Текст книги "Любовь и колбаса"

Женька Афанасьева стояла и смотрела на сапоги. Сапоги же на нее не смотрели. И не только потому, что у них не было глаз. Такие сапоги таких, как Афанасьева, не видели в упор. Таких дамочек они презирали. Сапоги были невозможные – модные и баснословно дорогие. Женьке, секретарю жилищной конторы, и ее мужу, мелкому инженеру, не по карману. Обувь, сшитая из гладкой нежной кожи и приехавшая в Сибирь из далекой Италии, не для таких, как Афанасьева. Женька это понимала.

Она приходила в обувной магазин, чтобы просто посмотреть на сволочные сапоги, которые никогда не сможет купить и надеть. К ним бы прекрасно подошли кашемировое пальто кремового цвета, платок из золотистого японского шелка и сумочка из кожи крокодила. Афанасьева представила, что все это сейчас уже на ней, кроме сумочки, разумеется, она осталась в лексусе. Спина молодой женщины выпрямилась, веки томно прикрылись, тело стало невесомым от ощущения благополучия и достатка. Если бы итальянские сапоги, ждавшие на прилавке некую леди в шубе из меха шиншиллы, могли говорить, они бы уже не выдержали и непременно сказали: «Иди домой, дурочка! Нам с тобой не по пути!»

Через минуту Женькино наваждение улетучилось, и она вспомнила, что стоит в старенькой искусственной дубленке и недавно приобретенных сапогах, которые ненавидела. Обувь ей по дешевке уступила знакомая. Черные полусапожки из искусственной грубой кожи на микроскопическом каблуке-рюмке с узором в виде крыльев бабочки, выбитым стеклянными стразами. Безвкусица и самый страшный кошмар иконы стиля из телевизора Эвелины Хромченко! Зато цена доступная. Для представителей среднего класса.

Женька посмотрела на часы – нужно было уходить. Олежка должен со школы прийти, а мальчик не любил оставаться дома один. Боялся.

Первоклассник Олег был приемным сыном Афанасьевых. Два года назад супруги его усыновили или, как говорят, взяли из детского дома. Олег заикался, а один глаз мальчика косил. На оформление бумаг у Женьки и ее мужа Михаила ушло полтора года, но другого ребенка – не такого ущербного – они не хотели. Когда увидели Олежку впервые, сразу решили – наш!

После детского дома Женька несколько месяцев занималась с мальчиком по различным, в основном скачанным из интернета методикам. Олег стал меньше заикаться, и глазик чаще возвращался на орбиту. Денег на дорогих специалистов и тем более операцию, которая гарантировала полное выздоровление Олега, у Афанасьевых не было.

Раньше Евгения работала в крупном научном институте бухгалтером, но когда наконец-то стала мамой, гордо уволилась и решила посвятить себя сыну. Но не рассчитала. Михаил один вытянуть семью не смог. Зарплата у Афанасьева была скромная и фиксированная, а дополнительных денежных поступлений извне не намечалось. Супруги погрязли в долгах и кредитах. Когда Женька поняла, что с увольнением поторопилась, оказалось – обратной дороги в институт для нее нет. Тепленькое место уже занято, а найти работу женщине, которой слегка за тридцать, было непросто. В стране грянул кризис, а в городе, где жила семья, – безработица.

Практически каждый день женщина пекла лепешки и варила постные супы. А в мечтах видела, как вонзает зубы в копченый куриный окорочок. Но из курицы семья могла себе позволить разве что спрессованный бульонный кубик. Да и вряд ли в том концентрате было что-то от мяса домашней птицы.

Но однажды Женька его все-таки купила. Окорочок! Получила на почте детское пособие, зашла в магазин и выбрала самый крупный – понажористее. Покупка обошлась практически в половину «детских денег».

