Текст книги "Здравствуй, ГРУ. Во главе разведки армии от Ржева до Порт-Артура"

Конец противостоянию

Осень постепенно вступала в свои права. Все позже занимались серые рассветы, все раньше опускалось солнце за горизонт. Листва деревьев приобретала золотистый оттенок. Частыми стали нудные, непрекращающиеся сутками дожди.

Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как я впервые переступил порог своего просторного блиндажа. На первых порах чувствовал себя здесь не очень-то уютно. А теперь привык, даже полюбил свою обитель. Широкий дощатый стол, на котором я работал с картами и документами, два телефона: один – для связи с частями и соединениями, второй – внутренний, для связи с отделами штаба армии. В противоположном углу – походная кровать, прикрытая серым солдатским одеялом. Под ней стоял небольшой чемодан, с которым я приехал из Москвы. Вот, пожалуй, и все убранство.

На одной из стен висела довольно большая карта. На нее мы наносили обстановку, складывающуюся на других фронтах. Естественно, в те осенние дни 1942 года мой взор все чаще и чаще обращался к этой карте.

Фашистам удалось занять Донбасс, выйти в большую излучину Дона, создать непосредственную угрозу Сталинграду и Северному Кавказу. За каждый метр советской земли сражались бойцы и командиры Красной Армии, и тем не менее в конце августа гитлеровцы северо-западнее Сталинграда вышли к Волге. С тех пор в самом городе не прекращались упорнейшие бои. Они шли за каждый квартал, каждую улицу, каждый дом, порой за каждый этаж здания.

Трудно приходилось защитникам Сталинграда. А мы, как казалось многим, бездействовали. В сводках Совинформбюро чаще всего о нас говорилось так: «Ничего существенного не произошло» или «Велись бои местного значения». Сердце звало к активным действиям, и мы тщательно готовились к ним, ежедневно уточняя данные о противнике.

Вражеская оборона в полосе 39‑й армии состояла в основном из отдельных опорных пунктов, расположенных в деревнях и на господствующих высотах. Эти опорные пункты имели между собой огневую связь. Подходы к переднему краю были прикрыты минными полями и проволочными заграждениями в два-три кола, спиралями Бруно.

Опорные пункты представляли собой не только систему дзотов и траншей. Кроме них, как удалось установить, фашисты подготовили специальные площадки для кочующих ручных и станковых пулеметов. Такой способ их использования затруднял разведку огневых точек. Сегодня наблюдатель засекает пулемет в одном месте, а завтра огонь ведется уже с другого. Не так-то просто в таких условиях установить, сколько у противника огневых средств и где они располагаются.

Широко использовали фашисты и стрелковые ячейки, соединенные ходами сообщения. Наличие их позволяло осуществлять маневр, в том числе и в условиях круговой обороны. Немало было построено блиндажей. Они, как правило, располагались на обратных скатах высот, у лесных опушек, в склонах оврагов. Все эти сооружения объединялись между собой ходами и подключались к общей траншее, опоясывавшей опорный пункт. Словом, приуменьшать силы врага, делать ставку на слабость его обороны было бы по меньшей мере неосмотрительно.

Так выглядел передний край обороны противника. А что таилось в глубине? Не зная этого, начинать наступление было бы безрассудно, и даже в том случае, когда речь шла о частных действиях. Мы понимали, что нужна дополнительная информация, сведения о ближайших тылах противника.

С целью получения таких данных было решено организовать глубокий поиск. И снова решение этой задачи поручили майору Кондаурову. Дело в том, что в полосе 178‑й дивизии, примерно в 4–5 километрах за линией фронта, проходила дорога. Можно было предположить, что где-то неподалеку от нее располагаются склады, штабы, возможно, резервы противника. Следовательно, там и нужно брать «языка».

Два дня разведчики группы и ее командир сержант И.И. Харсекин изучали по карте район предстоящих действий. Все это время я провел с ними. Вместе уточняли план организации засады, варианты отхода, намечали место перехода линии фронта. Было решено взять с собой, помимо автоматов и гранат, ручной пулемет и радиостанцию. Кроме того, разведчики запаслись кодированной картой, которая облегчала передачу срочных сведений по радио.

