Текст книги "Литературные забавы"

Здесь вполне уместно спросить редакторов журналов и газет наших: читают ли они материал, который печатают? Мне кажется: если читают, то – небрежно. В рецензии «Литгазеты» на бестолковое предисловие, которым снабжена весьма ценная книга Мориака «Клубок змей», сказано, что Мориак «увенчан креслом». Это неверно. Для венчания употребляются венки и венцы, а они не имеют ничего общего с мебелью, хотя бы это были венские стулья, – редактор должен был сообщить об этом автору рецензии. Товарищ Мицкевич, перечисляя «тенденциозных писателей», поставил в один ряд Омулевского, Слепцова, Михайлова-Шеллера и приспособил к ним писателя Негорева. Первые трое – резко различны, и на них нельзя надевать шапку «тенденциозности» без весьма существенных объяснений, а писателя Негорева и вовсе не было, был писатель Кущевский, автор романа «Николай Негорев». Редакторы обязаны немножко знать историю литературы. В тех случаях, когда писатель соединяет в одно лицо сочинителя пошлейших песенок Вертинского с Чешихиным-Ветринским, автором книг о Герцене и ряда статей о русской литературе, когда писатель называет псалтырь «книгой эротических песен, сочинённых сказочным царём Соломоном», когда он пишет: «парни и девки заливались гармошкой», – редактор обязан исправлять сотни подобных ошибок и описок. И, когда Пильняк пишет, что «дочь за три года возрастом догнала мать», нужно убедить Пильняка, что возраст и рост – не одно и то же. А затем редакторы должны знать основное: все слова рождены, деянием, трудом, поэтому язык является костью, мускулом, нервом, кожей фактов, и поэтому точность, ясность, простота языка совершенно необходимы для того, чтобы правильно и ярко изображать процессы создания фактов человеком и процессы влияния фактов на человека.

При обилии талантов мы всё-таки ухитряемся выпускать на рынок сотни бесталанных книг. Это объясняется слабым фактическим – интеллектуальным – знанием истории прошлого. Всё познаётся по сравнению, а нашей молодёжи не с чем сравнивать видимое ею, прошлого они не знают и потому недостаточно ясно видят смысл настоящего. Каждый писатель – в той или иной мере историк, иллюстратор истории, – наши писатели не сознают исторического значения их работы. По сей причине им и не ясен процесс роста и развития новой индивидуальности в коллективной работе на полях и в цехах фабрик. Констатируют факты, оценивают их, но, как уже сказано, не умеют изобразить логику фактов, химию поступков, закономерность преображения человека или возвращения его в ослепляющий туман прошлого.

Писатели редко и ненадолго посещают колхозы, фабрики, гигантские новостройки. С действительностью они знакомятся по газетам или по работе очеркистов, которые оцениваются ими как литераторы третьего сорта; кажется, есть даже писатели, которые относятся к очеркисту, как относились офицеры царской армии к денщикам. Для того чтобы хорошо владеть материалом, необходимо всесторонне изучить его, а учиться мы не очень любим, предпочитая учить, что, разумеется, гораздо легче.

Тот факт, что литераторы всё более охотно берутся большими группами за коллективную работу над материалом, знаменует, на мой взгляд, весьма серьёзный поворот товарищей литераторов к живому и крайне полезному делу.