Между домом, где жили Афанасьевы, и магазином небольшая рощица. Женька шла по тропинке и бережно несла сумку, где находилось долгожданное угощение. За женщиной увязалась бродячая собака: почуяла запах копченого мяса. Евгения остановилась. Вечерело. Впереди и позади никого, в лесочке только голодная Афанасьева и не менее голодная собака. После секундного замешательства Женька решилась и достала из сумки окорочок, упакованный продавцом в пакет. Даже сквозь полиэтилен от свертка исходил головокружительный аромат. Он заполонил собой все вокруг, стал воздухом на планете. Собака радостно завиляла хвостом, предвкушая пир на весь мир. Афанасьева осторожно высвободила курицу, словно бомбу с часовым механизмом. Окорочок был коричневый от копчения и лоснящийся от желтого жира. В тот вечер Мишка и Олег мяса не только не попробовали, но и не увидели. Стоя меж берез, Женька рвала треклятую курицу зубами и поспешно, словно кто-то мог отобрать, глотала аппетитные куски вперемешку с собственными слезами.

Плакала Афанасьева от жалости и жадности. Дома она могла бы отделить мясо от костей и сварить наваристый бульон для супа, которым семья поужинала бы сегодня и пообедала завтра. Но вместо этого Женька давилась на улице холодной курицей, жалея себя и ненавидя. Наконец собака получила долгожданные кости, быстро их сгрызла и убежала. Женщина вытерла губы и пальцы носовым платком. Платок Афанасьева выбросила, его ткань пропиталась запахом только что совершенного злодеяния. Женьке показалось, что она и сама насквозь провоняла копченостями, и когда пришла домой, приняла душ. Потом отправилась колдовать на кухню. На ужин у Афанасьевых были лепешки, замешанные на воде, и тушеный кабачок.

Через пару месяцев подвернулась работа секретаря в ЖЭКе. Зарплата в конторе почти втрое меньше предыдущего заработка Афанасьевой, но выбирать уже не приходилось. Нужно брать, что давали.

Афанасьевы кое-как сводили концы с концами, зато радовали успехи сына. Олег шел на поправку, рос покладистым и послушным ребенком. По вечерам супруги садились на старенький проваленный диван, а Олежка вытягивался перед ними по стойке смирно и заикаясь читал выученные в детском саду стихи. Родители аплодировали и утирали слезы. А потом за круглым обеденным столом они втроем пили чай, шутили и играли в карты.

Собственных детей у Женьки не было. Два аборта по молодости, и в итоге – роковой вердикт врачей.

С Михаилом девушка познакомилась позже. Миша – сосед по даче Женькиных родителей. Сначала просто здоровались, потом хвастались и обменивались урожаем, затем приглашали друг друга в гости. Приятный, воспитанный и застенчивый Михаил понравился и родителям, и Женьке. Девушка записала в его телефонную книжку свой номер, и однажды вечером Миша ей позвонил. Они встретились за пределами огорода, сходили в музей, затем в театр, где от души посмеялись над одним артистом из балетной труппы. Балеруну было на вид лет пятьдесят, его поредевшие волосы на голове окрашены в каштановый цвет, и вдобавок на пожилом лице танцора имелись густые черные усы. Ну какой артист балета с усами?!

Спустя какое-то время Михаил предложил Женьке стать его женой. Дикой страсти между молодыми людьми не случилось. Может, оно и к лучшему, ведь когда утихает буря, остываешь потом долго и болезненно. Вместо этого возникли симпатия и уважительное отношение друг к другу. Этого оказалось достаточно для заключения брака. Жили Афанасьевы хорошо, без резких перепадов в минус или плюс. Ровненько. Но не было у пары детей, а Мишка очень хотел сыночка. И Женька тоже хотела. Через два года совместной жизни супруга призналась, что забеременеть не сможет. Про аборты, правда, умолчала, объяснила только, что бесплодна. Патология какая-то.

Женька у мамы с папой получилась хорошенькая. Русые волосы, стройная фигура, правильные черты лица, большие глаза с длинными ресницами. Такова природная основа. Но если в нее вложить средства, которые направить, к примеру, на отбеливание зубов, стрижку и укладку у крутого парикмахера, качественный макияж, дорогие украшения и модную одежду из бутика, то из симпатичной секретарши вполне могла бы получиться гламурная красотка. Сама Женька в этом была уверена на все сто. Наверное, в прошлой жизни она была дамой из высшего света или даже королевских кровей. Зрело что-то на душе. Протест. Вызов! Афанасьеву в старомодных сапогах и застиранной водолазке постоянно не покидало чувство, что она достойна чего-то большего.

