Текст книги "Эх, Леха, Леха"

Странно, но Марина совсем не помнила его лица. Хотя чувства и эмоции были по-прежнему свежи. А вот черты лица стерлись, потому и странно. Единственным воспоминанием о том, как выглядел наладчик Леха с завода автомобильных прицепов, был Патрик Суэйзи. Разумеется, именно в те годы, когда он был дьявольски молод, хорош собой и сводил с ума в «Привидении» и «Грязных танцах». Леха очень походил на голливудского красавчика: фигура, стать, прическа. Правда, зубы у парня подкачали, и улыбался заводской мачо не белоснежной, а золотой улыбкой, точнее – с напылением.

***

Когда Марине исполнилось 18, она была полна жизни, комплексов и жажды справедливости. Последнее, кстати, послужило поводом для ее первого громкого увольнения. После торгового училища девушка отрабатывала практику в одном из небольших магазинчиков родного города. В основном молодая смена в количестве четырех человек из Маринкиной группы занималась фасовкой товара. В те годы сахар, мука и крупы поступали в торговые точки в мешках, а яйцо – в больших картонных коробках.

Фасовка – дело монотонное и довольно скучное, но только не для Марины и ее подруг. Особенно девушки развлекались, фасуя яйцо, ведь в коробке всегда не хватало одного для последнего десятка. А тот, кто оставался с девятью штуками в пакете, отправлялся за новой коробкой, противно вскрывал ее огромным колбасным ножом, складывал пустые ячейки в предыдущую. Чтобы избежать этой участи, молодежь на фасовочном складе шла на различные уловки, а временами и на мелкие подлости. Обманывали друг друга, то и дело вызывая в торговый зал, мол, мама пришла. Усыпляли бдительность или просто толкались локтями, пытались завладеть последним лотком на дне злосчастной коробки. Сколько яиц побили в той войне, история умалчивает. Но было весело.

***

Случалось у Маринкиных подруг еще одно занятие: ответственное и энергоемкое, а именно борьба с кулинарным жиром. Он поступал в магазин неподъемным, весом в несколько килограмм брикетом, и ни один нож (во всяком случае, которые были в наличии) победить скользкого монстра был не в силах. Для этого в подсобке имелась металлическая струна с двумя пластмассовыми ручками. Ответственным это занятие было, потому что жир имел привычку крошиться, а крошки продать трудно. Ну а чтобы разрезать брикет хотя бы пополам, нужно было обладать силищей как у Ильи Муромца. Выпускницы торгового училища или, как их называл Маринкин папа, ПТУшницы, наваливались на врага всем весом, впивались струной в жирный кирпич, издавая при этом боевой клич борцов сумо. За более-менее ровный срез следовала похвала от старших коллег и долгожданный перекур на эстакаде. А когда грузчики на склад привозили этажерки коробок шоколадных конфет, на фасовке наступал праздник. Девчонки беспощадно рубили ножом вкусные и свежие конфеты, отправляя одну половину в пакет для покупателей – чтобы начинку можно было сразу увидеть – а вторую, разумеется, в рот. Фантики прятали в специальную банку, хранившую следы преступления за железными стеллажами.

В такие дни и продавцы магазина частенько наведывались на фасовку, чтобы полакомиться нахаляву сладостями от «Красного Октября». Выбор фабрик в 80-х был невелик. Даже заведующая Полина Петровна в своем огромном, как парусник, и накрахмаленном до металлического звука колпаке садилась на мешки с мукой, с удовольствием разворачивала пару-тройку конфет и рассказывала, как ей казалось, очень смешные истории из своей институтской молодости. Маринка с девчонками смеялись. А как иначе? Начальство же!

***

А потом банку с фантиками нашла уборщица, отнесла улику заведующей и пообещала позвонить куда следует. А этого все боялись. Своими насиженными, теплыми и блатными местами продавцы дорожили, словно жизнями. Ведь за батон дефицитной колбасы можно было и в очереди на мебельный гарнитур продвинуться, и на прием к хорошему врачу попасть. Ну а за несколько банок консервированной сайры, добрый кусок настоящего окорока и парочку бутылок чешского пива некоторые граждане могли и родину продать.

