Текст книги "Сердцу не прикажешь"

Глава 3
Пути, которые мы выбираем

Она решила уехать подальше, чтобы ничего этого не видеть – ни родительского дома, ни гор Эстерель, ни своих учеников из Вендури. Единственное, от чего невозможно было отказаться, – это от концертов. Но даже к музыке Элен почти полностью утратила интерес.

Вот уже несколько недель девушка жила в Париже. И ощущала себя как никогда одинокой и потерянной. И никогда жизнь не казалась Элен такой пустой.

С матерью они часто перезванивались и были по-прежнему нежны друг с другом, но этого Элен было мало.

Несмотря ни на что она не нашла в себе сил полностью порвать с Александром. Время от времени они переписывались, но послания эти были банальны и скучны и приносили ей даже большее разочарование, чем полное отсутствие новостей о нем. Однажды она получила от него открытку с изображением ромашки на фоне долины реки Сены, и на обороте было начертано несколько слов: «Я был в окрестностях Парижа, но заехать не было времени». Элен прочла это и расплакалась. Как он может?! Нарочно делает ей больно, как будто ему это нравится… Так чего же в итоге он от нее добивается? Что у него на сердце?

* * *

С этим ощущением эмоциональной пустоты нужно было что-то делать. Элен остро нуждалась в обществе, в отдушине. И не важно, кто это будет… В итоге она позвонила единственному своему знакомому парижанину – Люку Ловару. Отношения они возобновили на дружеской ноте. То, что случилось между ними в тот памятный вечер, он счел недоразумением. К тому же Элен казалась такой хрупкой, ранимой и одинокой, и взгляд у нее был по-детски растерянным…

Воспоминания о детстве и вправду посещали Элен чаще, чем когда-либо. Одиночество, печаль, недетская серьезность в мыслях и поступках… Любовь и забота матери не могли компенсировать полнейшую холодность отца, человека замкнутого и раздражительного, не терпевшего присутствия в доме других детей. И мечты становились ее единственным утешением. Элен придумывала себе братьев, сестер и товарищей по играм. Она обожала свою собаку, а позднее – и кошечку Риту. К сожалению, их нельзя было забрать с собой в Париж. Она была совершенно одинока…

В загородном доме, принадлежащем родителям Люка, между ними впервые случилась близость. Был конец августа, который в этом году выдался особенно дождливым. На улице было прохладно, и Элен захотелось разжечь большой камин в гостиной. Она с детства любила смотреть на огонь, обожала запах и потрескивание горящих дров, а особенно – то странное ностальгическое чувство, которое пробуждал в ней вид танцующего пламени.

Некоторое время она наблюдала за Люком, который как раз вставлял в проигрыватель музыкальный диск. Темные волнистые волосы, черные глаза придавали ему сходство с Александром. Прекрасные и печальные звуки музыки нарушили тишину. Это была соната Моцарта. Сидя на краешке старой кровати, заменявшей диван, Элен улыбнулась. Очень мило с его стороны – поставить именно этот диск, с записью ее концерта. Люк медленно приблизился, привлек ее к себе, а потом и крепко обнял.

И в этот момент острее, чем когда-либо, она ощутила, какими возбуждающими могут быть прикосновение к коже мужчины и исходящий от нее запах… Она закрыла глаза. Руки – ласковые, настойчивые, волнующие – изучали ее тело… И она отдалась своим ощущениям. Люк и Александр на какое-то мгновение стали одним человеком. И, когда ласки Люка стали особенно настойчивыми, а губы – страстными, она забыла обо всем на свете…

Они долго лежали и молчали, и огонь в камине освещал их обнаженные тела. Музыка уже давно стихла.

Медленно, неотвратимо образ Александра возник перед глазами Элен. Каким бы страстным и деликатным любовником ни был Люк и как бы хорошо им ни было в постели, после секса она часто впадала в состояние фрустрации. Элен недоставало ощущения духовного единения, какое ей случалось испытывать рядом с Александром. Легчайшее прикосновение руки последнего таило в себе больше чувственности, чем акт плотской любви с Люком…

Как бы то ни было, Элен отдавалась этим новым отношениям со всей страстью и отчаянием, на какие только была способна. Она была готова на все, лишь бы убежать от одиночества, от этой жуткой засасывающей пустоты.

