улицу и направились к станции метро. Обычно, наш путь до Совеловской занимал около получаса ходьбы, но в этот промозглый ноябрьский вечер мы добрались туда минут за двадцать. Ветер нес на себе холодные капли дождя, от которых поднятые до ушей воротники курток и надвинутые на глаза меховые кепки никак не защищали. Попадая на лицо, вода собиралась в крупные капли, которые, то и дело, противно стекали за пазуху. Дойдя до дома метро, как Славик окрестил вход в Савеловскую, мы не стали обходить вокруг, чтобы проверить открыт ли центральный вход, а сразу направились к ближайшим дверям с надписью «служебный проход». Я нажал на кнопку звонка и дверь тут же открыл пожилой говорливый охранник, которого Славка всегда называл Гиви, естественно за глаза.

Мы поздоровались и Гиви, настоящего его имени я не знал, с кавказским гостеприимством пригласил нас внутрь:

– Что там, дождь, да? – спросил он, лениво отодвигаясь с прохода.

– Ага, – подтвердит Славик, на улицу сегодня лучше не выходить, придется тебе в туалете курить.

– У меня окно есть, – невозмутимо сказал Гиви, куда пошли, слушай, ноги вытирай, – посмотри, как следите, тут уже полы помыли.

Мне не нужно было это говорить, входя на работу через боковой служебный проход, я всегда тщательно вытирал ноги. И все равно, каждый раз, когда я вежливо здороваясь проходил мимо, на меня пристально и не добро смотрели уборщицы. А вот Славик вытиранием ног о входной коврик утруждал себя редко, а уж тем более лишний раз поздороваться с уборщиками, он, невозмутимо топал вперед, оставляя на свежевымытом полу жирные отпечатки уличной грязи, поэтому уборщики на него внимания не обращали и замечаний ему не делали. Но для этого нужно было родиться Славиком, у меня такие номера не проходили…

Пока я старательно оттирал подошвы ботинок о ворсистый коврик, Слава, оставляя мокрые следы, крейсерским шагом успел преодолеть половину вестибюля и уже подходил к турникету. Я поспешил за ним. Там сегодня дежурила строгая дама, которую я здесь видел не часто. Встретившись с ней глазами, я остановился и полез во внутренний карман куртки за удостоверением, подтверждающим мое право бесплатного проезда. Славик же, нисколько не смутился под ее строгим взглядом, не сбавляя ходу, и не обращая никакого внимания на вертушку, преграждающую проход вниз, выставив перед собой свой авторитетный живот, неотвратимо приближался к проходу на эскалатор. В итоге, я догнал его лишь внизу, так как мое удостоверение строгая тетка разглядывала по полной программе.

Людей в столь поздний час в коридорах метро было уже не много. Спустившись вниз, мы сели в ближайший вагон подошедшего поезда, который довез нас до Петровского парка, дальше был привычный переход на Динамо, откуда мы доехали до Аэропорта. Посмотрев на часы, Слава направился к эскалатору, – давай, что ли, поднимемся на верх, перекурим? – предложил он, не дав мне времени на ответ, – у нас еще пол часа до работы.

Мы поднялись на верх, вышли через центральный вход и отошли немного в сторону, подальше от холодного ветра и капель дождя. Мимо нас прошел патруль милиции, как минимум двое из четверых милиционеров с интересом посмотрели на нас. Милиция, к вечеру у метро, была особенно активна, они отлавливали подвыпивших граждан и сопровождали их в ближайший опорный пункт. Славик курил, и оживленно жестикулируя, не скупясь на выражения, обсуждал минувшие новости про улицы ночного Нью-Йорка и тамошние отношения населения чернокожих кварталов с местной полицией. Он не обращал никакого внимания на подозрительные взгляды проходящих мимо милиционеров, не сбавлял голос и не стеснялся на эпитеты, в общем, он вел себя, как всегда. Вероятно, поэтому, никто из четверки милиционеров не стал подходить к нам и интересоваться что мы делаем возле метро в столь поздний час.

