Текст книги "Неоновый мираж"

Глава 4

Рэйген находился в операционной около двух часов. Друри ушел по своим делам, обещав прислать нескольких наиболее надежных полицейских. Я отправил Уолта домой и остался один. Примерно в полдевятого вечера появились копы, присланные Друри. Их было трое; он сказал им, что места дежурства должен буду определять им я. Теперь мне предстояло решить, куда их поставить. Я оставил двух из них с собой, у дверей операционной, а третьему дал указание нести вахту снаружи, обращая особое внимание на прилегающие переулки.

Через некоторое время ко мне подошел главный врач, доктор Герман Сискин. Это был мужчина средних лет, плотного телосложения, с черными с проседью волосами и такого же цвета усами. На нем был хорошо сшитый темно-серый костюм и голубой полосатый шелковый галстук.

– Мистер Геллер, – сказал он, протягивая руку, – насколько я понимаю, вы отвечаете за безопасность мистера Рэйгена.

– Именно так.

– Факты таковы. Раны мистера Рэйгена обширны и глубоки. Ему уже сделали пять переливаний крови, ввели пенициллин. Мы пока не знаем, удастся спасти его правую руку или нет. Все-таки возраст, да и крови он потерял много. Потом еще последствия шока... В общем, скажу так: здесь, в Майкл Риз, он пробудет достаточно долго.

– Я догадываюсь.

– Мы уже приготовили для мистера Рэйгена отдельную палату, – сказал он, показывая на одну из дверей в коридоре, – и мы готовы удовлетворить все его и ваши требования.

– Спасибо. Но давайте для начала переместим его в палату несколькими этажами выше.

– Для чего?

– В окно второго этажа можно легко бросить бомбу.

Глаза главного врача расширились.

– Может быть, будет лучше, если мы его разместим вообще за пределами главного здания? – Затем, словно пытаясь убедить нас обоих, что он беспокоился не за свою больницу, а за безопасность пациента, добавил: – В таком месте, которое недоступно для обычных посетителей. Как насчет палаты в отдельном крыле? Там легче было бы поддерживать меры безопасности. Он кивком головы показал вдоль коридора налево. – Я предлагаю Мейер Хаус – его предпочитают пациенты ранга мистера Рэйгена. Это крыло соединяется с главным зданием специальной галереей.

– О'кей, – сказал я. – Давайте взглянем.

Присланные Друри полицейские остались на своем посту, и мы вместе с доктором Сискином, пройдя через вестибюль и миновав сводчатый проход, вышли в галерею, ведущую в Мейер Хаус. Там мы сели в лифт и поднялись на третий этаж. Сискин повел меня по хорошо освещенному, с арочным потолком, коридору; мы остановились у одной из дверей. За ней располагалась просторная и довольно уютная палата. Она была обставлена мебелью, выполненной из клена, – обитое узорчатой тканью кресло, письменный стол, платяной шкаф. Стену украшало электрическое бра. Кроме того, палата была снабжена ванной комнатой – словом, здесь было все, чтобы больной чувствовал себя комфортно. Через окно я увидел огороженный железным забором газон, за которым пролегала Лейк-Парк-авеню и виднелся Центральный ипподром. С точки зрения безопасности лучшего и желать не надо было. Правда, смущал один момент: в конце коридора был запасной выход, предназначенный для чрезвычайных ситуаций.

– Никто в больнице не пользуется этим выходом, – сказал главврач, чуть пожав плечами.

– Мы поставим здесь своего человека, – сказал я. – В этом крыле есть собственная кухня?

– Да. Питание в Мейер Хаусе организовано на самом высшем уровне. Этот отсек как раз был построен для обслуживания состоятельных клиентов. Мистер Рэйген сможет, когда ему станет лучше, отведать наших омаров, если пожелает. А почему вы спрашиваете?

– Его могут попытаться отравить.

Он моргнул.

– Я лично могу заверить вас, что главный диетолог сама будет готовить блюда для мистера Рэйгена.

– То, что вы говорите, это прекрасно, доктор. Но согласитесь ли вы лично пробовать блюда перед тем, как они будут доставлены в палату к больному?

Его усы чуть дрогнули: видимо, мои слова показались ему оскорбительными. Без сомнения, они таковыми и были.

– Я не хотел обижать вас, доктор Сискин, я очень признателен вам за готовность обсуждать со мной меры безопасности. Но я должен предупредить вас о том, что семья Рэйгенов наверняка будет настаивать на принятии самых строгих мер предосторожности. Они, по всей видимости, прибегнут к помощи своего семейного врача. Я сам посоветую им также нанять частных сиделок.

