Текст книги "О социалистическом реализме"

Максим Горький
О социалистическом реализме

[1]1
  Впервые напечатано в журнале «Литературная учёба», 1933, номер 1. // Включалось во все издания сборника статей М. Горького «О литературе». // Печатается по тексту второго издания указанного сборника, сверенному с авторизованной машинописью и с правленной автором вёрсткой статьи в журнале «Литературная учёба» (Архив А. М. Горького).


[Закрыть]

Техника литературной работы сводится – прежде всего – к изучению языка, основного материала всякой книги, а особенно – беллетристической. Французское понятие «бель летр» по-русски значит – красивое слово. Под красотой понимается такое сочетание различных материалов, – а также звуков, красок, слов, – которое придаёт созданному – сработанному – человеком-мастером форму, действующую на чувство и разум как сила, возбуждающая в людях удивление, гордость и радость пред их способностью к творчеству.

Подлинная красота языка, действующая как сила, создаётся точностью, ясностью, звучностью слов, которые оформляют картины, характеры, идеи книг. Для писателя-«художника» необходимо широкое знакомство со всем запасом слов богатейшего нашего словаря и необходимо уменье выбирать из него наиболее точные, ясные, сильные слова. Только сочетание таких слов и правильная – по смыслу их – расстановка этих слов между точками может образцово оформить мысли автора, создать яркие картины, вылепить живые фигуры людей настолько убедительно, что читатель увидит изображённое автором. Литератор должен понять, что он не только пишет пером, но – рисует словами и рисует не как мастер живописи, изображающий человека неподвижным, а пытается изобразить людей в непрерывном движении, в действии, в бесконечных столкновениях между собою, в борьбе классов, групп, единиц. Но – в мире нет движения, которое не встречало бы сопротивления. Отсюда – ясно, что, кроме необходимости тщательно изучать язык, кроме развития умения отбирать из него наиболее простые, чёткие и красочные слова отлично разработанного, но весьма усердно засоряемого пустыми и уродливыми словами литературного языка, – кроме этого писатель должен обладать хорошим знанием истории прошлого и знанием социальных явлений современности, в которой он призван исполнять одновременно две роли: роль акушерки и могильщика. Последнее слово звучит мрачно, однако оно вполне на своём месте. От воли, от уменья молодых писателей зависит наполнить его смыслом бодрым и весёлым, для этого следует только вспомнить, что наша молодая литература призвана историей добить и похоронить всё враждебное людям, – враждебное даже тогда, когда они его любят.

Разумеется – наивно и смешно говорить о «любви» в буржуазном обществе, одна из заповедей морали коего гласит: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя», и, значит, утверждает любовь человека к себе самому как основной образец любви[2]2
  «Любовь к самому себе составляет положительное требование закона божия, являясь тем исходным пунктом, из коего развивается наша любовь к ближним». «Церковный вестник», номер 45 от 1909 г. Статья «О сожигании трупов». Не подписана – вероятно проф Евсеева. – прим. М. Г.


[Закрыть]. Хорошо известно, что классовое общество не могло бы построиться и существовать, если б оно подчинялось заповедям: «не воруй» у ближнего и «не убивай» его.

В Союзе Социалистических Советов уже мальчики-пионеры учатся понимать и понимают отвратительно очевидную истину: цивилизация и культура буржуазии основана на непрерывной зверской борьбе меньшинства – сытых «ближних» – против огромного большинства – голодных «ближних». Совершенно невозможно «любить ближнего», когда необходимо грабить его, а если он сопротивляется грабежу – убивать. Издавна, в процессе развития буржуазного «строя», бедные и голодные выделяли из среды своей разбойников на суше и на воде, а также гуманистов – людей, которые, будучи недостаточно сытыми, доказывали сытым и голодным необходимость ограничить себялюбие.

