Текст книги "Лес на карантине"

Эверстов Максим Николаевич
Лес на карантине
Рассказы

Кеб Добряк

Давным-давно… Впрочем, постой… Не так уж и давно. Вот – видишь дерево? Тогда оно только было посажено. Мной. Ага, разрослось. В общем, это было давненько.

Он ушел из дома, прихватив отцовский меч. Мать висела у него на руке, уперев ноги в землю. Рыдала, старуха. На границе деревни упала на землю и лежала некоторое время.

Маленькая сестра осталась дома и смотрела из окна.

Я сидел на этом же месте, в этом кресле. Да.

Меч был старый, весь в царапинах, зазубринах, отметинах и даже, казалось, кривоват. Но кузнец сказал, меч хороший. Старый, но хороший. Про такие говорят, что знают свое дело.

А папаша Кеба этим мечом стольких в свое время… В общем, исходил всю страну вдоль и поперек, служа то в армии, то по ту сторону. И там, и там, если честно, платили паршиво, но по ту сторону хотя бы кормили и одевали сносно. Уж я-то знаю.

Вся деревня смотрела, да. Ллуди, пекарь, закрыл свою лавку и притащился прямо на луг в заляпанном переднике, старый дурак.

Кеб парень-то в общем хороший был. Воспитание, понимаешь. Не то что ваше. Помню, как в твоем возрасте в реку они прыгали, с Большой Косы. Смелые были бесенята. И как воровали репу с соседней деревни, когда еще была… Ага, там, где черные дома и пустые поля, там сильно не гуляй, огонь по ночам, говорят, горит… Однажды они с сыном молочника в драку ввязались с какими-то неместными юнцами. Кеб тогда одному так сильно вдарил… Половину зубов отбил. Да что ты понимаешь? Сам видел. Да, в этом кресле.

А в тот год Кеб мрачный ходил. На границе деревни часто сидел, глядя на пыльную дорогу. Мать говорила, об отце думал. Точнее, о судьбе его. Тот также ушел. И вот меч остался да сундук с имперским добром, который мать тут же продала. Поэтому-то Кеб и думал.

Все уходили. Белли Ступица ушел на Запад, к Ордену. Мартин Три Сосны на юг – всегда, говорит, любил и почитал Синее Королевство. Честь. Слава. И все такое. Мать потом долго рыдала. Офицер с наградным письмом стоял угрюмо и неловко… Даже Рыбак Юка ушел. Взял все деньги родителей и сбежал ночью. Говорят, прибился к Туше, но кто теперь осудит. Бандиты порой не такие плохие ребята…

А Кеб думал. Мать все видела, но не давила. Знаешь, как моя мама говорила, когда я впервые взял в руки чекан? Сын – что отрезанный ломоть… Все мы приходим, чтобы походить по свету, посмотреть на море или горы, нарожать детей, поклониться королю… да все, пожалуй.

И Кеб ушел. С мечом без ножен. С мечтательным взглядом и худой котомкой за плечом. Не так широк в плечах, как батька, но все же. Красавец был первый на деревне.

Слыхал, значит? Тут в самое яблочко. Была у него любовь. Милой звали. Лепота. Честно, просто сказать нечего. Румяна. Глаза так и сверкают. Ладна, что твоя березка. Коса до… В общем, длинная такая. Он всегда оберегал ее, глаз не сводил, для ее дома, где Милка-то с бабкой жила, стал дрова колоть, лед таскать, крышу чинить. Родители Милкины от Пурпурной чумы полегли ведь.

Молодец был Кеб. Скромный. Добряк, слова от него плохого или резкого не услышишь.

Любил помечтать этот Кеб. Волосы у него светлые были, пшеничные, в мать. Но глаза – чернее ночи в самую лютую зиму. В отца.

Пока его не было, Милка ушла в город. Оно и понятно. Ничего ее больше тут не держало.

М-да… Я и думать про парня перестал. В тот день, ясно помню, листья уже опали. Многие ушли по грибы, пора пришла. Поэтому не сразу поняли, что по центру деревни идет незнакомец, чужак, миновав Большие ворота и Яблочную площадь… Три года ведь прошло. Драть меня на конюшне! Я увидел и испугался. Сначала за свою жизнь – есть такие люди, которым лучше не попадаться в тесном переулке. Схватился за мотыгу. Затем присмотрелся, испугался за Кеба. Потрепало его.

