Текст книги "Четыре Два"

Но тогда я был молод и полон уверенности в успехе всех моих начинаний. Я еще не успел понять, что по уши влюблен и тешил себя иллюзией собственной мужественности, которая преодолеет любые преграды.

Отец снял с себя рабочую форму, заглянул в мою комнату, поздоровался и, сообщив, что ужин через полчаса будет готов, отправился на кухню. Вставать не хотелось. Оковы сна тяжелее стряхнуть с себя вечером, нежели утром. Встав при поддержке заметного напряжения силы воли, я направился к умывальнику. «Мыло», – скомандовал я, и на руку вылилось небольшое количество гелевого очистителя. Я растер его сначала по рукам, затем по лицу. «Вода», – после необходимых приготовлений последовала следующая команда. Завершив гигиенические процедуры, я пошел на кухню к отцу.

– Как дела, Четыре Два? Как первый день в школе после каникул? – с приветливой улыбкой обратился он ко мне.

– Все хорошо, па, у нас сменился директор и пришла новая ученица, из арийцев, – не вдаваясь в подробности, отвечаю.

– Удивительно, нам сегодня представили нового начальника производственного цеха, он тоже из арийцев. Герман Хартманн, так его зовут.

– Сейчас будет еще удивительнее: нашу новую ученицу зовут Лили, и она тоже Хартманн.

– Да, и правда необычное стечение обстоятельств. И как она показала себя? Вероятно, с положительной стороны, как и ее отец?

– Да, милая девушка, – вырывается у меня, – Красивая очень, – краснея, добавляю.

– Что я вижу? Если глаза мне не изменяют, я бы сказал, что она тебе понравилась, – отец весело разулыбался.

– Па, перестань, не говори глупостей.

– Ты не переживай, со всеми это бывало. С твоей мамой я познакомился тоже за школьной партой. Она сидела впереди меня, а я постоянно приставал к ней – то за волосы дерну, то стул ее так растолкаю, что она еле удерживает равновесие. Она постоянно помогала мне с уроками.

Отец заговорил о матери. Впервые после того, как ее не стало. Десять лет уже прошло. В глазах его читалось все то же нежное чувство, на минутку мне показалось, что он не сдержится и заплачет. Что это старика на сантименты потянуло?

– А я и не знал, – отвлеченно замечаю, тихо, чтобы не растревожить рану, – Расскажешь мне как-нибудь?

– Обязательно, сынок, – вздыхает, – обязательно.

Мы поужинали, выпили чай и разбрелись – каждый в своих воспоминаниях – по комнатам. Я почти уже отдался во власть Морфея, как вдруг небольшая, прикрепленная к стене коробочка, выполнявшая функции электронного домашнего помощника, призывно провибрировала. Я повернулся и увидел изображение конверта в воздухе. Кто мог так поздно отправить сообщение? Я приподнялся на локте и сонно проговорил: «Показать». Изображение моментально растянулось в голубоватый прямоугольник в темно-синей тонкой рамке. Появился текст: «Запрос с персональной электронной страницы Фройлен Хартманн. Вы действительно являетесь одноклассниками? Предупреждение: в случае отрицательного ответа сообщение будет передано в Канцелярию по Делам Общедоступных Массовых Коммуникаций и Технологий для проверки личности». «Подтвердить, подтвердить!», – я мигом проснулся и еще добрых два часа находился в состоянии нервного возбуждения, после чего, не помню, как отключился. Мне ничего не снилось в ту ночь.

Следующим утром, наскоро позавтракав, одевшись и прихватив подготовленный отцом контейнер для бранча, я поспешил в школу.

Подходя к своему шкафчику, я замедлил шаг – увидел стоявших рядом Минус Один и Ланцо. Вчерашний сон еще не полностью изгладился из памяти. Но когда я поравнялся с ними, Ланцо молча кивнул, давая понять, что конфликт исчерпан.

Хорошо, что подобные события быстро забываются. Они моментально вспыхивают в пространстве, окружающем нас, как хворост, но столь же мгновенно затухают, оставляя после себя только небольшой участок выжженной земли, корчащиеся под гнетом тлеющего пламени мелкие веточки да тонкую струйку дыма из сплетен и слухов, которые, впрочем, если не подкинуть дров, незаметно изживут сами себя. Так все сложилось и в нашем случае. Минус Один даже как-то, через пару-тройку дней, сама подошла к Лили в столовой, а когда та сжалась, уже представляя новую главу этой трагедии, протянула руку и инициировала заключение мирного пакта. Может, и Ланцо повлиял – по всему было видно, что он жалеет жертву необузданного, беспричинного гнева – ведь раньше за Минус Один такого не замечалось. Но, как бы там ни было, все закончилось.