Так как деятельность разбойников слишком наглядно обнажила подлинную основу государства богатых, у богатых явилась нужда частью уничтожать разбойников, а частью – привлекать их к делу управления государством. В старину, например, в средние века, лавочники и мещане в борьбе против ремесленников и крестьян делали из разбойников «вождей» себе: герцогов, диктаторов, «князей церкви» и т. д., – этот приём самозащиты торгашей против рабочих сохранился и в наши дни, когда буржуазные государства возглавляются банкирами, фабрикантами оружия, храбрыми авантюристами и вообще – «социально опасными».

Гуманисты тоже мешали лавочникам жить спокойно, поэтому тех, которые наиболее упрямо доказывали необходимость ограничить себялюбие, буржуазия или уничтожала различными приёмами, вплоть до сжигания живьём на кострах, или же – как в наши дни – соблазняла на предательство, возводя их на высокие позиции, куда влезая, гуманисты начинают охранять буржуазный строй и покой, как это мы видим по деятельности министров Европы, сфабрикованных лавочниками из рабочих, бывших социалистами.

Но всё это не приводит буржуазию к «мирному сотрудничеству классов» и желаемой ею «гармонии общественных отношений», – гармонии, смысл которой в том, что меньшинство сытых «ближних», обладая «полнотой политической власти», делает всё, что ему выгодно, а большинство – голодные «ближние» – покорно подчиняется всему, что от них требуют пресыщенные лавочники всех наций, – пресыщенные и отупевшие от пресыщения «радостями» их преступной жизни. История непрерывно и сокрушительно доказывает им, как юмористически непрочно благополучие даже сплошь закованных в золото таких дельцов-авантюристов, каков был знаменитый «король спичек» Ивар Крейгер и подобные ему.

О непрочности бытия лавочников красноречиво говорят всё более частые самоубийства в их среде. Но те, которые самоуничтожаются, ни в чём и никак не изменяют тех, которые остаются жить и механически, с последовательностью идиотов, продолжают своё подлое и безумное дело, – дело организации новой кровавой бойни, той бойни, которая, вероятно, уничтожит касту людей, чьё себялюбие служит причиной всех несчастий, всего горя жизни трудового народа.

Молодой советский литератор очень поможет себе освоить смысл действительности, – его материала, – если он вообразит себя качающимся между двух сил, из которых одна действует на его разум, другая – на чувство. Именно так поставила его история в эпоху крушения капитализма в годы всё более частых и кровавых стычек пролетариата с буржуазией, накануне всемирной классовой битвы и неизбежной победы социализма. Но, хотя шум начатой борьбы и велик, – его всё-таки ещё заглушает будничное кваканье маленьких мещан, которые, пресмыкаясь в тылу крупной буржуазии, издавна привыкли понемножку торговать, воровать и, по природе своей, не способны воевать; когда же большие хозяева начинают войну – маленькие становятся мародёрами, добивают и грабят раненых, обворовывают мёртвых и на этом ремесле нередко вырастают из мелких в крупные. Известно, что буржуазные «войны рождают героев», но гораздо больше они рождают жуликов, причём герои обычно остаются на полях битв разорванными на кусочки, а наиболее ловкие жулики вламываются в жизнь хозяевами, законодателями и, познав выгодность массового человекоубийства, – снова начинают подготовлять такое же выгодное дельце, ибо промышленность, работающая на войну, особенно выгодна. Есть такой бог, имя ему – Барыш, – только в него буржуазия и верует, ему и приносит кровавые жертвы миллионами рабочих и крестьян.

Мелкое мещанство, – да и многие рабочие, отравленные физическим соседством с ним, живя по уши в болоте, – жалуется на сырость. Эти бессмысленные жалобы, вмешиваясь в героические призывы революционного пролетариата, заглушают их. Жалуясь на неудобства жизни в гнилом и тесном болоте, делают слишком мало усилий для того, чтоб вылезти на высокое и сухое место, а многие даже убеждены, что именно болото – «рай земной».

Но, хотя «картинность» обязательна для литератора, – будем говорить менее «картинно».

