Текст книги "Искусство управления государством: Стратегии для меняющегося мира"

Я понимаю, что Соединенные Штаты не в силах искоренить все зло на Земле. Однако мы хорошо знаем, что некоторые кризисы в мире не могут быть разрешены без участия Америки. Наше вмешательство нередко является необходимым катализатором более широкого вовлечения сообщества наций. Только Соединенные Штаты способны разместить крупные силы безопасности в столь отдаленных районах быстро и эффективно и тем самым спасти тысячи невинных людей от гибели.

Фактически Сомали стала первым объектом «гуманитарного вмешательства». Позднее, во времена президента Клинтона, доктрина многосторонности достигла апогея. В мае 1993 года контроль над операциями перешел к ООН. В составе 28-тысячного воинского контингента было пять тысяч американских солдат. Впервые американские военные находились под командованием ООН, что явилось радикальным отступлением от правил. До того момента в столкновениях на территории Сомали погибли восемь американцев. Однако по мере усиления сопротивления сомалийских полевых командиров, особенно наиболее влиятельного из них, Мохаммеда Фара Саида, ситуация ухудшалась. К концу операции погибло более сотни миротворцев (в том числе и 30 американских солдат), а более 260 (в том числе 175 американских) получили ранения. Спустя полгода после артиллерийской дуэли в октябре 1993 года, стоившей жизни 18 американским солдатам, США официально завершили свою миссию в Сомали. Операция, которая продолжалась целый год, обошлась ООН в 2 млрд долларов, не считая 1,2 млрд долларов, затраченных США. Вмешательство, преследовавшее благие цели, оставило после себя все тот же хаос. Его наследием стали также мучительные поиски причин неудачи, которая задела престиж Америки и заставила ее общественность предельно настороженно относиться к подобным предприятиям.

Вмешательство в Сомали – прекрасный пример того, чего следует избегать. Его цели были недостаточно хорошо продуманы; оно страдало «расширением миссии», т. е. втягиванием в то, что первоначально не предусматривалось и на что не было ресурсов; и, наконец, линия поведения командования была расплывчатой.

Я сомневаюсь, что администрации Буша и Клинтона действительно горели желанием «что-то сделать» для Сомали, – не обращали же они внимания на страдания в Хорватии и Боснии с конца осени 1991 года. (К этому вопросу я вернусь в разделе, посвященном балканским проблемам, поскольку они взаимосвязаны и по-своему поучительны[44]44
  См. главу 8.


[Закрыть].) Напомню, что до подписания в марте 1994 года Вашингтонского соглашения, которое положило конец хорватско-мусульманскому конфликту, США демонстративно не вмешивались в дела бывшей Югославии, ссылаясь на то, что это проблема европейская и решать ее должна Европа. Лишь в августе 1995 года, когда европейская дипломатия наконец сдалась, бомбардировки НАТО в поддержку сухопутных хорватско-мусульманских войск позволили установить новый баланс сил и открыли дорогу к установлению мира.

Военное вмешательство на Гаити осенью 1994 года стало началом постепенного возврата к внешней политике, преследующей американские национальные интересы. Более 16 тысяч гаитянских беженцев были задержаны береговой охраной США в течение нескольких месяцев, предшествовавших вмешательству. В основном это были экономические мигранты, однако коррумпированное, авторитарное военное правительство Гаити, без сомнения, усугубило ситуацию. Совет Безопасности ООН санкционировал военное вмешательство под руководством США, цель которого заключалась в возврате к власти президента Жана-Бертрана Аристида. Реально же бывший президент Джимми Картер сумел путем переговоров добиться мирной передачи власти американским военным в составе 15-тысячного контингента, которые затем обеспечили возвращение Аристида. Эта операция под кодовым названием «Восстановление демократии», которую президент Клинтон назвал «победой во имя свободы во всем мире», не была на деле ни тем, ни другим. Аристид не имел никакого отношения к демократам, он скорее представлял крайнее левое крыло авторитаризма, а республика Гаити с тех пор практически не продвинулась на пути к законности, честности и стабильности. Америка потратила на Гаити 3 млрд долларов, однако там все равно царят невежество, бедность и коррупция. Государство по-прежнему является центром наркоторговли. Единственное, что принесло вторжение на Гаити, – это некоторое усиление иммиграционного контроля США.