Зато мы с Лили стали не разлей вода. Мы встречались до школы и вместе шли на уроки. После школы мы отправлялись в ближайшую лесопосадку, заходили подальше, где нам никто не мог помешать, и я с удовольствием слушал истории моей подруги о жизни за пределами Заставы, а сам делился знаниями о выживании с другой ее стороны. Ну как подруги? Я, как это часто случается, был тайно влюблен и тешил себя скромными надеждами на взаимность, признаков которой, честно признаться, не наблюдалось совсем, но обмолвиться о чувствах, пылающих внутри меня, хоть словом с предметом моих мечтаний сил не хватало. Зато я узнал много о другой жизни, блестящей и великолепной, роскошной и беззаботной. Там были и дома из темного стекла с возможностью зонального электронного затемнения; и огромные аквариумы, встроенные внутрь стен, со смотровыми окошками из обработанного специальным образом алмаза , наполненные замысловатыми цветастыми рыбами; и янтарные бассейны, расположенные на огромных территориях домовладений, занятых, помимо этого, богатыми и пышными оранжереями, распространявшими изумительные цветочные ароматы на несколько сот метров вокруг; и личная прислуга, потакающая любой мелкой прихоти их хозяев; каждодневные развлекательные мероприятия – балы, наполненные блеском дорейховых времен, различные незначительные суаре и домашние вечеринки, безграничных масштабов фестивали для молодежи, где огромные люминисцентные фигуры нависают над головами обезумевших от увеселительных препаратов участников зрелища и ходят прямо сквозь толпу, буквально наступая своими гулливеровыми лапами на собравшийся праздный народ. Население, проживающее за стеной занято в большинстве своем философскими рассуждениями, созерцанием и бесцельными прогулками, как и должно быть в среде людей, не привыкших добывать себе право на существование. Процентов пятнадцать общества нашло свое предназначение в научно-исследовательской работе, о некоторых результатах которой можно узнать из газет. Но основная масса полезных технологичных разработок не покидает пределов Заставы, да и это не имело бы смысла, так как ни один неариец не смог бы их себе позволить. Например, такая удивительная вещь как иммерсивный голографический театр – стеклянный куб, внутри которого голограммы актеров в прямом эфире разыгрывают спектакль, а зритель, находясь внутри куба, полностью погружается в картину происходящего благодаря технологии живых декораций, позволяющей воздействовать нужным образом на нервную систему взаимодействующего с ними человека, вызывая тем самым ощущение всеобъемлющей реальности происходящего. Или одна из последних разработок высокотехнологичной отрасли – магнитно-резонансная подвеска автомобилей, позволявшая последним буквально парить в воздухе на небольшом вертикальном удалении от дороги. Все это было настолько удивительно, что даже, можно сказать, казалось невероятным, недостижимым и невозможным.

Мне безумно нравились эти наши разговоры, и не только из-за моих чувств к Лили. Мне нравилось представлять все то, что она рассказывала. Я будто своими глазами мог увидеть мир за стеной, куда дорога мне была заказана. Она же, в свою очередь, училась ориентироваться в наше мире, где, при кажущемся его спокойствии и размеренности, ты был вынужден ежедневно бороться за пропитание и нормальные условия жизни. Не работать здесь было неприемлемо – от этого зависело все: за крышу над головой, пользование коммунальными ресурсами, горячий ужин и электронные коммуникационные и развлекательные системы нужно было платить. Большая часть общества была вполне довольна сложившейся ситуацией – арийцы обеспечили их возможностью постоянного, хоть и чем-то похожего на рабский, заработка, организовали приемлемые условия жизни и обеспечили необходимым минимумом полезных технологий и какими-никакими развлечениями, заключавшимися в основном в проведении праздничных мероприятий по определенным дням, установленным Канцелярией по Делам Досуга и Отдыха. Тогда я еще не понимал, сколько терпения, граничащего с героическим, требуется для выполнения всех этих будничных, обыденных и каждодневных обязанностей. Просто и весело, скрашивая углы, а иногда и наоборот, подмечая их, рассказывал я обожаемой фройлен Хартманн о том участке мира, где она оказалась благодаря удивительному стечению обстоятельств, неблагоприятному для нее, но, хотелось верить, судьбоносному для меня.