Наш, советский писатель должен твёрдо знать, что большинство его современников – материал его работы – люди, воспитанные веками беспощадной борьбы друг другом за кусок хлеба, и что все его «ближние», каждый из них, охвачены стремлением к материальному благополучию. Это вполне естественное стремление, основа его – биологическая необходимость питаться, иметь удобное жилище и т. д., – необходимость эта свойственна всем животным и насекомым: лиса и коршун, крот и паук строят гнёзда и норы, но некоторые из хищников и паразитов убивают больше, чем могут сожрать. На стремлении людей к материальному благополучию построена вся культура человечества, но его паразит – буржуазия, – обладая властью и ничем не ограниченной возможностью эксплуатации рабочих и крестьян, создала на почве удовлетворения необходимых потребностей тот соблазнительный излишек, который именуется «роскошью». Развращающее влияние этого излишка сознавалось и ею самой: так, например, законы против роскоши существовали в древнем республиканском Риме, в средние века против развития роскоши боролась буржуазия Швеции, Франции, Германии. Буржуазия пожирала чужой рабочей силы всегда больше, чем это было нужно для удовлетворения её самых широких потребностей, она заразилась страстью к лёгкой наживе, к накоплению денег и вещей, заразилась сама и заразила весь мир. Эта зараза и создала современную нам идиотскую картину: в столицах Европы целые улицы магазинов золотых изделий, драгоценных камней, «роскошных пустяков», на создание которых затрачивается масса ценнейшей энергии рабочего класса, а сам рабочий класс живёт впроголодь, у него совершенно отнята возможность развить свои потребности, способности, таланты. Мещанская страсть к бессмысленному накоплению вещей, болезненная страсть к личной собственности привита и ему.

Не надо думать, что я против роскоши вообще, нет, я – за роскошь для всех, но против идолопоклонства вещам. Делай вещи как можно лучше, они будут более прочны, избавят тебя от затраты лишнего труда, но – «не сотвори себе кумира» из сапога, стула или книги, сделанных тобою, – вот хорошая «заповедь»! И было бы очень хорошо, если б заповедь эту усвоила наша рабочая молодёжь.

Идолопоклонники материального благополучия, покоя и уюта «во что бы то ни стало» и в наши дни всеобщего распада буржуазной культуры всё ещё продолжают веровать в возможность личной, прочной, лёгкой и «красивой» жизни. Вероятно, излишне повторять, что основа этого верования – себялюбие, привитое людям историей прошлого и подкрепляемое церковью, – её «святые» – типичнейшие себялюбцы и человеконенавистники. В светской философии особенно усердно утверждал себялюбие – иначе индивидуализм – премудрый немецкий мещанин Иммануил Кант, человек, мысливший образцово механически и чуждый жизни, как мертвец.

Это – запоздалое верование, и, как всякое верование, оно – слепо. Тем не менее оно – взнуздывает людей, внушая им нелепое и ложное убеждение, что каждый из нас – «начало и конец» мира, «единственный», и самый лучший, и ценнейший. В этой самооценке особенно ярко выражено влияние личной собственности: соединяя людей только физически и механически для нападения – для эксплуатации слабо вооружённых и безоружных, она по необходимости – по «закону» конкуренции – держит каждого из них в состоянии самообороны против «ближнего» собственника и единомышленника. Соединяя мещан внешне для нападения, собственность внутренно разъединяет их для самообороны друг от друга, ибо – каждый «сам за себя», и этим создаётся действительно волчья жизнь. Пословица «человек человеку – волк» создана именно моралью собственников.

Зоологический индивидуализм – болезнь, которой заразила весь мир буржуазия и от которой она, – как мы видим, – погибает. Разумеется, чем скорее она погибнет – тем лучше для трудового народа земли. В его силе и воле – ускорить эту гибель.