– Почему?

– Потому что у вас здесь большой медперсонал. Если мы не сделаем так, как я говорю, то тогда любой, кто носит белый халат, сможет проникнуть в эту палату.

– И совсем не обязательно тот, у кого белый халат, – подхватил он, – может оказаться врачом. Я кивнул в ответ.

– Мы вместе составим список имен. И только по этому списку охрана будет пропускать к больному.

– Словом, принадлежность к персоналу больницы сама по себе не сможет гарантировать доступ к нему?

– Можно сказать и так. Мы должны иметь возможность контролировать, кто входит и выходит из его палаты, так же тщательно, как ваши люди будут следить за состоянием его здоровья.

– Понятно.

– Только не обижайтесь, доктор, что я намерен не допускать сюда медперсонал. Я хочу также добиться того, чтобы здесь не было ни одного полицейского.

– Да... Я все понимаю.

Я улыбнулся:

– Родились и выросли в Чикаго, доктор?

Под усами появилось некое подобие улыбки.

– Да, и если вам понадобится моя помощь, к примеру для того, чтобы отвязаться от копов, дайте мне знать.

– Все, что я бы сейчас хотел от вас, это говорить всем, кто бы ни пришел, что мистер Рэйген еще не может принимать визитеров. Что его состояние еще достаточно тяжелое.

– Как долго я должен это делать?

– До тех пор, пока я не скажу, что в этом больше нет необходимости. Или пока не скажет сам Рэйген. Он мой босс.

Сискин кивнул. Затем он сказал:

– Я нахожусь под большим впечатлением, мистер Геллер. Вы, как мне кажется, отлично знаете свою работу. Я хочу заверить вас, что мы также хорошо знаем свое дело.

– Я в этом не сомневаюсь. А что касается меня, я бы на вашем месте не очень восторгался моей работой. Я тот самый головотяп, который охранял Рэйгена в тот момент, когда эти молодчики подстерегли его на перекрестке.

Он остался отдать еще несколько распоряжений, а я отправился назад, в главное здание, где встретил Элен Рэйген и двух ее сыновей, ожидающих у дверей операционной, охраняемой копами, присланными Друри.

Миссис Рэйген была маленькой пухленькой женщиной с длинными, окрашенными в черный цвет завитыми волосами. Я не знал, кем она была до того, как вышла замуж за Джима, – видимо, простой девушкой с городских окраин, посещавшей кружок хорового пения или что-нибудь в этом роде. Можно было с уверенностью сказать, что в молодости она была привлекательна – до того, как годы и набранный лишний вес сделали свое дело. Лицо ее было без всякой меры покрыто косметикой, что придавало ей клоунский вид – вид женщины, которая когда-то была хорошенькой и пытается любыми способами сохранить свою привлекательность, применяя все больше и больше румян и помады. Безнадежное занятие. Она была в черном платье – одеянии, больше подходящем вдове, нежели жене пока еще здравствующего супруга. На голове у нее была маленькая, серого цвета шляпка, приколотая к волосам, а на груди – большая сверкающая брошь.

Ее сын, Джим, был копией своего отца (ему было около сорока лет) – минус очки и плюс волосы. На нем был темный костюм. Он держал под руку Эллен. Младший сын – Даниель, юноша лет двадцати, был одет в голубую тенниску и широкие брюки и выглядел как студент колледжа, каковым он и был. Лицом он походил на мать, но был выше ее. Даниель, или Дэнни, как звали его в семье, выглядел достаточно озабоченным, но в то же время видно было, что что-то отвлекало его, он беспокойно переминался с ноги на ногу.

– Мистер Геллер, – произнесла миссис Рэйген, губы ее подрагивали. – Что я буду делать, если потеряю своего дорогого мужа?

Сам по себе этот риторический вопрос прозвучал бы несколько глупо, если бы она не вложила в эту фразу глубокое отчаяние, которое ее охватило.

– Ничто не говорит о том, что вы должны потерять его, – сказал я.

Джим-младший освободил ее руку, она подошла ко мне, словно ища поддержки, и я обнял ее. От нее пахло пудрой. Ее попытки с помощью косметики отдалить старость были столь же тщетны и наивны, как и попытки ее мужа противостоять Синдикату. У них было достаточно денег, и они были в том возрасте, когда еще не поздно понаслаждаться жизнью. Что им мешало это сделать?

