Текст книги "Земля забытого бога"

– Ну… Дети у него в церковь не ходят, не может их приучить, заставить. Может, в чем-то ты и прав. Но всё равно…

Алексей достал термос, предложил чаю. Беседа прервалась.

– Ну что, полезем в дома, может, чего найдем?

Друзья вскарабкались по брёвнам на чердак, потом обследовали развалины внутри. Добычей их были пара бутылок от «Пшеничной» по три сорок – этикетка еще сохранилась, – да бутыльки вычурной формы из-под советского парфюма. Еще нашли пару старых газет и журнал «Крокодил» за 1981 год. Вылезли, отряхнулись и стали собираться домой. Уже у машины Миша поведал историю.

– Помнишь, с нами учился один товарищ до восьмого класса?

Алексей с трудом припомнил по описанию, кивнул.

– Так вот, у него дед работал ответственным советским работником, то ли по партийной части, то ли по хозяйственной, не важно, важно, что был у него кабинет личный в центре города, на Большевистской улице, в старых домах. Дело было в шестидесятых. И вот однажды сидит он там, бумаги разбирает, вдруг стук в дверь. Заходит мужик, невзрачный, простой, за плечами рюкзак. Дед спрашивает – вы к кому? Мужик прикрывает дверь и шепотом говорит, мол, к вам. Дед естественно удивляется, по какому, мол, вопросу. Мужик подходит к нему и опять шепотом историю рассказывает: до революции в этом доме у него жила семья, бабушка, дедушка и мать. Дом был их, купцы они, я посмотрел в архивах – правда, жили такие. Сейчас этот дом снесли, он деревянный был, одни воспоминания остались. Так вот, мужик вещает дальше, мол, в этом доме, и не где-нибудь, а по точным данным, рассказанным покойной матерью, именно в этом кабинете, что раньше был гостиной, за стенкой, которая прямо за спиной ответственного начальника, припрятан клад: столовое серебро, украшения и прочее нажитое купцами добро. Не смогли они его вывезти в девятнадцатом году, перед тем, как красные в Пермь вошли, погнав колчаковские войска. Дед, естественно, не верит, смеется и пытается незваного гостя выпроводить. Но не тут-то было. Гость из рюкзака достает молоток и ну подступать к ответственному советскому работнику. Дед уже за стул спрятался, думает – совсем больной, психбольница по нему плачет. А гость как шарахнет по стене за столом молотком, да не раз, разбил всю штукатурку, дыра зияет, а из дыры ложки, вилки, подсвечники посыпались серебряные, темные от времени. Тут дедом нашего одноклассника овладела жажда наживы, он вместе с мужичком давай стену раскурочивать, а там все больше и больше добра. На столе разложили, мужичок и говорит: «Ты молчи, тебе половина», – а сам свою половину в рюкзак сгреб и ушел восвояси. Ответственный работник стоит, на богатство смотрит, что делать – не знает, а тут его личный водитель заходит. Ну, естественно, у того челюсть отвисла, у деда тоже, он по пути незнакомца пошел, «на – говорит – тебе часть, только молчи» – и сунул водителю побрякушки. Тот поклялся в верности, забрал да в ломбард все сразу загнал и нажрался, пил три дня, пока его в милицию не забрали. Там он и рассказал всё. Ему пятнадцать суток, а деда, ответственного советского работника, в кутузку, все отобрали и на зону на десять лет. Вот так. А ты говоришь – клад не найдем. Найдем!

Алексей и Михаил уехали в город, договорившись, что в следующие выходные вновь будут копать, да не получилось. В четверг позвонил Виктор, как всегда позитивный и веселый, сообщил, что у него была тяжелая неделя, переговоры в Москве, министры и прочие тёмные личности, о которых он говорил всегда вскользь, попенял, что друзья редко видятся, и предложил устроить шашлык у него на даче. Алексей с радостью согласился, отложив раскопки, потому что все равно трава стояла уже высокая, а места у воды, где они с Мишей находили монетки и нательные кресты, были хожены-перехожены. Тем более что у Виктора под дачей стоял катер и, в принципе, если попросить, то он мог бы отвезти его на то таинственное городище.

