Текст книги "Как я разлюбил дизайн"

Фломастеры

– Любезная госпожа, – жалобно произнес я, указывая на свое строение на песке. – Вот таким я задумал мой дом. Перила на веранде украшает резной узор из сосновых шишек. Вернее, если вы одолжите мне лобзик… – Я совершенно запутался.

Понимаете ли, дорогие читатели, я так увлекся строительством, что и вправду поверил, будто дом готов!

Туве Янссон. Мемуары Муми-папы (29)

Каменщик строит жилища, платье – работа портного (30), не боги горшки обжигают, а на ярмарке ремесел можно было увидеть, как народный художник вырезает петушков из дерева. Но что же делал архитектор?

Ходил в контору. «В конторушку», – говорил он ласково. Или на «арбайт» (последствия обязательного чтения Налковской (31) и Боровско-го (32)). Контора была серьезной социалистической организацией. С табельными карточками, которые следовало каждое утро штамповать при входе, выговорами за опоздание, премиями за заслуги.

Отец часто брал работу на дом, так что я привык к виду мутно-прозрачных калек, оклеенных по краям каймой. Постиг разницу между проекцией и разрезом. Уяснил, что такое фасад – единственная более-менее понятная из всех этих схем.

Как-то раз отец даже одолжил у меня фломастеры и принялся старательно раскрашивать какие-то слесарные элементы. Подпорные консоли для крыши. Я воображал, как однажды незнакомые люди будут ходить по мифическому Урсынуву и восхищаться зелено-красной крышей, нарисованной моими фломастерами.

Проходили годы, прежде чем схемы и чертежи превращались в настоящий дом. Долгие годы, особенно если сравнить их с моим тогдашним возрастом. Со временем до меня стало доходить: плод творчества моего отца – в отличие от портного или каменщика – это исключительно идея. Нечто нематериальное. Профессия такая.

* * *

Хуже всего – когда наконец удавалось что-то осуществить, нас поджидали очередные разочарования. Автор размывался в понятии «рабочей группы» (к тому же из-за чертовой фамилии на W всегда стоял в самом конце списка).

Вдобавок оказывалось, что в действительности все получается не так. Слишком низко. Слишком высоко. Другого цвета. Из другого материала. Чего-то не хватало. На чем-то сэкономили. Вина ложилась на исполнителя (родственника столяра-алкоголика). Мне особенно запомнилась история с панельным домом, который вследствие повсеместного пьянства построили в зеркальном отражении, будто декорацию к «Алисе в Зазеркалье» или ворота в антимир.

* * *

И всегда это был лишь какой-то фрагмент, край, обрывок. Вместо плавной линии фасадов – один торчащий зуб. Спальный район без центра. Пустое поле там, где должны быть магазины и кафе.

Мы жили в каком-то фрагменте целого. В первом томе незавершенного цикла. Со временем я открыл, что город напоминает нашу квартиру. Он полон благих намерений и брошенных идей.

Как-то раз отец показал мне здание, стоящее под странным углом, наискось – будто в знак протеста против прямого угла и сетки улиц.

– Его должны были построить на проспекте Пилсудского, – объяснил он.

Дома вставали вдоль линии незастроенных улиц. Собаки бегали там, где полвека назад уже почти было возвели храм Провидения Божия. Мы жили среди глаголов несовершенного вида. В промежутке между замыслом и реализацией.

* * *

Самое забавное – эти крыши в итоге построили. Спустя годы, но все же. С зелеными и красными консолями, окружавшими дом, как строгий ошейник. Я часто проходил мимо и всякий раз вспоминал фломастеры, кульман, лампу.

С годами консоли поблекли, заржавели, и в конце концов их демонтировали. Вскоре нашелся застройщик, желающий возвести на этом месте что-нибудь побольше и подоходнее, чем дом культуры.

Отца уже не было в живых. Жители немного попротестовали… Коллега-архитектор заявил в газете, что дом культуры он защищать не станет, поскольку здание довольно паршивое.

– Это первый проект Петра Вихи. У него было мало времени и ограниченные материально-технические возможности, – пояснил он.

Испанские замки

Согласно «Толковому словарю польского языка» издательства PWN (33):

ДИЗАЙНЕР – разработчик прикладных предметов.

