Текст книги "Инцидент в Ле Бурже"

Глава 4

Ликостратова разбудил прохладный ветерок, который врывался в открытую балконную дверь, пробегал по номеру и исчезал уже за приоткрытой входной дверью. Солнце светило вовсю, и с улицы доносился явственный шум давно проснувшегося города.

Он тупо посмотрел в окно, пытаясь вспомнить, где находится. У него разламывалась голова. Язык во рту едва ворочался и был сух, как кусок глины.

«Вот черт, как же это я вчера так нажрался! – с неудовольствием подумал Костя. – Вот черт, давал же зарок – не мешать водку с красным! Срам-то какой! Что я вчера натворил? Дойдет до начальства – зарубят командировку в Париж… Вот черт!»

Тут он внезапно вспомнил, что уже в Париже и что ему нужно работать. С усилием поднес к глазам руку, на которой были часы, и с ужасом убедился, что уже почти одиннадцать часов.

«Кошмар! Я опоздал! Я кругом опоздал! Сегодня мне хороших снимков не сделать. И руки трясутся, черт!.. Но как я мог так нажраться? Данилов уехал, а мне принесли в номер бутылку вермута… Данилов! Где он? Неужели это мы с ним вчера так нажрались? Совсем ничего не помню!..»

Нет, кое-что он помнил – эту злосчастную бутылку вермута, первый стакан, который выпил, а потом была темнота.

– Да нет! С одного стакана? – негодующе произнес он вслух. – Да быть этого не может!

Ликостратов встал и, шатаясь, побрел в ванную. Увидев в зеркале жуткую желтую физиономию с ввалившимися глазами, кривую и трясущуюся, с багровыми пятнами на щеках, пробормотал:

– Ужас какой! Куда я в таком виде? Позор на всю Европу…

Ногой он задел что-то, и это что-то покатилось, гремя и звякая. Ликостратов посмотрел вниз и увидел рядом с ванной пять пустых бутылок из-под вермута и одну из-под водки. Он поднял ее, понюхал сивушный аромат с донышка, и его замутило.

– Ничего не помню! – потрясенно сказал он отражению. – Но такого просто не может быть!

Ликостратов умел пить. Во всяком случае, до сих пор он именно так о себе думал. Что же произошло с ним этой ночью?

«Это все дешевые напитки… Нельзя экономить на здоровье. Надо бы позвонить Данилову, он точно все объяснит. А потом Мариночке. Она поможет мне устроить съемку в павильоне в приватном порядке… Но как стыдно являться к ней в таком виде! А куда деваться? Журналу нужны снимки».

Ликостратов побрился, умылся, принял душ, тщательнейшим образом вычистил зубы и переоделся в чистую одежду. После этих процедур его внешний вид несколько улучшился. Он подумал, не выпить ли ему немного для равновесия, но при одной мысли о выпивке к горлу подступала такая тошнота и так колотилось сердце, что Ликостратов тут же отказался от этой мысли, решив ограничиться чашкой кофе в баре.

Тут появилась горничная, смешливая черненькая девушка в униформе отеля. Лукаво посверкивая глазами, она объяснила, что заходит в номер уже в пятый раз и интересуется, можно ли теперь приняться за уборку, потому что до сих пор мсье спал, и не возражает ли он, если она вынесет те бутылки, которые занимают половину ванной комнаты?

В другое время Ликостратов непременно заинтересовался бы миловидной девушкой и с охотой попрактиковался бы с ней во французской грамматике, но теперь ему сделалось просто стыдно. Он только махнул рукой и пробурчал, что горничная может делать в номере все, что ей угодно, вплоть до петушиных боев или показа мод. Того, что номер не его, Ликостратов тоже не стал уточнять. Он отправился к себе в номер, убедился, что там все в порядке, и пошел в бар, чтобы выпить чашку кофе. Ноги гудели, как телеграфные столбы в степи.