В пятницу вечером друзья, кто смог вырваться от жен и детей, работы и бытовухи, скажем так, немногие, собрались в гостевом доме у Виктора. Напитки были в избытке, беседа завязалась о политике, заводил тему Костя, что всегда был в оппозиции к власти.

– Лучше раньше жилось мне, вот зуб даю, – кричал он, разгоряченный дорогой водкой Виктора.

– Да чем лучше-то? – вопрошали те, кто еще мог вопрошать.

– Раньше все было правильно. Все работали, получали деньги, никто не воровал.

– Ну, просто раньше ты был маленький и много не знал, Кость, – увещевал его Алексей.

– Нет, все не так! Лучше было, душевнее, ну, понимаете… – Костя не находил слов, но был уверен в своей правоте.

– Ну чем лучше, Костян? – умильно улыбаясь, спрашивал Виктор. – Ну у тебя тогда ничего не было, а сейчас – квартира, машину покупать собрался, работа денежная вроде.

Костя соглашался с доводами, выпивал водки и вновь бросался в атаку, мол, не все так хорошо. Риторики ему не хватало, Костя брал горлом и необузданной страстью к спорам. В итоге все изрядно набрались, спор не был закончен, но благодушие и легкость, вперемешку с юмором, которые всегда ореолом окружали Виктора и всех вокруг него, закономерно победили.

Наутро выпив кофе, он вспомнил, что взял с собой книги, которые утащил весной из старого дома, давно уже распиленного на дрова. Алексей еще раньше решил их отдать историку Андрею, потому что ему они были не нужны, и привез их в надежде встретить его в теплой компании, но Андрей не приехал, сказавшись больным. Друзья собирались с удочками на берег на рыбалку, Виктор согласился подвезти их на катере к местам хорошего клева. Алексей попросил отвезти его подальше, рыбачить он не хотел, а металлоискатель был при нем, и катер хозяина дачи, а может быть, и жизни, спокойно мог домчать его до таинственных Бутыр.

Виктор, забросив рыбаков с бутылкой водки и закуской на безлюдный берег, лихо взревел мотором дорогого американского катера и выскочил на волну, раздуваемую северным ветром на разливе Камского водохранилища. Катер скакал, как козел, Виктор смеялся и специально налетал на волну так, чтобы брызги заливали сжавшегося в комок Алексея, который, в отличие от хозяина, не любил экстрим. Искомая точка, определенная по крутому навигатору катера, появилась неожиданно, Виктор под указующий крик Алексея лихо развернул катер и причалил. От неширокой линии песка начинался обрывистый высокий берег.

– Ну, приехали, часа два тебе хватит? Я вернусь тогда в это время, – напутствовал Виктор Алексея и, красиво развернувшись, поскакал по волнам в обратном направлении. Алексей проводил катер друга взглядом и повернулся к берегу. Влезть на кручу, на первый взгляд, не представлялось возможным. Поискав, Алексей увидел распадок, лощину, заросшую кустарником; она спускалась к песчаной отмели берега, разрезая глиняную кручу. Цепляясь за кусты, кое-как Алексей взобрался на берег, поросший высокой травой. Берег был пуст. Побродив полчаса среди борщевика и трав, которых давно не касалась коса крестьянина, он, наконец, наткнулся на остатки жизнедеятельности человека. Это была большая яма, выложенная по краям плоскими известняковыми камнями. Описание Митьки подтверждалось, это были остатки подвала крепкого крестьянского дома. Алексей спрыгнул в яму, наладил металлоискатель. Вся яма пищала на разные голоса. Лопата вонзилась в землю, черенок трещал от напряжения, пот с лица струился градом, через несколько минут борьбы с камнями лезвие ударило о металл.