Как-то раз Женька повстречалась со своей институтской подругой Ленкой Суворовой. Женщина пришла в ЖЭК по коммунальным делам. Выглядела Ленка потрясающе – была модно одета и модно причесана. А ее стильные солнцезащитные очки, наверное, стоили больше, чем Афанасьева зарабатывала в месяц.

– Женча, привет! – искренне обрадовалась встрече Суворова. – Ты здесь работаешь?

Евгения кивнула и виновато улыбнулась. На фоне шикарной Ленки в брендовой одежде секретарша почувствовала себя обнаженной.

– Пойдем покурим? – предложила подруга и потянула за собой сконфуженную Афанасьеву. Женька не курила, но пошла. Вышла на улицу прямо в рабочих шлепанцах, к которым час назад приклеила суперклеем отошедшую подошву.

Суворова сжала ярко накрашенными губами тонкую дамскую сигарету с золотистым фильтром, прикурила и выпустила изо рта клубок белоснежного дыма. Сигаретный дым был таким же, как и его хозяйка – дорогим и представительным.

– Я квартиру купила, – объяснила Ленка свой визит в Женькину контору, – оформляюсь теперь.

– Молодец, – вслух похвалила Афанасьева, а про себя подумала: «Живут же люди – квартиры покупают!»

Суворова придирчиво осмотрела Женьку, и осмотр ее не впечатлил. Точнее впечатлил, но в обратную сторону.

– Платят здесь, наверное, гроши? – спросила прямо в лоб Ленка.

– Ну да, мало, – нехотя согласилась Женька. – А ты где работаешь?

– Главным бухгалтером на мясоперерабатывающем комбинате, – ответила Суворова. – Видела, наверное, в магазинах колбасу нашу? «Царский вкус» называется.

Афанасьева утвердительно кивнула и обиделась. Подруга не спросила, пробовала ли Женька эту колбасу. Она поинтересовалась, видела ли. Даже мысли не допускает, что Женька может приобрести такую колбаску. Хотя мясная продукция «Царский вкус» действительно не из дешевых и для таких, как Афанасьевы, – деликатес.

Ленка докурила и выбросила окурок в урну. Наступила пора прощаться.

– Слушай, у нас одна бухгалтер уходит в декрет, – сказала Суворова. – Хочешь, поговорю с шефом насчет тебя?

– Хочу, – ответила Женька и продиктовала свой телефонный номер, хотя все прекрасно понимала и сделала это формально. Кому и когда перезванивали после таких обещаний?

Но Суворова позвонила. И с шефом переговорила, и дату собеседования назвала.

Женька приехала в назначенное время. Комбинат оказался большим, размером с футбольное поле. Свободного доступа на территорию не было – посетителей встречали вертушка и будка с охраной. На имя Афанасьевой был заказан пропуск, и охранник – пузатый красномордый дядька в форменной одежде – объяснил Женьке, в каком крыле внушительного здания находятся офисные помещения. У входа в офис была автомобильная парковка, где ждали своих владельцев несколько иномарок класса люкс. Афанасьева поднялась на второй этаж, отыскала дверь с надписью «Директор» и зашла в приемную.

– Добрый день, – поприветствовала посетительницу молодая секретарша в розовой блузке и с красным маникюром. – Вам назначено?

– Да, моя фамилия Афанасьева, – ответила Женька и добавила, – я насчет работы.

Секретарша указала рукой на свободный стул, поднялась и скрылась за дверью кабинета своего босса. На двери красовалась стильная металлическая табличка с надписью «Владислав Сергеевич Портнов, генеральный директор ОАО “Царский вкус”». В приемной было светло и просторно. Женька отметила евроремонт, живые напольные цветы, современную оргтехнику. Вернулась девушка-секретарь.

– Проходите, – пригласила вежливо. – Владислав Сергеевич вас ждет.