Что может дать такая работа каждой единице коллектива? Всё, что эта единица пожелает и сумеет взять. Во-первых, даст ознакомление с обширнейшим и разнообразным количеством фактов, – с количеством, которое «единоличник» мог бы освоить только годами накопления. Во-вторых, поможет ограничить разрастание плесени эмоционального, мещанского индивидуализма и воспитать качества, необходимые новой индивидуальности, создаваемой действительностью. Индивидуализм необходим только для того, чтобы изображать жизнь своими словами, а не списанными из чужих книг, но вовсе не для того, чтобы изображать собственную свою персону во всём величии её бестолковости. Кстати, пора бы перестать рассказывать читателю о том, «как я работаю», а если нужно говорить на эту тему, так говорить о том, как мы работаем. Когда одного старика спросили, как он плетёт лапти, он ответил: «Возьму лыко, возьму кочедык да и ковыряю, ковыряю, да и думаю: „Эх, сапоги надо бы!“» К сожалению, у нас, когда плетут литературные лапти, о сапогах не думают. В-третьих, коллективная работа, углубляя знакомство писателей друг с другом на живом деле, должна будет воспитать среди литераторов взаимное уважение друг к другу, как нельзя более естественное в стране, где правильным критериумом социальной ценности единицы признается её трудоспособность, её творческая энергия и понимание ею исторического смысла её труда…

Само собой разумеется, что ни на минуту нельзя забывать о той интеллигенции, которая, мысля о себе монархически, воображая себя явлением надклассовым, энергично служит грабителям мира, является злостным врагом пролетариата и всегда готова предать, убить, – я говорю о змее, которая обнаружила своё ядовитое жало у нас на восемнадцатом году и, хотя ей переломили хребет, всё ещё жива, всё ещё источает гнусный яд клеветы и лжи на Союз Советов. Но нельзя и возрождать «махаевщину»[16]16
  Но нельзя и возрождать «махаевщину»… – реакционное мелкобуржуазное течение (по имени Махайского), резко отрицательно относившееся к интеллигенции, которая рассматривалась как паразитический класс.


[Закрыть], создание той же интеллигенции, всегда готовой польстить тому, кого она считает сильным и боится. В. И. Ленин считал «махаевщину» именно созданием интеллигенции.

Коммунист по титулу и партбилету – не всегда коммунист по существу, как об этом говорят не только чистка партии, а и убийство Кирова – факт, который невозможно забыть. Пролетариат по социальному положению тоже не всегда пролетариат по духу, – об этом говорят не только подвиги вождей II Интернационала, но и те рядовые рабочие, которые перескакивают от социализма к фашизму.

Наша страна является магнитом для всех сил, способных искренно работать в направлении коренного изменения мира. К нам всё обильнее будет идти научная, техническая, литературная интеллигенция, задыхающаяся в Европе, и только в наших условиях она может окончательно убедиться, что лучший путь пред нею – с пролетариатом. События требуют от нас более внимательного отношения к тем людям, которые могут оказаться разнообразно и глубоко полезными делу «последнего и решительного» боя, – делу окончательной, всемирной победы пролетариата.

А у нас возможны такие случаи: голландскому литератору, участнику боёв в Амстердаме, не дали слова на съезде, не встретили его, не дали квартиры, он случайно нашёл её у своего знакомого, буржуазного литератора. Говорят, кто-то отказался печатать стихи Гетнера, потому что они «слишком революционны», а «у нас уже был Маяковский, нам нужны классические стихи». Не печатают стихов Арагона. А как относятся к нам? Испанка Тереза Леон, участница съезда, рассказывает: «Человек прошёл пешком всю Испанию до портового города только для того, чтобы увидеть советский пароход – пароход из „страны, которая работает на освобождение пролетариата всей земли“».

Вот – мерзавцы убили Сергея Кирова, одного из лучших вождей партии, образцового работника в деле возрождения пролетариата и крестьянства к новой жизни, к строительству социалистического общества, – убили человека простого, ясного, непоколебимо твёрдого, убили за то, что он был именно таким хорошим – и страшным для врагов. Убили Кирова – и обнаружилось, что в рядах партии большевиков прячутся гнилые люди, что среди коммунистов возможны «революционеры», которые полагают, что если революция не оканчивается термидором, так это – плохая революция. Слышат ли убийцы, как в ответ на их идиотское и подлое преступление рявкнул пролетариат Союза Социалистических Советов? Убили Кирова – и обнаружилось, что враг непрерывно посылает в нашу страну десятки убийц на охоту за нашими вождями, для истребления людей, энергия которых преобразует мир. Враг торжествует: ещё одна победа!