Когда тайна фасовки получила огласку, администрация магазина решила наказать виновных, а точнее – Маринку и ее подруг. Злоумышленниц вызвали на ковер, куда пригласили и представительницу управления – рыжеволосую и злющую тетку Раису Максимовну. Рыжую бестию боялись как огня. Один ее вид наводил ужас: тонкие губы, накрашенные морковной помадой, и брови, густо нарисованные поверх взъерошенных собственных, били точно в цель. Раиса Максимовна была яркой представительницей чиновничьей братии – фальшивой, продажной и потому подозрительной.

Когда на обеденном перерыве коллектив собрали в зале, намереваясь обсудить «конфетное дело», слово сразу взяла заведующая магазином. Периодически поправляя свой огромный колпак, женщина начала обвинительную речь. От волнения она раскраснелась, на висках выступили капельки пота. Полина Петровна неожиданно вспомнила военные годы, предателей и врагов народа и, наконец, коммунизм, к которому страна шла семимильными шагами. И в это, так сказать, историческое время какие-то девчонки вдруг вздумали конфеты воровать у трудящихся. Безобразие!

Она говорила эмоционально, долго, потрясая в воздухе кулачком, словно начальник отдела очистки Полиграф Шариков, выступающий на съезде.

Такого откровенного ханжества Марина простить не могла. Свято веря в справедливость, она напомнила присутствующим, что конфеты ели все, в том числе и заведующая с парусником на голове. От такой наглости у Полины Петровны в зобу дыханье спёрло. В поисках поддержки она повернулась к даме из управления, демонстрируя своим видом негодование и оскорбление.

В ответ на этот призыв морковные губы, до этого времени скривленные в недовольной ухмылке, поспешили на помощь. Даже голос Раисы Максимовны был ей под стать: вкрадчивый и противный. Чиновница поднялась с места, распрямила плечи и начала. Женщина не обращалась к кому-то конкретно, она говорила о потерянном поколении. Мол, строили– строили – и вот результат. Весьма доходчиво обрисовала картину грядущего апокалипсиса, рыжеволосая закончила свое выступление следующими словами: «О чем мы вообще говорим, если у нее три серьги в одном ухе!»

Это было про Марину. Эти слова вызвали у девушки истерический смех. Раиса Максимовна опешила. Заведующая снова повернулась к ней и развела руками в стороны. Мол, ну что я вам говорила? С этой девицей никакого сладу!

Апофеоз собрания был следующим – несговорчивой выпускнице настоятельно порекомендовали оставить ряды честных работников торговли и написать по-собственному. Девушка сопротивляться не стала. В память о полученном некогда образовании у Марины остались давно утратившие актуальность «бесценные» знания. Например, что название кекса «Ромовая Баба» не склоняется. И еще она умела производить все арифметические действия на деревянных счетах.

***

Через несколько дней после увольнения обладательница трех сережек в ухе уже шагала по бескрайнему цеху штамповки, одетая в мешковатый рабочий костюм и с пластиковой каской в руках. На завод ее устроила подруга Катька. Катька работала на заводе в соседнем городе. Когда она озвучила обещанный заработок, который превышал зарплату обоих родителей девушки, Маринка задохнулась. Да, граждане! На 350 рэ в те годы можно было жить припеваючи.

Итак, экс-продавщица, полная надежд и желаний, шагала по цеху. Масштаб цеха и грохот от работающих прессов впечатлял. Мимо сновали электрокары, и девушка отскакивала в сторону, пропуская их. Чтобы найти мастера, Марине пришлось покричать в уши нескольким теткам в замасленных синих робах. Те в свою очередь по цепочке указывали дорогу к бытовке, где заседало начальство. Мастером оказалась женщина лет 35-ти с пепельными кудрями и голубыми перламутровыми тенями. Марине она была по плечо.