Молча. Молча он ел. Молча обнимал мать одной рукой, когда она рыдала у него на плече. Сестренка улыбалась застенчиво, выросла, почти на выданье. Соседи подходили, кивали, но никто ничего не говорил Кебу.

Взгляд… Взгляд у Кеба стал пустой. Черный. Как у волка в лесу. Меч он закопал под домом. В тот же вечер. Я только стоял рядом, кивал и вздыхал.

Никто не спросил его про руку. Захочет, сам расскажет, решили.

Денег он принес много. Тут я ничего не говорю. Мать могла до конца жизни не работать.

«Много повидал-то интересного и настоящего за бугром?» – спросил один сорванец, который потом в город подался, на вольные хлеба. «Повидал много: и интересного, и нелепого, много ужасного, – отвечал Кеб. – Настоящего же ничего».

Через неделю приходили охотники за головами – эти впереди всех с голой попой наперевес. Оружием бренчали, девок лапали. Кричали, что ищут преступников. Беглых каторжников. И трусливых солдат. Называли странные имена, звания… В конце списка был Кеб.

«Мясник Кеб», – сказали они. Серебром платили. Никто из наших ухом не повел. Бледную мать спрятали за спины, от греха подальше. Те покрутились, поплевали на землю и ускакали. «Куры курей не выдают, а потом их лисы грызут», – пробормотал на прощанье главный, беззубый такой мужичонка.

Дня через два пришли хмурые офицеры регулярной армии. Эти шутить не стали. Собрали всех на Яблочной площади. Перерыли деревню. Поговорили со старостой. Мать испугали, но она уже научилась к тому времени молчать. Пустыми ушли.

Кеб в это время в лесу капканы проверял. Шутка ли – судьба.

Зиму как-то пережил. Спал, говорят соседи, плохо. Кричал во сне. Страшными словами бредил.

Сильно той весной все переполошились, когда сестру его потеряли. Потому что Трама, бондарь, рассказал, что видел троих беглых рабов в лесу. Вроде, недалеко. Кеб без слов раскопал меч и в одиночку ушел в лес. Хотели с ним пойти наши мужики, но как-то… побоялись. Кеба многие боялись. Не ругали, слова лишнего не сказали, но боялись.

Вернулся он под лай собак ночью. С сестрой. Та будто приросла к его плечу и все время поправляла изодранную юбку. Лицо у нее было белое, отрешенное. У Кеба рубаха вся в крови была. И юбка у сестры тоже… чтоб их рабов этих… в крови заляпана.

Меч снова закопал, в тот же день. Дождь шел, помню. Мать как-то успокоила дочку, залечила душевную рану, по-женски заболтала, зашептала, но тревога отражалась в старческих глазах, когда она смотрела на сына. Тень лежала на его лице. Черная тень без просвету.

Нет, Милку он не искал. Либо я не знаю чего.

И в мародеры не подался, хотя лично Палач приходил со своей Дюжиной. Накрыл стол, одарил мать Кеба всякими вещами. Предлагал разное. Сильный, помню, у него голос был. Как будто гром. Так же и ушел, не получив ответа. Один из наших молодых прибился к нему, ножи, говорит, метко бросает.

«Почему Мясник Кеб?» – однажды спросил я.

Он беззлобно глянул на меня. Лицо серое, как скала. Глаза как яма волчья… Я однажды такое лицо видел у Ловкача Орму, который Хлебный бунт устроил. Я тогда в столице по делам был и видел, как на эшафот повели. Он с таким как раз лицом был, когда понял, что умрет, и не спасет его никто. Крестьяне-то все по домам попрятались, а верных самых перебила армия-то.

«Свиней в армии резал ловко», – ответил Кеб.

Больше мы с ним и словом не перекинулись.