Со временем сложилось так, что отцы наши тоже стали дружны. Я не понимал, что могло объединить столь далеко отстоящих на социальной лестнице друг от друга людей – хоть отца Лили и ее саму лишили оставшейся части безусловного дохода, тем не менее жили они припеваючи по сравнению с обычными людьми – герр Хартманн, как-никак, был руководителем большого производства, руки сам не марал, но получал годовой доход намного больший, нежели задействованные в грязном труде работники предприятия, и мог позволить себе шикарный, по нашим меркам, двухэтажный коттедж невдалеке от центральной площади нашего городка. Видимо, арийцы не были готовы рискнуть своим авторитетом в лице случайно оказавшегося на чужой территории собрата, обеспечив его такими условиями проживания и таким положением в обществе, чтобы каждый простолюдин мог собственными глазами наблюдать признаки генетического шовинизма, на фундаменте которого было построено наше общество. Тем не менее, отец Лили оказался добродушным, простым дядькой, правда, привыкшим жить по-другому, что иногда проскальзывало в его взгляде налетом грусти. Семейные встречи с этой поры стали регулярными. Иногда я оставался на ночь у Лили, иногда – она у меня. Лежа такими ночами в своих постелях, мы, обсудив события дней, им предшествовавших, увлекались мечтами о будущем, хоть и предписанном для меня, и строили грандиозные планы по возвращению фройлен Хартманн обратно, в привычный для нее ареал обитания, откуда она сможет «выписать» себе меня, ну, по крайней мере, попробует это сделать наверняка. Мы никогда не разговаривали о причинах, помешавших герру Хартманну продолжать безбедное, полное радостей существование на арийской территории – отец запретил мне поднимать эту тему. А Лили ответа не знала. Да и знать это было необязательно: во-первых, мы были детьми и не хотели вдаваться в проблемы взрослых раньше времени, а во-вторых, мы были самодостаточной компанией – у нас и без этого тем для разговоров хватало, мы умели насладиться нашим общением, не примешивая к этому необходимость сплетничать о событиях, происходящих в жизни других людей.

Глава 3. Время окончания перемен

Потихоньку подходило время последнего звонка, все ученики усиленно готовились к экзаменам, результаты которых могли повлиять на решение Распределительной Комиссии, если, конечно, вы были семи пядей во лбу. В случае успеха можно было получить небольшую административную должность на том же месте работы, куда вы направлялись после успешного прохождения курса школьного обучения. Жалование в таком случае заметно возрастало, и, сообразно с ним – социальное положение. Но я был слишком ленив, а, может, слишком молод, чтобы понимать всю важность такого рода событий и обязательность стремления к высокому показателю. Я просто жил, наслаждаясь каждым моментом, как и должно поступать любому здравомыслящему школьнику. «Всему свое время», – рассуждал я в попытке оградить себя от лишних обязанностей, – «Вот поступлю на работу, проявлю себя – это определенно не потребует такого же невероятного количества усилий – и стану хоть начальником цеха, ну, или, на худой конец, бригадиром». Но я честно старался заставить себя. С Лили из-за этого мы стали видеться значительно реже, в основном в школе – наши отцы как могли объясняли нам необходимость успешной сдачи экзаменов. Лили занималась очень усердно, хоть это ей и не было так нужно, как мне – иногда складывалось впечатление, что она давно уже знает все, что мне приходилось с трудом зазубривать. Она будто осознавала то, что упорно пытались донести до нас отцы. Моя же подготовка проходила с заметным усилием, я часто засыпал, сложив руки на цифровой учебной доске, вымотавшись до предела обилием цифр, букв и формул, их связывающих.