Обрадовавшись свежим кадрам, Алла, так звали мастерицу, повела девушку на экскурсию по гудящему и живущему своей штамповочной жизнью цеху. Пол лоснился и дрожал под ногами. Прессы грохотали с такой силой, что слова, которые пыталась донести до молоденькой стажерки начальница, делали ее похожей на рыбу: слышно не было ни шиша.

И в этот момент Марина увидела его.

В брезентовом комбинезоне и тяжелых бутсах он шел навстречу, положив на плечо огромный гаечный ключ. Мешковатая роба ему поразительно шла, и он, шельмец, отлично это понимал. С уверенной грацией альфа-самца незнакомец приблизился к Марине, остановился, с интересом ее рассматривая. У девушки сердце заметалось в груди, а потом и вовсе остановилось. Щеки запылали, а живот свело настолько внезапно, что тело отозвалось непроизвольным рывком вперед. Слава богу, красавчик этот спазм не заметил. Леха (а это был он!) поинтересовался у Аллы, кого она привела, после чего потерял к Маринкиной персоне интерес, понес свое сексуальное тело с аппетитно обтянутыми комбезом округлыми ягодицами дальше. Замешательство девушки в мгновенье ока оценила кудрявая начальница и недовольно толкнула ее локтем в бок. То ли от удара, то ли от проснувшегося самообладания сердце запустилось вновь. Но сделало оно это уже по-другому. По-влюбленному.

***

Первый день в цехе пролетел быстро. Маринку поставили на удаленный от всего штамповочного мира пресс и доверили индивидуальную работу. КАРьерист Витя (водитель погрузчика-кара) привез ей небольшой контейнер деталей с геометрическим названием «поперечная». Каждая такая деталька в длину доходила до метра и весила 12 кг: к концу рабочей смены как минимум на 60 поперечных должны были появиться по два отверстия с каждого края. Маринка напялила новые негнущиеся верхонки и засучила рукава…

Первые десять освоенных поперечных принесли ей чувство победы и невероятной усталости. Новая обстановка, грохот, желание перевыполнить план и обворожительная задница наладчика соединились вместе где-то в районе горла 18-летней девчонки пульсирующим комком, давая понять, что в жизни Маринки наступил очередной этап. Она становилась женщиной. Оказалось, что стать ЕЮ можно не только в постели, как о том рассказывали бывалые подруги, но и вот так, в одночасье: стоя в рабочих ботинках и держа в руках на первый взгляд абсолютно бесполезный, но тяжеленный кусок металла.

К концу смены Маринка не чувствовала ни рук, ни ног. Если бы у нее был хвост, то и он непременно отвалился бы, как в письме дяди Федора из Простоквашино.

Когда цех замолчал, девушка бросила в контейнер 49-ю поперечную и вытерла пот со лба тыльной стороной ладони. Из-за пресса тут же показалась довольная физиономия Аллы. Мастерица не ожидала увидеть практически побежденную груду металла, но, надо отдать ей должное, девушку похвалила, зафиксировала подвиг в журнале и позвала с собой в раздевалку. Маринкины ноги слушать отказывались, на какой-то момент ей показалось, что они теперь пойдут только в такт грохочущим прессам и дрожащему от этого полу. Рядом остановился погрузчик, за рулем был Леха.

– Садись, – небрежно бросил он Алле. Та поспешно забралась на сиденье рядом, но бросить убитую в ноль стахановским трудом новенькую не решилась. У мастерицы была совесть.

– Поехали с нами. А то сама не дойдешь, – предложила женщина.

Словно Робокоп, Марина взгромоздилась на погрузчик, и Леха прибавил газу. Правда, сперва он одарил девушку таким взглядом, что у Маринки закружилась голова и она покраснела, как вареный рак. Как дура, в общем!

***

Уже в раздевалке Марина начала приходить в себя. Такой красавчик, как Леха, не ее поля ягода. Ее удел – влюбленный по уши и, возможно, потому заикающийся до головокружения сосед с первого этажа Валера и очкарик Игорек из соседнего дома в болоньевой женской куртке с металлическими пуговицами.