После Гаити в центре дебатов о средствах, масштабах и целях международного вмешательства оказались Балканы. Шестидесятитысячная объединенная группировка войск из США и стран Европы была размещена в Боснии в соответствии с Дейтонским соглашением 1995 года, однако, несмотря на опасения Конгресса и очевидное раздражение администрации, пока не видно масштабного вывода этих сил.

Кульминационным моментом в исполнении обязательств по обеспечению мира в Боснии стала операция НАТО в Косово весной 1999 года. Эту кампанию отличали три важных обстоятельства.

Во-первых, военная акция была предпринята без четкой санкции Совета Безопасности ООН. Конечно, правовым прикрытием в какой-то мере могли служить несколько более ранних резолюций ООН, в которых говорилось о необходимости предотвращения катастрофы[45]45
  В частности, Резолюция Совета Безопасности ООН за номером 1160, в которой осуждаются репрессии Сербии в отношении косоваров и признается, что ситуация, складывающаяся в результате этого, а также ответное насилие со стороны Армии освобождения Косово представляют угрозу для международного мира и безопасности. Кроме того, Резолюция за номером 1199, принятая за полгода до акции НАТО, где выражается беспокойство Совета Безопасности в связи с надвигающейся гуманитарной катастрофой.


[Закрыть]. Однако в случае операции в Косово не было предпринято никаких попыток получить санкцию Совета Безопасности ООН на применение «всех необходимых средств» (т. е. военной силы) до начала операции. В этом отношении было сделано серьезное отступление от практики, опробованной в ходе войны в Персидском заливе в 1990 году. Кроме того, блок НАТО, считавшийся доселе оборонительным союзом без права предпринимать действия «вне сферы своей компетенции», стал организацией, от имени которой велись военные действия. Таким образом, данное вмешательство имело совершенно иную правовую и организационную основу, чем операция в Персидском заливе.

Во-вторых, косовская кампания с самого начала рассматривалась и обосновывалась как «гуманитарное вмешательство». В этом, конечно, есть определенный расчет: выпячивание гуманитарной стороны и замалчивание силовой позволяет избежать малоприятных вопросов о необходимости серьезной санкции ООН (рассчитывать на которую не приходилось из-за обструкционистской политики России и Китая). Кроме того, идея гуманитарной трагедии, создающей угрозу международному миру и стабильности, а следовательно оправдывающей международное вмешательство в дела суверенного государства, уже и так витала в воздухе и в Сомали, и на Гаити, и в Боснии. Однако возможность использования силы в гуманитарных целях, до этого считавшаяся новой доктриной, не имеющей определенного содержания и четкой правовой основы, теперь объявляется базой возрожденного, хотя и не провозглашенного «нового мирового порядка».

Прежде всего, эту доктрину горячо приняли и поддержали такие энтузиасты агрессивного интернационализма, как премьер-министр Великобритании Тони Блэр. Выступая в Экономическом клубе Чикаго в апреле 1999 года, г-н Блэр претендовал на роль «свидетеля рождения новой доктрины интернационального сообщества». Он заявил, что «мы не можем отказываться от участия в глобальных рынках, если хотим добиться успеха» – это абсолютно правильно. Далее он добавил, что «мы не можем пренебрегать новыми идеями, возникшими в других странах, если хотим добиться обновления» – это уже вовсе не истина, а пустые слова. Но его заключительная мысль о том, что «мы не можем отвернуться от конфликтов и нарушения прав человека в других странах, если хотим чувствовать себя в безопасности», есть не что иное, как открытое упрощенчество.