Ночью группа Харсекина благополучно пересекла линию фронта, углубилась в расположение гитлеровцев. Для засады сержант выбрал участок дороги, проходившей близ опушки леса. Командир рассредоточил людей. Две подгруппы, в каждую из которых входило по три разведчика, расположились шагах в шестидесяти друг от друга. Третья – на противоположной стороне дороги. Четвертую сержант выдвинул метров на сто в направлении, откуда ожидалось появление противника. Тщательно замаскировавшись, разведчики стали ждать.

Примерно через час на дороге показались фашисты. Их было что-то около двадцати. Шли они спокойно, беспечно, громко разговаривая. Это и понятно. Можно ли было ожидать появления здесь наших бойцов?

Харсекин не спешил подавать сигнал. Действовать нужно было наверняка. Стоило улизнуть хотя бы одному гитлеровцу, и разведчики сами оказались бы в труднейшем положении. Обнаружив группу, противник сделал бы все для того, чтобы воспрепятствовать ее возвращению. И лишь тогда, когда фигуры вражеских солдат стали видны совершенно четко, прозвучала команда. Со всех сторон ударили хлесткие очереди.

Гитлеровцы на миг оторопели. Потом бросились назад, потом в лес, но их всюду настигал меткий огонь. Восемнадцать полегли на дороге, один был захвачен в плен. Разведчики, забрав документы убитых, без потерь возвратились в расположение наших войск.

Пленный ефрейтор оказался достаточно осведомленным. На допросе он дал ценные сведения о дислокации, численности и составе резерва немецкой дивизии. Он рассказал также о слухах, которые ходят среди солдат. По ним можно было судить о характере предстоящих боевых действий.

Разумеется, показания одного пленного, даже дополненные личными наблюдениями разведчиков группы Харсекина, не могли полностью прояснить картину. Поэтому вскоре был проведен еще один глубинный поиск, на этот раз в полосе 158‑й стрелковой дивизии.

В соответствии с заранее разработанным планом разведчики, возглавляемые младшим лейтенантом П.Д. Мильто, устроили засаду на дороге, проходившей примерно в шести километрах от передовой. Ставка делалась на захват штабной машины. Поэтому группа беспрепятственно пропускала грузовики и повозки. Но как только показалась легковая машина, младший лейтенант подал сигнал «Внимание!».

Когда автомобиль поравнялся с разведчиками, в него полетела граната. Машина, резко накренившись, остановилась. Казалось бы, все в порядке. Но тут с заднего сиденья грянули выстрелы. Наши солдаты вынуждены были ответить огнем. Два офицера и шофер были убиты. Таким образом, захватить «языка» не удалось. Но в руки разведчиков попали штабные документы и карты, которые рассказали нам немало интересного и важного.

На обратном пути группа была обнаружена. Пришлось вступить в бой с превосходящими силами противника. Но младший лейтенант Мильто проявил незаурядную выдержку, хладнокровие. Он сумел так хитро сманеврировать, что гитлеровцы попали на собственное минное поле. В рядах преследователей возникло замешательство. Воспользовавшись этим, разведчики укрылись в лесу, а затем скрытно перешли линию фронта. За мужество и отвагу, проявленные при выполнении этого сложного задания, многие из них были награждены. Петр Дмитриевич Мильто первым из разведчиков дивизии получил орден Красного Знамени.

Можно было бы привести еще немало подобных примеров. То на одних участках, то на других уходили в расположение противника разведывательные группы. Через болота и топи неоднократно водил во вражеский тыл своих бойцов старший лейтенант В.В. Филимоненков. Разведчики добывали ценную информацию, захватывали пленных, а если представлялась возможность, взрывали мосты, склады.

В частях и подразделениях появились свои проводники. С одним из них я встретился у разведчиков 178‑й стрелковой дивизии. Зашел в землянку и вдруг вижу среди них вихрастого паренька лет четырнадцати-пятнадцати.

– Проводник Ведышкин, – представился он.

Как выяснилось, Миша Ведышкин был местный, из деревни Болыши. Летом 1941 года, когда война пришла в его родные места, он был далеко от своей деревни – отгонял стадо коров на восток. Но гитлеровцы уже перерезали дорогу, по которой лежал путь. Возвратиться домой мальчонка тоже не мог – в деревне уже хозяйничали фашисты. Тогда он подался в армейскую часть и попросил зачислить его добровольцем.