Наступило время экзаменов и результат не заставил себя ждать. Мы стояли перед учебной комнатой, выстроившись в очередь по двое. Каждый из пары отвечавших должен был перед началом экзамена рассказать наизусть историю становления и процветания Мирового Рейха, затем подойти к экзаменационной цифровой доске, нажатие на сенсорный экран которой запускало механизм формирования билета в реальном времени. Билет содержал пять вопросов по основным предметам и одно тестовое задание по оставшимся. Оценочная комиссия состояла из всех учителей нашей школы во главе с директором, за которым оставалось право последнего слова, то есть приходилось находиться перед шестнадцатью парой глаз, безотрывно следящих за каждым твоим движением, смущая подростковое сознание угрюмыми и требовательными взрослыми взглядами. Времени на подготовку не давалось, вы брали билет и сразу начинали попарно отвечать на поставленные вопросы. Если кто-то из пары не мог ответить на свой вопрос или не раскрывал тему полностью, второму давалась возможность улучшить свою оценку ответом на вопрос первого. У нас предусматривалась такая система оценок: 6 – полностью не готов, 5 – обладает очень малым количеством знаний, 4 – обладает достаточным количеством знаний для окончания процесса обучения, 3 – обладает удовлетворительным количеством знаний, 2 – курс обучения усвоен хорошо, 1 – обладает широкими познаниями предметов, +1 – великолепное знание школьного курса. Буквально это означало следующее: если ученик получал 6, он оставался еще на год в школе для дополнительного обучения, а в случае повторного получения этой же оценки результаты экзамена направлялись в Распределительную Комиссию для пересмотра ее решения в пользу ухудшения условий будущей работы (за всю историю школы два раза 6 получал только один ученик, чье имя стало нарицательным в стенах нашего учебного заведения. Он получил работу гардеробщика здесь же с жалованием в сто рейхмарок в год и кое-как сводил концы с концами, собственным примером доказывая необходимость стремления к лучшему, чем был у него, результату); в случае получения 5 ученик направлялся на пересдачу через месяц, а если и там не отвечал лучше, оставался на дополнительный год, по окончании которого должен был получить не меньше 4, так как три 5 приравнивались к 6; при получении учеником оценки от 4 до 1, ему вручался документ, подтверждающий успешное окончание школьного курса, и он сразу направлялся с ним по месту будущей трудовой деятельности, куда был распределен, там он вставал на учет и, спустя два положенных на отдых месяца, приступал к выполнению рабочих обязанностей; оценку +1 мог заслужить только ученик, безукоризненно ответивший на все вопросы своего билета и каждый из трех дополнительных – либо из билетов напарника, в случае его провала, либо из билета, сформированного новым нажатием на экран доски. Получение оценки +1 влекло за собой положительные последствия – Распределительная Комиссия пересматривала ваше направление, выбирала одну из подходящих свободных должностей, и через каких-то два месяца ваша жизнь, как и жизнь всех членов вашей семьи, заметно улучшалась с помощью возможностей, которые нам могут предоставить только деньги.

Лили была во второй паре отвечавших. Ее напарницей, по превратности судьбы, стала Минус Один, которая, как выяснилось минут через двадцать после начала их экзекуции, получила уверенную 5 и теперь стояла в расстроенных чувствах возле своего шкафчика, утирая сопли. Фройлен Хартманн, конечно, получила +1, о чем нам не преминул с гордостью сообщить сам герр директор. Такую оценку, кстати сказать, получали до нее всего два человека – одним из них был Аццо Копп, бывший директор нашей школы, а второй – находившийся ныне в должности ситивайзера (управляющего по контролю за чистотой города), бывший начальник цеха, которого сменил на посту отец Лили, отличник учебы и физподготовки герр Томас Браун, чье лицо натянутой лучезарной улыбкой освещало нам каждый проведенный в школе день, открыто выражая радость присутствия на голографическом постаменте почета, расположенном аккурат напротив входа. Я искренне радовался успеху Лили, хоть и никогда не сомневался в нем, все больше уверяясь в наличии огромной пропасти между моим и ее положением, которое стало вполне очевидно после начала подготовительного этапа к экзаменам. Я же тешил себя надеждой просто не ударить в грязь лицом и не подвести отца, затерявшись ближе к концу очереди, представлявшейся мне очередью к эшафоту. Может, я просто смог смириться с тем, что за меня все было решено. Я не видел своими глазами того большего, которое мотивирует стать успешнее и начать двигаться вперед. Зато повсеместно встречались примеры обратные – те, кто старался меньше других. Этого допустить было нельзя. Поэтому к экзамену я был более-менее готов, по крайней мере, в той степени, которая могла позволить получить долгожданный документ об окончании школы. Когда подошла наша с напарником очередь, мандраж охватил меня. Я смотрел, как Ланцо, получивший уверенную 3, успокаивает в сторонке свою девушку, и это не добавило уверенности. Нас вызвали. Почтительно поприветствовав членов экзаменационной комиссии, я нажал на экран. Отлегло. Я наверняка знал ответы на три вопроса, но тестовое задание далось с трудом – я правильно решил только сорок процентов его заданий. Таким образом, когда я вышел из учебной комнаты, заслуженная 3 была у меня в кармане, а скоро она будет прописана и в документе, свидетельствующем об успешном окончании курса школьного обучения. Я был несказанно рад – для меня 3 было успехом, ведь основная задача выполнена. Помимо Минус Один еще один парень получил 5, остальные же готовы были приступить к обязанностям взрослых людей, своим участием поддерживая закостенелый в веках, нескончаемый круговорот трудовых усилий.