Мы можем верить в оправданность вмешательства во имя прекращения страданий, причиняемых правителями своим подданным или одной этнической группой – представителям другой; я твердо знаю, так бывало иногда прежде, так случается и сейчас. Мы можем верить в необходимость поддержания готовности к вмешательству во имя нашей безопасности или защиты нашего союзника, – убеждена, мы обязаны проявлять решительность в этом плане. Однако делать вид, что эти две цели всегда, или хотя бы обычно, совпадают, просто нелепо. Подобное заблуждение в большей степени опасно для Америки как сверхдержавы с глобальными интересами, чем для менее крупного государства, например Великобритании. Доктрина «интернационального сообщества» а-ля Блэр – это установка на неразбериху, распыление сил и, в итоге, ввиду неизбежного провала, на отказ Америки от глобальной ответственности.

Третья и последняя отличительная особенность косовской операции, которую я хочу отметить, напрямую связана со способностью Америки начать и довести до успешного конца вмешательство – это опора на современную военную технику не только для достижения превосходства над противником, но и для предотвращения потерь со стороны НАТО. Правильно это или нет, но большинство ведущих американских политиков полагают, что общественность не готова принять даже риск, не говоря уже о реальности, потерь в Косово.

Возможно, это не так. А если и так, то является следствием плохого руководства или неопределенности объявленных (и необъявленных) целей военной операции. Как ни парадоксально, огромную роль может играть телевизионное освещение современных кризисов. Показывая столь живо страдания находящихся где-то далеко людей, телевидение значительно увеличивает давление в поддержку вмешательства. А драматизируя горе семей погибших военнослужащих, оно подрывает решимость сражаться и идти на риск потерь.

Обязательства Америки по обеспечению безопасности в мире настолько широки, а жертвы, которые она приносит, настолько значительны, что ее союзникам не следует жаловаться на нежелание американских семей нести потери в чужих войнах. Однако американские лидеры должны сознавать, что подобная репутация, пусть даже необоснованная, на руку врагам Америки. Когда, как в Косово, из-за опасения потерять хотя бы один самолет военные действия ведутся с высоты не менее 5000 метров, мы не можем рассчитывать на эффективное предотвращение этнических чисток среди гражданского населения, которое мы обязались защищать.

Технологическое превосходство Америки, которое сыграло решающую роль в Персидском заливе, ко времени событий в Косово (восемь лет спустя) стало еще очевиднее. В косовской операции замечательным было не столько превосходство Америки над югославской армией, которая весьма умело защищала себя, сколько ее превосходство над союзниками по НАТО. Факты красноречиво говорят сами за себя.

Хотя все 19 членов НАТО внесли свой вклад в операцию, доля Соединенных Штатов была подавляющей. Америка покрыла 80 % всех расходов, а Великобритания и Франция – большую часть остатка. США предоставили 650 из 927 самолетов, которые принимали участие в кампании. На долю американских пилотов приходится две трети выполненных боевых заданий. Почти все высокоточные ракеты были выпущены с американских самолетов. Только США предоставили бомбардировщики дальнего радиуса действия, которые сбросили и выпустили половину всех бомб и ракет.

Причиной такой диспропорции явилось в целом вовсе не отсутствие поддержки со стороны стран НАТО (за исключением Греции) и, прежде всего, Великобритании. Проблема заключалась в том, что ни количество военной техники, ни качество вооружения союзников Америки не позволяли им быть эффективными партнерами США. Хотя британские ВВС совершили более тысячи боевых вылетов, три четверти выпущенных ими снарядов были неуправляемыми. Когда плохая видимость не позволяла использовать высокоточное оружие с лазерным или оптическим наведением, успешно применялось лишь американское оружие, так называемые «боеприпасы прямого попадания», которое поражало цели в любых погодных условиях. Наконец, именно американские средства разведки позволили идентифицировать практически все цели для бомбометания в Сербии и Косово.