За этими мыслями ее застала Катька, с хохотом обрушившаяся на нее.

Позже, когда девушки спешили на автобус, на проходной они столкнулись с Лехой и семенившей за ним Аллой. Маринку снова подбросило, когда она увидела наладчика в джинсах и черной футболке, обтягивающей его божественный торс. Мастерица нарядилась в плиссированную юбку в пол и какую-то смешнючую кофточку.

– Они живут вместе, – прошептала Катя. Эти слова вонзились осиновым колом в сердце Марины, разорвав его беспощадно. Она еще раз взглянула на удаляющуюся фигуру Лехи и дала себе честное пионерское, что раз и навсегда попрощалась со всеми эмоциями и ощущениями, которые сегодня впервые познала благодаря этой встрече.

Но тело девушки с умом не согласилось.

Всю ночь Маринка не могла сомкнуть глаз, вспоминая обжигающий взгляд бесстыжих карих глаз. Под утро, обессиленная и возбужденная, она уснула. Но перед этим поняла: она пропала.

***

Несколько дней Марина пыталась избегать встречи с Лехой. Хотя сделать это было трудно: несмотря на то, что цех был огромный, рядов средней штамповки, где трудилась бригада Аллы, оказалось всего три. Остальное пространство занимали груженые и пустые контейнеры и прессы, работающие по-крупному. А биндюжка, где заседали наладчики, вообще находилась на перекрестке, и чтобы попасть, например, в туалет или вообще выйти из цеха, нужно было непременно пройти мимо. Дверь каморки наладчиков практически всегда оставалась открытой, поэтому продефилировать мимо незамеченной не представлялось возможным. Но…

Марина никогда не играла на сцене, и в школьный драмкружок ей был закрыт путь, потому как девушка обладала пышными формами, но одну роль она всегда исполняла на 5 с плюсом. Деланное безразличие. Это было своего рода защитной реакцией от насмешливых взглядов и прозвищ сверстников в ее адрес. Изо дня в день, еще в школе, Маринка оттачивала сие мастерство и изрядно в нем преуспела. Конечно, боковым зрением она всегда видела, что на нее кто-то смотрит, и слышала все, что ей иногда кричали в след безжалостные мальчишки (не глухая же!), но проплывала мимо словно ледокол «Ленин»: степенно, величаво и в какой-то степени даже надменно. И однажды Марина своего добилась: ее оставили в покое. Пригодилось это ей и на заводе. Марина и Катя оказались в своей бригаде самыми молодыми. Мало того, девушки были из города, то есть прической, макияжем и умением одеваться модно и со вкусом значительно отличались от своих коллег, которые приехали за большим рублем из соседних деревень. Разумеется, этот факт мгновенно оценили все мужики, работающие на заводе. Поглазеть на городских приходили даже из соседних цехов.

***

А посмотреть было на что. Марина и Катя девицы были хоть куда, кровь с молоком. Для начала они наотрез отказались надевать брезентовые комбинезоны и заменили спецовку на рабочие черные халаты. Солдатские бутсы тоже безвозвратно уехали в сады-огороды к родне, а на их место пришли симпатичные кеды в цветочек с кислотными зелеными и желтыми шнурками. Несмотря на все угрозы и наказы начальства, каски на заводе носили только единицы, и Марина с подругой в их число не входили. В те годы в моде были начесы, и Леха называл Катьку не иначе как взрывом на макаронной фабрике, потому как кудрявая от природы девушка возводила на своей голове нечто подобное. Делала она это, как и Марина, и равно тысячи других дам в 80-е при помощи массажной расчески и лака для волос «Прелесть», аромат которого и липкая корка после опыления совсем не соответствовали приятному названию парфюмерного средства.