Смена в отеле была не та, что накануне, но Ликостратов все-таки предпочел выбраться на улицу и поискать кафе где-нибудь поблизости. По дороге он несколько раз набрал номер Данилова, но тот не отвечал. Это и вовсе озадачило Ликостратова. Получалось, что с Даниловым после вчерашнего тоже не все гладко. Сквозь туман в голове все настойчивее пробивалась мысль, что даже очень не гладко. Во-первых, было непонятно, где он. Ушел осматривать экспозицию авиасалона? Но в номере не осталось никаких следов его пребывания. Даже второго стакана…

Ликостратов вдруг сообразил, что действительно второго стакана на столике в номере не было. Но это означало только одно – он надрался в одиночку, без собутыльника. Где же в таком случае Данилов?

Ликостратов встал посреди тротуара как вкопанный и постарался собрать воедино разбегающиеся мысли. Данилов уехал на встречу с представителем пресс-службы, с которым его должна была свести Марина, и, судя по всему, больше в отеле не появлялся. И как это понимать? Служба безопасности его задержала? Он понял, что нужно срочно звонить Марине, и принялся нажимать на кнопки своего мобильного. Марина не отвечала. Ликостратов начал впадать в отчаяние. Оставалось одно – ехать на авиасалон.

Он вернулся в отель, чтобы забрать документы и аппаратуру. Камеры, которые он развесил по своим плечам, сегодня были будто сделаны из чугуна. Обливаясь потом, Ликостратов присел на кровать и без особой надежды еще раз набрал номера Данилова и Марины.

Телефон Данилова по-прежнему молчал, а Марина ответила.

– Блин! – раздраженно сказала она. – И что вы мне названиваете, Константин Иваныч?! Я на работе! Знаете, как у нас строго?

– Мы же договорились – на «ты» и без отчеств, Мариночка!.. – жалобным голосом вставил Ликостратов. – И прости, ради бога, но тут такое дело… Я просто не знаю, что делать…

– Ладно, быстро говорите, что вам нужно, – отчеканила Марина, игнорируя призывы Ликостратова к сближению. – Я отошла перекусить, а сейчас мне опять в павильон…

– Мариночка, я вчера дал тебе телефон Данилова, – заторопился Ликостратов. – Ну, насчет того типа, который из службы безопасности. Ты обещала позвонить ему…

– Я звонила, – перебила Марина. – Звонила, как дура, пять раз. Но у вашего дружка, видно, были дела поважнее. Он так и не взял трубку.

– Постой! – пробормотал, хлопая глазами, Ликостратов. – Так ты ему звонила? И он не взял трубку? Этого не может быть! Он специально поехал на встречу с тем человеком! Он ждал от тебя звонка!

– Не знаю, чего он ждал, – сердито сказала Марина. – Я говорю, как было дело. И вообще, мне нужно бежать. Если вас это так волнует, найдите сами этого человека. Его фамилия Молчанов. Сегодня прямо в гостинице «Белая звезда» у него встреча с представителями прессы – кажется, в два часа дня, там его и ищите. Может быть, ваш Данилов встретился с ним без моей помощи.

– Спасибо, Мариночка! А как насчет того, чтобы вместе поужинать сегодня вечером?..

Однако Марина уже отключилась. Ликостратов выпил воды и вышел из номера. Обвешанный фотоаппаратурой, вспотевший, он был похож на каторжника. Когда этот медведь, явно пребывающий в дурном настроении, покупал в баре пачку жвачки, зеваки поглядывали на него с некоторой опаской. Ликостратов не обращал внимания на посторонних. Его всерьез начинало беспокоить исчезновение Данилова.

Он вызвал такси и поехал в гостиницу «Белая звезда». С поездкой ему повезло куда больше, чем Данилову. Такси было самое обыкновенное, с водителем-арабом, равнодушным ко всему на свете, кроме наличных. Однако устрашающий вид Ликостратова он отметил, наградив его на прощание откровенно испуганным взглядом.

Вокруг гостиницы толпились многочисленные представители прессы, туристы, просто зеваки. Ликостратов заметил нескольких журналистов из российского пула и постарался сделать так, чтобы с ними не столкнуться.