Я успокаивающе похлопывал ее по плечу, и она казалась мне совсем маленькой, несмотря на ее полноту, – почти ребенком.

Я чувствовал некоторую неловкость, обнимая эту маленькую пухленькую женщину, которую я почти не знал. Однако вместе с тем я испытывал какое-то странное, незнакомое чувство теплоты по отношению к ней. Я не знаю, что испытывают сыновья по отношению к своим матерям, потому что я почти не помнил своей матери. Наверное, происходившее в моей душе было сродни сыновнему чувству.

Казалось, Дэнни подобных чувств не испытывал.

– Мама, – сказал он каким-то плаксивым, просительным тоном. – Можно я приду к тебе и папе позже? Доктор сказал, что с ним будет все в порядке. Марджи ждет меня внизу. Мы собирались сегодня вечером с друзьями собраться у Рикардо.

Если бы он был моим сыном, я бы отлупил его. Однако она, с неожиданной для ее полноты грациозностью выскользнув из моих объятий, похлопала его по щеке и сказала:

– Ты молодец, что пришел с нами, Дэнни. Не беспокойся, твой папа обязательно выздоровеет.

Дэнни сжал обеими руками ее руку и, постаравшись придать своему голосу больше теплоты, произнес:

– Я знаю, мама, с ним будет все в порядке. Он старый крепкий боец. Им не удастся его сломить.

Она широко улыбнулась ему, и он, тоже улыбнувшись, махнул ей рукой и направился по коридору к лифту. Джим, казалось, выглядел обескураженным этой сценой. Даже два копа, охранявшие вход в операционную, переглянулись.

– Он хороший студент, – сказала она мне с улыбкой, ее лицо светилось гордостью и счастьем. – Он когда-нибудь станет известным адвокатом, мистер Геллер.

– Не сомневаюсь, миссис Рэйген.

– Я надеюсь, что его отец доживет до этих дней.

– Я тоже, миссис Рэйген. Я очень сожалею, что не сумел сегодня сделать свою работу как следует. Мне очень жаль, что я не смог предотвратить его ранение.

Она улыбнулась мне сочувственно и нежно похлопала по щеке – так, как только что похлопала своего сына. Ни он, ни я не заслужили этого.

Я показал ей и Джиму-младшему приготовленную в отдельном крыле больничную палату. Она села в кресло, Джим взгромоздился на письменный стол, и я рассказал им о мерах безопасности, которые я уже предпринял и еще только собирался предпринять, выразив надежду, что они воспользуются услугами своего семейного врача.

– Я уверен, что доктор Граф будет рад помочь, – сказал Джим-сын.

– Кроме того, доктор Снэйден тоже в городе, – торопливо произнесла миссис Рэйген, посмотрев на сына, который кивнул в подтверждение ее слов. – Он был нашим врачом в Майами на протяжении нескольких лет. – Она посмотрела на меня и зачем-то добавила: – У нас там есть свой дом.

– Как долго Снэйден собирается пробыть в городе?

– Он хочет найти себе работу где-нибудь в Калифорнии, – сказал Джим. – В Майами у него дела складывались не совсем удачно: некоторые из его пациентов перебрались на Западное побережье. Сам он оттуда, там у него есть дом. Он мне сказал, что пробудет в Чикаго несколько месяцев, улаживая свои дела.

– Прекрасно. Это удача. Если он и ваш второй врач будут работать вместе, это позволит нам держать под своим контролем процесс выздоровления мистера Рэйгена. Я хочу, чтобы в эту палату было допущено лишь строго ограниченное число доверенных лиц, включая медиков.

Миссис Рэйген благодарно улыбнулась мне; это была милая, хорошая улыбка, несмотря на обильный грим на ее лице.

– Мистер Геллер, – сказала она. – Я могу понять, почему моя племянница влюблена в вас.

Ее слова заставили меня покраснеть, наверное, впервые за последние десять лет.

– Да? Я об этом ничего не знаю, – сказал я.

– Так же, как и я, – произнес за моей спиной твердый и в то же время мелодичный голос.

Я повернулся и увидел Пегги Хоган, которая стояла в дверях. Ее фиалковые глаза были красными от слез, а подбородок подрагивал. На ней было темно-голубое платье в белый цветочек.

Она проскользнула мимо меня, подошла к своей тете и, положив ей руку на плечо, сказала несколько успокоительных слов; она также улыбнулась и кивнула Джиму. Затем она повернулась ко мне и сказала:

– Давай поговорим в холле.