Раньше, чтобы узнать значение этого слова, нужно было взять «Подробный польско-английский и англо-польский словарь» Александра Ходзько, «черпавшего из лучших отечественных и иностранных источников». В 1929 году это слово имело следующее значение:

ДИЗАЙН (…) цель, намерение, замысел.

ДИЗАЙНЕР (…) рисовальщик, живописец; обдумывающий что-л., замышляющий какой-л. план.

Художник, замышляющий план. Мне очень нравится такое определение.

* * *

Шеститомный словарь Линде (34) выходил в 1808–1815 годах. Слова «дизайнер» там, разумеется, нет. Зато есть «злоумышленник», то есть тот, кто «замышляет зло». Может, таким должно быть определение нашей профессии?

* * *

Слово «проект» («прожект») в значении «эскиз, набросок, план, модель, общие контуры какого-л. предмета, предлагаемого к производству» появляется в «Варшавском словаре» 1900 года. Для полной ясности авторы добавили пример употребления: «На строительный конкурс было прислано мало проектов».

ПРОЕКТ можно:

• иметь,

• лелеять,

• строить,

• выдвигать,

• выполнять,

• приводить в жизнь,

• доводить до конца,

• осуществлять.

Такая последовательность глаголов складывается в довольно оптимистичный сценарий. Однако оптимизм улетучивается, как только словарь приводит пример употребления. Звучит он так:

Бо́льшую часть жизни человек тратит, строя прожекты, а понастроив испанских замков, у склона дней своих довольствуется бедной хатой, где и суждено ему доживать свои дни.

На случай, если этого предостережения окажется недостаточно, следовало язвительное:

Желание твое прожекты загубят.

и меланхоличное:

Разные прожекты приходили ему на ум.

* * *

Виленский словарь 1861 года более лаконичен. «Проект» («прожект») он определяет как «намерение и замысел», а затем перечисляет:

Иметь прожект, находиться в прожекте совершения чего-л. Это пока лишь в прожекте. Тратить время на прожекты.

В такой ситуации не удивляет предупреждение относительно значения слова «прожектер»:

Многие, доверившись вертопрахам и прожектерам, разорились.

Впрочем, ту же мысль находим и в словаре Линде. Так же, как и упоминание о загубленных желаниях и мрачную фразу об испанских замках и бедной хате, только записанную в старой орфографии: «…у склона дней своихъ довольствуется бѣдной хатой» и так далее.

* * *

В наши дни мы привыкли отделять идею от исполнения. Создали профессию выдумщика. В намерении разглядели самостоятельное произведение. К сожалению, дизайнерам в качестве определения их рода деятельности досталось слово, бывшее в употреблении. Старое, затертое, отягощенное грузом мрачных коннотаций.

А может, это и к лучшему? Каждый, решивший заняться дизайном, может взять словарь Линде и прочитать:

Прожектеры пустые плоды воображенiя своего преподносятъ какъ легкодоступные.

* * *

Как говорил Вуди Аллен: «Хочешь рассмешить Господа Бога, расскажи ему о своих проектах».

(Или что-то вроде того.)

Человеческие фигурки

Две стрелки, нацеленные в землю. На них солидная трапеция – расширяющаяся кверху (мужчина) или книзу (женщина). Руки опущены вдоль тела, иногда они держат сумку или чемоданчик.

Еще – бесценная капитель: голова (35). Самое интересное – шея, которая соединяла бы ее с телом, отсутствовала. Голова висела в воздухе, как шарик с гелием. Иногда улетала прочь. В раннем детстве я был уверен, что логотип Варшавской биеннале плаката – красная точка в толстой раме – это чья-то голова, сбежавшая от владельца и самостоятельно путешествующая по миру.

Иногда человечек вел собаку на поводке (отец любил пошутить). Собачья голова всегда соединялась с туловищем.

В отцовских рисунках мне больше всего нравились человеческие фигурки. Они появлялись в самом конце, когда все уже было начерчено. Разбегались по кальке. Семенили поодиночке или останавливались, погруженные в беседу. В их свободе было нечто вынужденное: никогда-никогда они не заслоняли существенные элементы проекта.