– По правде сказать, – признался командир разведроты старший лейтенант Н. Адонип, – и жалко его было, и брать вроде бы ни к чему. Совсем еще пацан, возись с ним. А он, хитрюга, видно, сообразил, о чем я думаю. Я, говорит, тут каждый куст знаю, каждую кочку. В общем, оставили мы его…

Так началась фронтовая жизнь Миши Ведышкина. С азартом взялся он за изучение военного дела. Освоил винтовку, пистолет, автомат, научился метать гранаты. Парнишка толково читал карту, вычерчивал кроки. Наконец, уступая его настойчивым просьбам, его включили в состав разведывательной группы, направлявшейся во вражеский тыл.

Миша уверенно провел разведчиков через, казалось бы, непроходимое болото точно в намеченный район. Бойцы незаметно подкрались к фашистскому дозору, расположившемуся на перекрестке дорог, и безо всякого шума взяли «языка». Так что боевое крещение молодого разведчика прошло как нельзя лучше.

А через несколько дней Ведышкин с таким же, как он сам, юным напарником Шурой Кузнецовым получил новое задание. На этот раз ребята, переодетые в драные брючишки и потрепанные пиджачки, с помощью разведчиков, разумеется, перешли линию фронта, для того чтобы уточнить расположение артиллерийских батарей противника. Мальчишки прекрасно справились и с этой сложной задачей.

Во многих вылазках в тыл гитлеровцев принимал участие Миша Ведышкин. Он не только отлично выполнял все поручения, но и сам нередко предлагал смелые решения. Никогда не терялся паренек, никогда не унывал. Лишь единственный раз видел я его растерянным, чуть не плачущим. Было это в тот день, когда юного разведчика вызвали для вручения ордена Отечественной войны I степени. Вначале он думал, что товарищи разыгрывают его. А потом, убедившись, что награда действительно предназначается ему, засмущался, разволновался до такой степени, что слезы выступили на глазах.

Через некоторое время Мишу Ведышкина перевели из разведки в одно из подразделений полка. И не потому, что он в чем-то провинился или не оправдал доверия. Просто не хотели подвергать его лишней опасности. Было время, когда вообще думали отправить его в тыл. Но он заявил, что так или иначе убежит по дороге и вернется обратно. Решили оставить. Уж больно полюбился этот отважный паренек всем, кто знал его. Так он и воевал в своей части до конца войны.

Засада на тыловой дороге, дерзкий поиск, материалы допроса пленных, захваченные документы, непрерывное наблюдение за передним краем противника… Словно тоненькие ручейки, стекались к нам разведывательные данные. Порой они исключительно удачно дополняли друг друга, а иногда на полях донесений и картах появлялись вопросительные знаки, говорящие о том, что в данных усматривается какое-то противоречие. Но как бы то ни было, с каждым днем мы узнавали о противостоящих вражеских дивизиях все больше и больше.

Сведения, добытые группами, уходившими во вражеский тыл, позволяли сделать вывод, что глубина обороны противника сравнительно невелика. Если передний край был насыщен огневыми средствами и хорошо оборудован в инженерном отношении, то на удалении 5–6 километров от передовой разведчики встречали лишь блиндажи. Их было много, местами они образовывали целые городки. И все же эти сооружения не могли оказать существенного влияния на продвижение наших войск в случае наступления.

Опираясь на разведывательные данные, штаб нашей армии начал разработку частной наступательной операции, целью которой были разгром 87‑й пехотной дивизии противника и ликвидация плацдарма, удерживаемого ею на северном берегу Волги. Разработка велась ограниченным кругом лиц, но те, кому довелось участвовать в этом, трудились с особым энтузиазмом. Еще бы, заканчивалось наше противостояние! И каждый в душе надеялся, что наш удар хоть в какой-то мере поможет героическим защитникам Сталинграда и Кавказа.

За несколько дней до начала нашего наступления разведчики захватили еще одного пленного. Не слишком важной персоной он оказался, но сведения мы от него получили ценные, а главное – очень своевременные. На допросе штабсфельдфебель сообщил, что немцы ожидают наступления русских на флангах плацдарма, то есть у основания выступа. Его показания подтверждали данные, полученные нами из других источников.

Итак, гитлеровцы ждут ударов с флангов и, разумеется, готовятся их отразить. Не говорит ли это о том, что, вопреки их логике, следует начать активные действия на другом участке?

