Текст книги "Первая мрачная ночь"

Маргарита Малинина
Первая мрачная ночь

© Малинина М., 2013

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Грош цена тому чувству, у которого есть цена.

Никола Шамфор,

французский писатель

Глава 1

– Северо-западный ветер – это ветер, который дует с севера на запад?

Подавившись картофельным пюре, я в сильнейшем изумлении пополам с трагическим ужасом уставилась на Пашу Самойлова и, видя его серьезнее некуда выражение лица, только и сумела вымолвить:

– Да, – после чего поспешно пересела на другой конец стола. Мне повезло, что до сего момента прозвучало лишь два тоста, потому как степень тупости Пашиных вопросов росла пропорционально пропущенным через его организм рюмкам. Катька Любимова – моя ближайшая подруга – считает, что данный кадр влюблен в меня девственно-чистой юношеской любовью, оттого и теряется пред моим ликом, не ведает, как поддержать беседу. Отсюда – массовый поток глупостей, например, то, что я услышала сейчас.

А я уверена, что человеку, не имеющему представления о том, откуда дует злополучный северо-западный ветер, рядом со мной делать нечего. Не считайте меня высокомерной: проведя анкетирование знакомых, я получила неопровержимые доказательства того, что Пашина невежественность распространяется не только на меня – на все сто процентов населения планеты. Теперь я даже собираю в блокнотик Пашины избранные высказывания и, тогда как у Задорнова – «задоринки», баловство Самойлова называю «пашнятинки».

Другой конец стола меня тоже не особенно порадовал: моя однокурсница (а годом ранее одноклассница) Таня Грачева налегала на водку, точно мужик, совмещая это деяние с разгорланиванием русских народных песен, в результате чего мои руки что есть мочи прижимались к протестующим ушам, сие, однако, было бесплодным занятием: Таня, следуя давней мечте стать настоящей звездой, старалась изо всех сил. Стремясь спасти барабанные перепонки, я продолжала затыкать себе уши, пытаясь представить грачевскую мечту осуществленной. Какой же звездой она собирается стать? Сириусом, Альдебараном, Вегой, Капеллой? В любом случае с таким-то голосищем явно не эстрадной. Цирковой? Хм, очень даже может быть, особенно если учитывать длинную рыжую косу и манеру одеваться: Таня запросто может напялить к зеленой блузке красные брюки и белые туфельки с кокетливым сиреневым цветочком, в качестве аксессуара захватить с собой синюю сумочку из джинсы, а потом хвастаться мне в перерывах между парами, дескать, она такая красавица, что все на нее по дороге оборачивались. Конечно, в силу природного такта я никогда не решаюсь объяснить ей подлинную причину искреннего любопытства со стороны прохожих.

«Зачем я приперлась на эту вечеринку?» – в который раз подумалось мне. Понимаю, 9 Мая – солидный, истинно патриотический праздник и грех его не отметить, но что делать тем, кто из принципа не употребляет алкоголесодержащие напитки? И теперь, запивая Танькино пение абрикосовым соком, я начала мысленно ругать на чем свет стоит человека, меня сюда притащившего, – лучшую подругу Катю.

Дружим мы с детства, учились в одной школе, а теперь посещаем один институт. Катя старше на год и учится уже на втором курсе, тоже на экономиста. По характеру она смелее меня и общительней, поэтому любит подобного рода сборища. Ее девиз – «если за сегодняшний день ничего стоящего не произошло, можно смело вычеркнуть этот день из жизни». И ведет она себя соответствующе, придумывая сама себе приключения. На сегодня список развлечений таков: отмечать День Победы в деревне Березовке, что совсем рядом от города, где мы живем, в доме, принадлежащем по праву ее бабушке, до того момента, пока каждая тарелка не ознакомится с чьим-нибудь лицом, стол не отведает чьего-либо стриптиза, а деревянный пол – всеобщей ламбады. Причем отмечать следует вкупе с этой самой бабушкой, глядя на которую в настоящий момент я понимала, в кого уродилась подруга.