Можно ли рассматривать Косово как некий образ международной политики будущего? Думается, что нет. По крайней мере, по одной причине. Нам следует всячески остерегаться использования доктрины гуманитарного вмешательства в качестве главного, а тем более единственного оправдания применения силы. Существует же, в конце концов, традиционная альтернатива. Суверенные государства обладают правом на самооборону, которое имеет преимущественную силу перед Уставом Организации Объединенных Наций и не зависит ни от него, ни от числа голосов на международных форумах. Другие государства имеют право прийти на помощь тем, кто стал жертвой агрессии. Именно для этого и существуют альянсы, подобные НАТО. Привычка вмешиваться во все, сочетание точечных ударов высокоточным оружием с лицемерным обращением к высоким принципам ведет нас к бесконечным осложнениям. Вмешательства должны быть немногочисленными и ошеломляющими по своим результатам.

Нет ничего более рискованного, чем высказывать свои умозаключения по текущим конфликтам, каким является на момент подготовки этой книги операция против бен Ладена и движения «Талибан». С другой стороны, если общие соображения по осуществлению вмешательств имеют практическую ценность, значит, они должны быть применимы и к частным случаям, даже к такому, с каким столкнулась сейчас Америка.

Опыт последних лет и в самом деле помогает – хотя бы не повторить ошибок. Акция против бен Ладена, его террористических группировок и государства, которое дало им приют, морально оправданна, законна и необходима. Америке не требуется чье-либо согласие на самозащиту от ничем не спровоцированного нападения на свой народ. Ей нужна поддержка тех стран, чья территория или воздушное пространство необходимы для проведения военных операций. Для нее может быть полезной практическая помощь союзников; Великобритания особенно активна в этом отношении, что делает честь ее премьер-министру Тони Блэру.

Важно лишь не втянуться в строительство более широких коалиций, которое превращается в самоцель. Как мы уже видели на примере войны в Персидском заливе в 1990 году, международное давление, особенно со стороны самого альянса, вполне может не дать довести акцию до конца и оставить будущие проблемы без решения. Меня успокаивает тот факт, что президент Буш, по всей видимости, пока считает эту операцию американской, а следовательно, именно Америка будет решать, как ее осуществлять.

Когда демократические страны начинают войну, они, вполне естественно, ссылаются на высшие моральные принципы. Так всегда было с войнами, которые вела Америка. Эти принципы и в самом деле лежат в основе настоящего конфликта. Заявления о том, что демократии, свободе и терпимости угрожает террор со стороны исламских фанатиков, – не пустая риторика. Однако для победы в войне требуется больше, чем моральный пыл: для этого необходимы ясные представления о целях и конкретные планы; точная оценка силы врага и его намерений; упреждающие действия, позволяющие минимизировать риски и защититься от последствий. Тем более все это необходимо в войне против терроризма, поскольку действовать приходится в удаленных регионах и, в значительной степени, в неизвестных условиях.

В подобных обстоятельствах сделанные мною выше выводы о необходимости ограничения числа целей вторжения и максимизации результатов особенно уместны. Вне всякого сомнения, Западу следовало бы прилагать больше усилий в прошлом, чтобы не допустить превращения Афганистана в пороховую бочку. Мы просто обязаны предоставлять сейчас гуманитарную помощь. Вместе с тем я хотела бы предостеречь от бесконечных неудачных экспериментов с государственным строительством. Самое главное – нейтрализовать угрозу, которая привела к преступлению 11 сентября. Это означает уничтожение террористов и их покровителей, и не только в Афганистане, но и в других местах – задача не из легких даже для глобальной сверхдержавы.

Американская акция против бен Ладена и «Талибана» демонстрирует также еще одну особенность вторжений, которую не следует упускать из виду. Американский народ сразу же понял, что случившееся 11 сентября – это агрессия против него. Его реакция была соответственной. Война, объявленная Соединенными Штатами, и готовность граждан пожертвовать собой являются примером того, как государства должны действовать, когда на карту поставлено само их существование. Они напоминают нам, что в современном мире лишь государства-нации обладают человеческими и материальными ресурсами, достаточными для победы в войне.