Женька зашла в кабинет и потерялась. Да-а-а, это вам не кабинет рядового начальника ЖЭКа! Это владения царя, всецело оправдывающие название возглавляемой им компании. Интерьер помещения, выдержанный в духе классицизма, был одновременно и богат, и сдержан в декоративном убранстве. На полу художественный паркет из ценных пород древесины. По такой поверхности никак нельзя ходить, ею можно только любоваться. Массивный стол руководителя выполнен из красного дерева или дуба. А за столом для переговоров спокойно могли бы разместиться все служащие Женькиной конторы. Владислав Сергеевич утопал в высоком кожаном кресле. На стене за спиной – портрет президента, наводящий на мысль, что в этом мире только два достойных руководителя: глава государства и директор сего комбината.

Женька поздоровалась и, стараясь не поцарапать бесценный пол каблуками своих дурацких сапог, приблизилась. Портнов указал женщине на стул, а сам нажал на каком-то стационарном аппарате зеленую кнопку и произнес в никуда: «Светлана, пригласите ко мне Елену Николаевну». «Хорошо, Владислав Сергеевич», – ответила Светлана из ниоткуда.

Владислав Сергеевич был хорош собой. Он словно сошел с рекламного баннера, пропагандирующего качественный и доступный далеко не всем образ жизни. Выглядел мужчина лет на сорок пять. С темными коротко стрижеными волосами, среди которых ни сединки! Вытянутое лицо, квадратный или, как пишут в книжках, волевой подбородок, карие жесткие глаза, прямой ровный нос. Черный безупречный пиджак и голубая сорочка с черным галстуком – Женька видела колбасного царя только по пояс, а все, что находилось ниже, было скрыто столом.

Пришла Суворова и села напротив Афанасьевой. Разговор был недолгим. Женьке казалось, что Портнов вообще ничего не услышал, ему постоянно звонили по телефону, и он всем отвечал. Ленка подмигнула подруге – мол, не боись, и как только Владислав Сергеевич освобождался, начинала ее хвалить.

– Хорошо, давайте попробуем, – наконец одобрил кандидатуру Афанасьевой господин Портнов и многозначительно посмотрел на циферблат своих наручных часов. Разумеется, они были массивными и золотыми.

Женька сидела ни жива ни мертва. «Слишком все хорошо, жди беды» – вспомнилась народная пословица. Но никто царское решение не отменил. Женька отдала секретарю запрашиваемый пакет документов, а Суворова посоветовала порасторопнее разобраться с увольнением и выходить на новое место работы.

Муж и сын новость восприняли хорошо. Даже радостно. Михаил понимал: место секретаря в жилищной конторе супруге не нравится. То и дело скандалящие жители и матерящиеся сантехники – не Женькин уровень.

– Очень рад за тебя, – сказал Мишка и поцеловал жену в щеку.

И вот после двух недель отработки в ЖЭКе Афанасьева оказалась в бухгалтерии «Царского вкуса». Платить пообещали достойно. Сначала в два раза больше, чем на предыдущей работе, а там как пойдет.

Женька погрузилась в море счетов и цифр с улыбкой и легким сердцем – соскучилась по бухгалтерской деятельности. Рвением своей протеже Суворова была довольна. Беременная сотрудница, ранее трудившаяся на этом месте, исполняла свои обязанности не ахти как – спустя рукава.

Для сотрудников комбината имелись и свои привилегии – доставляли на службу и домой на японском микроавтобусе, а для поездок по делам фирмы имелся комфортный автомобиль с немногословным водителем. Вдобавок продукцию фирмы (в разумных количествах!) разрешалось приобретать по ценам производителя и с рассрочкой платежа. Через неделю после приема на работу Женька появилась дома с пакетом мясных деликатесов. Муж с сыном уселись за стол, а Афанасьева, словно фокусник, выкладывала на клеенчатую скатерть балык, окорок, буженину, сервелат и прочие вкусности. Олежка тотчас набил колбасой полный рот, а родители смеялись и умоляли: «Сынок, ты бы лучше с хлебом!» И не было во всем мире семьи счастливее.