– Ой, мороз, моро-оз… – старательно выводила басом баба Рита, обнимая за талию какого-то хлюпенького студента в очках, видимо Катиного одногруппника. Одногруппник смущенно краснел и озирался по сторонам в поисках подмоги, не забывая при этом слова песни. Нет, бабуля Марго не была педофилом, сходящим с ума от младенцев, просто она была уверена, что в компании молодых и выглядит моложе. Что и говорить, пятнадцатиголосый хор студентов и одной бабули позорно терялся в недрах Танюхиного пения!

Поскучав еще немного, кляня свой дурацкий интровертный характер и допив-таки сок, я додумалась глянуть на часы. Двенадцать! Да меня родители прибьют!

Я подскочила как ошпаренная, опрокинув на себя тарелку с салатом оливье, из которой только-только вынул лицо один особо перетрудившийся студент, приблизивший на один шаг к реальности Катину мечту об идеальной вечеринке.

– Кать, мне пора домой, – обратилась я к виновнице события, вытирая джинсы салфеткой. Та что-то собиралась возразить, но я перебила: – Не переживай, я папе позвоню, он приедет. – А про себя подумала, что если неприятности начинают сыпаться, то делают это основательно и безостановочно.

– Ты, Юль, выпей сначала, – оторвалась от любимого дела Танька, – а папа твой никуда не денется! Не морозь меня-а-а-а… Кстати, спасибо, что позвала на тусовку!

– Я не звала, ты сама напросилась, – зло парировала я, удалившись-таки из-за праздничного стола и поправляя теперь перед большим зеркалом, висящем на стене возле двери, свои собранные в хвост светлые волосы. В темноте джинсы все равно не видно, потому что они темные, а вот непорядок в волосах обязательно бросится в глаза.

– Действительно, Юль, – поддержала эту вредину Катька, – оставайся ночевать, места всем хватит, было бы желание.

– А оно есть! – поддакнул пьяный белобрысый парень, Женька Логинов, и со значением воззрился на мою подружку, но та сделала вид, что ничего не заметила.

– Нет, я пойду! – разозлилась я и топнула ногой для пущей убедительности высказывания. Что-то со мной сегодня творится, настроение ни к черту. Я с рождения была некоммуникабельной, но чтобы так уж реагировать на попытку оставить меня в компании веселых студентов и одной бабушки… Даже для меня это слишком.

Короче, эти мысли прибавили мне еще большей решимости к дезертирству, ибо я просто-напросто испугалась, что через пять минут пребывания в социуме, окончательно озверев, начну кусаться. Катька любезно и разумно предложила подождать папу в доме, но я с гордостью отказалась и вышла, громко хлопнув дверью.

– Ну, погоди у меня, Любимова! – негодовала я, неумело маневрируя между грядками с рассадой. Неумелость была рождена вследствие неимения собственного домика в деревне с обычно прилагающимся к нему огородом и дала о себе знать следующим образом: зацепившись мыском кроссовки за торчащее из земли растение, которое в темноте практически невозможно было идентифицировать (наверняка какой-нибудь будущий овощ), я потеряла равновесие и упала, успев-таки простереть вперед руки, чему несказанно удивилась: а как же мое невезение? В то же время было бы везение – упала бы я пусть даже на руки?

Устроившись между грядками на корточках и отряхивая ладони одна об другую, увеличивая от этого масштабность загрязнения поверхности кожи, я услышала какое-то шевеление поблизости. Прислушавшись к шороху, похолодела: кто-то ко мне подкрадывался со стороны крыжовника. Оглянувшись на дом, я поняла, что сглупила. Позвонить отцу можно было и оттуда, наплевав на шум, а затем ожидать скорого приезда родителя в комфорте и безопасности. Сейчас же, находясь в абсолютной темноте и одиночестве, я всерьез запаниковала. И ограбить могут, и убить, и, что самое худшее, почку выкрасть. Почему третье хуже второго? Да потому, что в то время, как на моем теле будет красоваться чудного вида шрам, сделанный в спешке малоопытным хирургом с купленной в переходе метро лицензией, кто-то в далекой Америке будет радоваться удачно имплантированному ему здоровому и функционирующему органу. А мне даже денег не заплатят. Несправедливо!