Добряк был Кеб. Ушел молча до начала лета. Ранним утром, до петухов. Без денег и меча. Босиком. В одной рубахе. Искали мы. Только потом лесник нашел тело. Матери не показали…

И знаешь, что я вдруг вспомнил, как он отзывался о людях незадолго до ухода в армию:

«Знаешь, старик Мол, в людях есть зло. Есть. В ком-то больше, в ком-то меньше. И есть в людях свет, иногда этот свет лучится у них из глаз, исходит из слов и дел. Как тот темный лес. Чем глубже в него входишь, тем темнее, сам знаешь. Но есть же проблески, есть места, где солнце пробивается сквозь листву и ветки и застывает в воздухе. Я думаю, что есть момент – можно увидеть даже в самом страшном человеке… свет. Нужно только постараться».

Мы сами по себе

Корабль приблизился к голубой планете.

– Начинаем, Уно. Соблюдаем все директивы. Режим незаметности на максимум по шкале Закр. Запуск протокола проверки аномалий, – произнесло меланхолично двуногое существо. – Активировать пульт управления.

Парящий над полом фиолетовый шар приоткрыл один желтоватый глаз, вытянул и опустил щупальце на гладкую черную поверхность перед собой.

– Мастер Закр-17-6, выявлена одна аномалия народа Закр на планете «Земля», – энергично ответил Уно. – Аномалия охватывает всю цивилизацию.

– Принял. – Закр-17-6 нахмурился, быстро подошел к единственному иллюминатору и коснулся его. – Фильтр аномалий. Вижу цифровую подпись… Довольно небрежно. Долгосрочная работа мастера Закр-16-99. Не одобряю пассивность коллеги. Запись в журнал: «Аномалия вызвала ряд сложностей, раса людей временно приспособилась, работа не завершена».

Уно сделал движение, все его многочисленные глаза открылись.

– Выполнено, мастер. Новая задача?

Закр-17-6 неотрывно смотрел на объект своего исследования – маленькую и относительно молодую планету с кислородом и белковой жизнью.

– Цель: очередная проверка готовности расы людей ко вхождению в Совет Разумных Рас. Кто проверяет: раса Закр, мастер 17-6. Условие: цикл активного тепла, настоящий по земному времени период обращения планеты вокруг звезды. Задача: выбрать случайную плохо заселенную поверхность выше уровня моря… лучше всего подойдет лесополоса.

Черная плоскость перед Уно зарябила, появилась голубоватая трехмерная карта. Закр-17-6 отошел от иллюминатора и приблизился к ней. Несколько раз карта сдвинулась, уходя все больше вправо и вверх.

– Приближаю, – произнес шар. – Еще раз. Вот… Государство, где некогда работал Закр-6-4.

Мастер вытянул трехпалую тонкую руку и коснулся нескольких точек на карте. Они запульсировали и окрасились оранжевым и красным.

– Аномалия активирована. Промотать хронометр. Вывести Закр-концентрат земных источников информации на мою сетчатку. Период: одна глобоновость в земной час.

Одним щупальцем Уно покрутил матовый круглый черный регулятор на стене, другое запустил в поверхность рядом с картой. Хронометр защелкал, новости – текст, видео, графики, карты – замелькали перед глазами гуманоида.

– Стоп. – Закр-17-6 удивленно заморгал. – Сколько ты промотал, Уно?

– 13 местных суток и три часа, мастер. Два дня на Закр.

– И они почти не борются с аномалией… – Гуманоид вновь присмотрелся к новостному концентрату, его зрачки забегали. – Меня подводят глаза, Уно. Или Закр-концентрат сломан. Что делают правители данного государства? Почему пожары не прекращаются? Вижу новости о жертвах.

– Тушат пожары в других странах, мастер. Призывают носить защитные маски и заполняют инфополе другими поводами. Чтобы отвлечь народ.

Закр-17-6 задумчиво поднес одну из четырех рук к подбородку.

– Принял к сведению. На карте есть выходящие за нашу директиву имитации аномалии. Сбой программы? Вмешались вне очереди другие расы?

Уно быстро покрутился на месте, что обычно выражало его веселость.

– Они срубают свой лес и создают видимость пожара, мастер. Мертвый лес идет на продажу. Кто-то становится богаче, экосистема страдает.

