Текст книги "Исцеление от эмоциональных травм – путь к сотрудничеству, партнерству и гармонии"

Шотландскому комику Билли Коннолли в детстве постоянно приходилось терпеть издевательства – так пишет в своей биографии его жена, Памела Стивенсон[72]72
  Stephenson 2002, p. 44.


[Закрыть]. Когда ему было четыре года, мать бросила его вместе с сестрой. Их приняли к себе в семью две тетки, одна из которых постоянно вымещала на Билли свое раздражение.

Поначалу это выражалось только в словесной форме. Тетя называла его ленивым ничтожеством, «из тебя ничего не выйдет» и «это был черный день в моей жизни, когда ты появился» – эти ее слова стали для него привычными. Потом она перешла к издевательствам: особенно она любила брать его за шею и совать мальчику в лицо его грязное белье. Еще она стегала его по ногам мокрыми тряпками и била по голове каблуками туфель. Обычно она дожидалась, пока они оставались одни, загоняла в угол и избивала его. Так повторялось почти каждый день на протяжении долгих лет.

Впрочем, Билли и в школе неоднократно доводилось быть битым, и в конце концов он решил, что в пытках, ждущих его дома, нет ничего особенного. Чем чаще он испытывал физическую боль, тем больше смирялся с ней. «Что еще она может сделать мне? – говорил он себе. – Она может появиться в любое время и вытрясти из меня все кишки – но ведь и в школе то же самое. И ничего, я ведь не умер».

Чем больше унижений и оскорблений – и словесных, и физических – сносил Билли, тем больше он свыкался с ними. Ему твердили: «Ты тупица, бесполезный и бездарный тупица», – и ужас тех лет живет рядом с ним до сих пор.

Если в жизни ребенка, такого же как Билли, есть хоть один луч надежды – у него остается шанс не превратиться в преступника – так считает Брюс Перри, сотрудник Академии изучения детских травм[73]73
  Perry 1996.


[Закрыть]. Для Билли таким лучиком света стала нежно любящая его старшая сестра, член движения скаутов. А еще его очень поддерживали преподаватели – веселые, добрые и мудрые люди, учившие его быть самим собой.

Глава 5
Коллективные и наследственные травмы

Пока что мы подробно рассматривали только индивидуальные травмы – приобретенные, например, в автокатастрофе или путем жестокого обращения с ребенком. Однако существуют и травмы другого рода – коллективные. Они вызваны несчастьями, общими для семей, сообществ, этнических групп, народов и даже человечества как вида в целом. Если до сих пор мы не уделяли внимания этому явлению, то не потому, что считаем его незначительным. Просто большинство исследований, связанных с травмами, проводится на Западе, а западное общество индивидуалистично. Отсюда проистекает и понимание коллективной травмы как физической суммы личных травм. Мы постоянно взаимодействуем друг с другом, влияем на мир и поддаемся его влиянию, но при этом все равно остаемся индивидуумами, каждый со своей собственной судьбой. Весь мир для нас – театр, и каждый видит себя в нем актером, играющим в драме главную роль. Никто не считает себя просто частью единой живой Вселенной.

Но, несмотря на такое мироощущение, даже в США, главном оплоте индивидуализма, многие травмы являются общими для множества людей – вплоть до всего населения. Война во Вьетнаме не просто искалечила большинство тех, кто уцелел в ней и вернулся домой – она нанесла удар по целому поколению американцев и их системе ценностей. Ураган Катрина разрушил множество отдельных судеб, но он же нарушил и течение жизни всего Нового Орлеана, полностью изменив лицо города. Стрельба в школах – это не только погибшие под пулями дети и убитые горем родители, это страшное явление повлияло на общество в целом. После атаки на Всемирный торговый центр большинство пострадавших пытались справиться со своей болью в одиночку, но многие делали это с помощью родных, близких и психотерапевтов. На коллективном уровне всеобщий страх привел к тому, что ради повышения уровня собственной безопасности люди сознательно отказались от некоторых прав и свобод. Однако в американской культуре и общественном устройстве в целом не произошло никаких кардинальных перемен.

Носители общинных культур видят мир иначе, чем члены обществ, построенных на индивидуализме; в общем виде эти отличия отражены в таблице 4[74]74
  Взято из Ratnavale (2007).