Шевеление повторилось. Я испуганно икнула и достала мобильный, но, подумав, положила его обратно: чего грабителей провоцировать? Телефон у меня без наворотов, довольно дешевый, но на безрыбье – и Siemens рыба. С тем чтобы пропасть из поля видимости потенциального грабителя, я заныкала светлую голову между грядок, опустив ее как можно ближе к земле, да перестаралась – лоб уперся в пачкающуюся почву, а сама я с выпяченным задом начала походить на пугливого страуса, но все же появилась надежда на спасение: темный зад было тяжелее различить в темноте, нежели светлый верх. Тут грабитель подкрался совсем близко и, громко мяукнув, потерся мягкой шерстью о мою руку.

– Тьфу, зараза, – сплюнула я разочарованно (кот не заслуживал предпринятого) и поднялась. Набрав отца, приготовилась слушать долгую поучительную лекцию о чреватости ночных прогулок в полупустых деревнях в красные дни календаря, но обошлось.

– Я подъеду к зданию почты, – мгновенно среагировали на том конце и дали отбой.

«Дотуда еще дотопать надо», – подумала я печально и решила не сокращать путь, а идти вдоль дороги, чтобы сразу попасться папе на глаза: в Березовке было много узких тропок, но только одна широкая асфальтированная дорога. На нее он и выедет по шоссе из города.

Достигнув обочины дороги, я заметила темную или же вовсе черную машину, едущую мне навстречу с минимальной скоростью. Сперва решила снова испугаться, но, покумекав недолго, не стала. Отнимать старенький мобильник, имея иномарку, – нецелесообразно, а больше у меня с собой ничего не было. Рядом со мной автомобиль остановился, и из него, опустив стекло до упора, показалась голова водителя – молодого мужчины приятной наружности. Откуда я тогда взяла эту приятную наружность, если на улице, учитывая столь поздний час, было до дрожи в коленях темно, не знаю. Да еще если брать в расчет мое дурное на тот момент настроение… Наверно, воображение разыгралось. Так вот, молодой человек, все еще сидя в авто, обратился ко мне:

– Девушка, вас подвезти? – Весьма приятный голос.

– Не надо, сама дойду. Тем более нам, как я вижу, не по пути. – Последнее замечание я высказала даже с некоторой обидой на судьбу. Разозлившись на себя за это, я, не обращая якобы ни малейшего внимания на парня, обошла его машину и с гордо поднятой головой продолжила свой путь. Он посидел еще немного в полной прострации, глядя вслед странной девчонке, потом вздохнул досадливо, поднял стекло и уехал.

Сделав еще несколько шагов, я опять увидела машину, а точнее, слепящий глаза свет фар. Что-то они разъездились сегодня, праздник как-никак, неужто есть на свете и кроме меня непьющие люди? Через мгновение я уже лицезрела очертания этой громадины – что-то вроде «КамАЗа», но я в них не особенно разбираюсь. Через секунду я уже вовсю ругала себя за столь поспешные выводы: водитель этого механизма был явно навеселе, потому как качало несчастный автомобиль из стороны в сторону неслабо, и я вдруг поняла, что ему ничего не стоит вот так просто взять и на меня наехать. Как будто услышав мои мысли, шофер начал клонить машину определенно в мою сторону, я еле-еле успела отскочить вправо, тут нога моя обо что-то зацепилась, и уже через мгновение я отдыхала, лежа в кустах. Постепенно мозги встали на место, и, провожая глазами обидевший меня грузовик, я принялась ощупывать ушибленные места. Так, голова на месте, туловище на месте, ноги две, все хорошо, только вот левая рука какая-то холодная. И какая-то она вся такая непонятная, как будто не моя… И тут вдруг до меня дошло, что рука-то действительно не моя. А моя настоящая левая лежит себе спокойненько на чьей-то ноге… О господи!