Люк оказался очень внимательным партнером, но ему недоставало зрелости в суждениях и поступках. Элен была изумлена, узнав, насколько велико влияние на него родителей. Еще Люк был очень тщеславен и любил приврать. Элен это раздражало, и, сама того не желая, она постоянно сравнивала его с Александром. Ей казалось, что все недостатки Люка она видит словно через лупу. Но, даже несмотря на это, стоило только подумать, что в его жизни она – не более чем очередное приключение, и ей становилось плохо.

Однажды вечером они с Люком так поскандалили, что Элен показалось, будто она сходит с ума. Неужели в жизни ей суждены одни лишь несчастья? А если так, то стоит ли жить дальше?

Ощущая полнейшую растерянность и не зная, где искать помощи, она снова позвонила Александру.

– Я тебя предупреждал! – почти сердито отозвался тот. – Тебе не следовало связываться с этим типом. Даю тебе один час, чтобы ты с ним порвала. Причем окончательно!

Элен онемела от изумления.

– Один час, слышишь? – настаивал Александр. – Или мы полностью прекратим общаться. Я не приду, даже если ты будешь болеть. И можешь на меня больше не рассчитывать!

Элен повесила трубку. Реакция молодого священника настолько ее ошарашила, что от былого отчаяния не осталось и следа. Как относиться к человеку, который попеременно то хочет сделать тебя счастливой, то заставляет страдать? Разве не по совету Александра она нашла другого, и вот теперь он же ее в этом и упрекает! Несколько дней она ждала его звонка. Но ни извинений, ни сожалений так и не услышала. Ни слова. Ни единого слова…

Целыми днями Элен плакала на диване, не сводя глаз с телефона и прислушиваясь, не несут ли почту. Она совсем перестала спать. Через некоторое время она стала терять сознание дома и в общественных местах. Крайнее эмоциональное истощение привело к обострению спазмофилии, которая прежде не давала о себе знать, – таков был вердикт врача, к которому девушка в конце концов вынуждена была обратиться. Ей назначили кучу лекарств, от которых Элен чувствовала себя еще более потерянной.

И все-таки Александр позвонил. «От кого он узнал, что я больна? – размышляла Элен. – Может, всезнающая Кристиана? А впрочем, какая разница…» Они с Александром снова стали перезваниваться, и их общение было дружеским, хоть и с некоторой ноткой неловкости.

Однажды Элен спросила:

– Александр, что ты думаешь о супружестве?

– В брак вступают те, кто не может сам о себе позаботиться.

– Сам о себе позаботиться?

– Именно. Если человек хочет жить в паре, значит, он попросту не способен существовать в одиночку.

– Думаю, этому вас учат в семинарии, чтобы отвратить от семейной жизни… Получается, тебе никто не нужен?

– Это мои проблемы. Придумай ответ, который бы тебе понравился, и закроем эту тему.

– Ты никогда не отвечаешь на вопросы прямо, да, Александр? Так ведь проще. Но наступит день, когда тебе придется ответить. Ты больше не сможешь отвертеться.

Помолчав немного, Александр проговорил со своей обычной невозмутимостью:

– Доброй ночи, Элен.

И повесил трубку.

Молодой священник снова замкнулся в молчании, которым так искусно пользовался, когда хотел наказать самого себя – и Элен тоже – за короткие мгновения счастья, которые он, может статься, считал похищенными у Бога.