С коллегами у Женьки сложились дружеские отношения, рабочее место было оборудовано по последнему слову техники, с зарплатой тоже не обманули. Одним словом, все только радовало. Владислава Сергеевича новый бухгалтер видела редко, в основном когда тот садился в свой серебристый автомобиль марки «Рендж Ровер». Спустя какое-то время Женька узнала, что коллектив разделен на два лагеря, в одном из которых хозяина фирмы называют Влад, а в другом – Гад. За глаза, конечно.

Портнов был директором жестким и безэмоциональным. Слезой или рассказом про больного родственника такого не пробьешь. А уж если кто проштрафился – сразу до свидания. Незаменимых подчиненных для Гада-Влада не существовало. Наверное, таким и должен быть руководитель крупного и прибыльного предприятия. Превратился бы в труху, если то и дело вникал бы в проблемы бабы Мани и тети Кати.

Рассказывали, что однажды на прием к директору пришла одна из сотрудниц и попросила дополнительную неделю к отпуску. Мол, муж в тяжелом состоянии – последняя стадия рака.

– Как похороните, сразу легче станет, – ответил женщине Портнов и заявление не подписал.

Сам Владислав Сергеевич пребывал в разводе. Говорили, что его супруга, длинноногая и силиконовая барышня, переспала с его другом и получила от ворот поворот. Были у Портнова еще две любовницы: любительницы вытягивать губки уточкой и делать фотографии в стиле «селфи». Обе девушки были моложе богатого «папика» лет на двадцать. Да и зачем царю колбасного мира ровесницы? С ними же не только спать, но и разговаривать нужно. А времени и желания ухаживать за дамами и уж тем более беседы с ними беседовать у Портнова не было. Владислав Сергеевич был человеком дела: занятым, прагматичным, резким.

Как-то раз Женька задержалась в офисе дольше обычного. Хотела доделать важный отчет, не откладывая в долгий ящик. Все уже разошлись по домам, и на этаже осталась только Афанасьева. Женщина так усердно трудилась, что не заметила, как в кабинет зашел Влад. За глаза его Женька называла так.

– Вы ночевать остаетесь? – усмехнулся директор. Мужчина уже уходил, когда услышал в одном из кабинетов стук компьютерных клавиш. В тот день на душе Влада как-то по-особенному скребли кошки, и он пошел на звук. Бухгалтерша была симпатичная, правда запущенная. Имени сотрудницы Портнов, разумеется, не помнил.

– Нужно закончить кое-какие дела, – улыбнулась женщина.

– Бросьте, Евгения Александровна, – махнул рукой директор. С именем его выручила табличка на рабочем столе. – Уже поздно, пойдемте домой.

– Хорошо, – согласилась Женька. Она выключила компьютер, убрала документы в сейф. Портнов не уходил.

Афанасьева достала из шкафа дубленку, надела ее. Затем нахлобучила на голову вязаную шапку. Владислав Сергеевич наблюдал за ее перемещениями по кабинету, но взгляд его был отчужденным.

– Вы смертельно устали, – констатировала Женька. – Так и до срыва недалеко!

– Я действительно очень устал, – подтвердил слова сотрудницы директор.

Бухгалтерша выключила свет и закрыла дверь на ключ. Директор и подчиненная пошли по направлению к выходу.

– Я знаю одно энергетически сильное место, – сказала женщина. – Когда мне плохо, я хожу туда.

– И что вы там делаете? – заинтересовался Портнов.

– Кричу, – простодушно ответила Женька.

Они вышли из здания. На улице было холодно и темно. Стояла поздняя осень.

– Давайте я вас подвезу, – предложил неожиданно Влад. Неожиданно, скорее, для себя. Чего это вдруг?