Начальник штаба армии полковник П.Ф. Ильиных согласился с нашей оценкой обстановки. Командующий армией генерал-майор А.И. Зыгин, внимательно выслушав наш доклад и задав множество дополнительных вопросов, задумчиво произнес:

– Значит, самое правильное наступать с фронта…

Несколько минут он молча всматривался в карту, на которой был нанесен передний край, артиллерийские и минометные позиции противника. Карандаш, зажатый в его пальцах, непрерывно постукивал по столу. Потом командарм вскинул голову и повернулся к начальнику штаба:

– Готовьте приказ, ударим в лоб! Хитрый немец, а мы его перехитрим.

Ранним утром 26 сентября я был уже на наблюдательном пункте командующего армией. Еще раньше наши части под покровом темноты заняли исходное положение для атаки. Волновался я, как никогда. Ведь вскоре будет подведен итог нашей работе, которой мы занимались несколько недель. Смогут наши подразделения без особых потерь преодолеть оборону гитлеровцев и развить успех – честь и хвала разведчикам. Не сумели мы нащупать уязвимые места – не миновать напрасных жертв.

Мне живо представились бойцы и командиры, притаившиеся в окопах перед решительным броском. Прозвучит команда – и они, повинуясь ей, побегут навстречу пулям, разрывам снарядов и мин. Кто-то добежит, а кто-то останется лежать на мокрой траве. Останется навсегда. Таков суровый закон войны, здесь ничего не поделаешь. Но сделать так, чтобы как можно меньше неподвижных тел осталось на поле брани, – святая обязанность каждого командира. Непременно выполнить боевую задачу с минимальными потерями – в этом его первейший долг.

Я знал, что точно так же напряжены сейчас нервы у всех, кто находится рядом. Знал, что любой из нас готов занять место в атакующих цепях. Наверное, было бы легче идти рядом со всеми, рисковать своей, но не чужими жизнями, которые доверены тебе. Но таков удел командиров, поднявшихся на определенную ступень служебной лестницы.

Ровно в десять часов началась артиллерийская подготовка. Загудела, застонала земля. Огненными стрелами пронзили небо реактивные снаряды «катюш». В бинокль было хорошо видно, что разрывы ложатся точно по переднему краю. В воздух взлетали обломки бревен, какие-то бесформенные предметы. Рыжее пламя взметнулось там, где рвались «гостинцы» гвардейских минометов. Судя по всему, такая же буря бушевала на артиллерийских позициях гитлеровцев. Все впереди окуталось дымом. А снаряды летели и летели в стан врага.

Захваченный этим зрелищем, я даже не заметил, когда двинулась вперед пехота. Фигурки красноармейцев вдруг оказались у самых вражеских окопов. И вот уже они перевалили через первую траншею, движутся дальше. А сердце все сильнее стучит в груди. Смогут ли наши подразделения развить успех? Сейчас это имеет первостепенное значение.

Доклады, поступающие к нам, говорят о том, что наступление развивается успешно. Фашисты, ожидавшие нашего удара на флангах, сбиты с занимаемых позиций, начинают отходить. И я вижу, что на лицах тех, кто находится на наблюдательном пункте, появляются улыбки.

Но радоваться, судя по всему, еще рано. В воздухе появляются «юнкерсы». Сейчас они выстроятся в круг – и начнется обычная карусель. Один за другим станут они пикировать на цель и, освободившись от смертоносного груза, взмывать вверх. Однако и такой вариант был предусмотрен. В грохот боя вплетаются сухие короткие очереди малокалиберных зенитных пушек. Огонь не слишком плотный, тем не менее строй бомбардировщиков ломается.

Одна из машин, оставляя за собой шлейф темного дыма, скрывается где-то за лесом.

Наступательный порыв все возрастал. На отдельных участках отход фашистов превратился в бегство. Нашим артиллеристам удалось разрушить переправы через Волгу. Это поставило гитлеровцев в особенно тяжелое положение. Целые подразделения вынуждены были переправляться через реку на подручных средствах, а то и просто вплавь. И все это – под метким огнем наших бойцов. Потери врага возрастали с каждым часом.

27 сентября соединения и части 39‑й армии полностью очистили от гитлеровцев северный берег Волги и, таким образом, ликвидировали один из опасных плацдармов. В ходе боев было освобождено 25 населенных пунктов. Хоть и не велика была эта цифра, но факт оставался фактом – мы наступали, освобождали родную землю. И это поднимало настроение, боевой дух бойцов и командиров.