* * *

С годами я пришел к заключению, что в проектах всегда сентябрь или начало октября. Ранний вечер. Лучшая пора и лучшая часть суток. Родители уже пришли с работы. Обеды съедены. Уроки сделаны. Настало время: «Можно я пойду на велике покатаюсь?» Время: «Выведи собаку» и «Как дела, сосед?».

В этом таился некий парадокс модернистского градостроения. Модернисты со своим Ле Корбюзье и Афинской хартией (36) разобрали город на части, а потом принялись собирать заново. Обозначили зоны и функции. Здесь работа, там отдых и сон. Здесь административный центр, там фабрика, а на окраинах – квартиры, тысячи квартир в окружении зелени. Все соединено дорогами, по которым должны были мчать счастливые рабочие в своих автомобилях.

Получилось, как получилось. По утрам жилые районы пустели. Человеческие фигурки ехали на работу, втиснутые в автобус. По вечерам между многоэтажками гулял ветер, а уставшие фигурки сидели перед телевизором.

Только на рисунках всегда был ранний вечер. Время отдыха и развлечений.

Такое вот wishful thinking[5]5
  Желаемое за действительное (англ.).


[Закрыть]. В общем-то, мелочь, если подумать о сегодняшних компьютерных визуализациях, где все утопает в зелени, люди подобны кинозвездам и африканское солнце отражается в стеклянных фасадах.

«Лего» Гутенберга

Андреа и Стефани из набора «Пляжный домик»

Я не поступил в академию, поэтому слушал всех художников, которые были готовы мне что-нибудь рассказать. Знакомый типограф и книжный дизайнер отправил меня в типографию, в которой еще практиковался ручной набор с помощью металлических литер. Сам-то он уже редко там бывал – мир вступил в эпоху desktop publishing, настольной издательской системы, – однако при виде наборных касс впадал в эйфорию.

– Знаешь, что самое лучшее в типографии? – спрашивал он. – Что все ко всему подходит. Можно взять любую литеру и вставить в любое место. С этого началась стандартизация. Раньше был только хаос. Пока не пришел Гутенберг и не придумал подвижные литеры. Понимаешь? Именно благодаря ему лампочки подходят к патронам, крышки к банкам, шины к колесам. Именно печатники стали упорядочивать мир.

Эти слова претендовали на непогрешимость. Упорядочивание хаоса – прерогатива Бога и Европейской комиссии, и все же речь, произнесенная среди ящиков с литерами, отпечаталась в моей памяти. Я поверил, что в этом-то и состоит задача дизайнеров – в наведении порядка.

* * *

«Проект – он как „Лего“». На презентации нового лейаута или логотипа, как только появлялись модули, сетки, постоянные элементы, я не упускал возможности ввернуть свою любимую фразу. В ключевой момент я объяснял клиенту: «Проект – он как „Лего“».

Довольно быстро я обнаружил, что мои собеседники не любят порядок. Никого не интересует упорядочивание мира и рассказы о формальной дисциплине. Зато все обожают конструкторы. «Лего» оказалось идеальной метафорой ненавязчивой гармонии.

* * *

Мой отец тоже любил конструктор «Лего». Особенно его базовые элементы: прямоугольные «восьмерки» с двумя рядами выступов, квадратные «четверки». Желтые и красные, черные и белые кирпичики. Ему также нравились тонкие рейки и платформы, из которых делались перекрытия. Зеленые газоны. Он не возражал против окошек в красных рамах, зато спокойно мог обойтись без колючих зеленых деревьев (шаро– и конусообразных).

– В «Лего», – говорил он, – все ко всему подходит.

В Народной Польше производили сотни копий этого конструктора. В магазинах встречался грязно-серый продукт социалистической промышленности, но отечественные кирпичики то болтались, то их было не разъединить. Сцеплялись мертвой хваткой или тут же рассыпались на части.

Зато настоящее «Лего» олицетворяло мечту о мире продуманном, рациональном, построенном из идентичных модулей.

В этом фантастическом мире был и свой житель. А на самом деле – два: среднестатистический Адам и такая же среднестатистическая Ева. Мужчину можно было узнать по кепке. Для женщин предусмотрели парички с торчащими пластмассовыми косичками.