Афанасьева не стала сопротивляться. Мерзнуть на остановке в ожидании автобуса женщине не хотелось. Она забралась в огромный автомобиль руководителя, а мужчине кто-то позвонил. Портнов начал разговаривать, а Женька, оказавшись в кресле из белой кожи, замерла. Дело в том, что она почувствовала, как ее бедрам и ягодицам стало вдруг невыносимо тепло. Портнов разговаривал с кем-то по телефону, стоя снаружи. А в машине умирала со страха бухгалтерша Афанасьева, думая, что с ней случился неприятный конфуз. Иначе с чего это так внизу потеплело?

– Пожалуй, убавлю прогрев, – сказал Влад, когда наконец-то сел за руль. Женька облегченно выдохнула. Оказывается, она вовсе не обмочилась, а просто сиденья в салоне подогревались. Как суп в микроволновой печи.

Портнов уточнил адрес у Афанасьевой. Она назвала.

– А что это за особенное место такое? – спросил Влад.

– По дороге на кладбище есть площадка. К сожалению, объяснить точнее не могу, могу только на месте показать.

– Так, может, покажете мне?

– Сейчас?

– Сейчас!

Женщина пожала плечами и согласилась. Начальник же просит. Да и было только девять часов вечера, время детское. Через двадцать минут автомобиль остановился в указанном месте.

– Нужно немного спуститься, – сказала Женька, и они начали спускаться по тропинке. Кладбище находилось на горе, с которой весь город был виден как на ладони. Пройдя несколько метров вниз, Женька остановилась на небольшом пятачке, который тесным кольцом обрамляли деревья. Сквозь путаные ветки огни города просматривались, но не так явно, а словно через призму. Призму времени. С дороги пилигримов видно не было. За спиной тоже росли деревья.

Афанасьева повернулась к Портнову.

– Вот это место! – довольно произнесла женщина.

Влад огляделся. Волшебная энергия с ног его не сбила и грудь не обожгла. Мужчина ничего не почувствовал.

– Вы, наверное, думаете, что я дура, – засмеялась Женька. – Но чтобы полегчало, нужно покричать.

Портнов мешкал. Он засунул руки в карманы своей куртки и молча смотрел на Афанасьеву. Его карие глаза как бы просили: «Помоги мне начать!»

Женька поспешила на помощь. Она набрала полные легкие воздуха, подалась корпусом немного вперед и вдруг закричала: «А-А-А-А-А-А-А!»

Кричала Афанасьева громко и искренне. От души и во всю глотку. И по всему было видно, что делает это она уже не в первый раз. А когда бухгалтерша неожиданно умолкла, то выжидающе уставилась на директора, приглашая поддержать ее в своем безумстве. И Портнов поддержал. Сначала он кричал тихо, но голос, словно давно ждал этого выступления, с каждой секундой набирал силу. Наконец Влад заголосил так, что от натуги в его ушах что-то хрустнуло, а из груди словно вырвался сгусток черного дыма и улетел, не прощаясь. В голове зашумело, на глазах выступили слезы.

Женька отвернулась и смотрела сквозь ветки на вечерний город. Дала время Портнову прийти в себя и вдохнуть глоток свежего воздуха. Глоток свободы. Влад ощутил внутри себя слабенький комфорт и такую же радость. Да уж, такой идиотский поступок он совершил впервые.

До машины шли молча. Молча доехали и до дома, где жила Афанасьева.

– Надеюсь, это останется между нами? – спросил Владислав Сергеевич, когда Женька отстегнула свой ремень.

– Конечно, – ответила женщина. – Доброй ночи!

Михаил смотрел какую-то телепередачу, Олежка делал на кухне уроки.

– Ты что-то долго сегодня, – произнес муж, не поворачивая головы.

– Задержалась на работе, – не стала вдаваться в подробности Женька и, вспомнив, как полчаса назад на горе возле кладбища орал благим матом глава мясоперерабатывающего комбината, улыбнулась.

Про странную поездку Женька никому ничего не сказала. И не рассказала бы, даже если бы Влад ее об этом не просил.

Больше директор в бухгалтерию не заходил, и тот случай быстро забылся. Покричали да разошлись. Афанасьева продолжила трудиться, а после службы спешила домой к своим мальчишкам. Новая зарплата дала возможность женщине обновить гардероб, а сапоги с бабочками она выбросила в мусоропровод без сожаления.