Я последовал за ней. Мы прошли по коридору в холл. Там было несколько стульев и диванов. Но мы не стали садиться.

– Я очень сердита на тебя, – сказала она; ее нижняя губа дрогнула. – Ты обещал мне, что больше не будешь выполнять опасную работу. Ты говорил, что все это в прошлом.

– Так случилось, что... я был вынужден взяться за это задание.

– В тебя стреляют на улице, ты стреляешь в ответ!

– Ты, помнится, говорила, что жизнь не должна быть скучной.

– Я была глупой девчонкой. Меня привлекала опасность.

– Возможно, в этом и есть мой мужской шарм.

Она притянула меня к себе и крепко обняла.

– Нат, Нат, – повторяла она, всхлипывая. Боже, она плакала! Что это могло означать?

Она чуть отстранилась, продолжая обнимать меня, и взглянула мне в лицо. Веснушки на переносице придавали ее лицу детское выражение.

– Я очень испугалась за тебя, когда узнала обо всем этом.

– Как ты узнала?

– Луи Сапперстейн. Он позвонил.

– Зачем ему нужно было звонить тебе?

– Он звонил не мне, а тебе, но застал меня. Я ждала тебя. В отеле «Мориссон». У нас сегодня с тобой юбилей. Ты помнишь?

У нее были ключи от номера.

– О, черт возьми. У меня вылетело это из головы из-за всего этого...

– Ничего. Разреши мне обнять тебя. – И она снова обняла меня.

Я сильно прижал ее к себе. От нее исходил аромат. Это был не запах пудры. Это были духи «Шанель №5». Я их сам купил ей.

Я взглянул на нее:

– Пег, что хотел Луи?

– Он сказал, что нашел того парня, который тебе был нужен.

– Тендлара?

– Да, кажется. Кто он?

– Парень, который работает у меня. Вернее, работал. Что еще сказал Луи?

– Он сказал, что сидит на этом парне.

Я улыбнулся:

– Хорошо. Что еще?

– Он просил передать тебе, что этот парень чувствует себя не в своей тарелке и нуждается в специальном лекарстве. – Тут лицо Пегги выразило недоумение. – Еще он просил передать тебе, чтобы ты был готов накормить этого парня... здесь я не совсем поняла... Какой-то рыбой.

Я засмеялся. Мне было все понятно. Я собирался позвонить и вызвать в больницу кого-нибудь из своих людей вместо себя.

– Ты не собираешься находиться рядом с моим дядей? – спросила Пег.

– Я не могу это делать двадцать четыре часа в сутки, Пег... но я постараюсь, чтобы с ним ничего не случилось.

– Тебе это не удалось сегодня днем. Не так ли?

– Ты осуждаешь меня за это?

– Нет. – Она вновь прижалась ко мне. – Я чуть не умерла от страха, когда услышала... Я так волновалась за тебя, за дядю Джима. Он для меня много сделал, Нат.

– Кто я, по-твоему, отбивная печенка?

Она поцеловала меня. Страстно и продолжительно.

– Я не почувствовала вкуса отбивной печенки, – сказала она.

– Я тоже, – ответил я и поцеловал ее в ответ.

Она отступила на шаг, поправила платье и спросила:

– Это сделали те самые гангстеры? Да?

– Скорее всего.

– Что мы теперь будем делать?

– Я буду пытаться делать все, чтобы с твоим дядей больше ничего не случилось – в ближайшем будущем. А затем попробую убедить его продать свою фирму им.

Ее фиалковые глаза потемнели.

– Уступить им?

– Да, уступить. А что еще?

Она потрясла кулаком.

– Ты должен бороться с ними. Так же, как дядя Джим!

– Да, как дядя Джим, который после нескольких переливаний крови лежит в операционной с раздробленной ключицей и искалеченной рукой.

Она покачала головой:

– Я не верю, что это говоришь ты. Я уверена, что ты хочешь найти тех, кто стрелял в дядю Джима, кто пытался убить тебя! Разве ты не считаешь, что они должны быть отданы в руки правосудия?

– О каком правосудии ты говоришь? Они купили всех полицейских, во всяком случае большинство из них.

– Я не знаю... так не должно быть. Мы должны что-то предпринять.

– Тебе ничего не нужно предпринимать, все, что ты можешь, это оказать моральную поддержку своим родственникам. Я же буду делать свою работу, пытаться обеспечить безопасность твоего дяди.

Она, вздохнув, пожала плечами:

– Ты, наверное, прав.