Мерзавец торжествует, но, наверное, и он догадывается, что такие победы не устраняют, а ускоряют окончательную гибель его, что эти победы всё крепче и быстрее организуют энергию классовой ненависти пролетариата, – энергию, которую уже невозможно будет истребить свинцом и газом.

Не удалось убить Димитрова – убили Кирова, собираются убить Тельмана и ежедневно, всюду убивают сотни и тысячи отважнейших бойцов за социализм. Вместе с этим готовятся к новой международной бойне, которая истребит миллионы рабочих и крестьян. Бойня эта нужна только для того, чтоб те лавочники, которые – силою вооружённого пролетариата и крестьянства – победят, могли отнять из-под власти побеждённых лавочников часть земли и населения, чтобы на отнятой земле торговать «безданно, беспошлинно» продуктами труда своих нищих рабочих и крестьян, чтобы бессмысленно, для личной наживы, истощать сокровища чужой земли и рабочую силу завоёванного населения. Всё более и более очевидна неоспоримость учения Маркса: «Какими бы словами ни прикрывалась политика буржуазии – на практике она всегда убийство в целях грабежа».

Но также бесспорно и очевидно, что революционное правосознание пролетариата всех стран быстро возрастает и что мы живём накануне всемирной революции. Могучий и успешный труд пролетариев Союза Советов, создавая на месте царской нищей России богатое, сильное социалистическое государство, делает своё великолепное дело, показывая пролетариату всей земли, что коллективный свободный труд на фабрике и в поле создаёт чудеса. Умное, зоркое руководство ленинского ЦК во главе с человеком, который поистине заслужил глубочайшую любовь рабоче-крестьянской массы, – это руководство не только «со скрежетом зубовным» признаётся, но и восхищает, а – того более – устрашает капиталистов. Восхищение, конечно, не мешает росту звериной злобы лавочников. И, разумеется, банкиры, лорды, маркизы и бароны, авантюристы и вообще богатые жулики будут покупать и подкупать убийц, будут посылать их к нам для того, чтобы ударить в лучшее сердце, в ярчайший революционный разум пролетариата. Всё это – неизбежно, как неизбежны все и всяческие мерзости, истекающие из гнойника, называемого капитализмом.

Но против этого гнойника, всё яснее освещая его отвратительное, тошнотворное, кровавое паскудство, встаёт и растёт уже непобедимое. Не стану перечислять событий этого года, они всем известны. Восемнадцатый год диктатуры пролетариата – год исключительно мощной концентрации пролетариата и колхозного крестьянства. Выборы в Советы знаменуют глубину и высоту культурно-революционного роста масс. Энергия партии вовлекает в поток своего творчества науку и технику – самые сильные орудия культурной революции. Никогда ещё, за семнадцать лет, деятели науки не говорили с партией и пролетариатом таким языком, каким начали говорить в этом году.

В области искусства наиболее энергично заявили о своей готовности взяться за широкое строительство, создать советское зодчество – архитектора. Слушая музыку наших всесоюзных молодых композиторов, чувствуешь, что их тоже заражает эта небывало бурная энергия.

Особенно отстаёт литература. Эпоха повелительно требует от литератора участия в строительстве нового мира, в обороне страны, в борьбе против мещанина, который гниёт, разлагается и в любой момент может переползти в стан врагов, – эпоха требует от литературы активного участия в классовых битвах. Мы рановато укладываемся дрыхнуть на дешёвеньких лаврах, мы всё ещё живем на авансы читателя, не отработанные нами. Читатель сказал нам на съезде нашем, чего он ждёт и требует от нас, но мы как будто не верим, что он имеет право требовать, и продолжаем забавляться пустяками, демонстрируя нашу малограмотность, наш мещановатый индивидуализм и равнодушие наше к зову трагически прекрасной эпохи.