Я мгновенно вскочила и уставилась на то, что находилось рядом со мной. Лунного света вполне хватило, чтобы убедиться – это был человек, и судя по рукоятке ножа, торчавшего у него между лопаток, человек был мертв. Я заорала, приложив грязные ладони ко рту, где-то поблизости завыл волк, меня прошиб холодный пот, по спине пробежало полчище крупнокалиберных мурашек, волосы зашевелились на затылке, и последнее, что я увидела в ту минуту, была ведьма, летящая на метле на фоне абсолютно круглой луны.

За несколько месяцев до этих событий

Мужчина заперся у себя в комнате в большой, дорого обставленной четырехкомнатной квартире и, ослабив галстук, мешающий дышать, поднес к губам включенный диктофон:

– Это случилось три дня назад поздним вечером. Моя жена, которую я любил до слез, до умопомрачения, до смерти, ушла вечером к подруге, и больше я ее не видел. Точнее, нет, я видел то, что от нее осталось. Глаза были выколоты, голова наполовину отрублена, висела на одном лишь позвонке да клочке тонкой кожи. Коленные чашечки были проломлены. На теле – множественные порезы и укусы. Укусы человеческих зубов. Осталось напомнить то, что моя любимая женщина, с которой мы жили душа в душу много долгих лет, родили и воспитали замечательную дочку, была изнасилована данным подобием человека, сотворившим это дикое, беспощадное зло, сначала при жизни, а потом уже после смерти – так сказали судмедэксперты.

Когда жена не вернулась, я, только дождавшись раннего утра, тут же обратился в полицию. Подруга сказала мне, что жена вышла от нее в районе одиннадцати вечера или чуть позже. Однако выслушавшие меня дежурные заявили, что это не повод писать заявление. «Ну, может, загуляла где?» Загуляла! Моя любимая, мое солнышко загуляла?! Короче, я, поняв, что от них толку – чуть, сам отправился на поиски. И нашел то, что я нашел. Правда, дворник обнаружил это раньше и даже позвонил в полицию. Но они соизволили приехать гораздо позже меня. На сей раз меня приняли радушнее, сто, двести, триста раз спрашивая одно и то же: в котором часу ушла, каким маршрутом пользовалась… Конечно, дорогая, ты сглупила. Я же учил тебя, не ходи ты этим парком! Ну что теперь… Решила дорогу сократить до остановки. Что и говорить, никто ничего не видел и не слышал. Однако за две недели до этого в том же районе свершилось подобное жестокое убийство, но у полиции по-прежнему нет ни улик, ни описания, ни чего-либо другого. Следующие два дня прошли точно в бреду. Не помню, как рассказал дочери. Не помню, что с ней было. Плакала, наверно. Приходили близкие и дальние родственники. Что-то болтали, утешали… Стоит ли говорить, что в эти две ночи мне снились исключительно кошмары? Нереальные, садистские, жестокие, кровавые кошмары… А сегодня утром сообщили результаты экспертизы. Я понял, что делать. Я нашел выход. Милая, единственная и желанная! Я не могу без тебя жить! Я должен быть всегда рядом с тобой, там же, где и ты. Вот ушла ты без меня, и что произошло? Нет, определенно, я должен оберегать тебя. Я не знаю, способно ли то, что сейчас тебя окружает – небеса, ангелы, боги, – причинить тебе боль, думаю, что нет, ведь ты была самой лучшей на свете, доброй, милой, улыбчивой, а значит, всенепременно попала в рай, в самый лучший рай – если их несколько. И все-таки я не доверю тебя никому. Для этого я приду к тебе. Сегодня же. Сейчас же. Все, кто прослушает эту запись, простите меня. Я по-другому не могу. Я ухожу.

Мужчина выключил диктофон, положил его на стол, поставил стул в центр комнаты, поднялся на него, а надоедливый галстук, распустив узел, привязал к крепко фиксированной в потолке люстре. «Что ж теперь… Что ж…» – пробормотал он, повязывая галстук вокруг шеи.