– Но ты разочарована во мне.

– Нет. Совсем нет.

– А как насчет твоей просьбы, чтобы я не брался за опасную работу?

– Здесь другое дело. Здесь личное. Здесь речь идет о нашей семье.

– Все это разговоры.

– Я лишь хочу от тебя... мы... неужели мы не сможем ничего предпринять?!

– Я же не Гэри Купер, милая. Да и кто может сказать про себя, что он Гэри Купер?

– Гэри Купер, – сказала она, слегка надув губы.

– Я так не думаю, – сказал я. – Мне кажется, его настоящее имя Фрэнк.

Это вызвало у нее улыбку; она приблизилась ко мне и снова обняла. Тут к нам подошел Джим.

– Папа уже в своей палате, – сказал он. Его лицо было бледным. Видимо, на него сильно подействовал вид израненного отца. – Он очнулся и хочет видеть мистера Геллера.

Я отправился туда. Маленькая комната была заполнена людьми. Эллен Рэйген стояла у кровати, держа левую руку своего мужа, в то время как ему в вену вливали раствор плазмы, пытаясь таким образом вдохнуть жизнь в этого маленького бледного ирландца. Эту процедуру выполняла медсестра, в то время как врач что-то писал, сидя за письменным столом. Он взглянул на нас и сказал:

– Попрошу всех выйти, включая миссис Рэйген. Мы сейчас будем давать пациенту кислород.

– Дайте мне одну минуту, доктор, чтобы переговорить со своим другом, – сказал Джим, слегка кивнув мне головой.

– Минуту, не больше, – сказал врач, выходя вместе со всеми из палаты, где остались медсестра и мы с Джимом.

– На этот раз они попытались убить меня, дружище, – сказал он. И я впервые за многие годы увидел в его глазах страх. – Я, видимо, конченый человек.

– Нет, совсем нет, – сказал я и кратко рассказал ему о предпринятых мною мерах предосторожности.

Он улыбался, прищурив глаза, пока я посвящал его в свои планы.

– Ты сможешь защитить мою семью? – спросил он.

– Можешь в этом не сомневаться. Я привлеку всех своих людей для этого.

– Храни тебя Бог, храни тебя Бог.

– Что это за заявление, переданное тобой в прокуратуру штата?

– Я думал, что оно послужит предупреждением этим негодяям.

– Не думаю, что это сработает, Джим.

– Должно, должно. Они знают, что я дал письменное показание под присягой.

– Письменное показание?

– Я дал одну копию Серителле! Остальные находятся у меня в сейфе.

– О чем там идет речь, Джим?

Он улыбнулся своей скупой улыбкой:

– Обо всем. Я назвал все имена, дружище. Все грязные делишки, о которых я так или иначе знаю. А я знаю не так уж мало. Эти показания своего рода мой страховой полис.

– Тем не менее это не сработало.

Он мрачно посмотрел на меня:

– Вот этого-то я и не могу понять... Если я умру, если они прикончат меня здесь, на больничной кровати, эти бумаги будут отправлены федеральным властям!

– О'кей, Джим, о'кей. Но пока не говори об этом никому – ни газетчикам, ни особенно полицейским.

– Я же сказал, «федеральным властям». Не так ли?

– Да, и я думаю, для этого настанет подходящее время. Коп, который собирается вести это расследование, один из самых честнейших – Билл Друри, – и он ненавидит Гузика, возможно, даже больше, чем ты. Он наш союзник. Однако он один против всех. Когда будешь иметь с ним дело, помни, что ему приходится действовать во враждебном окружении в своей собственной организации.

– Значит, ты думаешь, я должен посвятить во все это и Друри?

– Думаю, да. А когда ты немного окрепнешь, мы найдем кого-нибудь и на федеральном уровне.

– Ты знаешь, им все равно не удастся сломить меня, Нат. Я не уступлю.

– Расслабься, Джим.

– Если они убьют меня, мои компаньоны, моя семья продолжат мой бизнес. Они могут убить еще кого-нибудь, но все равно в моей организации найдутся парни, которые продолжат борьбу. Я не раз говорил своим сыновьям: если мы будем стоять плечом к плечу, они не смогут одолеть нас.

– О'кей, Джим. Ты не возражаешь, если мы поговорим об этом позже?

– Ты знаешь, что они мне сказали, Нат?

– Нет. Что они сказали?

– Что первая сотня лет всегда самая трудная. – И этот шестидесятипятилетний сукин сын подмигнул мне.