Элен решила в ближайшее время не возвращаться в Дё-Вен. Очевидно, гордость, пусть и глупая, этому препятствовала. Она представляла себе Александра – сурового, непреклонного. Нет, у нее не хватит на это сил… Слишком велика была в ней естественная для всех людей потребность в любви. Да и Люк снова был рядом…

Они решили провести несколько недель на Балеарских островах. Был конец лета, когда Средиземноморье предстает во всей своей красе, – спокойное, настоящее. До Барселоны Элен и Люк доехали на поезде, а на вокзале сели в черно-желтое такси, которое и доставило их в порт. У испанцев есть чудесная традиция – связывать пассажиров пакетботов с теми, кто остался на суше, длинными цветными бумажными лентами. Когда корабль отчаливает, ленты натягиваются над водой – непрочные узы, соединяющие тех, кто уплывает, с теми, кто остается, – а потом и рвутся. Элен невольно пришло в голову, что еще менее крепкая, ярко-красного цвета нить связывает ее с тем, кто остался далеко-далеко, в Вендури…

Погода стояла такая спокойная и теплая, что они с Люком решились провести ночь не в каюте, а прямо на палубе, прижимаясь друг к другу в спальном мешке. Вокруг судна в серебристой от лунного света воде играли дельфины. Уснуть молодые люди смогли не скоро и открыли глаза уже с первыми лучами рассвета.

Наконец вдали, освещенные сзади восходящим солнцем, показались Балеары. Это было потрясающе красиво. И все же Элен не могла сказать, что совершенно счастлива. Внутри все еще была пустота, которую ничто не могло заполнить. Только Александр нашел бы слова, чтобы описать слепящую глаза белизну островов, вырисовывающихся на фоне голубого неба…

* * *

До маленького отеля в городке Сан-Антонио на Ибиcе Элен с Люком доехали на такси. Уже сейчас было очень жарко. Они купили себе по большому сомбреро и позавтракали традиционными здешними закусками – тапас, запивая их местным ликером «Фригола» со льдом.

Первый день они полностью посвятили прогулкам по острову, чья буйная растительность напоминала Элен родные края. Дни последующие протекали в приятной истоме – поздние пробуждения, завтрак с традиционными тортильями, путешествие через соляные озера к побережью, где они непременно выбирали самые пустынные и удаленные пляжи с белым песком. Купались голышом в прозрачной голубой воде укромных бухточек, отдыхали в тени сосен. Когда маленькая зеленая ящерка решалась прогуляться по телу спящего человека, Элен вздрагивала от страха, а Люк мягко над ней подтрунивал.

Оживал остров ближе к семи вечера. Песни, танцы, позвякивание стаканов с выпивкой, смех… Целую ночь со всех сторон доносились запахи и звуки праздника.

К Элен постепенно возвращалась ее обычная жизнерадостность. Глаза снова заблестели, а золотистые волосы на фоне загорелой кожи выглядели особенно эффектно. Ее спутник наслаждался купаниями и солнцем, пил много вина. Казалось, он постоянно пребывает в состоянии чувственной экзальтации, какой-то щенячьей радости. Но у Элен сжималось сердце, стоило ей подумать, что Александр, как и она сама, охотнее полюбовался бы работой сидящей на пороге собственного дома кружевницы или тем, как рыбаки за веревку вытаскивают на берег лодку с рыбой. Он бы наверняка с удовольствием понаблюдал за берущими воду из нориа[11]11
  Noria – колодец (исп.).


[Закрыть] старухами в длинных плиссированных юбках, с оборчатыми шалями на плечах и в платках, завязанных под подбородком. Он бы догадался, что эту простую одежду женщины носят не ради создания «местного колорита», а потому что того требует традиция, глубокая привязанность к своей земле, к небу и к морю, возле которого они родились. Да, именно об этом Александр бы и подумал… Иногда у Элен возникало чувство, будто она превращается в любимого, думает как он. И это его, а не свое, удовольствие она испытывала, вслушиваясь в ибисенсо – каталонский диалект, на котором до сих пор разговаривали местные старожилы…

Они с Люком провели целый день на засушливом островке Форментера – самом диком и в то же время самом красивом из всех Балеарских островов.