В отель он прошел без затруднений, но когда попытался проникнуть в зал для конференций, его остановила охрана и вежливо оповестила, что запускать внутрь будут за полчаса до начала пресс-конференции, не раньше. Ликостратов повел плечом так, что один из этих парней отлетел в сторону, и стал объяснять, что у него срочное дело и ему необходимо переговорить с господином Молчановым. К счастью, тот оказался рядом в нужный момент и услышал, что кто-то его разыскивает. Не разобравшись, кто именно, он оказался лицом к лицу с Ликостратовым и, похоже, тут же пожалел об этом.

– Я – Молчанов, – сухо сказал он, уставившись Ликостратову в глаза. – Что вам угодно?

У него было холодное маловыразительное лицо, поджарая фигура, на которой ладно сидел дорогой костюм, и властный голос. Вероятно, он зачитывал свои коммюнике журналистам, как приказы. Ликостратову стало вдвойне неуютно.

– Тут такое дело, – неуклюже начал он. – У меня крайне важная информация для службы безопасности. Не хотелось бы при всех… Может быть, того… отойдем куда-нибудь?

За спиной Молчанова возник еще один господин в солидном костюме, с короткой светлой челкой, с наушником в правой ушной раковине. Он с нескрываемым любопытством уставился на Ликостратова и весело произнес:

– Вы бы представились для начала!

– Ах да! – спохватился фотограф. – Ликостратов Константин Иванович, фотокорреспондент из «Оптимума». С аккредитацией у меня все в порядке…

– Я вижу, – перебил его Молчанов. – Жаль, что про ваше настроение такого не скажешь. Впрочем, я готов вас выслушать. Уложитесь в пять минут? Пройдемте!

Вдвоем они отвели Ликостратова в небольшую светлую комнату, большое окно которой выходило на внутренний дворик, засаженный прихотливо остриженными кустами и сверкающим светлой зеленью газоном.

– Итак, я вас слушаю, – сказал Молчанов, не предлагая садиться.

Отирая носовым платком пот, обильно струящийся по лбу, Ликостратов принялся сбивчиво пересказывать то, что ему накануне поведал Данилов. Выходило у него не слишком складно, к тому же многочисленные умолчания, к которым прибегал Данилов, портили рассказ еще больше. Нет, сам Ликостратов верил в историю Данилова, иначе не явился бы сюда, но понимал, что для постороннего уха она звучит немного странно.

– Я не очень хорошо все изложил, – закончил он. – Потому что со слов… Но дело в том, что Данилов пропал, и если он с вами до сих пор не встретился…

– Не встретился, – категорически заявил Молчанов. – Говорите – пропал? А-а, гм… простите, вы вчера много злоупотребили?

– Это тут ни при чем! – горячась, заявил Ликостратов. – Откровенно говоря, с этим самым… ну, вы понимаете… тоже далеко не все ясно. Между прочим, меня очень трудно напоить, а тут… Все будто в тумане. С какого-то места просто ничего не помню! Невероятно!

– Алкогольная кома, – понимающе кивнул Молчанов.

Человек с наушником в ухе негромко хохотнул. Молчанов покосился на него неодобрительно и опять обратился к Ликостратову:

– А пили вы, значит, с Даниловым?

– Да нет же! – уже с досадой воскликнул Ликостратов. – Вы меня не слушаете! Данилов как раз поехал к вам, а я остался ждать в его номере. Это была его идея. Он боялся, что в номер опять кто-нибудь залезет…

– Залезет в номер?! – удивился Молчанов. – Зачем?

– Вот этого я не знаю. Вероятно, из-за той информации, которую получил Данилов. За ним то ли следили, то ли… Не знаю. Вам бы лучше с Даниловым поговорить.