Безликие, не обремененные никакими чувствами, вытянувшиеся по стойке смирно – они не делали ничего особенного. Попросту были. Пластиковое воплощение человеческих фигурок с рисунков отца.

* * *

В тридцатые годы Герд Арнц (37) придумал систему пиктограмм для оформления статистических данных. Арнц был социалистом, гражданином красной Вены, позднее – политэмигрантом в Голландии. В начале тридцатых он какое-то время проработал в Москве, способствовав популяризации методов визуальной статистики в нашей части Европы.

Я ужасно любил графики, созданные подражателями Арнца. Неважно, на какую тему – доступности прививок, количества жилых помещений, уровня образования, отпусков, каникул или социального страхования… Принцип был один и тот же. На первой картинке изображалась кучка фигурок в шляпах или шапках. Несколько целых граждан и какой-то бедолага, прищемленный дверью (скрупулезный рисовальщик учитывал дроби). Это до войны. Потом пробел, тишина с подписью «нет данных», освобождение – и вот мы уже восхищаемся, как с каждым годом пополняются ряды отдохнувших, привитых, осчастливленных бесплатным образованием… Как множатся баррели нефти. Вагончики с углем. Колосья пшеницы, какао-бобы, стиральные машинки и автомобили.

Трудолюбивый Арнц оставил после себя архив с сотней пиктограмм. Там есть статистические нацисты со свастиками, статистические большевики в буденовках. Статистические семьи за столом. Статистические отцы с газетами. Продавцы. Крестьяне. Директора, диктующие текст статистическим секретаршам (платья клеш, узкие талии, в руках блокнот для стенографирования). Все эти одноцветные человечки лишены лиц. Из их широких плеч растут черные или белые овалы. Иногда обрамленные волосами, заключенные в ремешок от шлема или просто обведенные черным контуром. Встречаются варианты с нарисованным ртом. Черточкой усов. Изображение в профиль – редкость.

* * *

Сначала «лего»-человечки были трехмерной версией таких универсальных фигур. Ноги вместе. Руки по швам. Желтый шар головы. Конструктивист, вытянувшийся по стойке смирно, – ни дать ни взять крестьянин с ранних картин Малевича.

В 1978 году в «Лего» появился новый тип фигурок. Помню свое изумление, когда увидел их впервые (где-то после военного положения). У них двигались ноги и руки, а из рукавов вырастали цепкие желтые лапки. Ну и наконец им нарисовали лица: две точки и улыбающуюся скобку.

Это был переворот. Человечек перестал быть дисциплинированным рабочим, готовым встать в любое место социальной конструкции. В игре началась эпоха специализации. Желтые лица улыбались из-под фуражки полицейского или каски пожарного. На выбор также предлагался шлем космонавта или рыцарский шишак с пластиковым плюмажем на макушке.

Космонавты были шикарные. В восьмидесятых освоение космоса все еще будоражило воображение. Шаттлы возили на орбиту американские телескопы и спутники. Русские строили ракеты и космические станции… В следующем десятилетии всему этому суждено будет только стареть, разваливаться и ветшать.

У рыцарей были лошади и пики. А также мини-мечи из серой пластмассы. Мой отец – ортодоксальный пацифист – возмущался, видя, как ловко компания «Лего» вошла в мир военных игрушек. Раньше, чтобы построить танк, приходилось переделывать бульдозер или самосвал. Теперь средневековые орудия убийства лежали в готовых наборах. А вскоре к ним добавили аркебузы, пушки и световые мечи.

В 1989 году появился пират с перевязанным глазом и щетиной. Губы женщин покраснели. Из черной полоски превратились в красное пятно – как след от поцелуя или логотип группы «Роллинг Стоунз». Лица перестали быть ярко-желтыми и приобрели более естественный оттенок. В продаже появилась первая фигурка с именем и фамилией – некий Джонни Гром, датский Индиана Джонс. В одежде песочного цвета, в шляпе и с кнутом, он уподобился Харрисону Форду настолько, насколько это позволяло патентное право.