* * *

Когда я очнулась, то поняла, что сделала это зря, так как труп как был, так и лежал со мной в обнимку, и надо было срочно что-то предпринять. На всякий случай я взвизгнула и тут же услышала вой волка. Тогда уже завыла я, надеясь, что волк теперь взвизгнет, но он только зарычал и высунул морду из кустов, оказавшись простой, но агрессивной собакой. Тупо смотря на следующее проявление моей беспросветной невезучести – собак я боюсь почище волков, трупов и кражи почек, – я попробовала отползти в сторону, но зверь снова тявкнул и тут же протяжно завыл, что я перевела для себя как «Стой, стрелять буду» и послушно замерла на месте. За этим последовало злобное рычание, раздающееся откуда-то изнутри оскалившейся желто-белыми клыками собаки. Ну не верю я, что псы чуют исходящий от меня страх! Что ж они, экстрасенсы, что ли? Откуда тогда такая дикая, звериная враждебность?

– Оборотень? – спросила я собаку. Та отчетливо покачала головой. – Что, всего лишь собака? – удивилась я несколько разочарованно, потому что в тот момент могла поверить абсолютно во все сверхъестественное, но никак не в простую собаку.

«Всего лишь собака» обиделась и отвернула от меня морду, все же не нацелившись никуда уходить. На мое счастье, кот с грядок, очевидно не оставив надежду заиметь от припозднившейся прохожей Siemens, меня преследовал и, появившись на сцене, тут же привлек внимание неудавшегося оборотня. Пес зарычал теперь уже на кота, и они вместе быстрым галопом отчалили в неизвестном направлении.

Отдышавшись, я тоже собралась было отчалить, но, споткнувшись об одну из конечностей мертвеца, сызнова упала на него же, вдавив своим небольшим, но все же весом нож поглубже ему промеж лопаток.

– Извините, – смущенно промямлила я.

И тут мне показалось, что труп мне ответил. Что-то вроде «Ничего страшного, приходите еще». Меня оттуда как ветром сдуло.

Не помня себя от ужаса, я добрела-таки до почты и позвонила по на удивление работавшему таксофону в полицию. Конечно, я уже поняла, что ответ мертвого и предшествующий ему полет ведьмы на метле были не чем иным, как игрой больного воображения, и все же убийство есть убийство. Злющая дежурная никак не могла сообразить, чего от нее требуется, и, когда, по ее мнению, сделала мне одолжение, пообещав выслать патрульную машину, я разобрала стремительные шаги у себя за спиной. Не успела я в который раз за этот дивный вечер испугаться, как услышала знакомый голос:

– Юля, ты где?

– Катька! – обрадовалась я: подруга даже в свете последнего недопонимания была мне симпатична куда больше, чем всякие там незнакомые трупы.

К приезду полиции я успела не только рассказать Катьке о всех свалившихся на мою голову неприятностях, включая труп, грузовик и парня, что пытался подвезти, но и встретить на дороге отца. Опера ограничились моими ФИО и бестолковыми объяснениями, где находится убиенный с ножом в спине, и отпустили домой, взяв клятвенное обещание явиться для дачи свидетельских показаний к следователю в прокуратуру.

Родители, как выяснилось впоследствии, в это время тоже не скучали. В самый разгар празднования маме (она у меня стоматолог) позвонил какой-то крутой бизнесмен, у которого очень некстати разболелись зубы. Все платные клиники были закрыты, по телефону дантисты также не кипели желанием отзываться. Наконец мужику повезло: дозвонился-таки до знакомого врача, который сам браться за его челюсть не захотел, но присоветовал мамин телефончик. Тот позвонил, мама бросила все и полетела открывать клинику и спасать больного. Пациент попался щедрый и на радостях отвалил маме двести долларов чаевых.