Постепенно девичья часть бригада Аллы стала меняться, ведь молодая смена регулярно организовывала мастер-классы по нанесению макияжа. Случалось, Катька брала в руки ножницы и беспощадно кромсала жиденькие хвостики теток-штамповщиц. Из вагончика-бытовки то и дело выплывали аки павы разительно видоизменившиеся дамы: с накрашенными губами и свежими стрижками. Алла откровенно завидовала молодости Маринки и Катьки, но и она однажды отдалась в руки подруг-новаторш. Мастерицу (вне очереди, естественно!) модно подстригли, красиво накрасили и потребовали выбросить вульгарные перламутровые тени. С нескрываемым удовольствием рассматривая себя в квадрат зеркала, висящий на стене, Алла торжественно пообещала, ведь новый образ срезал женщине лет пять.

Вместе с другими мужчинами цеха за всеобщим преображением наблюдал и Леха. Облокотившись о косяк своей каморки и скрестив руки на груди, он с интересом провожал взглядом то толстозадую тетю Пашу, у которой вдруг откуда-то появились красивые зеленые глаза, то длинноносую тощую Лариску, сияющую и радостно подпрыгивающую от своей новой гипермодной укладки.

– Леш, – несмело раздалось за его спиной. Он обернулся. Пунцовая от смущения Алла волновалась, представ перед любимым в новом образе. Конечно, он сразу отметил, что и его женщина прошла через руки девчонок из города, и что ее пепельные кудри, буйство которых, кстати, давно его раздражало, легли по ее плечам довольно мило. Он смотрел на нее и молчал.

– Ну как я тебе? – не смогла удержаться она от вопроса.

– Потянет, – небрежно бросил он в ответ и пошел прочь.

Другого она и не ждала. Точнее, ждала, но не верила. Предчувствие ее не обмануло. Алла была немолода и прекрасно понимала, что Леха живет с ней в основном из-за того, что однажды на вечеринке она оказалась с ним в одной постели. Красавчик нравился ей давно, а тут такая удача: захмелевший, да вдобавок только что расставшийся со своей женой Леха переехал в богом забытую общагу. А у Аллы была собственная квартира, и дочка постоянно жила в деревне у бабушки с дедушкой. Леха не сопротивлялся, он все рассчитал. Женщина была от него без ума, довольствовалась малым, вдобавок Алла – его непосредственный начальник, что, естественно, оказалось неоспоримым плюсом. Уже на следующий день после злополучной вечеринки наладчик собрал свои вещички, сделал ручкой общажным дружкам и переехал жить к новой любовнице.

***

Леха шел по цеху и злился. Злился на Аллу, Катьку и даже тетю Пашу, будь она неладна. Господи, какие дуры! Но больше всего он злился на себя и особенно за то, что не выходила у него из головы эта новенькая. Как ее там…Маринка, что ли.

Ходит и моську свою постоянно воротит. Важная такая, вся из себя. Да ему, собственно, плевать на нее с высокой колокольни! Недостатка женского внимания Леха никогда не испытывал, влюбленными глазами на него смотрела добрая половина завода. А тут… цапануло. Да причем так, что даже дома он стал ловить себя на мысли, что думает. Думает о ней. Все чаще ему хотелось побыть одному, точнее, без общества Аллы. А та словно почуяла нечто неладное, все щебетала безумолку, висла на нем постоянно, заискивающе заглядывала в глаза и ни на шаг не отходила. Вдобавок и образ решила сменить, глядишь еще, и замуж попросится. А он туда больше ни ногой, да и нужна ему Алла только как теплая и надежная парковка. Для удобоваримого проживания. Любовь-морковь – это не Лехина история. Это его боготворят, а он – позволяет.

Так думал Алексей Соколов, закуривая очередную сигарету. Он подошел к водителям погрузчиков, чтобы поболтать, и через минуту уже громко смеялся и, как ему казалось, обо всем забыл окончательно и бесповоротно.