Через два дня мы расселись на лавочках перед сценой. Наша славная фрау Маркиза уже пускала ежегодную слезу, стоя перед микрофоном: мы снова были самым незабываемым потоком, мы как никто врезались ей в память штампованными оттисками лиц и событий, она еще никогда не была так уверена, отпуская свой выводок в сложную, замысловатую и не всегда предсказуемую взрослую жизнь и так далее. Дальше слово взял директор, произнес торжественную речь и в конце ее неожиданно пригласил к микрофону фройлен Лили Хартманн, чьи учебные достижения – повод для гордости всего учительского состава (хоть они и не были основной причиной этих достижений) и образец поведения и прилежности для всех будущих поколений учащихся.

Лили уверенно подошла к микрофону, но заговорила сначала робко:

– Это было неожиданно, – мило улыбнулась, – но я благодарю многоуважаемого герра директора за предоставленную возможность выступить. Каждый из вас знает, каким образом я оказалась в теперь уже ставшей нашей школе. Но далеко не каждый осознает, насколько трудно было мне привыкнуть к новым условиям жизни, новым лицам и обстановке. Я будто разом очутилась в незнакомом для себя мире, где все казалось враждебным и недружелюбным. Но прошлые страхи, обиды и терзания – ничто по сравнению с теми достижениями, которые ждут нас впереди. Уже сейчас я могу сказать, что последние два года, проведенные с вами – счастливая пора. Но она стала такой не сразу. У меня, как и каждого из присутствующих, были свои поражения и разочарования, маленькие победы на фоне которых виделись громадными успехами. Но сейчас наступает новое время в наших жизнях – время ответственности и зрелости, стабильности и ясности взгляда на будущее. Я хочу выразить искреннюю признательность всем учителям, благодаря которым почти все из нас смогли успешно закончить курс обучения и собраться здесь, – она поклонилась в сторону, где расположились работники школы, – но еще большей благодарностью я хотела бы выделить тех, – она окинула взглядом собравшихся, но задержалась, и теперь безотрывно смотрела в мою сторону, – кто не дал мне впасть в отчаяние и был опорой на протяжении этого нелегкого пути, который нам с вами удалось с успехом завершить сегодня! Одна страна, один лидер, один Рейх! – торжественно закончила она под громкие аплодисменты толпы.

В тот момент я окончательно понял, что нам с ней больше не по пути, но смотрел на нее глазами, полными подростковой любви, в то время как в ее взгляде читалась великодушная покорность и смиренность.

После окончания основной части мероприятия, Лили с отцом подошли к нам. Наши родители пожали друг другу руки и понимающе удалились в сторонку, не мешая нам сказать оставшиеся слова. Мы обнялись, поздравляя друг друга, и перекинулись несколькими ничего не значившими фразами. И она, и я понимали, что нам не суждено общаться вечно, слишком велика была разница амбиций и положений. К нам подошли несколько учеников и увлекли за собой к праздничному столу. Есть, честно сказать, не хотелось совсем, как и находиться в эпицентре веселья, поэтому я взял что-то со стола ради приличия и решил удалиться от суеты в ту самую беседку, которая так часто спасала меня в подобных ситуациях. Присев под сводчатой деревянной ее крышей, я предался размышлениям, которые в основном сводились к пониманию и принятию новых условий существования. Неожиданно чья-то рука ласково опустилась на мое плечо. Я оглянулся. Она пришла!

– Четыре Два, хватит грустить, пойдем на наше место? – голосом, полным доброты и искренности спросила Лили.

– Да я и не грущу совсем, – смутился я, – просто думаю о том, как сложно покидать то место, где провел столько времени. Хоть по многим одноклассникам я и не буду скучать, – весело добавил, чтобы не растерять всю радость этого момента.