Перекурив, мы нырнули обратно в теплый вестибюлю метро и пошли к эскалатору. В этот вечер тут дежурил пожилой мужчина с кавказскими корнями, отдаленно напоминающий Гиви у входа на Савеловскую. Он не стал проверять мое удостоверение, поздоровавшись со мной кивком головы, открыл турникет, и мы спустились обратно в подземку. Там Вячеслав уверенно отыскал, среди прочих, нужный проход, выводивший нас к бригадной бытовке.

Мы зашли за десять минут до начала рабочего времени. Вся бригада была уже в сборе. Ильич сидя в своем углу между висящими на стенах стендами с надписью Охрана труда и Красный уголок, что-то писал в журналах. Мы поздоровались и, подойдя к своим металлическим шкафчикам, стали переодеваться в рабочую спецодежду.

Обстановка сегодня в бригаде была не спокойной. Ильич молча кивнул нам в знак приветствия, на секунду оторвавшись от бумажной работы, удивительно, но он не стал нас отчитывать за то, что пришли впритык к началу рабочего времени. Щербаков Андрей Васильевич, старший монтер бригады и исполняющий обязанности бригадира в его отсутствие, вполголоса давал наставления Сашке с Женькой, – двум монтерам со стажем работы чуть больше года, те внимательно слушали и молча кивали.

Не дождавшись, пока бригадир допишет записи в свои рабочие журналы и проведет устный инструктаж, они втроем подошли к нему, молча расписались в журналах и направились к выходу.

– Андрей, ну ты все уяснил? – крикнул ему вдогонку Василий Ильич.

– Да понял я все, не в первой, Ильич! – послышался уже из за двери голос Щербакова.

Он был вторым по возрасту и статусу в бригаде, разумеется, после бригадира, поэтому такая фамильярность Андрею Васильевичу, которого все члены бригады с уважением звали Васильич, дозволялась. Грустно посмотрев на пустой проем двери, через который недавно вышли остальные члены бригады, Ильич отбросил ручку в сторону и сказал, обращаясь к нам, – расписывайтесь!

Он не стал бубнить нам ежесменные слова о правилах нахождения на межстанционных перегонах, а также в тоннелях метро, об опасности прикосновения к контактному рельсу, о том, что передвигаться следует только по служебным мостикам, об обнаружении незнакомых предметов и прочему, прочему, прочему… Записи в журналах были оформлены, дежурный диспетчер был предупрежден о всем маршруте нашего следования, а значит контактный рельс был давно отключен, движение поездов – остановлено.

– Смотри под ноги, не спеши, не валяй дурака и не отключай уши, – как правило, Щербаков, в отсутствие бригадира, ограничивался этими наставлениями. Правило «не отключать уши» было внесено Васильичем в наши подземные будни на вторую или третью смену нашего со Славкой выхода на работу. После одного случая, когда Славик, шедший впереди бригады, надел наушники и слушая музыку, продолжал бодро вышагивать по шпалам, в то время, когда вся остальная бригада свернула в боковой тоннель. Минут через пять, после того, как громогласный Щербаков, ростом и габаритами превосходящий самого бригадира, а в том было около 190 сантиметров росту, не смог докричаться до Славика, он послал меня догнать его, и передать Вячеславу Павловичу, заместитель бригадира, по такому случаю, вспомнил, даже, отчество своего вновь прибывшего монтера, где, а вернее, в каком месте у того окажутся наушники, если он вздумает еще раз их одеть на рабочем месте.

Мы со Славкой поставили автографы напротив своих фамилий в журнале у бригадира и ждали дальнейших указаний. Ильич полез в шкаф и стал готовить инструменты, которые должны были понадобиться для работы. Приготовив короткий лом и молоток, приваренный к длинной металлической ручке, он накидал в сумку прочие инструменты. Последним он вынул вольтметр, покрутил его в руках и досадливо выдохнул:

– Ах ты ж! Ну Васильич, все то он знает. Нужно ж было этот брать тем то он ни черта не померит.