Еще они побывали на соленых озерах в Сан-Франес-Ксавьер и в местечке Ла-Мола с его великолепными скалистыми уступами, над которыми возвышается маяк. Здесь они остались на несколько часов: на глазах у испуганной Элен Люк прыгал со скалы в море, а потом садился рядом и, закрыв глаза, ждал, пока тело обсохнет на солнце…

Скоро Элен заскучала. Она чувствовала себя одиноко, несмотря на постоянное присутствие рядом мужчины.

И вот однажды вечером она не выдержала. Предоставив Люка самому себе, она вернулась в отель и набрала номер пресбитерия в Вендури.

– Алло! – отозвался напевный голос Александра. – Говорите громче, я ничего не слышу!

У Элен отняло речь.

– Алло! У вас что-то случилось?

Наконец она проговорила шепотом:

– Это я. Это Элен.

В голосе по ту сторону провода прозвучала радость:

– Элен, где ты? Приедешь к нам на праздник цветов?

– Я в Испании. С Люком. Александр, умоляю… Мне очень плохо. Плохо без тебя.

– Элен, возьми себя в руки! И вместо того, чтобы мечтать, найди себе лучше какое-нибудь занятие! До скорого!

И Александр бросил трубку. Не захотел ничего ей дать – даже радости слышать свой голос…

Каникулы наконец закончились, и в начале октября Элен уже была в Париже. Со временем стало очевидно, насколько они с Люком разные, но бывали моменты, когда Элен казалось, что она его любит. Хотя, может, это был только мираж, отражение едва уловимого сходства между двумя ее мужчинами…

Люк не мог не заметить напряженности, возникшей между ними, и день ото дня становился все более раздражительным. Элен решила первой написать Александру. Просто так, не ожидая ответа. И была удивлена, когда через несколько дней получила от него письмо:

«Элен, ты ждешь от меня слишком много. Ты должна найти силы в себе самой. Ты сможешь. Я уверен, со всеми нынешними затруднениями ты справишься. Я снова хожу в горы, жаль только, что дни сейчас такие короткие. Но нужно находить время для всего, именно это и делает наше существование плодотворным и насыщенным. И мне бы очень хотелось, чтобы к тебе вернулась радость жизни. Ты хочешь счастья, предаешься мечтам, но настоящее важнее, и это о нем нужно думать. Соединяя настоящее с прошлым, мы понемногу строим свое будущее. Постарайся поверить, что оно будет светлым. Я – твой друг, и я тебе помогу».

Слова, которые он не смог или не захотел написать, – какое они имеют значение? Он сказал: «Ты можешь». Значит, она сможет!

Несколько недель они с Александром не общались, потом Элен все-таки ему позвонила.

– Элен, что-то случилось? У тебя грустный голос.

– Я думаю о том, что ты совсем меня забыл.

– Ты не права. Вчера вечером я сел писать тебе письмо и заснул. Так что отправлю его только завтра.

– Если ты засыпаешь, когда пишешь мне письмо…

– Было уже очень поздно, за полночь. Я только что вернулся со сборов. Мы собрали много пожертвований для нашего благотворительного общества. Думаю, ты уже знаешь, что мы приобрели шале, и после ремонта там смогут проводить каникулы малообеспеченные семьи из нашего прихода. Чтобы сделать все как нужно, пришлось влезть в долги. Признаться, на это ушло много сил.

– Когда за что-то берешься, надо идти до конца.

– Ты сейчас говоришь о шале?

– Не только.

– Ясно…

Она стала звонить ему чаще, и через некоторое время Александр позвонил сам.

– Как дела?

– У нас с Люком не все благополучно.

– Я говорил тебе – вы должны расстаться!

– У меня нет на это сил. А ты, чем ты занимаешься?

– Хожу в горы так часто, как могу. Для меня это жизненная необходимость.

– Значит, времени, чтобы приехать ко мне, у тебя не найдется?

– Почему бы и нет? Только…

Он помолчал немного, потом спросил:

– Ты хочешь, чтобы я приехал в Париж?

– Александр, это было бы просто замечательно!

