Текст книги "Подагры нет"

Максим Лаврентьев
Подагры нет

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

В.Б.

– Будьте любезны, Алевтина Игнатьевна, посмотрите который час.

– Три часа, Максим Игоревич.

Сказав это, Алевтина Игнатьевна положила свой смартфон на тумбочку и нырнула ко мне под одеяло.

Читатель, возможно, удивится (а возможно, и нет) нашему официальному тону, подумает ещё, что мы, не дай бог, чиновники (я заметил, что чиновники всегда обращаются один к другому по имени-отчеству, следовательно, можно предположить, делают они так и в постели). Или читатель вообразит, будто мы с Алевтиной Игнатьевной люди пожилые. А вот и нет. Мне ровно сорок – по нынешним меркам относительная молодость, Алевтина же Игнатьевна – красивая тридцатилетняя женщина в полном расцвете сил. Но и десять лет назад, когда мы познакомились (и, замечу, практически сразу оказались в койке), она, тогда – молоденькая студентка, была уже для меня Алевтиной Игнатьевной. С тех пор мы друг с другом на «вы» и строго придерживаемся всевозможных церемоний. Есть особый шик в том, чтобы говорить: «Прошу прощения, не могли бы вы передать мне вон ту книгу», или «Не соблаговолите ли вы перевернуться теперь на спинку». На «ты» я перехожу только когда ставлю Алевтину Игнатьевну на колени и хлещу ремнем – она это ужасно любит. Тогда я называю её словами, не предусмотренными никаким церемониалом. В такие минуты я – грубый хозяин, она – моя провинившаяся из-за пустяка рабыня. Иногда истязаемая рабыня бунтует, кричит, что, мол, ненавидит меня, даже называет собакой. И тогда я рычу и хлещу её сильнее: я отлично понимаю, что всё это – наша игра, что извивающаяся подо мною роскошная женщина вот-вот достигнет высшей точки блаженства.

Такая точка была достигнута несколько минут назад, и теперь мы немного отдыхаем. Хотя Алевтина Игнатьевна готова бесконечно заниматься любовью (слава богу, у меня, помимо прочего, есть ещё очень длинные, чувствительные, что называется «музыкальные» пальцы, которые часто идут в дело), но и ей необходима передышка. Чтобы заполнить паузу, я говорю:

– Вот вы сказали сейчас «три часа», и я вспомнил своёго учителя, Льва Алексеевича.

– Это который был на складе?

– Совершенно верно.

(Много лет назад я работал кладовщиком на складе автозапчастей, где судьба свела меня с этим оригинальным человеком.)

– Он самый. – Поцеловав Алевтину Игнатьевну в губы, я продолжаю: – Так вот, я интересовался у других кладовщиков их сексуальным опытом. Лев Алексеевич присутствовал при наших разговорах и однажды, после очередной рассказанной кем-то истории, вдруг заявил: «А я занимаюсь с женой сексом три часа!» Мы, естественно, не поверили (Льву Алексеевичу было уже хорошо за шестьдесят): «Не может быть!» – «Как так?» – «А так, – невозмутимо отвечал Лев Алексеевич. – Час она меня настраивает, за пятнадцать секунд я делаю всё, что нужно, а потом ещё два часа лежу без сознания». Тут мы и сами чуть не попадали на пол – от смеха.

Алевтина Игнатьевна сдержанно хохотнула (в этот момент я подумал, что вполне мог уже рассказывать ей эту историю когда-то раньше), потом провела вверх-вниз своим покатым, гладким и жарким бедром по моим ногам, заурчала, как кошечка, и уткнулась лицом сбоку мне в шею.

– А расскажите ещё что-нибудь, – донесся приглушённый голос.

– Что-нибудь? Хм! Даже не знаю…

Я прекрасно понял её желание: Алевтина Игнатьева хочет услышать не что-то конкретное, а просто мой голос. Женщины вообще, как я заметил, не то чтобы прямо-таки любят ушами, нет, но они определённо возбуждаются от мужского голоса. В ответ на такую просьбу можно, конечно, надуться и промолчать. Однако для любимой женщины, а я, разумеется, безумно люблю Алевтину Игнатьевну, у меня нет отказа ни в чём, кроме, пожалуй, того единственного случая в самолёте, когда…

Внезапно меня осенило.

– Ну хорошо! Как вы знаете, я родился в последний день зимы, двадцать восьмого февраля. Но покинул роддом не сразу… Я ведь не рассказывал вам про подагру? Отлично. Итак, нас с мамой задержали на неделю из-за родовой травмы. Это меня, когда доставали кое-откуда, то ли треснули обо что-то головой, то ли неловко потянули щипцами – подробности мне не известны, не интересны, да и вообще, я всю тамошнюю технологию смутно себе представляю. Короче, возникла гематома, из-за которой, кстати сказать, у меня всю жизнь проблемы с внутричерепным давлением. Впрочем, не суть. Отпустили нас домой, как я уже сказал, только через неделю. А точнее – на восьмой день. То есть, давайте посчитаем, это случилось ровно восьмого марта. Пока мама лежала на сохранении, все родственники и друзья ужасно волновались, потому что у мамы это были первые и довольно поздние роды. Когда же я родился, и в общем-то, всё прошло довольно благополучно (ситуацию с головой врачи посчитали несерьёзной), все ужасно обрадовались, особенно папа, у которого я тоже был первым и поздним ребенком. И вот, меня привезли в нашу квартиру, положили на стол в гостиной и стали показывать друзьям, пришедшим поздравить родителей. Среди прочих пришли муж с женой, Анжела Николаевна и Нестор Николаевич. О нем, о Несторе, я как раз и хотел

...

конец ознакомительного фрагмента