Приближались новогодние праздники, и на комбинате все заговорили про корпоратив. Вскоре на собрании коллектива были торжественно объявлены место проведения вечеринки и дата. Ответственные за организацию пьянки-гулянки арендовали для этих целей приличный ресторан, а Женька поняла, что ей срочно необходимо купить вечернее платье.

За нарядом она отправилась вместе с Суворовой. Женщины выбрали платье в пол из изумрудного атласа с широким поясом, завязывающимся на бант. Пояс был фиолетового цвета. Такой же расцветки подобрали и модельные туфли. Афанасьева смотрела на свое отражение в зеркале и не узнавала себя. До чего же хороша! Правда, на новый наряд ушла вся квартальная премия, которую женщина планировала потратить на подарки для своих мужиков. У Мишки прохудились ботинки, а сын грезил о планшете. Но как же Женьке шло это проклятущее платье. Оно подчеркнуло все дамские достоинства и сделало их еще краше. Афанасьева прикусила губу и решительно достала из сумочки пластиковую банковскую карту. Распрощаться с таким платьем женщина была не в силах. Ботинки подождут, а покупку планшета можно оформить в кредит.

Наступил день корпоратива. Михаил остался дома, приболел немного, и супруга отправилась на бал одна. Как Золушка.

Праздник получился по высшему разряду. Столы ломились от яств и спиртного, мужчины были выбриты и галантны, дамы нарядны и кокетливы. Женьке давно не было так весело и хорошо. Она активно угощалась и пила мартини, танцевала и участвовала в шуточных конкурсах. В одном из таких конкурсов Афанасьева вытянула фант с указанием пригласить директора на медленный танец.

Владислав Сергеевич праздновал за отдельным столом вместе со своими замами, юристами и кем-то еще, Женьке не знакомыми. Стол для «блатных» находился в другом конце ресторанного зала. Но это не помешало Портнову заметить Женьку и отметить ее преображение. Оказывается, за потрепанными жизнью свитерочком и офисной юбкой скрывалась красивая и сексуальная женщина. В тот вечер Афанасьева и Суворова особенно выделялись на фоне других дам, выбравших торжественные туалеты традиционных темных тонов. Женька в своем изумрудном платье и Суворова в алом мерцали и искрились, словно два драгоценных минерала на черном панбархате.

Румяная и хмельная Женька отправилась выполнять задание, предложенное судьбой, и как только приблизилась к Владиславу Сергеевичу, за спиной раздались одобрительные аплодисменты и улюлюканье. Портнов сдержанно улыбнулся всем подчиненным сразу и поднялся из-за стола. Зазвучала приятная мелодия и осмелевшая от поддержки коллег Афанасьева взяла за руку Влада и потянула его в центр зала. Мужчина обнял партнершу за талию, и они стали двигаться в такт музыке.

– Вы сегодня прекрасно выглядите, – прошептал Портнов, склонившись над Женькой. Он, конечно, был гад, но не настолько же!

– Спасибо, – ответила Женька и вдруг вспомнила, как она решила, что описалась в машине шефа. Афанасьева уткнулась в Портновскую грудь, давясь от смеха.

– Что с вами? – сконфуженно поинтересовался кавалер, предположив, что бухгалтерша вспомнила, как они пару месяцев назад орали на брудершафт в лесу.

Женька подняла голову и заглянула Владу в глаза. И в тот момент с Портновым что-то произошло. Гром ли грянул среди ясного неба или пронзила стрела безжалостного Амура, каждый называет этот момент по-разному. Но мужчина вдруг почувствовал, что хочет обладать этой женщиной. Чтобы она стала его и душой, и телом. Поняла ли что-то в тот особенный миг Афанасьева, было неизвестно. Голова шла кругом от выпитого мартини, веселья, успеха и от ощущения горячих ладоней Гада-Влада на своих бедрах. Но только после вечеринки Женька домой не вернулась, а проснулась утром на шелковых простынях в трехэтажном коттедже своего босса. Сам же босс спал рядом, по-хозяйски закинув на Афанасьеву обнаженную волосатую ногу.