Мы пошли на ту самую лавочку, где началась наша дружба и проболтали там до темноты, выпив бутылку вина, предусмотрительно захваченную с праздничного стола моей подругой, после чего я проводил Лили домой, а сам отправился к себе, где еще предстояло выслушать поздравления и напутственную речь от отца, которому, думалось мне, совсем не терпелось это сделать. Теперь все мысли приносили покой и умиротворение, ведь страх перед неизвестностью и неотвратимостью будущего – суть ксенофобия, не дающая нам спокойно и уверенно двигаться в выбранном, правда, за нас, направлении. Так мне смущенно сказала маленькая фройлен Хартманн на прощание, крепко-крепко прижав к себе и поцеловав в щеку.

Часть 2.

Глава 1. Совсем взрослые

238 год МР

– Итак, дорогие наши зрители, мы рады приветствовать вас на выставке, посвященной увлекательной и неповторимой истории, ежеминутно окружающей нас и, как никакое другое явление, влияющей на наши с вами жизни, тенью прошлого следующей за днем сегодняшним!

Впрочем, начну сначала. Меня, как в основном это и происходит, распределили после школы к отцу в цех. Но благодаря нововведениям герра Хартманна, направленным на оптимизацию производственных затрат, количество рабочих мест сократилось, и мое электронное личное дело было вновь направлено в Распределительную Комиссию. Если бы ее повторное решение основывалось на результатах выпускных экзаменов, боюсь, я бы отправился мыть тарелки на ближайшую от моего местопребывания кухню. Но отец подключил какие-то знакомства, предполагаю, неразрывно связанные родственными узами с моей юношеской влюбленностью – видимо, герр Хартманн чувствовал вину за мое переназначение – и меня направили в интерактивно-голографический музей исторических наук в качестве подсобного рабочего, куда я и поступил аккурат после двухмесячного отдыха, во время которого я только и делал, что переживал за свое будущее – ответ из Комиссии пришел за неделю до его окончания. Работа оказалась непыльной, хоть и непосредственно с ней, с пылью, связанной: первые три года я протирал экспонаты и голоплатформы – постаменты для голограмм персонажей, мыл полы и переносил с места на место хранящуюся на складах утварь и предметы старины. Там же я встретил замечательную девушку, работавшую гидом, с именем 3434 (но называли ее все сокращенно «Три Четыре»). Мы поженились через пять лет после того, как я приступил к работе на выставке. Сейчас она ждала окончания моей смены у нас дома. Но, вероятно, вы хотите услышать некоторые детали? Тогда вкратце расскажу: в течение тех трех лет, что я занимался уборкой и таскал древности, я не пропустил ни одной экскурсии. Поначалу они казались мне нудными, скучными, да и вообще, не заслуживающими моего внимания. Но со временем, когда я наконец понял разницу между безынтересной историей, которую нам преподавали в школе, и той историей, которая давала возможность раскрыть творческий потенциал увлеченным ею людям, стал прислушиваться к словам гида, сопровождавшего нескончаемые группы туристов, состоявшие большинством из учеников школ, рассматривавших экспонаты под строгим взором их преподавателей, и приехавших осмотреть достопримечательности новых мест гостей нашего городка. Некоторые книги из домашней библиотеки позволили мне глубже изучить предмет и восполнить пробелы в знаниях, допущенные мной-ленивым учеником. Пара замечаний, сказанных в нужный момент, пара поправок, занесенных с моей подачи в просветительскую часть программы, основанных на изученном мной и недоступном, в силу отсутствия необходимости, для многих невиртуальном материале (минус электронной информации заключается, на мой взгляд, в возможности легко убрать лишнее и подчистую изменить любые сведения в считанные секунды. Я же пользовался – благодарение отцу, человеку достойному и не по статусу умному – фундаментальными материалами, записанными еще пару столетий назад на бумажные носители, которые моя мама перевезла к нам домой после свадьбы. Это единственное напоминание о ней, которое сохранил отец) – и меня приняли в интеллектуально значимую часть коллектива, как равного. В середине четвертой рабочей зимы один из гидов заболел и покинул нас. За неимением других, более подходящих кандидатов, и по ходатайству доброжелателей, эта должность досталась мне. Три Четыре назначили ответственной за мое переобучение, и мы с ней стали частенько засиживаться после работы. Так как большая часть нужных знаний была изучена в пору работы подсобником, мне не составило труда освоиться с новой профессией, поэтому отведенный на переподготовку срок мы использовали в основном в развлекательных целях – поначалу просто пили вечерами чай со сладостями, неизменно захваченными Три Четыре из дома, потом начали ходить в кафе и голографические театры, а скоро стали постоянными гостями друг у друга, причем нередко встречались семьями. Каждый праздник и многие выходные проходили теперь совместно. Через год моя новая подруга призналась в испытываемой ко мне симпатии посредством чувственного поцелуя, ознаменовавшего окончание очередного рабочего дня. Не сказать, чтобы я испытывал к Три Четыре сильные чувства, но привязанность все решила за меня. Да и девушка она очень привлекательная, нежная, понимающая и умная. Словом, она стала для меня воплощением добродетели и верности. Мне с ней очень повезло!