***

А у Маринки сломался пресс. Потертая от времени и постоянного давления кнопка на панели управления встала колом и ни на что не реагировала. Она в сердцах пнула огромную махину, но выхода не было. Нужно идти к наладчикам. В бригаде Аллы их было двое: Леха и Марчелло. Почему откровенно похожего на якута парня с круглым лицом все звали именно так, Марина не знала, и не особо ее это заботило. Хотя обратиться она решила именно к нему, ведь псевдоитальянец был добрым. Да и встреч с Лехой она по-прежнему старалась избегать. Но когда она подошла к вагончику, сердце учащенно забилось. Леха мог быть внутри.

Он действительно оказался там и был один. Парень крутил в руках какую-то деталь, пытаясь понять, в чем неисправность. Когда Марина появилась в дверях, он опешил. Не ожидал увидеть ее. Да еще так близко. Красавчик пристально посмотрел на новенькую, от чего та смутилась. Леха это сразу просек и остался доволен результатом. «Не все так плохо»,– отметил он про себя, а вслух спросил: «Чего тебе?»

– У меня пресс сломался,– сказала Маринка. – Хотела Марчелло попросить посмотреть.

– Его нет, – обрезал Леха и решительно поднялся. – Показывай, что там у тебя.

Пока Марина шла к наладчикам, за ней наблюдали несколько пар глаз. Штамповщицы знали, что Лехиного напарника нет, он отпросился на свадьбу брата, и что заводской мачо сегодня в цехе барин и господин. Знали они и то, что просто так подойти к гражданскому мужу Аллы с какой-либо просьбой – вообще не вариант. Леха мог послать куда подальше, а в лучшем случае проигнорировать. Поэтому все и всегда действовали через начальницу, которая тягучим медом разливалась перед возлюбленным, чтобы он снизошел до той или иной ее работницы. Марина об этой схеме не знала.

Когда они вышли из бытовки вдвоем и направились к сломанному прессу, в воздухе повисла гнетущая тишина. Женщины с интересом наблюдали. Но ни кровавой развязки, ни бранной перепалки не произошло. Леха сразу же занялся ремонтом машины, а Марина опустилась рядом на край контейнера.

Такой умиротворенной сцены не ожидал никто. Но особенно была поражена Алла. Женщина находилась за соседним станком. Ей хотелось верить в то, что любимый просто пожалел девчонку и потому не стал лезть в бутылку, привычно набивая себе цену. Но когда Алла увидела, как сожитель о чем-то беседует с новенькой, а та в ответ весело смеется, в груди мастерицы защемило, и стало трудно дышать. Она не была глупой. Она прекрасно понимала, что нелюбима и никогда не услышит от Лехи каких-то нежных и милых сердцу слов. Поэтому Алла ревновала. Ревновала дико, слепо, безумно. К каждой юбке. Однажды она даже попыталась закатить сожителю сцену ревности, после чего тот пропал на несколько дней. Алле стоило непосильных трудов вернуть былое расположение любимого мужчины, поэтому больше так опрометчиво она не поступала. Памятуя об этом, тигрица отступила и на этот раз, закусив до крови губу. Но сделала она это только на время, чтобы не потерять свое и без того хрупкое женское счастье.

***

Марина наблюдала за тем, как работает Леха. Он был невероятно сосредоточен и чертовски хорош собой. Парень знал свое дело. В народе говорят, что можно долго смотреть на то, как горит огонь, и как работают другие. Так вот, за тем, как трудится красивый мужчина, можно наблюдать бесконечно. Наконец после каких-то непонятных девушке манипуляций пресс запустился. Леха довольно оскалился, сверкнув золотыми зубами. Марина улыбнулась в ответ и неожиданно для обоих у них завязалась легкая и непринужденная беседа. Так, ни о чем. Им обоим было хорошо в ту минуту. Лехе от того, что новенькая оказалась вовсе не такой букой, какой ее уже считали заводские мужики, а Марине было просто приятно, что красавчик-наладчик стоит сейчас рядом, шутит и уходить вроде как не собирается.