«Вот он, клад, вот, там явно горшок с золотом или сундук, сейчас, сейчас», – судорожно неслись мысли в голове у Алексея, а руки усердно обкапывали находку. Еще немного времени – и из земли вывернулся чугунный горшочек с обломанным краем. Алексей схватил его и начал счищать грязь снаружи, потом пятерней залез в горлышко. Но его постигло разочарование: кроме земли в горшке ничего не было. Дальнейшие раскопки принесли пару толстых проволок, металлическую трубу и две мятые консервные банки. Но он не сдавался. Рядом с первой ямой были еще две, густо заросшие по краям крапивой. Еще час труда принес несколько неопознанных ржавых обломков и громадный рельс, который Алексей так и не смог выковырять из грунта. Весь в поту, Алексей вылез из ямы и сел передохнуть.

«Где-то здесь, по рассказу, должны быть развалины церкви, где какие-то призраки. Надо найти развалины. Церковь была в каждой деревне. А где она могла стоять? Церковь должна стоять на горе, ближе к Богу, у всех на виду…»

Алексей внимательно оглядел окрестности, приметил небольшую возвышенность, подумал и пошел к ней, продираясь сквозь высокую траву. На возвышенности ямки не было, но трава росла гораздо менее высокая и сочная, видимо, выгорала на солнце, а может, под землей был старый фундамент, который не позволял растительности развиваться. Лысоватый пятачок был немедленно обследован прибором, и вскоре послышался изумительный тонкий писк, а на дисплее загорелась пиктограмма сокровищ.

– Ага! – в ажиотаже воскликнул Алексей, определил, где копать, и вонзил лопату в сухую землю. Комок корней разбирал руками, пронося его у катушки металлоискателя, прибор пищал, радостно подтверждая, что в руках что-то есть, кроме чернозема. Наконец блеснул белый металл, и на ладони Алексея оказалось кольцо. Он протер его перчаткой, кольцо было белое, на ободе виднелись клейма.

«Удача! Часть клада! Серебро, явно серебро, и старое!»

Сунув кольцо в карман, счастливый и возбужденный, Алексей продолжил обследовать лысую возвышенность, но больше ничего не нашел. Подойдя к противоположному краю бугра, он обнаружил глубокий темный провал. Вспомнился рассказ Митьки, но провал не издавал звуков, над ним не вились темные тени, лишь дальний конец уходил под молодой лесок из ив и березок.

– Да нет, какие привидения, я же современный человек, – вслух, чтобы отогнать нерешительность, пробормотал Алексей и тут же присел, сердце заколотилось, потому что из того леска послышались неестественные звуки: кряхтение, подвывание, тяжелые вздохи и треск ломающихся веток. Древний инстинкт самосохранения гнал Алексея на берег, но там не было спасительной лодки. Хоть в привидения и потусторонние силы он не верил, но сейчас его неверие было затуманено чувством страха. Он пронесся мимо распадка, забыв, где поднимался, выскочил на кручу берега и готов был кубарем скатиться вниз, не разбирая дороги, но остановил его простой человеческий голос, который показался знакомым.

– Эй, дружище! Осторожнее, так и голову сломать можно, тут метров семь до воды.

Алексей оглянулся. На возвышенность вышел человек в защитном костюме с рюкзаком, по левую сторону от себя он вел горный велосипед, к которому были приторочены металлоискатель и лопата. Приглядевшись, Алексей узнал кузнеца Николая. Тот приветственно махал ему рукой.

– Знакомые лица! Давно не виделись! Я гляжу, ты вошел в клуб черных копателей, – подходя, Николай кивнул на прибор и лопату Алексея.

– Ну да, – засмущался Алексей своего минутного необъяснимого страха, – решил новое хобби для себя открыть.

– Ну что же, хорошо. И как успехи? – Николай положил велосипед на землю, открыл рюкзак, порывшись в нем, достал термос, предложил чаю.

Алексей выудил из кармана кольцо, показал.

– Неплохо, девятнадцатый век, конец, село Красное, – рассмотрев клейма, сказал кузнец.

– Откуда ты знаешь?

– Клеймо. Вот только мастер мне неизвестен, их там великое множество было. Но можно справочник порыть, узнать. Держи, – он отдал кольцо Алексею, отхлебнул горячего чаю.

– А ты историк… – протянул уважительно Алексей.