– Да, наверное, – согласился Молчанов и сочувственно добавил: – А знаете что? Давайте-ка приходите завтра, а? И Данилова приводите. А то вы сегодня, я бы сказал, не в форме. Завтра, да? Вот и отлично! Договорились. А сейчас хорошенько отдохните, выспитесь… Надеюсь, клин клином вышибать не собираетесь? Не надо. Лучше, знаете, поесть хорошенько, кефирчику, кофе… Так вы говорите, в «Оптимуме» работаете? Так-так…

Он похлопал Ликостратова по плечу, давая понять, что аудиенция окончена. Тот, несколько растерянный, вышел, услышав уже в дверях, как высокий с наушником говорит вполголоса:

– В прежнее время такого бы выслали в двадцать четыре часа, не чикались бы, и в журнале бы он уже не работал…

Кровь тут же бросилась в лицо, но Ликостратов проглотил обиду и поспешил выйти на улицу. Голова по-прежнему кружилась, и тошнота подкатывала к горлу. Все было плохо. Никто здесь ему, разумеется, не поверил, и, положа руку на сердце, будь он на месте Молчанова, то и сам вряд ли бы принял всерьез слова человека, от которого несло перегаром, потрепанного, но готового влезть в драку, путающегося в подробностях.

«Так всегда и бывает, когда человек лезет не в свое дело, – подумал он. – Хотя, если серьезно, речь-то идет о престиже Родины! А он не может быть не моим делом. Нет, тут надо включать дедукцию. Итак, что мы имеем?»

Ликостратов присел на парапет большой клумбы с ярко-алыми цветами, потому что ноги его уже едва держали, и стал размышлять:

«Выводим за скобки информацию про самолет и рассмотрим события, которые касаются и меня тоже. Итак, за Даниловым шел некий человек арабской внешности. Для Парижа это никак не в диковинку, но ведь потом кто-то с похожей внешностью забрался на балкон. Порасспрашивать бы на этот счет портье, но он сегодня не работает. Мы же никакого араба не видели. Однако Данилов утверждает, что в вещах рылись – поверхностно, наскоро, но рылись. Потом мы вдвоем все обсудили, Данилов сел в такси, мне принесли в номер бутылку вермута, а вот дальше наш блестящий план полетел к черту. Такое впечатление, что в дальнейшие события вмешалась чья-то злая воля. Но каким образом? Откуда могли прознать о наших планах? А что, если…»

Ликостратову вдруг пришло в голову, что в номер к Данилову могли проникнуть, чтобы установить «жучок». Секундное дело. Прилепил крошечный передатчик под столом – и слушай, сидя в машине, все, что говорят в комнате. Слушай и мотай на ус. Он смутно вспомнил, что человек, доставивший в номер поднос с выпивкой, не был похож на человека из обслуги. Не было в нем той профессиональной сноровки, угодливости, которой отличаются работники отелей. Да и форменной одежды, кстати, тоже не было. Вчера Ликостратов пропустил эти детали мимо своего внимания, а сегодня оставалось только сожалеть о своем легкомыслии.

Во всяком случае, появилась какая-то более-менее связная версия происходящего. Он решил немедленно поехать обратно в гостиницу и поискать «жучок».

«Может быть, Данилов вернулся, вот и обсудим вместе, как быть дальше. День сегодня все равно пропал. И кто бы мне сказал, какого черта я навешал на себя все эти объективы?! Проклятие!»

Войдя в отель, Ликостратов сразу же бросился к стойке и поинтересовался, не возвратился ли мсье Данилов.

– Мсье только что взял ключ, – сообщил портье, молодой серьезный человек с прилизанными волосами.

– Отлично!

Забыв про свое плохое самочувствие, фотограф кенгуриными прыжками помчался на второй этаж и буквально ворвался в номер, горя желанием не только увидеть наконец своего коллегу, но и хорошенько отругать его за неуместное исчезновение.

Каково же было его разочарование, когда Данилова в номере не оказалось. Вместо него обнаружился какой-то субтильный мужичонка с рано сформировавшейся на макушке плешью и с водянистыми глазками, взгляд которых было невозможно поймать. На нем красовалась униформа отеля, но что-то в этой униформе было не так – что именно, Ликостратов никак не мог сообразить. Но еще более озадачило то обстоятельство, что пришелец при его появлении как раз поднимался из-под стола, а увидев Ликостратова, быстро спрятал что-то в карман. В голове Ликостратова мгновенно промелькнули все его тревожные соображения насчет подслушивающих устройств и прочих шпионских штучек. Тяжело дыша, он встал на пороге и впился взглядом в мужичонку.