В 1999 году компания предприняла следующий шаг. Купила лицензию и выпустила на рынок миниатюрного Люка Скайуокера из «Звездных войн». В скором времени мир «Лего» заселили киборги, роботы, джедаи, не говоря уже о джа-джа бинксах.

Больше всего мне нравились пилоты-повстанцы. В своих оранжевых комбинезонах они выглядели как работники коммунальных служб. Воспоминание об ином мире, населенном поварами, сотрудниками бензоколонок и пожарными.

* * *

В 1996 году Збигнев Либера (38) представил свое «Лего. Концентрационный лагерь». На коробке была надпись: «This work of Zbigniew Libera has been sponsored by Lego»[6]6
  «Эта работа Збигнева Либеры выполнена при поддержке компании „Лего“» (англ.).


[Закрыть]. Жизнерадостные охранники (из набора «Полицейский участок») вели колонну скелетов (из набора «Пираты»). Были бараки, аппельплац, колючая проволока под напряжением.

В дизайне, в архитектуре, в систематизации действительности, в упорядочивании мира скрывалось что-то тревожное. Герои рисунков Арнца с пустотой вместо лица, улыбающиеся пластмассовые фигурки – вот кто был идеальным жителем фашистского или коммунистического государства.

* * *

После падения Берлинской стены в мире «Лего» возобладал индивидуализм.

Универсального рабочего сменила кинозвезда. Множились рок-гитаристы. Мутанты. Супергерои. Ученики Хогвартса. Дементоры. Среднестатистический обыватель обзавелся чертами героя реклам и комиксов.

Это был урок капитализма: ты можешь стать кем захочешь. А хочешь ты стать знаменитостью или героем сериала.

Реклама объясняла: «Стефани и ее подружки проводят время в пляжном домике. Отправься с Андреа во фреш-бар в Хартлейк Сити и насладись вкусными напитками!» (в наборе блендер и кассовый аппарат!).

* * *

Параллельно с этой развивалась другая тенденция, начавшаяся с появления лошади, катапульты и кареты для перевозки рыцарей. Классические кирпичики уходили на второй план. Новые наборы включали все больше специальных элементов, предназначение которых определялось раз и навсегда. Спидер повстанцев, «Звезда Смерти», тропический остров с пальмой и баром требовали все меньше сборки. Для приличия производитель оставлял возможность окончательного монтажа. Соединения нескольких готовых частей.

Для равновесия создали серию «Техник», предназначенную для будущих инженеров НАСА, а также аскетичную коллекцию «Архитектура», предлагавшую построить Виллу Савой Ле Корбюзье.

И все же главная идея была безнадежно искажена. Дна достигли, выпустив серию с диснеевскими принцессами. А потом еще и «Лего „Подружки“».

Это невозможно простить.

* * *

Поразительно, но всю эту историю – эволюцию от простого конструктора до коллекции киногаджетов, мрачный рассказ о своем предательстве и падении – компания превратила в чистое золото, сняв в 2014 году мультик «Лего. Фильм».

Главный герой – пластмассовый человечек в оранжевой одежде, вкалывающий на стройке простой парень, несчастный обладатель славянской фамилии. Каждое утро Эммет Блоковски ходит на работу, не подозревая о грядущей катастрофе. Тем временем демонический Лорд Бизнес решает склеить все кирпичики. Раз и навсегда зафиксировать дома. Обездвижить фигурки. Заморозить мир в единственно возможной форме, предусмотренной сопроводительной инструкцией. Эммет Блоковски поднимает восстание. Его соратники – группа фигурок-мастеров: Бэтмен, Супермен, Чудо-женщина и так далее. Проводник и духовный наставник всей компании – некий (а как же) Витрувиус.

Сценарий похож на плод воображения десятилетнего ребенка, поручившего главные роли всем своим любимым героям: Супермен встречает розовую кошечку-единорога, Гэндальф размахивает посохом, а «Тысячелетний сокол» принимает на борт Бэтмена.

Гимн безудержной детской фантазии соткан исключительно из заимствованных сюжетов и разыгран героями кино и комиксов.

В этом суть современного «Лего». Кирпичиками стали отрывки историй, фрагменты игр и фильмов. Происходит стандартизация воображения. Все подходит ко всему.