Помню, во второй день боев встретился я с ранеными красноармейцами. У одного рука перевязана, у другого на голове бинты. И оба улыбаются. Казалось бы, до улыбок ли здесь?

– Обидно, товарищ майор, что зацепило, – пожаловался тот, что постарше. – Только ведь пуля, которую в наступлении подцепил, не так больно жалит.

– Точно! – подхватил другой. – Вот когда в августе сорок первого я осколок принял, слезы сами из глаз потекли. Не от боли, от обиды: по своей же землице отступаем, да еще нас же ранят и убивают. А теперь ништо, враз заживет.

Сразу же после выхода к Волге наши части начали закрепляться на занятых рубежах. Враг мог предпринять попытки восстановить положение. Поэтому разведчики вели за ним непрерывное наблюдение, захватывали «языков». Но основная нагрузка в эти дни легла на наше отделение информации. Предстояло в кратчайший срок разобрать и «переварить» документы, захваченные у противника в ходе наступления. А их было немало. Я не говорю о солдатских книжках, письмах, которые были изъяты у убитых гитлеровцев. В наши руки попали интересные документы штабов, оперативные карты.

Так, например, танкисты в ходе наступления в одной из деревень разгромили штаб немецкого пехотного полка.

Все документы, которые удалось захватить, были немедленно доставлены в разведотдел армии. Среди них, помнится, был довольно любопытный приказ командира 87‑й пехотной дивизии. Генерал-лейтенант Штутниц писал: «Наша дивизия побывала в Париже и промаршировала до Ржева. Я уверен, что она будет и впредь жить и побеждать». Что ж, одно можно сказать: плохим пророком оказался фашистский генерал!

Положение нашей армии на левом крыле значительно упрочилось. На очереди стояла новая задача: нанести удар по 206‑й немецкой пехотной дивизии и овладеть шоссейной дорогой, соединявшей деревню Молодой Туд с населенными пунктами Урдом и Зайцево. Успешное осуществление этой частной наступательной операции окончательно ликвидировало бы выступ, направленный своим острием в глубину нашей обороны.

Мы усилили визуальную разведку на предполагаемом участке прорыва, установили круглосуточное наблюдение силами командиров. Дело было вовсе не в том, что мы не доверяли информации, которую собирали красноармейцы-наблюдатели. Они по-прежнему несли свою службу. Но участие в этом командиров обогащало разведывательные данные. А кроме того, они, лично изучая передний край противника, получали возможность использовать результаты наблюдения при руководстве подчиненными в ходе наступления.

Разведчики частей и соединений армии умело сопоставляли данные дневного и ночного наблюдений. Благодаря этому удалось точно установить местонахождение многих, если не сказать большинства, вражеских огневых точек. Почему я веду речь о сопоставлении данных? Да потому, что обнаружить огневую точку днем не так-то просто, даже в том случае, когда она ведет огонь. Совсем иное дело ночью: вспышки выстрелов, следы трассирующих пуль. Направление засечь уже легче. Увидев вспышки, разведчики вбивали в землю небольшие колышки, которыми фиксировалась линия, ведущая к огневой точке. А с рассветом, используя бинокль, стереотрубу, перископ, они исследовали каждый бугорок, каждый кустик, ориентируясь на эти самые колышки. И как правило, от внимательных глаз не укрывались даже тщательно замаскированные объекты.

Чтобы дополнить данные визуальной разведки, как и прежде, организовывались поиски. Хочу заметить, что допросы захваченных пленных существенно обогащали наши сведения о противнике. Причем происходило это не только за счет того, что мы получали в свое распоряжение солдатские книжки, в которых имелись номера частей, что пленные рассказывали кое-что о своей дивизии. Мы научились делать важные выводы по косвенным деталям.

Большое значение, скажем, придавалось тому, кто был пленный, из каких мест он родом. Немцы с территории самой Германии, или, как их называли, «имперские немцы», пользовались полным доверим фашистского командования. Ими укомплектовывались части, которым поручались наиболее ответственные задания. Австрийцы же, например, использовались на второстепенных участках. Их, насколько нам было известно, реже брали в танковые, авиационные подразделения. Словом, гитлеровцы всех фольксдойче считали людьми второго сорта.