Кажется, тот растерялся. Быстро сделав безразличное лицо, пробормотал дежурное «бонжур» и попытался проскользнуть мимо Ликостратова в коридор. Окончательно поняв, что дело нечисто, фотограф схватил коротышку за шиворот и, торжествуя, вознамерился хорошенько тряхнуть его, чтобы сразу подавить всякое желание сопротивляться, однако сегодня, похоже, был не его день. Пальцы бойца-тяжеловеса ухватили пустоту, он покачнулся, а дальше случилось нечто уже совсем невероятное – коротышка присел, ловким образом вывернул запястье Ликостратова, дернул его, и фотограф самым позорным образом перевалился через спину француза и всем своим немалым весом припечатался к полу так, что звякнули стекла в оконной раме. В глазах у него на мгновение потемнело, по всему телу пробежал разряд острой боли, и перехватило дыхание.

Когда Ликостратов отдышался и смог, кряхтя, подняться на ноги, выяснилось, что коротышки и след простыл, что под столом нет никакого «жучка», а очень хороший цейссовский объектив разбит вдребезги.

Глава 5

В то время как Ликостратов сокрушался по поводу разбитого объектива и пытался выяснить, что за тип побывал у Данилова в номере, дела самого Данилова шли из рук вон плохо. Он неожиданно оказался в столь плачевных обстоятельствах, что странное опьянение Ликостратова могло показаться на их фоне просто недоразумением.

Пробуждение его было мучительным. Ему казалось, что он расплющен каким-то огромным черным камнем, настолько болело все тело. Он не мог пошевелить даже пальцем, не мог приподнять веки. Кровь размеренно билась в висках с глухим чугунным стуком, и от каждого такого удара все в Данилове содрогалось. То же самое творилось и в голове – все мысли смешались в кашу, он не мог вспомнить, где находится, почему ему так плохо, и даже насчет собственного имени был не слишком уверен. Сознание возвращалось медленно – какие-то случайные обрывки мыслей, картинки, рассеивающиеся, как туман, чьи-то голоса. Отчетливее всего было ощущение боли и сильного холода. Холод делался все нестерпимее, он обжигал кожу и вызывал дрожь во всем теле. Именно холод вырвал наконец Данилова из небытия, и он в какой-то момент осознал, что лежит, уткнувшись щекой в шершавый сыроватый песок.

«Почему песок? – тупо подумал он, делая бесплодную попытку приподнять голову. – Эдак ведь и застудиться недолго. Зачем же я тут лежу? Где я вообще? Почему мне так плохо? Я попал в аварию? Я напился? Меня избили? Кажется, сейчас утро? Или вечер? Есть тут еще кто-нибудь?»

Ритмичный шум в ушах от вяло пульсирующей крови мешался с другим похожим звуком, который шел извне и казался эхом. Но постепенно Данилову удалось мысленно разделить эти звуки, и он понял, что кроме шума собственной крови слышит шум морского прибоя. Песок под щекой и плеск моря сложили в его воображении уже нечто более цельное, но все же Данилов еще плохо понимал, что с ним происходит.

«При чем тут море? – подумал он. – Сегодня мне с утра в редакцию. Чашка кофе, бутерброд, как обычно… Четыре остановки на метро. В отпуск я, кажется, не собирался. Откуда же взялось море? Чертовщина какая-то! Пусть кто-нибудь мне это объяснит, и поскорее, потому что я больше не выдержу!»

Собрав все силы, Данилов сделал еще одну попытку оторвать щеку от холодного песка. От натуги у него налились кровью глаза, а шум в ушах превратился в угрожающий грохот приближающегося поезда. Во рту пересохло, а в груди что-то неприятно заворочалось. Перед глазами все поплыло, и Данилов снова потерял сознание.

Прошло еще не менее часа, когда он снова открыл глаза. И снова не смог ничего сообразить. Правда, физически он чувствовал себя самую малость лучше, хотя от холода у него сводило все мышцы. Все-таки он сумел как-то подняться и сесть, обхватив себя за плечи. Его трясло.