«Джип»

В ящике с карандашами, в котором я тайком рылся, отец хранил маленький «джип». Зеленый автомобиль с белой звездой на капоте. Вообще-то, ни отец, ни я не были поклонниками пластмассовых машинок. Мы предпочитали солидные металлические автомобили производства Lesney. Особенно – конца шестидесятых, до того, как появились рессоры, а с ними название «рессорки». Но «джип» был исключением. Бо́льшую часть своих сокровищ отец давно отдал мне. А его – нет, и то, что игрушка мне не принадлежала, делало ее особенно привлекательной. Собственно говоря, «игрушкой» его никогда не называли.

– Это модель. Ее детали очень хрупкие, – на всякий случай уточнял отец.

Я помню каждую из этих хрупких деталей. Боковые зеркала. Дополнительную фару размером с клеща. Тонкую антенну полевой радиостанции. Канистру для бензина, прикрепленную сзади.

Все коварные элементы, которые только и ждали, чтобы сломаться, едва к ним прикоснешься. До сих пор, когда я вижу «Виллис МБ», не могу отделаться от впечатления, что он очень хрупкий и недолговечный.

* * *

В то время я обожал книгу «Авто-архитектура» Кшиштофа Мейснера.

В ней были черно-белые фотографии, сдержанные рисунки и цветистые описания. Некоторые фрагменты до сих пор впечатляют (к примеру, об «Остине-А40», английском тумане и «утонченном контрасте малого поворотника»). В главе «Инстинкт понимания» я прочитал следующий отрывок, касающийся времен Второй мировой войны:

Американцы на удивление быстро смогли отложить мечту о «дримкарах» до окончания войны, отказаться от хвостатых лимузинов и в короткое время запустили производство автомобилей-«сундуков», которые можно весьма компактно расположить на борту корабля.

Рядом помещался рисунок, изображающий судно в разрезе. Корпус наполняли шестьдесят прямоугольных кузовов, «автомобилей-„сундуков“», отправлявшихся в Европу спасать мир.

Я не мог оторваться от рисунка. Он напоминал загадку с простым, но неожиданным ответом. Головоломку для сообразительных. Какой формы должен быть карандаш, чтобы он не катался по столу? Каким образом разместить в трюме как можно больше грузовиков? Как спасти мир?

Скорее всего, американцы победили не потому, что в них больше героизма. Не потому, что Бог встал на их сторону. Не потому, что за ними – историческая правда, и не потому, что у них было больше людей, сырья и снаряжения. Они победили потому, что в тестах на определение уровня IQ показали лучшие результаты.

«Джип» являл собой доказательство того, что войну, шрамы от которой до сих пор не сошли с наших домов и (тогда я этого не понимал) с наших жизней, – что ту войну выиграл интеллект. И дизайн.

Разумеется, это только иллюзия. С тем же успехом в ящике можно хранить модель «Фольксвагена-82 кюбельвагена» (образца 1940 года).

* * *

Война стала триумфом функционального дизайна. Его очищением. Скорее всего, когда дело доходит до взаимного истребления, люди становятся рациональными. Функциональность побеждает. Дизайнер и критик, суровый Виктор Папанек написал:

«Легко-матическое переключение передач» и «автоматический механизм подачи гильз» были бы неуместны в танке Шермана. (…) Необходимость честного дизайна (дизайн для пользования, а не для продажи) требовала более высокой ответственности, чем в условиях рынка.

* * *

В 1942 году производитель армейских грузовиков заказал рекламный каталог. Текст написал Билл Бернбах, тот самый, который через двадцать лет прославится рекламой «Фольксвагена». Художественным оформлением занялся Пол Рэнд (39). Книжка называлась «Механические ишаки победы». Она напоминала инструкцию по эксплуатации или бортовой журнал.

Зеленая тисненая обложка. Страницы скреплены металлической пружиной. Отпечатанные на машинке тексты (сегодня шрифт Американ Тайпрайтер принадлежит к числу банальных решений, но семьдесят лет назад его строгость, наверное, смотрелась эффектно). Внутри – коллаж из фотографий, слов и геометрических фигур. Рэнд использовал только два цвета. Черный и желтый то соседствовали друг с другом, то смешивались в грязно-зеленый, армейский цвет хаки.