– Да нет, просто увлекаюсь. Заканчивал пединститут, филолог я, работал, где придется, даже журналистом. Правда, карьера журналюги не пошла, слишком все скучно или куплено. Пиши о том, что надо, а свое оставь при себе или сиди в желтой газетенке репортером по проституткам. Не моё, я свободу люблю. Ты как здесь оказался?

Алексей рассказал о Митьке, о друзьях, о поездке на дачу и катере Виктора.

– Ну, ты даешь! Не во всех деревнях была церковь. Здесь вот её точно не было. Так что Митька твой наврал. Церкви строили по согласованию с епископатом, и разрешения выдавали неохотно, чем больше церквей – тем беднее приходы. Тем более здесь, это же места обитания староверов. В восемнадцатом веке с Керженца на Обву был наплыв староверов-беспоповцев, они сначала обосновались у Ильинского, потом расселились по всему побережью, когда гонения усилились – ушли в ближайшие леса. Так что с церквями тут был напряг. Да и места глухие, тракт шел далеко, а тут леса, хозяев не было, бароны, а позже графы Строгановы сюда и носа не совали, только деньги через управляющего получали.

– Как много ты знаешь. Я думал, что церкви везде были, вера все-таки…

– Вера. Религия. Православие. Христианство. Вечные понятия, да? Ты верующий?

Алексей отрицательно помотал головой.

– А что так? Думаешь, что после смерти только черви? Вряд ли, иначе жил бы одним днем.

– Я не знаю. Наверное, нет, не только черви. Душа же бессмертная должна быть. Вот ученые доказали, что душа есть, я читал, что, когда человек умирает, его тело становится легче на несколько граммов, это душа отделяется.

Николай усмехнулся, отпил чаю, махнул рукой.

– Сказал «доказали». Ничего они не доказали, это выдумки. Нет материального доказательства существования души. Лишь религии в своих сомнительно древних и наивных текстах утверждают это. Вообще любая религиозная доктрина может быть разрушена в момент, слишком устарели их аксиомы, а ничего нового в этот мир человеческий разум не принес. Вот возьми христианство: смысл жизни человека заключается в страдании и подготовке к загробной жизни и Страшному суду. После него души будут жить в гармонии. Ну, это же смешно! Проще умереть младенцем и попасть мимо святого Петра прямо в рай. Почему можно убивать на войне и нельзя убивать просто так? В чем разница? Почему Бог дал нам возможность решать, когда заканчивать существование, и не дал возможности решать, когда его начинать? Почему вообще этот Бог как-то странно вмешивается в дела мирские? То нет его, то он есть, когда выгодно кому-то. Зачем плодиться и размножаться, если мы приходим страдать? Зачем Богу столько народа?

– Ну-у… – протянул Алексей, не зная, что ответить.

– Да затем, что это не Богу надо, а церкви, религии, государству. Больше народа – больше налогов – больше денег – больше солдат – больше территории – опять же больше денег. Весь мир материален, и места в нем Богу нет.

– А есть понятия нравственности, любви, морали, в конце концов. Религия несет в себе этот смысл, сохраняя человеческое в человеке, – нашелся, наконец, что сказать Алексей.

Кузнец покачал головой:

– Вся наша жизнь состоит из эмоций и дум. Причем эмоции занимают в ней большее место. Думаем мы мало и редко. Наши эмоции: страх, радость, любовь, гнев, ненависть и прочие – есть следствие наших животных инстинктов. Страх – инстинкт самосохранения, любовь – инстинкт продолжения рода или выживания в стае, гнев, ненависть – инстинкт защиты территории, добычи и самки. Мы все – животные, это доказано исследованиями ДНК, они идентичны для всех существ на земле, мы не из космоса, мы развивались и жили здесь. А если принять это, то жизнь будет, как в лесу – без закона и порядка. Выживут сильнейшие, но жизнь их будет скудна, как и у всех. Человек же еще и думает иногда. И разум довел его до мысли, что лучше жить по законам, лучше, когда человеческой стаи много, тогда можно одним жить гораздо лучше за счет других. Для этого нужно было замаскировать животные инстинкты, и вот кто-то очень умный назвал инстинкты эмоциями, а эмоции разделил на правильные и неправильные, замаскировал это деление под религии, их установил, как образец морали и нравственности, понаписал сказок, поставил служить сильным, и вуаля – возник наш мир, цивилизация. Вот тебе и религия, вот тебе и душа бессмертная.