Когда мы с отцом вернулись, мама уже была дома, в прекрасном настроении, и демонстрировала нам торжественное заныкивание зеленых купюр под матрац. Этого от нее можно было ожидать. Видите ли, у мамы есть интересное хобби – прятанье денег. В каких местах у нас только не оборудовано сейфов! И под цветочными горшками, и под паласом, и в рамке за фотографией, внутри подушки тоже можно найти, а также в помойном ведре в специальном мешочке на завязочках. На вопрос, а зачем, собственно, такие крайности, родительница отвечает логично:

– Ты представляешь себе вора, копающегося в мусоре в поисках денег?!

Лечь удалось только в три, а вставать пришлось в семь пятнадцать и идти в институт. Зато там я наконец-то стала «королевой бала»: Танька всем растрепала, что я нашла труп, тем самым поместив меня в центр внимания всей группы.

Глаза я ночью сомкнуть не могла долго: стоит их закрыть, сразу встает образ трупа с ножом, торчащим из спины. Интересно, кто его все-таки убил, моего деревенского мертвеца? И как там очень вовремя оказались два человека, водитель легковушки и «КамАЗа»? Эта дорога не особо пользуется вниманием автотранспорта, тем более, как я уже отмечала, в ночное время да в праздничный день. И как убитый оказался в кустах? По-видимому, он жил в деревне. Неплохо бы у Кати спросить, может, она знает, кто это?

Повернувшись на другой бок, я начала корить себя за глупость. Какой на фиг житель деревни? Там алкашня да старики, а никак не солидный мужчина в приличном костюме. Уж что-что, а одежду в свете луны разглядеть мне удалось. Не детально, конечно, но все же.

На следующий день вместо лекций я отправилась к следователю. Мама посчитала, что появляться в таких местах, как прокуратура, следует не позднее десяти, потому вставать пришлось опять довольно рано. В итоге в здание прокуратуры я вошла ровно в десять (очень удобно она расположена – в трех минутах ходьбы). Узнав, где находится кабинет следователя, которому поручили дело о позавчерашнем убийстве (мне назвали фамилию – Акунинский), я поднялась на второй этаж и постучала в дверь. Услышав разрешение войти, заглянула в кабинет: за столом сидел упитанный мужчина хорошо за тридцать, очевидно, невысокий, с наметившейся лысиной и холодными внимательными глазами.

Сам кабинет наводил тоску своей обветшалостью и безнадежным зовом о срочном ремонте: обои выцветшие, в некоторых местах ободраны, в шкафу с какими-то папками отсутствовала одна дверца, линолеум давно потерял свой рисунок, походя теперь на блеклую простыню. Кроме сломанного шкафа, кабинет имел следующие предметы мебели: два стола, за одним из которых и работал мужчина, три стула, на одном из которых он и сидел, да пара полок на стенах.

– Вы по какому вопросу? – резко спросили меня, одарив холодным взглядом.

Я слегка растерялась.

– Я про труп… для дачи… с ножом… свидетельских показаний.

Следователь недолго хмурился, затем изрек:

– А! Гражданка, обнаружившая труп господина банкира Крюкова. – Так вот как зовут мой труп! Крюков! – Представьтесь, пожалуйста.

– Образцова Юлия Сергеевна. – Я все еще стояла в дверях.

– Как долго вы знакомы с гражданином Крюковым? При каких обстоятельствах произошло ваше знакомство? Знаете ли вы семью убитого? Когда видели его в последний раз перед убийством? – Вопросы посыпались на несчастную студентку как из рога изобилия.

Дождешься от тебя вежливости, решила я. Закрыв за собой дверь, прошла вперед и, не спросив разрешения, плюхнулась на стул напротив Акунинского.

– А вот при каких, – начала я со второго вопроса, так как он был мне ближе других. – Я потрогала его холодную руку. Так и произошло знакомство, – решила я пошутить, чтобы слегка разрядить напряженную обстановку.

Пауза.

– Вы состояли в любовной связи? – «догадался» следователь.

Вот те раз! «Ты больной?» – чуть было не сорвалось с моих уст, но я придержала язычок.

– Я трогала его, когда он был уже труп. При жизни я его не знала, – снизошла я до пояснения.

– В котором часу вы обнаружили труп? – тут же отреагировал он. Просто непробиваемый какой-то! Говорит о трупах как… ну о вениках, что ли. Хотя в его работе по-другому нельзя.