Так авангардная графика мстила нацистам. За сожженные книги, за разогнанный Баухаус, за вынужденную эмиграцию и за вытесненную готикой Футуру (40). Когда Гитлер пришел к власти, новая типография сбежала в Америку. Теперь она возвращалась на танках. И уж точно на грузовиках производства компании AutoCar.

Другое дело, что новый дизайн оказался лишь временным товарищем по оружию. Второстепенным союзником, которого выпроводят с парада победы. «Это мы придумали!» – говорят, воскликнул наивный Пикассо (41), увидев корабль в военном камуфляже.

* * *

В начале девяностых в Варшаве распродавали то, что осталось от какого-то лондонского букинистического. Из штампов на книгах складывалась невеселая история. Сперва печати полевых библиотек 2-го корпуса (42), потом читальных залов караульных рот в Германии, наконец, перечеркнутый штамп какого-то кружка ветеранов – то ли в Эдинбурге, то ли в Лондоне.

Я купил пачку журналов National Geographic начала сороковых годов. В них было несколько репортажей из экзотических стран (немногочисленные экзотические груди продолжали традицию журнала), но большинство страниц заполняли сводки с театра военных действий. На тщательно отобранных фотографиях морские конвои шли в Мурманск. Союзники сражались в Крыму. Китайские дети приветствовали американских солдат. Адмирал Нимиц мчался на «джипе». «Джип» и ослики на Сицилии. Флоренция свободна. «Джип». Брюссель снова улыбается. «Джип». Кофейни. Парижанки. «Джип».

Еще была реклама. Крупные концерны заверяли, что внесли вклад в производство оружия, представляя фотографии заводских цехов, оборудования и женщин в рабочих комбинезонах.

В объявлениях «Боинга» самолеты походили на скульптуры. Они изображались в полете или на производственной линии; часто внимание заострялось на деталях. Шина, фрагмент шасси, вертикальный стабилизатор (копирайтер остроумно назвал его «тучерез» в подписи).

По мере освобождения новых территорий «Кока-кола» развивала свою кампанию «The American Way»[7]7
  «Американский путь» (англ.).


[Закрыть]. Живописные руины домов, берег моря, корабль. Солдат протягивает бутылку маленькой девочке. Мать (крестик, кувшин на голове) растроганно наблюдает эту сцену. На капот «джипа» присел рядовой с гитарой.

Немного позже, в мартовском номере 1945 года, появилась реклама «Форда». Несколько мужчин в штатском с изумлением и восторгом рассматривали что-то в стеклянном шаре (предмет восторга оставался за кадром). «В твоем будущем есть „Форд“», – гласила подпись. Мелким шрифтом описывалось, как мягко будет работать двигатель. Затем несколько предложений об изящной форме кузова, удовольствии от езды, комфортности салона. В конце пояснение: сегодня «Форд» отдает все силы ради победы, но как только ему дадут зеленый свет, запустит производство гражданской продукции.

Другие рекламные объявления из этой серии сообщали больше подробностей. Восхищенная семья (родители с ребенком и седая бабушка) с любовью глядела на фрагмент переднего крыла. Солдат с девочкой несли корзину для пикника, а из-за живой изгороди выглядывал кусок кузова. Наконец наступил день, когда все персонажи исчезли, а в стеклянном шаре появилась новая модель – «Форд-1946».

На самом деле это была модель 1942 года, производству которой помешала война. Теперь модель вернулась. А вместе с ней вернулись обтекаемые формы. Огромные колесные арки. Хромированные буфера, зеркала, фары. Наступал мир. У автомобилей снова отрастали крылья и хвосты.

Комфорт означал забвение.

* * *

Наверное, главный недостаток функционального дизайна заключается в его честности. Чтобы отделить важное от второстепенного, требуется известная доля жестокости. Зачем заставлять людей смотреть на вещи, лишенные украшений, на шасси, арматуру, каркасы? Ведь мы и так знаем, что они есть. Или догадываемся и хотим забыть.

Грязный «джип» где-то на Сицилии и «форд» из-под иглы аэрографа – эти две картинки напоминают о том, что с помощью дизайна скрывают правду.