Данилов мутным взглядом обвел окрестности. Он находился в совершенно незнакомом месте – один как перст, и что все это значило, объяснить не мог.

Перед ним была узкая полоска песчаного берега, над которой уже рассеивался туман и кружили голодные чайки. Песчаная коса со всех сторон была зажата каменными утесами. Под облачным небом размеренно колыхалось неласковое серое море, с глухим рокотом расплескивая по песку одну волну за другой. Справа далеко в море уходил каменный мыс, а за ним в клочьях тумана просматривался маленький островок, а на нем – белая башня маяка. Слева среди россыпи плоских камней валялся истлевший остов рыбацкой лодки. Вопли чаек врезались в барабанные перепонки, причиняя почти физическую боль.

Данилов подполз к большому островерхому камню и, хватаясь за него руками, сумел наконец подняться. Идти он не мог – его шатало, колени подгибались, а дурнота снова безраздельно овладела им. Кажется, никогда прежде Алексей не чувствовал себя таким больным и беспомощным. А главное, не мог ничего понять и не мог ничего вспомнить.

Все-таки он выстоял, и силы постепенно вернулись к нему. С высоты своего роста Данилов сумел рассмотреть кое-что еще. Он понял, что поверх каменных утесов проходит автомобильная дорога. Машин, правда, видно не было – зато на песке проступали следы шин. Кажется, не так давно сюда с дороги съезжала машина. Судя по следам, потом она развернулась и укатила.

«Я приехал сюда на машине? – с тупым удивлением подумал Данилов. – Не помню! Впрочем, вряд ли машина вернется. Нужно идти. Дорога приведет меня к людям. Хотя бы узнать, где я и что…»

Он побрел по следам, оставленным на песке автомобильным протектором. Каждый шаг давался ему с огромным трудом. Все силы уходили на то, чтобы переставлять ватные ноги и удерживать равновесие. Думать ни о чем другом Данилов просто не мог. Его шатало, точно корабль в бурю. Он весь покрылся потом. Сердце бешено стучало. Он остановился передохнуть, трясущейся рукой полез в карман за платком, чтобы вытереть мокрое лицо, и тут обнаружил, что на нем нет привычного костюма и одет он в какие-то грязные ветхие обноски, от которых воняло рыбой. В карманах не нашлось не то что платка, а вообще ничего, даже крошек. Карманы давно и безнадежно истлели. Разумеется, нечего было говорить ни о каких документах, ни о каких деньгах, ни о телефоне, ни о банковской карточке – обо всех этих вещах, без которых немыслимо существование в современном мире.

Данилов решил, что его ограбили. Подпоили клофелином и обчистили.

«Можно сказать, что повезло, – подумал он. – Дозу-то мне, похоже, вкатили смертельную. Посмотрели – здоровый мужик, ну, и перестарались…»

Однако кто ему подсыпал клофелин и при каких обстоятельствах – этого Данилов никак вспомнить не мог. Он вообще сейчас плохо ориентировался в пространстве и времени. Чтобы привести окружающий мир в порядок, требовалось поскорее найти людей.

Между тем людей он пока не встретил, даже когда выбрался на дорогу. Она была зажата среди каменистых холмов, покрытых жесткой зеленой травой и густым кустарником. Данилов выбрал направление, ведущее прочь от моря, и двинулся в путь.

Со стороны это было достаточно жалкое зрелище – шатающийся на ходу человек, одетый в рубище, с бледным застывшим лицом, был похож на бездомного бродягу, допившегося до полусмерти. Правда, никто не мог его видеть – дорога по-прежнему оставалась пустынной, а места, среди которых она пролегала, не обнаруживали признаков жилья.

Он медленно брел среди каменистых пустошей, впав в болезненное оцепенение, сосредоточившись только на движении и забыв обо всем остальном. Только однажды его внимание было отвлечено – с грозным гулом над головой в сторону моря прошел большой серебряный самолет. Данилов, морщась, посмотрел ему вслед, испытывая какое-то странное чувство, похожее на беспокойство. Объяснить его он себе не мог, но тревога не отпускала его, пока самолет не растворился в серой дымке над горизонтом.