Но ничто не вечно под луной. Появилась Алла. Она сравнила количество сделанных деталей с какими-то записями в своем журнале и осталась откровенно недовольна работой Марины. Мастерица укоризненно покачала своей кучерявой головой и дала девушке другое задание, озвучив вслух название деталей, которые ей предстоит штамповать. Слово «шайба» ничего не сказало Марине, зато Леху привело в ярость. Он прекрасно понял, что Алла специально отправила Марину на каторгу с хоккейной терминологией.

«Шайбой» на заводе назывались толстенные металлические круги. Все бы ничего, но на каждую такую деталь нужно было наливать масло, брызги которого, после того как пресс с грохотом бил в центр, разлетались в стороны, покрывая тонким слоем липкой жижи не только все вокруг, но и того, кто работал за станком. «Шайбу» заводские, мягко говоря, не любили и по степени испытываемой к ней ненависти масляная металлическая лепешка опережала даже «поперечную».

– Больше некого послать, что ли? – зло поинтересовался Леха у мастерицы.

– Представь себе, – прошипела в ответ Алла.

– Но ведь там защита сломана,– не сдавался наладчик.

– Все как-то работают, и она справится, – прозвучало в ответ.

Продолжать дальше было нельзя. Леха это понимал. Он и так позволил лишнего, не сдержался и вступил с Алкой в перепалку, хотя по большому счету ему было все равно. Или должно было быть.

Марина видела, что Леха злится на супружницу, и, не желая участвовать в семейной ссоре, покорно отправилась туда, куда ее послали. Но ссылка эта нисколько не огорчила девушку, скорее, даже наоборот. На минутную вспышку мужского гнева мгновенно среагировала женская интуиция. Марина шла на голгофу, но губы невольно расплывались в улыбке, а щеки или, как в старину говорили, ланиты, пылали словно зарницы. Внутренний голос робко предположил, что стычка у Лехи с мастерицей произошла вовсе не по поводу неисправного станка, а из-за нее.

«Я нравлюсь ему?!» – одновременно поняла и испугалась Марина, и от этой мысли волосы на ее затылке зашевелились, будто колосья в степи.

Находясь в данных раздумьях, Марина вдруг перевыполнила по «шайбам» план. Алла такого поворота не ожидала, но виду не подала. А девушка с жирными волосами и вся в маслянистых пятнах пришла в раздевалку счастливая и еще долго стояла в душевой под теплой струей, чтобы ее влюбленного лица никто не заметил.

***

С того самого дня «шайбовый» станок стал для Марины постоянным рабочим местом. И судя по такому количеству запрашиваемых деталей, советская автомобильная промышленность вообще не могла без них нормально функционировать. Мало того, еще и пресс находился на самом конце цеха, где Марина вновь оказалась в полном одиночестве. Но долго мучаться девушке не пришлось. Буквально на следующий день перед началом смены она обнаружила возле станка Марчелло, который без объявления войны, молча и расторопно, отремонтировал его защитный механизм. Теперь масло сливалось в резервуар, и работать на своенравной машине стало гораздо легче, если не сказать приятнее. На штамповочную Камчатку периодически наведывалась и Катька: рассказывала последние новости и сплетни с полей. Обмолвилась она и о том, что пресс этот стоял без ремонта несколько месяцев. Мол, руки до него все не доходили. А тут – раз, и сразу дошли.

Марина на откровенные намеки подруги старалась не реагировать. Она стала сомневаться. И если ее женское начало то и дело исполняло туш, то беспощадный разум терзал влюбленное сердце каверзными вопросами. «Возможно, я просто ошиблась?», «Может, я все придумала?!» ну и контрольный «Я его недостойна!». Конечно, девушка догадывалась, что Марчелло к ней подослал Леха. Но у Маринки на душе все равно было неспокойно: почему он сам не пришел? В конце концов, Алла ему не законная жена. Ну, спят вместе. Подумаешь!