Вопрос о том, нужно ли вести боевые действия в Афганистане, оказался необычайно простым. В целом решение о том, когда и как вмешиваться, зависит в равной мере и от интуиции, и от расчета, хотя действия, несомненно, должны быть обдуманными. Споры о том, на какой основе должна строиться внешняя политика – на моральном долге или национальном интересе, в конечном итоге оказываются не более чем занимательными. Выдающиеся государственные деятели англоязычного мира, деятели уровня Уинстона Черчилля и Рональда Рейгана, проводят политику, которая неизменно включает в себя оба элемента, хотя их соотношение и меняется со временем. Исходя из сказанного, я ограничусь следующими рекомендациями:

• Не верьте в то, что военное вмешательство, как бы хорошо оно ни было обосновано с моральной точки зрения, может быть успешным без ясно обозначенных военных целей.

• Не думайте, что Запад способен переделать общество.

• Не принимайте общественное мнение на веру, однако не сбрасывайте со счетов готовность людей идти на жертвы ради правого дела.

• Не оставляйте тиранов и агрессоров безнаказанными.

• Если вы решили сражаться – сражайтесь до победы.

Военная готовность: материальный аспект

Что бы там ни говорили, а сухопутные, военно-морские и военно-воздушные силы существуют исключительно для защиты наших интересов в бою. Они вовсе не предназначаются для выполнения полицейских функций, оказания помощи и гражданского строительства, от них не следует требовать этого, кроме как в исключительных обстоятельствах. Вооружение им необходимо для того, чтобы сдерживать и уничтожать врага, с которым они могут столкнуться. Они должны быть хорошо обученными и дисциплинированными, им нужны хорошие командиры. Кроме того, им нужна уверенность в том, что правительство обеспечит финансовые и другие условия, при которых они смогут выполнить эти задачи.

Демократические страны умеют вести войны, в чем не раз убеждались диктаторы на протяжении истории. Слабое место демократического политического руководства – его способность поддерживать постоянную военную готовность. Подобная слабость ведет к ненужным конфликтам, поскольку подрывает волю и может привести к отсутствию средств, необходимых для сдерживания агрессии. Она также делает войны более продолжительными и дорогостоящими, так как на создание необходимого для победы военного потенциала могут уйти годы.

Окончание холодной войны в этом отношении было более характерным, чем окончание Второй мировой войны. Поражение гитлеровской Германии и ее союзников вызвало вздох облегчения во всем мире. Однако оно поставило Запад на грань нового конфликта с Советским Союзом. С того момента, как у СССР появилась атомная бомба, всем, за исключением разве что глупцов и сочувствующих, стало очевидно: военная готовность является основным условием выживания Запада.

Конец холодной войны был кардинально иным. Интернациональный утопизм расцвел пышным цветом. Как и после завершения Первой мировой войны, предпочтение явно отдавалось маслу, а не пушкам.

Показатели расходов на оборону ясно демонстрируют это. Военный бюджет Америки резко сократился, а в странах Европы ситуация была еще хуже. Запад в целом в начале 90-х годов охватила идея «мирного дивиденда», который можно было вкладывать в неисчислимые «добрые», а иногда и просто глупые проекты. Политики забыли, что единственным «мирным дивидендом» является мир.

Американский военный бюджет ежегодно сокращался с конца холодной войны до 98–99-го годов. Сейчас он составляет примерно 60 % от того максимума, которого военные расходы достигли в 1985 году. Обратите внимание, что это сокращение происходило в период, когда государственное финансирование других секторов увеличивалось. В результате число военнослужащих на действительной службе и в запасе в 2000 году было на один миллион человек меньше, чем в 1987 году. Администрация Клинтона сократила число регулярных дивизий с 18 (столько их было во времена Рейгана) до 10. Она сократила военно-воздушные силы почти в два раза, а число кораблей военно-морских сил, включая авианосцы, – почти на 45 %. Вдобавок был существенно сокращен призыв на военную службу, в результате чего ВМС США недосчитались в 1998 году почти семи тысяч человек[46]46
  Эти и другие цифры взяты из главы 14 («Национальная оборона: восстановление военной мощи США») книги «Проблемы 2000» (Heritage Foundation, Issues 2000, Chapter 14, «National Defense: Restoring US Military Strength», compiled by Baker Spring, Jack Spenser and James H. Anderson).