Окончательно теряя силы, Данилов добрался до поворота дороги и остановился у дорожного указателя. За бурым утесом, покрытым мохом, дорога раздваивалась. На синем фоне указателя белыми буквами было обозначено: «Менневиль – 5 км» и чуть пониже: «Венсан – 1 км». Ответвление дороги, уходившее влево и скрывавшееся за живой стеной из старых раскидистых деревьев, было поименовано «Ферма «Великолепная устрица».

Внезапно Данилов осознал, что прочел эти надписи на французском. Его будто ударило током. Франция! Море. Самолет. Он вспомнил!

Мыслительное усилие доконало его, и он, испытывая сильнейший приступ тошноты, опустился на обочину, привалившись спиной к большому валуну.

Итак, он во Франции. Приехал в командировку по поручению редактора освещать авиасалон в Ле Бурже, где Россия представляет замечательный самолет, который должен принести в перспективе кучу денег. Если раньше его не взорвут. Данилов вспомнил все.

Нет, кое-какие детали по-прежнему тонули в тумане. Такси, какие-то люди… Что же произошло дальше?

Совершенно точно можно было сказать только одно – его увезли из Парижа на побережье, видимо, в Нормандию или в Бретань, украли все, что было в карманах, переодели в грязное тряпье и выбросили в пустынном месте, скорее всего, умирать. Ну что же, расчет неплохой – кто будет беспокоиться о безымянном клошаре, загнувшемся на диком пляже?

Выход из создавшейся ситуации был только один – как можно скорее вернуться в Париж и связаться со своими. Покушение на него – весомое доказательство информации о намечающемся теракте – теперь-то к нему должны будут прислушаться. Но легко сказать – вернуться в Париж. Как это сделать без гроша, без документов, с его ограниченным знанием французского? А тут еще этот непрезентабельный вид. Хорошо, если с ним вообще захотят разговаривать. Похитители все предусмотрели. Даже тот вариант, что он сумеет выжить, хотя первоначальный расчет наверняка был убить. Едва заметный след иглы, быстро распадающийся яд, труп в обносках, никаких документов – вариант идеальный. Пожалуй, даже выжив, он сейчас не слишком-то отличается от мертвого. Во всяком случае, возможностей действовать у него ненамного больше. Данилов знал, с какой настороженностью здесь в провинции относятся к чужакам. Да и где к ним хорошо относятся? Однако выбора не было. Он не мог ждать у моря погоды.

Собрав последние силы, Данилов поднялся и поплелся в ту сторону, где согласно указателю располагалась ферма. По пути ему попался маленький яркий трактор, весело тащивший прицеп с какими-то ящиками. За рулем трактора сидел типичный обитатель нормандской глубинки – коренастый, не слишком выбритый, в невероятной кепке, надвинутой глубоко на лоб, в засаленной жилетке и широких кожаных штанах. Он держал руль крепкими ладонями, на которые были натянуты вязаные перчатки без пальцев, и невозмутимо поглядывал на бредущего навстречу Данилова, попыхивая зажатой в зубах коротенькой трубкой.

Данилов невольно остановился, предполагая, что крестьянин захочет выяснить, что за человек бредет на ферму, но водитель трактора спокойно проехал мимо и вскоре свернул, исчезнув за большим камнем на перекрестке.

Зайдя за деревья, Данилов увидел обширный двор, в глубине которого стоял старый двухэтажный дом, выложенный из серого камня, с мансардой и высокой черепичной крышей. Дом окружали многочисленные хозяйственные постройки. Четверо широкоплечих парней разгружали небольшой грузовичок. Две поджарые собаки бросились ему навстречу, подняв оглушительный лай. На шум из дома вышел высокий жилистый человек лет пятидесяти в выцветшем камуфляже. Его угловатое лицо было темно от загара, а ежик волос на голове, абсолютно седой, был словно присыпан снегом. Властные манеры и гордая осанка выдавали в нем хозяина. Он внимательно рассматривал жалкую фигуру Данилова, не торопясь отзывать собак. Парни остановили работу и вопросительно уставились на хозяина, ожидая распоряжений.