[Закрыть]. Для первых собственное «Я» неотделимо от семьи, общины и народа, точно также как любой орган является важной и неотъемлемой частью тела. Границы между «я» и «ты» в таких обществах как бы размыты, ибо в сознании человека постоянно присутствуют семья и община, и цель и смысл одной жизни – это цель и смысл существования коллектива. Соответственно, любая индивидуальная травма становится проблемой для всех, требующей совместного решения, и наоборот. И решения, как правило, отыскиваются – во взаимодействии и взаимопомощи. Когда же выздоравливает коллектив, дела на поправку идут и у каждого его представителя[75]75
  Somasundaram 2007; de Young 1998.


[Закрыть].

Таблица 4. Индивидуальный способ мышления против коллективного (печатается по изданию: Ratnavale, 2007)

Перед лицом общих потерь и трагедий люди неизменно сплачиваются и, чтобы справиться с бедой, направляют свои усилия в единое русло. Но точно так же коллективная травма может и разобщить, казалось бы, монолитное сообщество и ввергнуть его в хаос; типичные симптомы такого разложения перечислены в таблице 5.

Таблица 5. Симптомы коллективных травм (печатается по изданию: Ratnavale, 2007)

Примером для графического изображения той же проблемы послужил обитающий в Восточной Африке небольшой кочевой народ, описанный в книге Колина Тернбулла «The Mountain People» («Люди с гор»)[76]76
  Turnbull 1972.


[Закрыть]. После изгнания со своих исконных земель в засушливую пустыню эти племена, прежде жившие – нелегко, но счастливо – в условиях первобытного коллективизма, скатились в ужасающее варварство. Коллективные травмы такого рода возникают, когда под угрозой внезапно оказывается все, что составляет жизнь народа – его семейные, общественные и поколенные связи, которые складывались столетиями. Тогда вместе с распадом культуры исчезают цель и смысл жизни ее носителей. Ведь разрушенная культура больше не в силах ни объяснить, ни оправдать выпавшие на ее долю страдания. Профессор Дайя Сомасундарам сравнивает коллективные травмы с разрывами в сплошном, годами ткавшемся культурном полотне сообщества. Взаимоотношения в семье и обществе, коллективные практики, общественные устои, исторические процессы – все это рвется, подобно нитям паутины – гибкой, красивой, симметричной, но бессильной перед тяжестью брошенного камня пришедшей извне беды. Невозможно осознать всю глубину личной травмы в коллективном сообществе без понимания законов, регулирующих жизнь в общине или деревне[77]77
  Somasundaram 2007.


[Закрыть]. Как нельзя лучше это иллюстрирует трагедия, постигшая алеутов после аварии на танкере «Эксон Вальдез» у берегов Аляски. В книге Мэри де Янг наглядно описано, как гибель рыб, птиц и морских животных, вызванная разливом нефти, повлияла на культуру и социальную структуру алеутских племен, для которых исчезнувшие виды на протяжении многих поколений были основой охотничьих промыслов и символами всей культуры. Неудивительно, что уровень психических расстройств среди алеутов вдвое превысил средний показатель по данному региону[78]78
  de Young 1998.


[Закрыть].

Дайя Сомасундарам отмечает, что современные войны, как правило, развязывают доминирующие в той или иной стране или регионе нации за подчинение и ассимиляцию малых народов. Боевые действия ведутся на оккупированных территориях, и в девяноста процентах случаев их жертвами становятся мирные жители. Поэтому обычным делом в этих конфликтах становятся террор и акты устрашения[79]79
  Somasundaram 2007.


[Закрыть], влекущие за собой неизбежную культурную дезинтеграцию, как это было в Боснии, Руанде, Шри-Ланке и многих других горячих точках планеты. По словам Мэри де Янг, культура любого народа в таких обстоятельствах вырождается «в набор бессмысленных традиций и ритуалов, а его коллективная память все более затуманивается». Взаимное доверие уступает место подозрительности, взаимопомощь – агрессии, теряется национальное самосознание и смысл происходящего. Тогда главенствующими силами в обществе становятся национализм, межэтническая вражда, фундаментализм и прочие реакционные явления[80]80
  de Young 1998.


[Закрыть]. Питер Левин по этому поводу говорит следующее[81]81
  Levine and Frederick 1997, p. 225–226.


[Закрыть]:

Травма – одна из ключевых причин того, какие формы приобретают нынешние вооруженные противостояния. Посттравматическим стрессом можно объяснить (по крайней мере, частично) их жестокость, затяжной характер и тенденцию к эскалации. В наследство от конфликтов прошлого – и военных, и политических – нам достались страх, предрассудки, разобщенность и враждебность друг к другу. Иначе говоря, в наследство от прошлого мы получили одну большую травму на всех, и ее отличие от индивидуальных травм – только в масштабах.