Николай удовлетворенно выпил остатки чая, оставив Алексея в глубокой задумчивости. Слова кузнеца неожиданно, хоть и косвенно, совпадали со словами Вероники об истории, которая была искусственно вычленена из всего, что было в действительности, и поставлена на службу государству. Но что-то в голове Алексея сопротивлялось этим выводам двух разных людей.

– А тут не церковь была, – неожиданно перевел разговор в другое русло Николай, указав на возвышенность, – другое, более древнее.

– Что? – занятый своими мыслями вскользь спросил Алексей.

– Это вал древнего городища. Тут три вала прикрывали с прибрежных сторон, а река была четвертым естественным укреплением. В первом тысячелетии тут жили люди, неизвестные, неизученные, от которых остались только кости, валы и угли кострищ. Ну и еще кое-что. Вот это. – Николай вынул из рюкзака какие-то зеленоватые железки причудливой формы. Алексей осторожно взял одну. На плоской форме проглядывал узор из дырочек, которые, если присмотреться, складывались в фигурку животного.

– Так называемый звериный стиль, металлопластика. Бронза. Здесь археологический памятник. И кстати, на нем копать нельзя, закон запрещает. Так что ты сюда больше не ходи, сейчас все строго, прибор отберут, закроют, заведут дело – зачем тебе лишние неприятности?

– А как же ты? – спросил Алексей. – Ты же тут копаешь?

– А у меня индульгенция, я внештатный сотрудник Камской археологической экспедиции. Вот так. Давай ищи монетки в деревнях, а на археологию ни ногой, так безопаснее будет.

С берега послышался призывный гудок катера Виктора.

– Ну, приехали за тобой, бывай, дружище, увидимся в деревне, – кузнец Николай подал руку, поднял велосипед. Виктор гудел мощной сиреной.

– Слушай, раз ты археолог, с музеями связан, то вот у меня тут есть кое-что. – Алексей спешно начал рыться в сумке, что висела у него через плечо, выудил оттуда увесистый сверток и протянул Николаю.

– Что это?

– Да книги старые в деревне нашел, возьми, в музей отдашь, а мне они ни к чему. Хотел другу подарить, тоже историк, да он не приехал.

– Хорошо, отдам. Чего бы не отдать, – хитро подмигнул Николай и, сложив книги себе в рюкзак, помахал рукой Алексею, который уже бежал по распадку к катеру под весёлый зазывный крик заждавшегося Виктора.

Глава 3

Станислав Николаевич Садомский собирался в Пермь. Надо было решить две проблемы – книг и Вероники. Проблема книг стояла остро, как никогда, особенно после утверждения Вадима Павловича. Конечно, его экспертное заключение стоило многого, но хотелось бы перепроверить. Все лаборатории страны были в распоряжении крупных музеев, а значит, и Станислава Николаевича, но отдавать книгу туда было бы верхом неосмотрительности. Клиент уже читает содержимое, а до того, как он прочитает и выскажет свое мнение, светить артефакт было нельзя. Поэтому Станислав Николаевич решил действовать, пытаясь найти косвенные подтверждения выводам Вадима Павловича.

Во-первых, надо было определить место находки. Конечно, Урал не родина персов, но какие-то зацепки можно было попробовать отыскать. Вероятно, вместе с книгами были еще какие-то вещи. Если принять текст книги за истину, то находки должны быть, хоть Станислав Николаевич и надеялся, что их еще не нашли или нашли не все. Во-вторых, с персидским текстом была русская книга восемнадцатого века, которую Садомский попытался прочитать, одолел три первые страницы и отложил – уж больно неразборчив был почерк писавшего, бумага пожелтела, а чернила сильно выцвели. Текст изобиловал архаизмами и длинными описаниями природы и местности. Было совершенно непонятно.