[Закрыть].

Резкое сокращение военных расходов США сопровождалось еще более существенным сокращением военных бюджетов остальных стран НАТО. Германия, Испания и Италия выделяли на оборону менее 2 % ВВП, в то время как у Америки этот показатель достигал 3 %. Соединенные Штаты израсходовали на оборону в 2000 году 296 млрд долларов, тогда как суммарные вложения всех остальных стран НАТО составили всего 166 млрд. Европейцы урезали военные расходы в реальном выражении на 22 % с 1992 года и продолжают их сокращать.

Как отмечает Международный институт стратегических исследований в своем отчете (Strategic Survey) за 1999/2000 год: «Значительная часть военных бюджетов европейских государств идет не на новые технологии и обучение, а на покрытие расходов, связанных с призывом, пенсионным обеспечением и поддержанием инфраструктуры». Европейские страны не могут соревноваться с США в передовых военных технологиях. (Это еще одна из причин, по которым они не могут создать эффективные вооруженные силы Европейского союза.) Однако они вполне могут перестать выбрасывать деньги на содержание армий, которые формируются на основе обязательного призыва, и поэтому не обладают достаточной подготовкой и боеспособностью.

Опасность недостаточного финансирования обороны находит широкое понимание в Америке в настоящее время. Еще по инициативе президента Клинтона (а также под давлением республиканского большинства в Сенате) администрация с 2000 финансового года начала увеличивать военные расходы. В 1999 году Конгресс одобрил первое после 1982 года существенное повышение денежного довольствия военнослужащих с целью облегчения вербовки новобранцев. Решимость новой администрации укрепить обороноспособность Америки, несомненно, внесет свой вклад. Вряд ли стоит сомневаться и в том, что определенные выводы будут сделаны из результатов операции в Афганистане.

Европейские страны, напротив, продолжают демонстрировать практически полное отсутствие чувства ответственности за укрепление оборонной мощи альянса. Богатые страны Европейского союза, такие как Германия и Италия, сокращают, вместо того чтобы увеличивать, и без того низкие военные расходы.

Роль военных стратегов всегда неблагодарна. В мирное время их обвиняют в разработке надуманных сценариев военных действий и попытках получить под них деньги. Когда же надвигается угроза, их критикуют за недостаточную прозорливость. Военные стратеги глобальных сверхдержав сталкиваются с особой проблемой. Суть ее в том, что серьезная угроза стабильности в любом регионе по определению является угрозой жизненным интересам их стран. Одновременное возникновение нескольких значительных региональных конфликтов превращается для них в кошмар. На вопрос, какой общий потенциал и, исходя из этого, уровень военных расходов необходимы для того, чтобы справиться с подобными сценариями, я могу ответить лишь так: «Больше, чем сейчас, и, вероятно, намного больше, чем вы думаете».

Из сказанного я делаю следующие выводы:

• Запад в целом нуждается в срочном устранении того ущерба, который был нанесен чрезмерным сокращением военных расходов.

• Европа в особенности должна резко повысить количество и качество военных расходов.

• США обязаны добиться того, чтобы во всех регионах у них были надежные союзники.

• Не рассчитывайте на то, что кризисы будут возникать по одному или максимум по два за раз.

• Не распыляйте ресурсы на акции многостороннего поддержания мира, их лучше использовать для решения национальных проблем.

• Что бы ни обещали дипломаты, рассчитывайте на худшее.