Закр-17-6 устало прикрыл глаза.

– Промотать хронометр до конца сезона активного тепла, постепенно усиливая аномалию. По возможности предотвращать жертвы.

Шар коснулся регулятора. Красные точки не исчезали с карты, только уменьшались или увеличивались. Появились новые.

– Изменения? – глухо спросил мастер, не открывая глаз.

– Эвакуация. Самолеты. Добровольцы. Задымленность превышает норму в несколько десятков раз. Обгоревшие животные. Отложены рейсы летательных аппаратов, больше четырехсот населенных пунктов пострадало. Правители других государств не вмешиваются. Ущерб оценивается в денежных средствах.

Закр-17-6 помрачнел и опустил руки, глаза распахнулись.

– Разумеется… Анализ социума. Уровень недовольства масс по шкале Закр?

– Два и шесть, мастер. И падает. Пожар больше не в центре инфополя.

– Я так и думал. Сворачиваемся, Уно. – Он коснулся пульсирующих точек. – Запись в журнал: «Аномалия мастера Закр-17-6 не возымела эффекта. Земляне не способны оперативно и самостоятельно решать свои локальные проблемы. Ко вступлению в Совет не готовы». Аномалию отключаем, Уно.

Щупальца двигались по панели. Раздался повторяющийся мелодичный звук, корабль слегка завибрировал.

– Нас заметили, мастер. Сенсоры показали одну научную надобщественную организацию с опережающими общий уровень развития технологиями и одно…существо. Возможно, не человек. Оно пытается контактировать.

Закр-17-6 резко оказался возле иллюминатора, его глаза сузились.

– Любопытно. Ты проверил реестр? Может быть, агент Совета или пилот из Альтер-мира?

– Пусто. В этом секторе никого не должно быть из Совета. А Альтер-мир отключил бы наши сенсоры, мастер.

– Тогда это землянин, не важно, человек или нет. Стереть память, навязать мысль о секретных разработках самой богатой страны. Ему и ученым в той организации. Кроме того…навяжи идею о высоких ценностях их расы, какие найдешь в инфополе. Занести в протокол как внебазовое отклонение… Готовься к возвращению, Уно.

Звук исчез.

– Сделано, мастер. Позвольте сказать?

Закр-17-6 разрешил.

– Из последних трудов мне нравилась аномалия мастера Закр-6-4. Очень продуманная, хотя и опережающая время. Земляне ее называли «социализм». С тех пор, как аномалию отозвали, население этой страны потеряло Закр– ориентир. Может, попробовать что-то в таком духе?..

Мастер сложил все четыре руки на груди.

– Ценю твое мнение. Отклоняю, аномалия политического характера выходит из-под контроля спустя одно-два поколения, а наши суррогатные агенты забывают директивы и становятся неуправляемы… Далее. Выведи на карту работу Закр-16-99. – Он задумчиво замолчал, всмотрелся в карту. – Новая запись: «Рекомендовать предыдущую аномалию завершить. Необходимо вмешательство расы Закр. Эпидемия себя не оправдала. Количество жертв необоснованно велико». Улетаем… Земляне сами по себе.

Шар погрузил оба щупальца в панель перед собой.

– Когда вы возьметесь за ум? – тихо спросил Закр-17-6, глядя в иллюминатор на удаляющуюся голубую планету.

* * *

С утра Антон пил черный кофе без сахара и старался не думать о любимой и далекой Родине. Стоял у окна, прищурив глаза, и смотрел на чужое небо. Кофе горчил, а небо было слишком ярким, но он уже привык и смирился. Иногда мужчина делал короткие заметки в дневнике – после завтрака, пока ехал на работу и перед сном.

Днем Антон усердно работал и старался не думать о далекой Родине. Занимался задачами, обедал в кафе через дорогу и сводил общение с коллегами к минимуму. Днем было сложнее всего, поэтому он быстро выполнял то, что от него требовалось, и уходил домой.

С наступлением сумерек Антон гулял и пытался не думать о далекой Родине. Медленно переставлял ноги и блуждал, не глядя по сторонам, хмурый и молчаливый. Со стороны могло показаться, что он в депрессии.