Отсюда и тянулась ниточка. Если выяснялось, что пленный взят из подразделения, где служат «имперские немцы», то можно было сделать вывод: это направление фашистское командование считает основным или, во всяком случае, важным. Когда же в наши руки попадал австриец или немец из Судетской области Чехословакии, мы могли предположить, что данный участок считается второстепенным.

В период подготовки наступательных операций по приказу командующего армией мы организовали разведку боем. Для разработки плана действий я выехал в 279‑й стрелковый полк, которым командовал майор К.А. Томин. Ему и было поручено руководить подготовкой и проведением разведки боем.

Я позволю себе кратко остановиться на сущности этого способа ведения разведки.

Разведка боем, как правило, предусматривает активные действия, имеющие своей целью полное раскрытие системы огня противника, уточнение особенностей оборонительных сооружений на данном участке. Можно ли эти данные получить в ходе повседневного наблюдения? Можно, однако они чаще всего носят неполный характер. Дело в том, что обороняющаяся сторона стремится до поры до времени не раскрывать своих секретов. Поэтому часть огневых средств в условиях стабильной обороны «замораживается». Этим средствам запрещается вести огонь по мелким группам, по одиночным бойцам. Они вводятся в действие лишь с началом наступления противоборствующей стороны. И тогда внезапно оживают тщательно замаскированные пулеметы, пушки, минометы. Именно они, как правило, и наносят максимальный урон атакующим.

Что же можно противопоставить такой хитрости? Свою хитрость: имитацию наступления. Задача заключается в том, чтобы заставить противника поверить в реальность наступательной операции, ввести в действие все огневые средства, а может быть, и подтянуть резервы. Добившись этого, подразделение, ведущее разведку боем, отходит на ранее занимаемые позиции.

Исходя из этих принципов, мы с майором Томиным и начали разработку плана. Было решено, имитируя общее наступление, тремя группами бойцов блокировать один из дзотов фашистов, расположенный на высотке. При этом две группы должны были двигаться в обход с флангов, а третья, самая многочисленная, атаковать фашистов с фронта. Задача – уничтожить гарнизон дзота, захватить, если представится такая возможность, пленных, документы.

Прикидывая все возможные варианты, майор Томин решил поступить так: в состав третьей группы включались наиболее опытные, закаленные бойцы. Первые же две в основном должны были выполнять отвлекающие функции. Для усиления всех трех групп в состав каждой включалось по два расчета с ручными пулеметами. Мы заранее договорились с артиллеристами и минометчиками об огневой поддержке разведчиков.

Накануне разведки боем было решено провести тренировку. Кое-кто в полку недоуменно пожимал плечами. Дескать, о каких тренировках может идти разговор? Война есть война, и тут никаких репетиций не требуется. Ведь все равно заранее не предугадаешь, что может произойти в реальном бою. И тем не менее командир полка настоял на своем. И как выяснилось, поступил совершенно правильно.

На некотором удалении от передовой, в тылах полка, мы выбрали местность, которая в значительной мере напоминала ту, на которой предстояло действовать. Обозначили исходный рубеж, расположили людей. По сигналу группы двинулись вперед. Вроде бы все развертывалось по плану, но ни я, ни майор Томин не были довольны действиями бойцов и командиров. Как-то вяло, неуверенно продвигались они. Мало того, первая и вторая группы, не сумев прикрыть фланги, слились с наступающими с фронта и, вопреки замыслу, атаковали дзот.

После короткого разбора действий группы вновь заняли исходное положение. Потом еще и еще раз. Тренировка продолжалась до тех пор, пока не удалось добиться стремительного броска, четкого взаимодействия всех групп отряда. Лишь после этого майор Томин сказал:

– Вот так и воевать! А теперь – на отдых.

На другой день точно в назначенный час полковая пушка прямой наводкой дала первый выстрел по дзоту. Это был сигнал к началу. Заговорили артиллерия, минометы, весь участок обороны фашистов покрылся разрывами. Часть снарядов, ложившихся по окопам, как мы и договаривались с артиллеристами, были дымовыми. Создавалось впечатление, что мы наносим сильный удар всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами. Гитлеровцы пришли к выводу, что полк наступает на всем участке.

Через одну-две минуты фланговые группы ворвались в траншею. Завязалась рукопашная схватка. Младший сержант Федосов и замполитрука Филипчепко первыми подбежали к дзоту. Они заметили двух вражеских солдат, удиравших по траншее. Один из бегущих упал, сраженный автоматной очередью, другой поднял руки. Бойцы захватили пулемет, патроны, документы убитых, а все остальные боеприпасы, имущество и снаряжение подожгли бутылками с горючей жидкостью.