Знать про все подводные течения в жизни Лехи девушка не могла. Да и вряд ли поняла бы, ведь горячим источником бил юношеский максимализм. Между тем собственной квартиры, как известно, у парня не было, а жить в общаге с соседями-нытиками та еще перспектива. По своей натуре Соколов был брезглив, а мыться общажные мужики не особо любили. Потные и практически всегда подшофе, они все его ужасно раздражали. Как и большинство заводских коллег, Леха приехал в город из небольшой деревни, где работы не было, а местные медленно, но верно повально спивались. В доме стареньких родителей Лехи жила еще его старшая сестра с тремя детьми и младший брат, бездельник и разгильдяй. И возвращаться в Тмутаракань красавчик не собирался. Алла же для него стала надежным тылом. Больше ему не нужно было притворяться, парень наконец-то зажил так, как ему хотелось: не напрягаясь. Самое главное, любовница не закатывала сцен, как регулярно делала это бывшая жена-истеричка. Один раз, правда, и Алла попыталась прижать Леху к ногтю, но потом буквально ползала на коленях, вымаливая прощение. С мастерицей Соколову было удобно, и терять это он не хотел. Как и многие другие мужчины Леха патологически не любил перемен и боялся их. Но…

Каждый новый день начал приносить Лехе дискомфорт. Он думал о Марине. Если они случайно сталкивались в цехе, то парня било током. И, несмотря на все запреты и ультиматумы, которые Леха пытался себе выставить, повлиять на это он был не в силах.

***

Марина летела на работу как на крыльях. Когда она оказывалась дома, то вроде как и не жила вовсе. Что-то делала, ела, спала, но все только ради того, чтобы утром снова сесть в служебный автобус. Выходные стали для влюбленной штамповщицы настоящим кошмаром, ведь в эти дни она не могла видеть его. Образ наладчика Лехи заполонил все вокруг, стал воздухом, которым дышала Марина, навязчивой идеей, которой она жила.

Как только девушка появлялась на территории завода, ее начинала бить мелкая дрожь. Предвкушение и жажда встречи все время держали ее в напряжении. Маринка постоянно искала его глазами, а когда находила, то становилась невероятно счастливой. Это было самое прекрасное время в жизни 18-летней девчонки. Она наливалась трепетным волнением каждый раз, как только видела его. Ощущала его запах, присутствие рядом, слышала голос.

Ей даже говорить с ним было необязательно. Сердце наполнялось теплом уже от осознания того, что они ходят с ним по одному цеху, сидят на одних и тех же стульях, берут в руки общий рабочий журнал. По ночам, лежа в постели, она по сто раз прокручивала в голове моменты, пережитые за день: как он стоял, с кем говорил, смеялся, курил в одиночестве. В ту минуту она хотела стать сигаретой, которую Соколов крутил в руках или держал чувственными губами. Мечты уводили влюбленную в сладкий мир иллюзий и эротических фантазий. Маринка жмурилась, кусала одеяло, чтобы не закричать от нахлынувших эмоций и не поднять на уши весь дом. А после молила бога, чтобы поскорее наступило утро. Утро, когда она снова увидит его.

***

Внезапно Леха перестал ее замечать. Точнее, начал избегать. Ходил огородами, не смотрел в ее сторону. Страшного удара Маринка ждала и боялась. И он бахнул. Раздавил словно беспощадный пресс. Девушка ничего не понимала, ведь буквально вчера они хихикали весь день. Леха даже немного поработал за Маринку, пока та отдыхала. А на прошлой неделе наладчик при всех вытер с ее щеки грязь своим платком. А потом засунул его в карман ее халата. Подарил, то есть.

Каждый день он находил повод, чтобы подойти к ней. То какую-то гайку со знанием дела на станке подкрутит, то спросит что-то невзначай, то конфеткой угостит и зависнет рядом. Он постоянно ее смешил, дарил авторучки, карандаши, полевые цветы, которые пахли выхлопными газами. Одним словом, ухаживал. Все эти знаки внимания были такими милыми, неподдельными и искренними, что в какой-то момент девушка поверила в свое женское счастье.