Дело в том, что Антон – на самом деле Андиуон-II – был пришельцем. Его корабль потерпел крушение, и члены экипажа погибли. Все, кроме него.

Он выпил свою обычную чашку кофе, сел за кухонный стол и открыл дневник.

«Люди спят в среднем по 8–9 часов. Люди любят спать. На выходных (у них есть нерабочие дни, как у нас – семейные) – больше. Поэтому их раса до сих пор не установила контакт с другими членами Совета Разумных Рас. Это одна из причин, почему их раса до сих пор не установила контакт с другими членами Совета Разумных Рас. Вторая, возможно, в том, что среди них нет единства. Все семьи, роды сами по себе.

Я высыпаюсь за 4 местных часа. Не знаю, на что использовать свободное от работы время. Скучаю по нашим светилам в небе, по которым всегда было понятно, какое время. Думаю и вспоминаю облик членов семьи. Всегда счастливые и занятые работой. У землян на планете нет «родовых повинностей» и «обязательной семейной работы». Остается много лишнего времени. Кроме того, раса Закр еще не привлекла их для научных работ на отсталых планетах. Возможно, Земля и сама – отсталая планета?

Примечание для ученых: скафандр снимать все тяжелее, возможно, он не рассчитан на длительное ношение. Покровы чешутся, появился запах. Вне скафандра я вновь ощущаю себя сыном своего народа, но лишь вечером и ночью, когда их странная звезда не светит столь ярко, и нет опасности для покрова. Я пытаюсь улучшить скафандр, соорудил лабораторию в подвале заброшенного здания неподалеку, где веду эксперименты. Скорее со скуки».

«Сегодня коллега на работе (женщина) намекнула на более близкое знакомство. Секс. Возможно, с целью размножения, но уверенности нет. Все как по «Наблюдениям за землянами, часть 2, глава 13», но есть и небольшие нестыковки. Все равно хорошо, что я знаком с теорией. Я мысленно рассмеялся, представив наше соитие. Женщина не выдержит пятичасовой цикл в воде. К тому же, это не принесет ей удовольствия, только мне. И нам не стать семьей и тем более родом. Поэтому я сказал, что предпочитаю исключительно представителей своего гендера уже более года. Она больше не разговаривает со мной и избегает встреч.

Заметка: мне кажется, что излишне активная репродуктивная функция людей (которая помогла им выжить в начале, во времена становления вида) становится атавизмом и проблемой, которая скоро приведет к перенаселению».

По выходным Андиуон-II садился в большое старое кресло на балконе, оставшееся от прежних хозяев, и закрывал глаза. Размышлял вслух. Тогда речь струилась из него, как кровь из раны.

– Это явно ошибка. Сбой. Почему выжил не Заикриин-XI, Первый Голос корабля? Харизматичный лидер и хитроумный политик. Он бы знал, что делать. Пошел бы к правителям Земли, нашел нужных людей, которые уже готовы к контакту, объяснил бы, где Родина и какова наша цель… Или Ваустьион-III, инженер корабля? Гений вычислительных машин, шедевр нано-селекции, он построил бы из местной несовершенной техники прибор, чтобы послать сигнал на Родину. Его бы спасли. Пусть даже не сразу. В конце концов, Мастии-II, Шепот-в-Темноте, Первый служитель. Он бы попросил Богов Прогресса переместить его домой. Хотя Андиуон-II не верил в них, но даже у Мастии-II был шанс выбраться с этой яркой и скучной планеты.

Но выжил Андиуон-II, врач. Он сумел выбраться из-под разрушенного корабля и оказать себе первую помощь, пока пламя уничтожало все вокруг. Когда помутненное от боли и шока сознание прояснилось, Андиуон-II понял, что все остальные мертвы. И тело, и разум. Семья не сможет воссоздать его. Остался лишь «Ящик №2» и всего один целый скафандр для контакта, и он спешно надел его. Потом проследил, чтобы корабль полностью разрушился и не достался местным ученым или религиозным деятелям.