– Что, напряжометор не тот взяли? – влез в размышления бригадира Славик.

Я мысленно приготовился. Была у Славки такая черта характера, – влезать со своими глупыми вопросами, мягко говоря, – не вовремя. И Щербаков, и бригадир реагировали на эти вопросы одинаково, – они долго и красочно, словами и жестами, крыли нашу с Вячеславом тупость. Именно нашу, нас с ним, почему то, воспринимали как единое целое, хотя нравилось мне это, прямо скажу, далеко не всегда. Но сегодня Ильич, лишь, грустно посмотрел на Славика поверх очков и подтвердил:

– Да, не тот. Этот нужно было брать, этот точнее, а они сломанный взяли, он через раз мерит. Ладно, чего теперь сделаешь то, уехали уже, небось, теперь то уж что, – досадливо повторил бригадир. Ну ладно, берите сумку и инструменты, кивнул Ильич в сторону длинного молотка с ломом, и пойдемте.

– Что-то я постоянно таскаю этот лом с кувалдой, – посетовал Славик, хватаясь за сумку с инструментами, – давай, Макс, ты сегодня бери лом с кувалдометром, а я инструменты понесу.

С этими словами Славка закинул на плече лямки объемистой матерчатой сумки и вышел в дверь, следом за бригадиром. Мне оставалось только взять лом с молотком и догонять их.

В подземке много своих правил и инструкций, писанных и не писанных. Например, под землей запрещается курить, – по технике безопасности. И в нашей бытовке это правило выполняется неукоснительно, за исключением тех случаев, когда вся бригада, после авральной работы, отмечает окончание выполнение работ распитием крепких спиртных напитков. Мы со Славкой за свои неполных полгода работы, уже два раза участвовали в таких мероприятиях. Последний раз случился пару месяцев назад. Тогда одна из смежный служб, ответственная за перевозку крупногабаритных грузов, при транспортировке каких-то труб, задела мачту светофора и повалила его на пути. Движение между Щелковской и Измайловской было перекрыто, почти на двенадцать часов. Это чужая ветка и находится она в зоне обслуживания другой линейной бригады пути, но тогда нужно было быстро устранить последствия аварии и начальство смело туда всех. В числе прочих, привлекалась и наша бригада. Дело было под конец смены, мы со Славкой уже мысленно собирались домой, когда рация бригадира ожила и оттуда послышался отборный мат, суть которого заключалась в следующем: нам нужно было быстро собраться и ехать на помощь. И не возвращаться, пока все не доделаем. И мы, после своей смены, почти двенадцать часов провели там. После чего Андрей Васильевич прозрачно намекнул бригадиру, что это дело нужно обмыть. И мы обмыли. Когда уже ближе к обеду, мы со Славиком, нетвердой походкой, шли к выходу на поверхность, с нами был, лишь, Женька – молодой монтер, работавший в бригаде на год дольше нас. Остальные члены бригады продолжали храпеть в бытовке. И туман там стоял такой, хоть топор вешай. Во всех остальных случаях курения в бытовке Ильич с Васильевичем пресекали резко, вплоть до подзатыльников.

Но это правило действует только на платформе. Как только наша бригада заходила за входной сигнал и удалялась в тоннель, бригадир с замом закуривали первыми, а следом за ними и все остальные. Для нас со Славкой, это превратилось в своеобразную традицию.

Вот и сегодня, шедший впереди Ильич, машинально сунул в зубы цибарку, но прикурить ее бригадир забыл, так и шел с ней в зубах. Славик догнал старшого, сунул тому в руку зажигалку и воспользовавшись моментом спросил:

– А мы туда что, пешком пойдем?