Так развивались события в траншеях противника. На нашей же стороне десятки наблюдателей фиксировали огневые точки, районы, откуда ведет огонь артиллерия гитлеровцев. На картах появлялись все новые и новые пометки. Помню, что всего 17 минут продолжалась разведка боем. Но нам удалось полностью раскрыть систему огня, в значительной мере уточнить очертания переднего края фашистов. Все это имело исключительно важное значение, так как, позволю себе напомнить, речь шла о подготовке нового наступления.

Оно должно было начаться через несколько дней после того, как мы провели разведку боем. Активные действия одного из подразделений 279‑го стрелкового полка были, в сущности, заключительным этапом подготовки, если рассматривать ее с точки зрения накопления, уточнения и перепроверки данных о противнике. Почему нецелесообразно проводить разведку боем заранее? Да потому, что враг, разобравшись, что к чему, поняв действительные цели боя, сразу же начнет принимать меры к изменению системы огня, производить некоторую перестановку сил и средств. Естественно, что в этом случае полученные сведения потеряют свою ценность. Мало того, они могут сыграть дезинформирующую роль.

Итак, подготовка к новому наступлению частей нашей армии завершалась. Артиллеристы запасались боеприпасами, танкисты, помимо этого, беспокоились о горючем. На штабных картах уточнялись задачи. Мы, разведчики, разумеется, продолжали пополнять и уточнять данные о противнике. Словно метеор, носился из одной дивизии в другую капитан Антонов. Где-то нужно было добыть контрольных пленных, где-то не ладилось с организацией наблюдения. Старший лейтенант Дийков вновь и вновь перечитывал документы, стараясь «выудить» из них какие-то новые, оставшиеся ранее незамеченными подробности. Словом, день и ночь все трудились не смыкая глаз.

И вот в тот момент, когда, казалось, все силы исчерпаны, штаб армии облетела радостная весть: фашисты окружены под Сталинградом! Многое еще было не ясно, подробностей, конечно же, мы никаких не знали. Но сам факт окружения мощной вражеской группировки вызвал всеобщее ликование.

– Эх, нам бы еще здесь один такой котел устроить! – мечтательно произнес Анатолий Кузнецов, наш чертежник, выпрямляя затекшую спину и делая несколько взмахов руками. – А что? Мы ведь тоже на Волге стоим…

Разумеется, все мы были бы рады такому повороту событий, но разум подсказывал, что на вещи нужно смотреть трезво. В районе Верхней Волги сейчас нельзя рассчитывать на крупное наступление наших войск. Не было у нас еще сил для того, чтобы громить врага на всех направлениях. Но успех, достигнутый под Сталинградом, окрылял, заставлял трудиться с удвоенной энергией.

25 ноября 1942 года на рассвете загремели залпы орудий. После короткой, но достаточно мощной артиллерийской подготовки наши пехота и танки устремились вперед. Но враг оказывал исключительно упорное сопротивление. Лишь к исходу дня удалось полностью захватить позиции 206‑й немецкой пехотной дивизии. Почему же так медленно развивалось наступление? Ответа на этот вопрос мы пока не находили.

А ночь на 26 ноября принесла новые неожиданности. Разведывательная группа, действовавшая во вражеском тылу, доложила, что гитлеровцы спешно перебрасывают к фронту резервы. Чуть позже поступило дополнительное донесение, из которого следовало, что речь идет не о мелких подразделениях, а о 14‑й механизированной дивизии и части сил 5‑й танковой дивизии.

Когда я доложил о полученных сведениях командующему армией, он смерил меня таким взглядом, что мне стало не по себе.

– Откуда взялись эти соединения? Почему их нет на моей карте?

Чем можно было оправдаться? Тем, что эти дивизии оказались на сравнительно большом удалении от линии фронта, что они были в тех районах, куда наши войсковые разведчики не добрались? Эти объяснения не могли никого удовлетворить. Ведь именно я, как начальник разведки армии, был обязан предвидеть такой вариант. И не только предвидеть чисто теоретически, но и практически принять какие-то действенные меры для получения исчерпывающей информации из этих глубинных районов. Мне оставалось одно: молчать.