«Я очень надеюсь, что экстренная посадка (точнее, падение) нашего корабля в лесополосе не стала причиной пожаров в этом регионе. Местное инфополе наполняется новостями, что пожары усиливаются и уже выходят за среднюю норму в это время года… Корабль был уничтожен, но, боюсь, топливо могло просочиться в землю и самовозгореться. Есть вероятность, что разум корабля сбросил запасные баки до падения, чтобы облегчить корабль, хоть это и не помогло… Наше топливо весьма огнеопасно для земных условий. Если так, мне жаль».

Лето выдалось жарким, и Андиуон-II стал больше гулять по вечерам. Стены квартиры тяготили его даже больше чужого неба. Правда, он выходил на прогулку только при темном небе, утреннее и дневное выглядели слишком враждебно. Иногда он покупал кофе на улице («люди научились его готовить и продавать где угодно»), потому что это напиток напоминал ему священный Агатуун, который можно было пить, есть и использовать для мытья тела и очищения разума.

– О, Агатуун, смогу ли я вновь испытать твой терпкий вкус? Искупаюсь ли я в твоих темных водах, Агатуун, вместе с семьей?

Какая-то женщина в медицинской маске на лице покосилась на него, проходя мимо. Андиуон-II мысленно поругал себя. В последнее время он становился более рассеянным, чаще говорил вслух на людях. Заикриин-XI сделал бы ему выговор, и «обязательной семейной работы» было бы больше.

«Я не знаю, что делать на Земле. Наша миссия была в бортовом разуме корабля и в голове Первого Голоса. Он и Ваустьион-III были полностью уверены в корабле. Но что-то пошло не так. Авария была фатальной, как врач я недостаточно компетентен, чтобы назвать причину. Может быть, наша раса слишком неопытна для таких далеких перелетов и не учла износа или нас атаковали секретным оружием (на которое не рассчитывали наши ученые). Все произошло слишком быстро. Вибрация. Взрыв. Крик. Падение. И теперь я не могу вернуться домой, подать сигнал и не имею навыков для общения с правителями. К тому же миссия была секретной, не внесена в реестр», – написал Андиуон-II и отложил ручку.

– Никто не знает, что я здесь. Я не могу ничего.

Все Родные были телепатами, но после Века Тирании и Молчания использовали эту возможность только в кровной семье и в Песнях, а с остальными говорили вслух. После вступления в Совет они говорили с другими расами только вербально. Так решило большинство семей.

Андиуон-II не знал, как отреагируют земляне на чтение мыслей, поэтому, несмотря на экстренную ситуацию, старался не слушать их. Но по привычке и от отчаяния, перед сном, после изготовления местных денег в «Ящике № 2», он мысленно прочесывал поверхность планеты на случай приземления других Родных. Он бы услышал их и ответил.

С каждым днем он делал это все реже и неохотнее. Родные не могли так быстро соорудить второй корабль, даже если набралась команда, он понимал это. Но «надежда умирает последней», как говорят в этой части света.

«Скафандр приспосабливается лучше меня. Недавно мне начали сниться земные сны, а не только Агатуун, работа и семья. В них я чаще всего обнимаю оголенных упитанных женщин или быстро бегу куда-то. Иногда совершаю глупости и радуюсь этому во сне. Не я радуюсь, а скафандр. К тому же я сделал открытие: у «тела» начал расти волосяной покров. И выделяться неприятный запах. Это бактерии. За такую информацию ученые Родины многое бы отдали. Но мне никак не передать наблюдения. Наверное, все дело в длительном пребывании в локальной среде. Их вода. Их воздух. Их еда. В прошлом месяце я впервые с момента крушения приобрел бритву и избавился от волос на лице, руках и ногах. Для этого пришлось посмотреть пошаговую инструкцию в местном аналоге Сети – «интернете». Он хранит больше информации, чем «Наблюдения за землянами» и «Энциклопедия Универсума». Люди любят складировать свою историю, даже ненужную, в «интернете». Зато я теперь согласен с Мастии-II, что это все-таки нерациональная раса, но зато умеренно враждебная – это можно использовать в будущем.

Уже второй месяц наношу мазь, чтобы покровы не чесались. Теперь можно снимать скафандр реже.