Обычно наша бригада, как, наверное, и все прочие обслуживающие метро бригады, перемещалась по подземке на небольшом одновагонном поезде, которым управлял Василий Ильич или Андрей Васильевич. Это был, даже, не вагон, а прямоугольник на колесах, размером с четверть стандартного вагона метро, в котором, помимо нашей бригады с рабочим инструментом, умещалась еще крошечная кабина управления. Щербаков такой вагон называл, с уважением, – буханкой, как он пояснял для молодых салаг, ну то есть для нас со Славиком, – а по тому, что он по форме и содержимому похож на буханку. Когда Славка спрашивал его про содержимое, помощник бригадира посмеивался в усы и отвечал, что работали б мы тут лет двадцать назад, то знали бы что делают в буханке, – бухают да в карты режутся, пока едут.

– Ты чему молодых учишь, Васильич?! – пресекал такую откровенность бригадир, но то же посмеиваясь.

– А где буханка то? – Ильич шел в своих мыслях, по этому Славику пришлось повторить свой вопрос.

Он шел и вертел головой из стороны в сторону, как будто бы наш полувагон мог появиться из ниоткуда.

– Мы пешком пойдем, Слав, – ответил Василий Ильич, – нам сегодня на Сокол нужно, за пол часа дойдем. А ребята на Маяковскую поехали, туда пешком далековато.

– А чего случилось то? – снова полюбопытствовал Славик.

– Я сегодня за Соколом планировал работать, – ответил Ильич, – там секция на перегоне моргает на пульте, диспетчер уже какую смену жалуется. Нужно будет несколько изостыков проверить, где-то коротит. А Щербакова пришлось на Маяковскую отправить, там стрелка после прохода поезда контроль теряет. Или изоляция просела, или напряжение на контактах занижено. Мне уже перед выходом заявил другой диспетчер. А Андрюха прибор не тот взял, ни черта он там не померит толком, как я не проверил что он берет?! Знает он все, видите ли, – вновь посетовал бригадир.

Я шел молча позади них, мы, как раз спускались с платформы станции в туннель метро. На ночь освещение на станциях метро, в целях экономии, убавляли. Какие-то светильники были совсем выключены, другие работали в пол силы и все равно, после яркого света станции, освещение в туннеле оставляло желать лучшего. Уже на лестнице, ведущей с платформы вниз на железнодорожные пути, мне приходилось держаться за перила лестницы и светить фонарем себе под ноги, а впереди, в полукруглой трубе тоннеля, света было еще меньше. На равном расстоянии один от другого, на потолке были расположены светильники, которые в большинстве своем, честно светили. Но их тусклого света, лично для меня, было недостаточно. Из-за нехватки освещенности стены и потолок начинали давить на психику, а я-то думал, что за полгода работы в метро смог адаптироваться под землей.

Бригадир со Славиком продолжали бодро вышагивать впереди меня, причем последний начал понемногу отставать. Славка перекидывал лямки объемистой сумки с плеча на плечо, видимо пытаясь найти удобное положение, что, как я думал, было задачей не решаемой. Я видел, как Ильич перед выходом спешно накидал туда гаечные ключи, пассатижи, несколько небольших молотков, зубило и прочее.

– Что, Борик, небось уже не раз пожалел, что заставил меня взять кувалду и лом, а сам схватил сумку? – ехидно подумал я, и еле удержался, чтобы не выкрикнуть эту мысль в сутулую Славкину спину.

Кстати, кувалда и лом удобно расположилась на моих плечах, ручки инструмента я зажал в кулаках, а другие концы инструмента положил на плечи и теперь шел легко, как лыжник с горы. Несмотря на свою легкую походку, на душе у меня скреблись кошки. Как сказал бригадир, работать нам предстояло недалеко от станции Сокол, которую я сильно недолюбливал. Да и не только я один.