Будучи плохим филологом, Станислав Николаевич решил передать книгу своей знакомой, с которой когда-то был близок, преподавателю университета, русофилке, кандидату наук Анастасии Валерьевне Паниной. Станислав Николаевич не любил посещать своих бывших, ибо возбуждал в них угасшие чувства и совсем ненужные надежды. Однако платить деньги ненадежным переводчикам ему не хотелось, а лучшего знатока старославянских наречий он не знал. Скрепя сердце Садомский набрал номер телефона и через секунды услышал звучное контральто Анастасии Валерьевны:

– Алло…

– Анастасия? – Садомский замялся, не зная, как представиться, но контральто опередило его:

– Стасик? Как неожиданно… Право, я так рада! Неужели ты хочешь меня увидеть? Ах, как кстати, именно сегодня я в новом платье, тебе понравится, поверь. Как твои дела? Ты, надеюсь, разогнал всех своих горничных в белых передничках из дома? Эти шлюхи никогда тебе не подходили. Может, поужинаем сегодня?

Напор Анастасии Валерьевны был как ледоход весной на Неве – мощен, неотвратим и беспощаден. Станислав Николаевич согласился на ужин.

Встретились они вечером, Садомский уже сидел за столиком, когда вошла Панина. Анастасия Валерьевна была женщина видная, ухоженная. Ей перешло чуть за сорок, но всем она говорила, что ей тридцать пять. Неопытный взгляд мужчины оценил бы ее возраст максимум в двадцать девять. Муж у Анастасии Валерьевны был человек не бедный и вечно занятой – то работой, то бабами, ранние дети подросли и в помощи, кроме денег, не нуждались, работа в университете не отнимала много времени, и Анастасия Валерьевна давно и откровенно скучала. Скуку свою она сначала топила в писании стихов, которые никто не печатал и даже не читал, а потом в мужчинах. Но мужчин она выбирала с особой тщательностью, под себя: умных, успешных, утонченных. Наглых студентов, что навязывались к ней в любовники в надежде получить зачет и плотское удовлетворение, отшивала сразу, а своих партнеров подыскивала на вернисажах и научных симпозиумах. На каком-то из этих мероприятий она и подцепила Станислава Николаевича, сразу определив в нем породу. В тот же вечер она проникла к нему в квартиру, сломив слабое сопротивление, и овладела телом и душой завотдела крупного музея. После был страстный любовный роман, гуляние вечерами по набережным, истерики по поводу других любовниц Станислава Николаевича. Затем Анастасия Валерьевна встретила шикарного вице-губернатора, которого прислали из Москвы, и отвлеклась от Садомского, лишь изредка ему позванивая.

– Стасик, как давно я тебя не видела! А ты даже похорошел, кожа на лице разгладилась. Ты у косметолога бываешь? – Панина была в зеленом облегающем платье, которое очень подчеркивало ее стройную фигуру и нестареющую силиконовую грудь. Она элегантно опустилась на предложенный официантом стул.

– Ну что ты, Настенька, просто я законсервирован, – улыбнулся Садомский, – а как твои дела? Цветешь, как я погляжу.

– Стараюсь. Все для тебя, Станислав. Уж года два прошло, как мы не виделись по-настоящему, а?

Садомский кивнул, припоминая последнюю встречу.

– Стасик, зачем тебе эти молодухи? Ну посмотри на меня, ведь только я тебя понимаю. Только я различаю по жесту все твои желания, стремления, только я могу поддержать тебя и помочь. Они не могут или только притворяются. А в сексе я гораздо лучше, не так ли?

Станислав Николаевич закатил глаза. Да, что ни говори, а в том самом Анастасия Валерьевна была мастер своего дела. Такую виртуозку ему больше пробовать не приходилось.

– Согласен, Настя. Но ты же замужем…

– Ой, Стасик, ну что теперь меня там держит? Брачного контракта у нас с мужем нет, сын давно в Москве, дочь скоро окончит Гарвард и собралась там оставаться. При разводе мне отойдёт питерский дом и квартира, деньги… Мы с мужем уж лет пять как не живем вместе. Это не препятствие, Станислав, препятствие у тебя тут, – она ласково прикоснулась к высокому лбу Садомского изящным пальчиком с ярким маникюром.