На Земле все-таки распространились пожары на территории самой большой страны, где я временно нахожусь. Новости изобилуют рассказами про сгоревший лес и добровольцев по тушению. Я бы мог воздействовать на умы тех, кто создает новости, чтобы отвести фокус на другую проблему, но не буду. Если в этом виноваты мы, я не снимаю с себя ответственности. Пусть меня накажут на моей планете. В воздухе стало больше дыма. Я веду наблюдение за организмом. Не испытываю дискомфорта. Воздух стал напоминать юг Родины, где постоянно курятся Великие Болота».

Андиуон-II заметил, что очередной дневник заполнен. Он поставил дату на последней странице в нижнем углу и убрал его в коробку с надписью «архив» под кроватью. Так он маскировал свои заметки, если их вдруг найдут земляне-ученые. По его наблюдениям, слово «архив» не вызывает интереса. К тому же он пишет на родном языке, так что все подумают, что это шифр или бред безумца (Андиуон-II навел справки, прежде чем начать дневник). Утром он купит себе новый дневник в небольшом магазине напротив, где раньше, до знакомства с «интернетом», покупал газеты, чтобы знакомиться с инфополем.

Как врач он понимал значимость наблюдений. Как представитель своей расы не хотел оставаться в одиночестве. Дневник напоминал друга. Часть Родины.

Андиуон-II открыл окно на балконе. Ночь опустилась на город. Он с удовольствием взглянул на темное небо. Увидит ли он еще Агатуун и родные красные звезды? Прикрыл глаза и послал телепатический сигнал по всей планете. И терпеливо дожидался ответа.

Пусто. Пусто. Пусто. Пусто. Пусто. …Что это?!

Андиуон-II нахмурился и тут же возликовал. Корабль! Где-то на пределе его поля слышимости. Но не корабль Родных. Они бы сразу вышли с ним на связь, чтобы проверить, кто из экипажа жив… Он постарался мягко коснуться разума корабля или экипажа.

– Режим скрытности, – шепотом отметил он, не открывая глаз. – Они прячутся, значит, это секретная миссия. Корабль не военный. Не «Мародеры». И не «ковчег»… Закры! Это исследовательский шаттл Закров! Я спасен!

Он возликовал, распахнув глаза. Раса Закр была самой технологичной и влиятельной в Совете – они могли взять его. Пришелец послал сигнал сильнее, он хотел связаться с ними. Кажется, его заметили.

«Прошу оказать помощь покинуть планету! Прошу оказать помощь покинуть планету! Прошу оказать…» – сигнализировал он безостановочно.

Вдруг пришелец ощутил обратный сигнал: сильную боль. Словно удар. Схватился за голову и осел на пол. В глазах потемнело.

Закры использовали ментальное оружие. Андиуон-II не подозревал, что у их ученых такое есть. С другой стороны, ведь они не в курсе, что Родные – телепаты, а его путешествие не было занесено в общий реестр полетов.

«Они думают, что воздействуют на землянина. О, Агатуун!..»

Мысли начали путаться, он ощутил странный запах гари. Дым от лесных пожаров. Фильтр скафандра отключился…

Ему ответили, но не так, как он планировал.

Антон очнулся на полу на балконе. Он замерз, голова сильно болела, во рту пересохло. Мужчина поднялся, ощущая звон в ушах и слабость во всем теле. Он посмотрел в темное небо. Что случилось? Глаза как будто вот-вот выскочат из глазниц, в висках стучит… Кажется, он увидел падающую звезду или что-то… НЛО? Надо же. Что-то такое странное было в небе… «Наверное, это подлые американцы испытывают секретное оружие» – вдруг подумал он. Какой-нибудь пси-луч. Или что-то в таком духе… Да, скорее всего.

Он выругался и закрыл окно. Или это от голода и усталости? Когда он в последний раз нормально спал?.. Надо меньше дышать этим дымом. Надо меньше пить кофе и раньше ложиться спать. Надо есть овощи. Надо заняться спортом, а то уже сознание из-за ерунды потерял. Машину купить. Еще неплохо бы найти нормальную женщину, а то сколько можно жить одному. Мужчина потянулся и зевнул.