– Было, наверно, минут двадцать первого. Я шла по Березовке…

– Минуточку, – прервал он даму. Как не стыдно! – Как это шли? Гуляли, что ли? Ночью? Одна?

– Нет! Хотя… ну да, что-то вроде того. Вот. А потом я завалилась в кусты.

– Как это? В нетрезвом виде, что ль, гуляли?

Нет, это просто возмутительно! Как можно перебивать даму на каждом слове? Безобразие!

– Я вообще не пью! – с какой-то особенной гордостью произнесла я. – Меня просто занесло маленько.

Подумав чуть-чуть, я решила хихикнуть, ну, чтобы показать, что я демонстрирую свое чувства юмора (в чьем наличии я уж, честно говоря, видя его реакцию, а точнее, отсутствие подобающей реакции, стала сомневаться), а не говорю на полном серьезе, а то подумает, что у меня не все в порядке с головой.

– Понятненько. Слушайте, почему вы все время ухмыляетесь? Вам что здесь, цирк?

– А почему вы все время возмущаетесь? – почти дружелюбно спросила я, на что он, еле сдерживая ярость, ответил:

– Послушайте меня, Юлия Сергеевна. Вы находитесь в моем кабинете, я следователь…

– Рада познакомиться, – перебил его поток красноречия мой непокорный язык, решивший, что не все хозяину кабинета даму перебивать, можно и нам разок потешить самолюбие, и я сразу поняла, что зря: Акунинский покраснел, вспотел, достал из кармана пиджака платочек очень трогательной расцветочки – голубенький в розовенький горошек – и, вытирая вспотевшую от вырывающегося наружу гнева лысинку, тем не менее продолжил:

– …я следователь, к тому же в два раза вас старше, так что будьте так любезны уважать меня, а именно: вести себя здесь прилично и отвечать на мои вопросы, все понятно? – На этих словах я присмирела, и все было бы хорошо, но черт его дернул добавить еще одну фразу: – Иначе придется сделать вам прививку от бешенства.

Вот и все. Тут должна пояснить, что, имея маму врача, я до смерти, ну просто панически боюсь всяких прививок, уколов, взятия крови из пальца или вены, операций и прочего. А с возрастом эта боязнь все усиливается; заболев даже гриппом, я не позволяю маме вызывать врача на дом и лечусь народными средствами. Я дошла уже до того, что при любом упоминании об анализах незамедлительно падаю в обморок. Что я и сделала.

Очнулась я в палате. Нет, вру, конечно, ни в какой и не в палате, а в обыкновенном медицинском кабинете, находящемся здесь же, в этом здании, на первом этаже. Я видела его, когда мимо проходила. Только вот как Акунинский смог перетащить меня сюда, остается загадкой. И тут в мою больную голову пришла непонятно откуда взявшаяся мысль: он, этот хам, даже не представился мне, то есть я не знаю его имя и отчество!

Мгновенно спрыгнув с кушетки, я нашла глазами следователя – он находился рядом с медсестрой, и они что-то обсуждали, видать, мое плачевное в плане головы состояние, – и тут же с места в карьер задала настолько мучивший меня вопрос:

– Как вас зовут?

Оба уставились на меня ну просто сумасшедшими глазами. Их можно было понять: то я лежала, извините, как бревно, а тут вдруг ни с того ни с сего вскочила, глаза выпучила и давай дурацкие вопросы задавать.

– Вы видите? – испуганным голосом обратился следователь к сестре. – У нее уже амнезия! Что же делать?

Его голос так дрожал, что я, испугавшись того, что он сейчас разрыдается как младенец или же последует моему примеру и грохнется на пол без чувств, скорее попыталась его успокоить:

– Нет-нет! Я все помню! Вы следователь Акунинский, к тому же в два раза старше меня…

– Что же вы притворяетесь? – грозно рыкнул он.

– Я не притворяюсь. Вы же так и не представились!