– Ну… – протянул Станислав Николаевич, немного смущенный желанием лизнуть этот пальчик.

– Что ну? Что тебя заставило позвонить мне, Стасик? – Анастасия крутила на пальчик короткие волосы строгой прически Садомского.

Станислав Николаевич вытащил из портфеля старинную книгу, осторожно, чтобы не уронить бокалы, положил на стол.

– Вот, книга. Не смогла бы ты мне ее перевести в удобоваримый вид.

– Ого, какое старье, в твоем стиле… Язык?

– Язык русский, восемнадцатый век, но уж больно нечитабельный, рукописная.

– Что-то ценное?

– Да нет, просто рукописная книга. Ничего особенного.

Анастасия Валерьевна усмехнулась:

– Темнишь ты, Станислав… Ты просто так ничего не делаешь. Ну да ладно, у меня как раз группа студентов на зачете, дам девочкам, пусть поработают за допуск к экзамену.

– Нет, нет, Настя, студентов не подключай, прошу тебя…

– Ого! Ну, я же говорила, темнишь… – Панина взяла книгу, пролистнула, – наверное, тебе надо в художественной форме, я так понимаю?

Станислав Николаевич пожал плечами, улыбнувшись:

– Ну, ты же по-другому не умеешь, Настя.

– Не умею. Я филолог. Но это займет время, а мое время для меня ценно. Придется и тебе пойти мне навстречу…

– Все, что угодно, деньги есть, что еще надо…

– Деньги меня не интересуют, Стасик, а вот ты… – Анастасия Валерьевна грациозно перегнулась через столик, максимально приблизив глубокий вырез платья к Садомскому, и впилась ему в губы. Тот не решился отпрянуть, тем более что былое нахлынуло волной.

– Я хочу тебя… – шептали ему зовущие губы Анастасии Валерьевны, а ее шикарная грудь придавила старинную книгу, небрежно лежащую на столе.

Наутро, рано проснувшись и выпив традиционную чашку кофе, Станислав Николаевич из прохода гостиной посматривал на еще спящую Панину и думал, решая второй вопрос своей предстоящей поездки в Пермь:

«Зачем мне Вероника? Да, она молода, умна, немного наивна, но ведь мы разные люди, мы можем не подойти друг другу, ведь прошло уже больше года, как я с ней знаком, но все никак не решаюсь не то что предложить руку и сердце, а даже интимную близость. Нет, она не то, не мое. Но так мила, чертовски мила, я смогу слепить из нее всё, что мне надо. А если не смогу? Я уже не молод, возиться с молодыми девчонками лучше в кровати и одну ночь, чем всю жизнь… Вот, Настя вполне меня устраивает, почему нет?»

Размышляя так, Станислав Николаевич все-таки решил еще раз встретиться с Вероникой и попробовать. В конце концов, Анастасия никуда не денется.

В это время Анастасия Валерьевна мягко потянулась в постели, как кошка, и продолжила безмятежно спать. Она не привыкла вставать рано.

* * *

Пермь встретила Станислава Николаевича ветром и дождем. Добравшись на жутко дорогом и медленном такси до гостиницы, он сразу после душа позвонил Веронике. Та ответила, но голос звучал нерадостно и прохладно.

– Здравствуйте, Станислав. Да, конечно, я с удовольствием встречусь с вами.

Договорившись о времени и месте свидания, Станислав Николаевич вызвал своего контактёра Кирилла. Тот приехал, как всегда радостный, долго тряс руку, рассказывая о новых находках.

– Вот, Станислав Николаевич, нашли же мы, настоящий клад, уровень Эрмитажа! Вы должны посмотреть. Под Чердынью, зашурфились на пару метров и пошло, пошло! – Кирилл был возбужден.

– Ну-с, покажите, – вяло отреагировал Садомский.