Одним из неизменных и наиболее опасных симптомов травмы является ее воспроизведение. Будучи однажды травмированы, впоследствии мы почти наверняка сами станем так или иначе вспоминать произошедшее событие, прокручивать его перед глазами и так далее. И мы вновь и вновь будем попадать в похожие ситуации. Когда же случившаяся трагедия – это война, а пострадавшие – целый народ, последствия воспроизведения травмы оказываются ужасными.

Получив травму, мы становимся легковозбудимыми, наше сознание постоянно ищет врага или угрозу во внешнем мире. Если же на одной территории живут два народа с разным цветом кожи – или говорящие на разных языках, или принадлежащие к разным конфессиям, – источник угрозы очевиден. Из одного лишь чувства страха они начнут истреблять друг друга, «разрушать дома и мечты своих мнимых врагов… И разрушать собственное будущее»[82]82
  Там же, p. 226.


[Закрыть].

Коллективные травмы могут столетиями сохраняться в культурной памяти народа. Поколение за поколением они сопровождают людей от колыбели до могилы в форме мифов, ритуалов и тому подобного. Они подпитывают жажду мщения за обиды предков и не дают встать на путь примирения. В этом корень большинства нынешних конфликтов. В агрессии Израиля против Палестины и других государств ясно видны отголоски травм, какими стали для евреев холокост, гетто, еврейские погромы, а еще раньше – римское владычество и даже ветхозаветные предания о египетском рабстве и гонениях. Сербам объединиться против современных врагов помогла память о битве на Косовом поле, произошедшем более шестисот лет назад. Корни конфликта в Северной Ирландии уходят глубоко в историю отношений ирландцев с англичанами – в семнадцатый век и глубже. Оголтелый геноцид, устроенный народом хуту в Руанде, стал ответом на многовековое господство тутси – их соседей и родственников.

Конечно, не всегда коллективные травмы в народной памяти связаны с войнами и притеснениями. Многие народы сохранили истории о давно минувших землетрясениях, извержениях, голоде, чуме и других катаклизмах, которые, тем не менее, до сих пор определяют их мировоззрение, социальную структуру и устои. С другой стороны, не все травмы покрыты пылью веков. Множество их возникает почти ежедневно, и то, как они отразятся в памяти будущего человечества, невозможно спрогнозировать. В 2009 году мы писали о том, с каким страхом два миллиона беженцев из пакистанского округа Сват возвращались на родину после того, как движение Талибан потерпело там поражение. В Афганистане бессчетное количество мирных жителей по сей день страдает от затянувшегося конфликта с бомбардировками, выпускаемыми наугад. Миллионы тамилов на Шри-Ланке только начинают заново строить жизнь после гражданской войны, длившейся десятилетия. Боевые действия по-прежнему ведутся в Дарфуре, Сомали и многих других регионах. В то же время есть немало стран, граждане которых прилагают все усилия, чтобы оправиться от природных катастроф: цунами в Юго-Восточной Азии в 2004 году, циклона в Мьянме в 2008, землетрясений в Пакистане, Китае, Италии и так далее. Наконец, многие туземные народы по всему миру сражаются за свои жизни и земли, так как их деревням и даже городам угрожает выселение ради строительства плотин, шахт, развития индустрии, туристического бизнеса и расширения коммерческих плантаций.

Если однажды какой-либо народ постигла общая беда, эта травма будет передаваться дальше от поколения к поколению, поддерживая саму себя и развиваясь по характерным циклам, прервать которые крайне тяжело. Ветеран войны с ПТСР может временами впадать в апатию и замыкаться в себе. А временами – вымещать свой гнев на жене и детях. Когда же дети вырастут, они начнут воспроизводить свою травму, копируя, пусть неосознанно, тот единственный способ построить отношения в семье, который им известен с детства[83]83
  Там же, p. 169.


[Закрыть]. Так будет травмирована психика следующего поколения. Кроме того (эта тема будет затронута в книге позднее), согласно результатам последних исследований, травма может передаваться и генетически – в результате эпигенетических модификаций в экспрессии генов.