– Борис Николаевич к вашим услугам, гражданка Образцова, – с намеком на сарказм ответил-таки товарищ следователь. – А теперь попрошу не тратить больше понапрасну мое время и вернуться в кабинет. Или, если вы плохо себя чувствуете, приходите завтра.

– Нет-нет! Я уже готова отвечать на все ваши вопросы!

И мы с другом следователем вернулись в его комнату. Там он сел за видавший виды стол и сверился с часами.

– Долго же я с вами провозился. Ко мне должен человек прийти для дачи свидетельских показаний. – Борис Николаевич прочистил горло. – Итак, вы остановились на том, как завалились в кусты.

– Ах да! – неимоверно обрадовалась я, вспоминая тот случай. – Ну вот, я, значит, пощупала его…

– Кого вы пощупали?

– Я ж говорила, труп я пощупала.

– Зачем?!

– Как это – зачем? Чтобы проверить, что это труп, конечно. Ну там, за руку, за ногу. Потом заорала, следом – завыл волк и пролетела ведьма.

– Стоп! Стоп! Сто-оп! Какая нога? Какой такой волк?! Какая ведьма?!

В общем, выгнали меня с позором, перед тем отругав и велев передать какому-то Хрякину, чтобы зашел. Кто этот Хрякин и куда конкретно его нужно послать, уточнить я не рискнула.

Сразу за кабинетом на одиноком стульчике примостился мужчина лет тридцати или чуть меньше.

– Вы – Хрякин?

Мужчина обратил ко мне свой задумчивый взор и показался мне при этом очень знакомым. Где я его могла видеть?

– Да, я.

– Пройдите к следователю.

И голос знакомый. Ну да бог с ним.

Стрелки часов показывали полдвенадцатого. Сердце радостно заколотилось – наконец-то я на свободе! Меньше всего хотелось идти домой, и я направилась к Катьке.

Дверь мне открыли с девятнадцатого звонка: подруга, конечно же, спала.

– Ну, Юлена! Едрит твое коромысло! Знаешь ли ты, во сколько я прибыла домой? В шесть! Думаешь, утра? Ага, вечера следующего, то бишь вчерашнего дня. Пока то, пока се… Короче, спать легли поздно. Ой, башка болит! – Подруга держалась за виски и выглядела при этом весьма плачевно. Впрочем, сама виновата: я вот не пью и ощущаю себя бодрым огурцом.

– Пить надо меньше, – парировала я и прошла в комнату.

– Ты из дома?

– Не-а, от Бориса Николаевича! – гордо возвестила я и посвятила ее в сегодняшнее приключение.

Посидели мы с ней с час, потрепались, в основном про гулянку. Оказалось, я пропустила много занятного. Моя Катька подралась с однокурсником Женькой, парнем нехрупким, спортивным, имеющим даже, по-моему, какой-то пояс по карате. Женька, кстати, лучший друг Паши Самойлова.

– Ненавижу этого придурка! – раскраснелась Екатерина, вспоминая момент ссоры. – Жалею, что ваза пролетела мимо его головы! Я ведь так тщательно целилась!

Да-да, знаем. Эти двое настолько ненавидят друг друга, что все остальные, включая и меня, считают это офигительной любовью. Короче, от Катьки я ушла в полной уверенности, что гулять нам скоро на их свадьбе. А вот я не влюблялась в своей никчемной жизни еще ни разу, и, видимо, мне не суждено уже познать все прелести этого неземного чувства.

С этими пессимистичными мыслями я и подошла опять к прокуратуре – путь от Катиного дома к моему лежит мимо нее, родимой. Тут я обратила внимание на фигуру, вышедшую из дверей. Это был, несомненно, тот самый Хрякин, что сидел тогда в коридоре. Выйдя из злополучного здания, он направился к потрясному черному «БМВ». Я подходила все ближе и настигла парня, когда он открывал переднюю дверцу автомобиля. Вот тут-то я и узнала его по-настоящему.

Хрякин наконец заметил меня.

– Привет! А я тебя сразу узнал. Это ведь ты ночью в той деревушке на дороге околачивалась?