Уже на второй неделе своей работы в московской подземке я понял, что есть тут нехорошие станции. Вот, например, работаем мы возле Балтийской или Речного вокзала и все нормально, да взять, туже Маяковскую, куда сегодня наши ребята поехали, – сколько раз наша бригада работала на самих станциях и в туннелях между ними, и никогда проблем не возникало. Работали с шутками, прибаутками, а уж когда Щербаков с нами, то его смех и поучения слышны даже на поверхности, – как ему ни раз бригадир замечания делал, – Ну оглушил, Андрей, учи молодых потише, уже в ушах от тебя звенит.

А вот на Соколе дело другое. Когда мы там работали, то все почему то, сбавляли голос и переходили на шепот. Не был исключением и бригадир. Даже, громогласный Щербаков, работая там, переставал кричать и хохотать, говорил вполголоса, тише говорить он, наверное, не умел. И во всей бригаде чувствовалась какая-то нервозность, видимо все старались побыстрее закончить работу и убраться отсюда. Что-то похожее, я испытывал и на Тверской, хотя справедливости ради, стоит заметить, что на Тверской мы работали не часто. А когда мы, закончив работу, наконец уезжали с этих станций, то чувствовал я себя не важно, а иногда и совсем худо. Головные боли, боль в глазах, вата в ушах, какие-то непонятные, черт знает откуда взявшиеся запахи, которые потом преследовали меня часами, – все это я замечал после работы возле станции Сокол. И остальные члены бригады, возвращаясь в бытовку, выглядели уставшими и разбитыми. Даже неунывающий Славик, попадая на Сокол, становился мрачным и хмурым. Как-то раз он пожаловался мне, что после Соловья, – как он в шутку называл нелюбимую станцию, у него часто голова болит и, даже, мутит, как при давлении. Впрочем, Славка принимал меры. Он всегда носил с собой термос, к которому временами прикладывался, и я давно подозревал, что у него там не чай был, так как после пары глотков щеки Борика розовели и к нему возвращалась привычная говорливость.

Все это я заметил сам, без посторонних подсказок, газетных статей и желтых страниц интернета. Уже после своих наблюдений, я начал интересоваться вопросом, – что не так с этой станцией. Я обнаружил кучу газет и сайтов рунета, посвященных данной станции, в них говорилось о том, что после революции, большевики там расстреливали белогвардейцев, а еще где-то там было захоронение времен первой мировой войны. Еще говорилось, что многие на путях этой станции видели жуткие белые фигуры с дырками от пуль и сочащейся оттуда крови. Я бросил читать эти байки после первых же страниц, мне было неинтересно и противно. Попутно, мне попадались статьи с рассказами о том, что в метро видели стаи огромных крыс, каждая размером с собаку и прочее, прочее, прочее. Не знаю кто и зачем выдумывает все эти россказни, лично я ни чего такого не видел, ни белых фигур на путях, ни огромных крыс, да и не слышал, чтобы кто-то из работников метро рассказывал о них. Но вот плохое самочувствие после ночного посещения станции Сокол было для меня неоспоримым фактом. Как-то раз, я специально сделал крюк, и вышел на этой станции, возвращаясь домой после института. Я постоял на платформе, походил взад – вперед, прислушался к ощущениям. Но среди толпы народа, я ничего не почувствовал, совсем ни чего. Видимо, такой эффект станция давала только при ночном пребывании на ней…

Затерявшись в своих мыслях, я еле успел заметить, как ушедшие далеко вперед бригадир со Славиком, свернули в боковой туннель, видимо Ильич решил срезать путь, и я поспешил сократить дистанцию. Я нагнал их сразу за поворотом, Славка стоял, уперев ладони в бока и шумно дышал, Василий Ильич, намочив ветошь чем-то вонючим, оттирал со стены какое-то сложное граффити. Меня всегда удивляло, – кто и как мог сюда попасть, но время от времени, в самых неожиданных местах московской подземки, появлялись новые настенные рисунки.