Для молодого советского писателя мещанство – материал трудный и опасный своей способностью заражать, отравлять. Молодой, «начинающий» наш писатель не наблюдал мещан в «силе и славе», недавнее прошлое мещанства знает только по книжкам и – плохо, тревожная, излагающаяся и больная жизнь европейской буржуазии мало известна ему и тоже только по книжкам, по газетам. В его стране существуют ещё многочисленные остатки разрушенного мещанства, они более или менее ловко притворяются «социальными животными», проползают даже в среду коммунистов, защищают своё «я» всею силою хитрости, лицемерия, лжи, – силой, унаследованной ими из многовекового прошлого. Они сознательно и бессознательно саботируют, лентяйничают, шкурничают, из их среды выходят бракоделы, вредители, шпионы и предатели.

Об этих остатках вышвырнутого из нашей страны человечьего хлама у нас написано и пишется довольно много книг, но почти все эти книги недостаточно сильны, очень поверхностно и тускловато изображают врага. Основанные на «частных случаях», они носят характер анекдотический, в них не чувствуется «историзма», необходимого в художественном произведении, и социалистически воспитательное значение этих книг – очень невысоко. Разумеется, за 15 лет не создашь Мольеров и Бальзаков, не наживёшь автора «Ревизора» или «Господ Головлевых», но в стране, где за эти годы энергия рабочего класса построила новые города, гигантские фабрики, изменяет физическую географию земли своей, соединяя моря каналами, орошая и заселяя пустыни, изумительно обогащая государство бесчисленными открытиями сокровищ в недрах земли, в стране, где рабочий класс выдвинул из своей среды сотни изобретателей, десятки крупнейших работников науки, где он ежегодно вводит в жизнь почти полмиллиона молодёжи, получающей высшее образование, – в этой стране можно предъявить высокие требования к литературе.

В ней – молодой литературе – уже не мало весьма ценных формальных достижений, её охват действительности становится всё шире, – естественно желать, чтоб он был глубже. Он и будет глубже, если молодые литераторы поймут необходимость для них учиться, расширять свои знания, развивать свою познавательную способность, изучать технику избранного ими глубоко важного и ответственного революционного дела.

Подчиняясь притяжению двух сил истории, – мещанского прошлого и социалистического будущего, – люди заметно колеблются: эмоциональное начало тянет к прошлому, интеллектуальное – к будущему. Много и громко кричат, но – не чувствуется спокойной уверенности в том, что решительно и твёрдо избран вполне определённый путь, хотя он достаточно указан историей.

Обанкротившийся, одряхлевший индивидуализм всё ещё живёт и действует, проявляясь в фактах мещанского честолюбия, в стремлении поскорее выскочить вперёд, на заметное место, в работе «напоказ», неискренней, неряшливой, компрометирующей пролетариат и особенно в работе «по линии наименьшего сопротивления». В литературе – это линия критического отношения к прошлому. Как уже сказано выше, отвратительное лицо его знакомо молодым литераторам поверхностно и теоретически. Лёгкость критического изображения прошлого отвлекает авторов в сторону от необходимости изображать грандиозные явления и процессы настоящего.

У молодых авторов ещё нет достаточно мощных сил для того, чтоб внушить читателю ненависть к прошлому, и потому они не столько отталкивают читателя от прошлого, как, – на мой взгляд, – непрерывно упоминая о прошлом, укрепляют – фиксируют, консервируют его в памяти читателя.

Для того чтоб ядовитая, каторжная мерзость прошлого была хорошо освещена и понята, необходимо развить в себе уменье смотреть на него с высоты достижений настоящего, с высоты великих целей будущего. Эта высокая точка зрения должна и будет возбуждать тот гордый, радостный пафос, который придаст нашей литературе новый тон, поможет ей создать новые формы, создаст необходимое нам новое направление – социалистический реализм, который – само собою разумеется – может быть создан только на фактах социалистического опыта.

Мы живём в счастливой стране, где есть кого любить и уважать. У нас любовь к человеку должна возникнуть – и возникнет – из чувства удивления пред его творческой энергией, из взаимного уважения людей к их безграничной трудовой коллективной силе, создающей социалистические формы жизни, из любви к партии, которая является вождём трудового народа всей страны и учителем пролетариев всех стран.