Если одну и ту же травму перенесло большое число людей, она может разрастись не только в их семьях, но и в коллективной душе всего сообщества. В этом случае она начнет передаваться от предков к потомкам в форме мифов, ритуалов, церемоний, истории, литературы, песен, пословиц, «здравого смысла», норм поведения и даже в форме законов и общественных институтов. Пример, еще свежий у всех в памяти – теракты Аль-Каиды, из-за которых дети в Европе и Америке будут теперь расти в атмосфере страха и подозрительности, особенно по отношению к мусульманам и людям с арабской внешностью. В результате законодательно оправдываются навязчивые меры безопасности, усиление наблюдения за общественными местами, проверка частной переписки, ограничение гражданских свобод и так далее. Эти ответные реакции на коллективную травму уже изменили лицо западной демократии и, вероятно, еще не раз отразятся на жизни будущих поколений.

Для любого общества консервативность – норма, необходимая для выживания. Мировоззрение, верования, моральные устои, правила поведения – все это меняется, но очень медленно. Исторические хроники, произведения искусства и литературы бережно хранят для нас опыт наших предков; столь же бережно они сохраняют и их травмы. Мы с рождения начинаем впитывать историю и культуру своего народа, чтобы затем на этой платформе строить будущее. Однако сегодня многие общества травмированы настолько, что их платформы больше не годятся для дальнейшего строительства. Многие самобытные культуры вымерли или вымирают под ударами войн, этнических чисток, геноцида, насильственного переселения, голода, нищеты, эпидемий ВИЧ, стихийных бедствий, технологических и экономических преобразований и других коллективных травм. Целые поколения погрязают в насилии, не сдерживаемые больше традициями своих исчезнувших культур. Так или иначе, из этого социального хаоса им все равно приходится строить жилища, добывать средства к существованию, налаживать отношения – как друг с другом, так и со своими врагами. Но единственный образ жизни, который им известен – это насилие, разрушение и хаос.

Чтобы представить всю глубину коллективной травмы, которую получили жители одной афганской деревни, не требуется богатое воображение. Эта душераздирающая история произошла в декабре 2008 года[84]84
  Эта история, рассказанная Клэнси Чоссэй, была опубликована в выпуске газеты «The Guardian» за 16 декабря 2008 года. Ее также можно прочесть на сайте http://www.guardian.co.uk/world/2008/dec/16/afghanistantaliban-us-foreign-policy


[Закрыть].

Было жаркое утро. Примерно в 7:30 в небе над отдаленным ущельем появился самолет и стал пикировать. По дну ущелья тем временем двигалась свадебная процессия. Люди шли в деревню жениха, что в районе Камала восточной провинции Нангархар.

Первая бомба попала в большую группу детей, которые бежали впереди процессии. Почти все они погибли на месте.

Самолет ушел на следующий заход и через несколько минут вернулся. Вторая бомба взорвалась точно в центре свадебного поезда. На этот раз жертвами оказались в основном женщины. Каким-то образом невесте и еще двум девушкам удалось уцелеть, но когда они, пытаясь спастись от бомбардировщика, стали карабкаться по склону, их настигла третья бомба.

Хадж Хан был одним из четырех стариков, сопровождавших процессию. Он рассказывает: «Мы шли, я вел за руку внука. Потом был оглушительный грохот, и меня ослепило. Когда я открыл глаза, то оказалось, что лежу в нескольких шагах от места, где мы стояли. Вокруг раздавались крики. Я все еще держал руку внука в своей, только самого его не было. Я огляделся и увидел разбросанные повсюду части тела. Нельзя было понять, где что».

Родственники из деревни жениха рассказали, что похоронили сорок семь тел в двадцати восьми могилах. Опознать погибших было невозможно.

Глава 6
Исцеление от травм

Понятие «травма» включает в себя целый спектр различных недугов. На одном его конце – такие серьезные расстройства, как ПТСР и другие психические заболевания. Другой конец спектра – это внешне вполне обычные люди, просто им не удается достичь полного раскрытия своего потенциала и новых уровней сознания. Соответственно, существуют и различные пути исцеления от травм. Любая методика терапии травм направлена на возвращение пациентов к нормальной жизни. Лечение помогает им справляться с ежедневными задачами – работой, общением с семьей и друзьями – и не испытывать при этом страхов и навязчивых фобий, вспышек гнева и тяги к насилию. Многие методики предполагают также экзистенциальное лечение: оно дает людям возможность понять смысл выпавших на их долю страданий, выстроить новую картину мира и заново найти себя. Впрочем, по нашему мнению, главная задача исцеления – в устранении барьеров, препятствующих самореализации – тому, что во многих духовных практиках называется просветлением. На этом уровне исцеления человечество получит возможность преодолеть кризис современной цивилизации и встать на путь эволюции, ведущий к рождению нового человека. Лишь очень немногие врачи-терапевты способны стать целителями такого уровня: как правило, здесь успешно работают духовные наставники, а применяемые ими практики – это медитация и служение.