Последовали ли они, Данилов уже не узнал, так как силы окончательно оставили его. В глазах внезапно потемнело, и он рухнул на землю. Озадаченные собаки обнюхали неподвижное тело и тоже повернули головы к хозяину.

В очередной раз Данилов очнулся на жесткой, но довольно чистой постели в незнакомой комнате, стены которой были выложены ослепительно-белым кафелем. Скосив глаза, он увидел хирургический стол и стеклянный шкаф с инструментами. И стол, и аксессуары выглядели слегка анахронично, будто их переместили сюда из середины прошлого века. Но зато рядом с железной койкой, на которой он лежал, стояла вполне современная капельница, а по прозрачной трубке в кровь Данилова медленно вливалась какая-то бесцветная жидкость. И еще он обнаружил на себе сиреневую пижаму в синюю полоску. При этом чувствовал он себя значительно лучше, нежели после первого пробуждения, и оттого преисполнился благодарности к неведомому лекарю, взявшему на себя труд привести его в чувство. Правда, на больницу это было похоже лишь отчасти. Данилову казалось, что даже в глуши французская больница не может выглядеть столь аскетично. Здесь было что-то другое. Может быть, так выглядит приют для нищих?

Он напряг память и вспомнил, что это – территория какой-то фермы, и высокого седого человека в полувоенной форме на крыльце старого дома. Нет, то был не приют. Может быть, крестьяне привезли его сюда, когда поняли, что так возни с ним будет меньше?

Данилов размышлял над этим, как вдруг открылась дверь, и вошел тот самый седой человек в пятнистом камуфляже десантника. С близкого расстояния были хорошо видны старые шрамы на его лице, появившиеся явно не после бритья. Глаза у человека были серые и очень холодные, выдержать такой взгляд очень непросто, но Данилов выдержал, и хозяину это, кажется, понравилось.

– Вам лучше, как я вижу, – сказал он, подходя ближе и усаживаясь возле кровати на стул с низкой спинкой. – Русский?

Поскольку разговор велся на французском, Данилов был удивлен.

– А откуда вы узнали, что я…

– В беспамятстве вы говорили по-русски, – объяснил хозяин. – Попали в переплет? Бизнес?

– Почему вы решили, что я бизнесмен?

– Одеты вы были неприглядно, – сказал француз, – но ногти на руках у вас ухоженные. Можно предположить, что вас насильно переодели в это барахло и бросили здесь умирать. Кстати, что за яд вам ввели, не знаете?

Наблюдательность фермера поразила Данилова, но одновременно и насторожила. Он беспокойно оглянулся по сторонам и спросил:

– С чего вы решили, что мне ввели яд? И вообще, скажите, где я нахожусь? Что это за место?

– В своем доме я держу небольшую операционную, – объяснил хозяин. – По профессии я врач. Долгое время был лекарем в Иностранном легионе. Побывал всюду – Африка, Камбоджа, Вьетнам, Тихий океан. Опыт у меня большой, но специфический. Ваш случай отчасти мне знаком. Человеку делают укол, после чего он умирает от сердечного приступа или чего-то вроде. Тело бросают в пустынном месте, не оставляя никаких предметов, которые помогли бы это тело опознать… К счастью, у вас оказался на редкость крепкий организм. Или, возможно, яд был слабый. Ваши конкуренты, вероятно, торопились?

«А если он из этих? – лихорадочно проносились мысли в голове Данилова. – Выспрашивает, что я помню, а сам думает, как довести до конца черное дело. Да нет, чепуха! Он уже десять раз мог меня убить».

– И все-таки, где я нахожусь? – спросил он вслух. – Мне нужно в Париж. Собственно, я не бизнесмен, а журналист. Русский журналист. Алексей Данилов мое имя. Приехал освещать работу авиасалона в Ле Бурже…

– Вот как? – слегка приподнял брови хозяин. – Ну, что же… Находитесь вы в Нормандии, на моей устричной ферме. Меня зовут Сезар Виго. Что касается работы авиасалона, то вы избрали странный способ ее освещать. Насколько мне известно, салон работает уже третий день…