Единственный минусом в моей жизни была работа с женой в разных, сменяющих друг друга сменах. Хотя, может, это наоборот было плюсом – наши отношения не успевали покрыться бытовой, будничной плесенью, мы виделись только вечерами и радовались каждой доставшейся нам минуте за совместным просмотром новинок голографической индустрии, готовкой или простыми, спокойными беседами. Иногда мы навещали стариков. Мой отец уже отработал положенный ему срок и теперь наслаждался степенным, умудренным жизнью пенсионерским существованием, проводя досуг за изучением домашней библиотеки. Даже очки себе купил. Конечно, по причине ослабшего зрения, а не просто, чтобы казаться умнее и старше. Я старался почаще проведывать его, но получалось не всегда – теперь мне нужно было заботиться о своей собственной семье, да и работать сверхурочно приходилось довольно часто – во-первых, лишних денег не бывает, во-вторых, количество заявленных к проведению экскурсий периодически превышало количество работоспособных гидов, как это бывает, когда политика, избранная государством направлена на поддержание сложившегося порядка, а не постоянное развитие, и ищет постоянного исторического подкрепления у молодых, еще не сформировавшихся умов, ведь когда все заняты размышлениями о прошлом, некому идти в будущее.

Размеренное течение жизни начинает нас полностью устраивать только в том случае, если до этого путь пролегал сквозь непролазные джунгли различных приключений и авантюр. Ты будто выходишь из них на уютную, густо освещенную полянку – лес, кишащий дикими хищными созданиями, уже позади, можно присесть вон под то старое дерево, прислониться затылком к декоративно украшенной резьбой его коре, почувствовать тепло, даруемое Солнцем, лучи которого пробиваются сквозь зеленую пелену листвы, падая на землю ее отражением, резко контрастирующем с местами, где свет, не встречая препятствий, падает свободно, будучи не задетым объектами материального мира. Если же вы, стоя перед опушкой, когда предоставлялся шанс, струсили, развернулись и двинулись в обратном направлении, вам всегда будет внутренне не доставать чего-то, о чем вы даже не помышляли сознательно, отравляя штиль спокойной жизни инстинктивной тягой к неизведанным переживаниям и рискованным поступкам. Правда, приключения тем и хороши, когда вызваны памятью, переживать же их значительно труднее и опаснее.

Так было и у меня. В целом, довольный, что обстоятельства сложились именно так, где-то глубоко в душе я лелеял надежду оказаться кем-то более значительным, важным, хотел чувствовать себя хотя бы ладьей на шахматной доске, если уж не королем. Но понимал, что я всего лишь пешка. Действительность своим контрастом убивала надежды. Я честно старался примириться с этим, вдохновиться примером родителей, своих и Три Четыре. Они, казалось, были полностью удовлетворены тем прудом, в котором родились, и сейчас радовались, что произведенные ими на свет головастики барахтаются все в этой же застоявшейся и подкисшей воде, которая взрастила сотни поколений до, и взрастит, без сомненья, еще сотни поколений после. Возможно, их личные бурные течения уже были позади, поэтому они столь стойко и уверенно переносили гнет обыденности. Мне же подсознательно хотелось прочувствовать больше жизненных граней, ощутить на себе всю полноту возможностей и удивительность хитросплетений судьбы. Изредка это желание сублимировалось в скандалы с женой, иногда в угрюмое настроение, когда ничего не могло доставить удовольствия, ведь это ничего уже порядком надоело своей обычностью. Тяга к уникальному, так бы я охарактеризовал свое теперешнее состояние.