Что это значит – быть исцеленным? По существу, это означает навсегда оставить в прошлом деструктивное поведение и эмоции, возникшие как следствия былых травм. Сигнал тревоги, вызывающий автоматические реакции на определенные стимулы, больше не должен срабатывать. Исцеленный от клаустрофобии перестает бояться замкнутых пространств, исцеленный ветеран не бросается на землю при взрывах фейерверка. Исцеленный муж не вспыхивает яростью, если ребенок вдруг заплачет, или супруга запоздает с ужином. Поведение исцеленных людей в любых житейских ситуациях становится рациональным и адекватным. Они становятся свободными.

В фактической памяти о травме изменений после исцеления обычно не происходит. То есть человек по-прежнему в состоянии восстановить последовательность событий и еще раз обдумать их. Из его жизни исчезают лишь связанные с былой травмой отрицательные эмоции и физиологические симптомы. Впрочем, многие люди и так не помнят своей травмы, поскольку амнезия – одно из ее наиболее распространенных последствий. В таких случаях исцеление либо возвращает им память, либо нет. Последнее особенно характерно для травм во внутриутробном периоде и младенчестве, когда когнитивные способности еще не развиты. Большинство из нас хотело бы вернуть себе все воспоминания, чтобы с их помощью лучше понимать себя, однако на самом деле это не обязательно. Питер Левин даже утверждает, что желание знать и понимать, рождающееся в коре больших полушарий, препятствует рептильному мозгу высвобождать энергию возбуждения, и таким образом закрывается путь к самоисцелению. Иногда, чтобы избежать перевозбуждения, нужно отказываться от рефлексии и позволять работать древним отделам мозга[85]85
  Levine and Frederick 1997.


[Закрыть].

Звери в дикой природе страдают от травм совсем не так, как люди. Если защитная реакция велит животному перед лицом опасности замереть, то потом оно сбрасывает энергию возбуждения в виде дрожи и возвращается к нормальному состоянию. В играх детенышей развиваются различные способности, которые пригодятся им позже – в том числе и такие, что помогают избежать опасности и избавиться от ужаса после нее[86]86
  Питер Левин приводит историю о том, как три детеныша гепарда чудом спаслись от льва на дереве. После в своих играх детеныши разыгрывали эту ситуацию по ролям, поочередно становясь львом и пробуя разные способы бегства (Levine and Frederick 1997, p. 174).


[Закрыть]. Похожие стратегии использовали первобытные племена охотников и собирателей, которые практиковали шаманские ритуалы. Они знали, что такое посттравматический стресс и страх, зачем нужны дрожь днем и кошмары по ночам – и принимали эти симптомы спокойно. К эмоциональным потрясениям и душевным ранам относились сочувственно, пострадавшие не стеснялись делиться своей болью, и обряды исцеления исполнялись всем племенем. Легенды, песни и пляски, пантомима, бой барабанов и действие дурманящих растений – все это позволяло достичь глубокого транса, в котором происходил полный выброс энергии возбуждения. Во время подобных ритуалов тело больного охватывала дрожь и конвульсии, а если было необходимо, шаман отправлялся в мир духов, чтобы там собрать по кусочкам его душу[87]87
  Терапевт психических травм Питер Левин описывает методы исцеления коренных народов (Levine and Frederick 1997, p. 57–58, 183). У Сандры Ингерман есть хорошее описание путешествия шамана за потерянной душой и роли этого приема в исцелении травм (Ingerman 1991).


[Закрыть].

Совсем иначе люди стали поступать после Великого Падения: они воспевали героев, израненных, но не покорившихся безжалостной судьбе. Проявление же естественных эмоций в трудных обстоятельствах не одобрялось, особенно для мужчин. Слезы и страх, бессонница и кошмары были недостойны воина. Мы и сейчас восхищаемся мужеством и презираем слабость. Но цена этой бравады – травма, запертая внутри нас, со всеми физическими, психическими и социальными последствиями.