Кирилл достал смартфон, открыл фотографии и важно передал его собеседнику. На фото были вполне неплохие вещи, но под коллекцию не попадали, вещи для музея государственного значения вполне расхожие: пара гривен, сплетенных из золотых нитей с серебряными застежками в виде конских голов, да фигурка всадника на лошади, похоже, из серебра. Станислав Николаевич одобрительно кивнул:

– Хорошо почистили, профессионально.

– Ага, умеем. Короче, всадник за три, гривны по миллиону, пойдет?

Садомский покачал головой. Его эти предметы древности не интересовали, видно было, что вещи времен Волжской Булгарии, по фото трудно датировать, но, скорее всего, поздние, четырнадцатый – пятнадцатый века.

– Ну, а чё? Ну, заберите вполцены, только всадника тогда не отдам, самому дорог.

– Гривнам цена по десять тысяч долларов, и то на любителя. За всадника двадцать. А лучше оставьте себе, – улыбнулся Садомский.

Кирилл сник.

– Ну-ну, не расстраивайтесь, Кирилл. Лучше скажите, как бы повидать того кузнеца, что передал вам книги. И лучше бы посмотреть место, где он книги обнаружил.

– Гривны возьмете по пятнадцать? – ехидно спросил Кирилл.

– Это шантаж. Я цену назвал, – твердо произнес Станислав Николаевич. Торговаться он не любил.

– Ну ладно, по рукам. Завтра узнаю, где кузнец, съездим.

– Вот и отлично. А я пока отдохну с дороги, – Садомскому Кирилл наскучил, ему хотелось увидеть Веронику.

– Кстати, ваша девчонка с каким-то фраером шляется. Видел сам.

Кирилл попрощался и удалился, оставив Станислава Николаевича в растерянных чувствах. Точнее, не совсем в растерянных, одно – деструктивное и огромное – лезло у него из груди и оформлялось в черную грозовую тучу, и звалось оно – ревность. Что такое ревность? Это ипостась древнего инстинкта продолжения рода. Это неизменная составляющая сексуального влечения, это животная жажда владения, и, возможно, одна из первых причин уничтожения своего сородича. И это затуманило голову Садомского с такой невиданной силой, что он на некоторое время потерял возможность мыслить и анализировать. Все его желания были направлены на уничтожение соперника и отмщение неверной Веронике.

Лишь к вечеру Станислав Николаевич пришел в себя, разобрав ситуацию. Раз редкое, почти никогда, кроме далекой молодости, не приходившее к нему чувство так захватило его, то Веронику он любит. Раз он любит ее, то она ему нужна. Раз она ему нужна, то надо принимать меры. Первое – надо уничтожить соперника. Второе – жениться на Веронике. План был составлен, Садомский выдохнул, поправил воротничок белоснежной рубашки, накинул пиджак от «Бриони» и отправился на свидание.

Когда он вошел в кафе, Вероника уже сидела за столиком со скучающим видом, покачивая точеной ножкой в изящной туфельке и посасывая из трубочки латтэ. Увидев Станислава Николаевича, она улыбнулась, помахала ему рукой. Эта улыбка и жест мигом расстроили боевой настрой ревнивца, подходя, он впился взглядом в прелестное лицо Вероники и подумал, что не сможет сказать ничего из того, что заготовил заранее.

– Как долетел? – Вероника убивала своим голосом последние искры ревности, возбуждая жуткое желание.

– Нормально. Как всегда.

– Ты зачем приехал? – как бы невинно спросила Вероника, явно ожидая признания. Но Садомский не смог с собой справиться, тем более что по плану предложение было на втором месте. Однако выяснение отношений уже не укладывалось в тематику вечера, Садомский не хотел и не мог поднимать скандал. Он решил, что выяснит все потихоньку. Поэтому, вместо вопроса: «Кто мой соперник, и что у тебя с ним?» – Станислав Николаевич неожиданно предложил проехаться завтра с ним по окрестностям Перми. Вероника кивнула, лишь спросив:

– А в какие именно земли мы поедем?

– Я не знаю точно, я же не местный, – усмехнулся Садомский, но добавил: – Куда-то в древние места, где жили люди, а сейчас живет быдло, скорее всего.