Несколько минут Женька не моргая смотрела на ногу своего начальника, простодушно надеясь, что это мираж, и он сейчас испарится. Но нога не исчезла. Тогда Афанасьева сгруппировалась, расплющилась, словно рыба-камбала, и вылезла из-под Влада. Мужчина издал во сне звук, похожий на стон, но не проснулся. Женька нервно сглотнула. На полу на мягком ковре валялось ее дорогое платье, чуть поодаль колготки, а замыкали логическую цепочку бюстгальтер и трусики.

Афанасьева собрала свои вещи в один большой ком и, ступая как можно тише, отправилась искать ванную.

Дом у Портнова – высший класс! В особняке имелись четыре спальни, две ванные комнаты, бассейн, а на первом этаже даже фонтан. На территории владения также находились гараж, сауна и тренажерный зал. В убранстве дома классика пересекалась со стилями барокко и рококо, благодаря чему интерьер получился не просто богатым, а по-королевски роскошным. Высокие потолки, декорированные обильной лепниной, огромные двери, арочные проемы, резная мебель из дорогих пород древесины, велюровая обивка мягкой мебели – вместе все это смотрелось не просто шикарно, но и гармонично. На какое-то время Женька позабыла, что она абсолютно голая и находится в незнакомом месте. Женщина бродила по этажам с открытым ртом, как по музею. Все, что встречалось на пути, поражало и завораживало представительницу среднего класса Женечку Афанасьеву. Если телевизор, то на всю стену, если камин, то размером со школьную доску, если люстра, так непременно сестра-близнец помпезных светильников из Большого театра.

Такие апартаменты женщина видела только в сериалах про олигархов. Собственно, Влад и сам был олигархом. Колбасным царем. Но если он царь, то Женька теперь кто? Царская любовница?

Наконец-то Афанасьева обнаружила ванную комнату и закрылась там. Стоит ли описывать просторную и овальную, как небольшое озерцо, ванну с разнообразными современными функциями гидромассажа? Женщина положила свой скарб на комод, набрала полную ванну воды, щедро добавила в нее пены с кокосовым ароматом и занырнула.

Этой ночью она изменила мужу. Впервые. По всем канонам Женька должна была испытывать муки совести, рвать на себе волосы или уже намыливать веревочную петлю. Но ничего из вышеперечисленного с ней не происходило. И горестно и стыдно даже не было. А было чертовски хорошо. Муж в двухкомнатной хрущевке превратился в размытое пятнышко – отъехал далеко-далеко, как говорят кинооператоры, на задний план.

Женька вспомнила минувшую ночь, ласки Портнова, его губы, руки и еще кое-что. Тело тут же отреагировало и налилось желанием. В эту минуту раздался стук в дверь.

– Женя, ты что любишь: кофе или чай? – поинтересовался из-за двери Влад.

– Кофе, – произнесла Афанасьева после секундного замешательства.

– В шкафу есть халат, – сказал Портнов, – после душа спускайся вниз.

– Хорошо, – ответила Женька и ушла с головой под воду.

Потом они вдвоем пили кофе, шутили и смеялись. Афанасьева гнала от себя мысли о муже. Объясниться, конечно, придется, но не сейчас. Влад переоделся в домашнюю футболку и шорты и хозяйничал на своей огромной современной кухне. Сделал бутерброды и поставил тарелку на каменную столешницу перед Женькой. Афанасьева впервые в жизни попробовала настоящую красную икру: когда все икринки одинакового размера, целые и безумно вкусные. Оказавшись во рту, эти соленые оранжевые шарики не лопались и не взрывались, а нежно таяли между небом и языком. Как-то раз Афанасьевы тоже купили баночку деликатесного продукта. Шиканули на новогодние праздники. Икринки в той банке тоже были одинаковыми, но во рту не то что не таяли, а катались, словно капсулы с лекарством, и уничтожать их приходилось зубами.

Женька поглощала бутерброды, запивала их свежесваренным кофе и смаковала послевкусие. Определенно, так жить нельзя! От этого можно сойти с ума!