– Это невозможно.

В трубке Элен ясно услышала мелодичный перезвон. Ангелус, она его так любит… Спокойная сельская жизнь, ритм которой задает колокольный звон, тихие вечера, прогулки… Эта жизнь идет своим чередом, без малейшего ее участия. При мысли об этом у Элен защемило сердце.

– Александр, я тоже написала тебе письмо, – сказала она в трубку.

– Правда? Я его еще не получил.

– Не думаю, что я его отправлю.

– Тебе решать…

– Я писала о любви… Ты бы все равно меня не понял. Я занимаю не слишком много места в твоем сердце.

– Элен, ты заблуждаешься. Просто любовь бывает разной.

– И ты, конечно же, любишь во мне творенье Божье?

– Именно это я и подразумеваю, когда говорю о любви.

Через пару дней она получила обещанное письмо:

«Ты должна понять, какой смысл я вкладываю в слово “любовь”. Я не хочу своими словами или поступками причинять тебе лишние страдания, поскольку с уважением отношусь к твоей – и своей собственной – свободе. Не воспринимай эти мои слова как приговор. Наоборот, я надеюсь, что это поможет тебе открыться жизни. Некоторые наши поступки приносят боль. По мере сил я буду помогать тебе справляться с трудностями».

Два месяца до Рождества… Париж казался Элен промозглым и серым. С Люком они виделись лишь от случая к случаю. Попытка жить вместе позорно провалилась, зато с Александром они стали перезваниваться и переписываться еще активнее. Решение было принято: по завершении концертного тура она возвращается в Вендури. Все мысли Элен сейчас были о матери, и новогодние праздники она была намерена провести с ней. В последнее время девушка не могла отделаться от смутной тревоги. Это правда, уже несколько месяцев самочувствие Франс оставляло желать лучшего, но все чаще собственные опасения, словно черная тень, омрачали мысли Элен – мучительное предчувствие опасности, о которой никто, кроме нее, не догадывается…

Не прошло и получаса после завершения последнего концерта, как Элен уже сидела в поезде.

На следующий день вечером Франс, как обычно, пришла пожелать дочери спокойной ночи и присела на край кровати. Элен сама завела доверительный разговор. Рассказала матери, почему так долго не ехала домой, и о своих отношениях с молодым священником, и о том, что любит его. Объяснила, почему считает, что ее чувства взаимны, хотя сам Александр не произнес на этот счет ни слова. Франс способна была все понять. Она могла выслушать и дать совет и при этом никогда не осуждала дочь и не пыталась ей приказывать.

Выслушав Элен, она сказала просто:

– Боюсь, у этой любви нет будущего. Но тебе лучше знать… Тебе самой выбирать, жить в страданиях, которые это чувство тебе принесет, или сразу от него отказаться.

Через несколько дней Анри Монсеваль уехал на конгресс. Оставшись одни, Элен с матерью не расставались ни на минуту. Несмотря на декабрьские холода, они помногу гуляли. За окнами особняка Дё-Вен бушевал мистраль, но погода стояла очень солнечная. Элен не раз приходило в голову, что серость и монотонность, которые так отравляли ей жизнь, остались там, в Париже. Что до Александра… Он знал, что она приехала, но уже в который раз не искал с ней встреч. Элен последовала его примеру, причем особенных усилий с ее стороны не потребовалось. Возможно, потому, что до пресбитерия было рукой подать…

Однажды вечером, после ужина, когда мать с дочерью как раз переходили из столовой в гостиную, чтобы посидеть у камина, Франс вынуждена была присесть на канапе. Лицо у нее стало белым как мел.

Через десять минут приехал семейный врач. Приступ стенокардии не представлял особой опасности для здоровья, но предосторожности ради он все-таки решил отправить Франс на обследование в больницу, в Сен-Рафаэль. Уже в машине скорой, сидя рядом с матерью, которая старалась ободрить ее улыбкой, Элен снова испытала то странное чувство, от которого в Париже у нее так болезненно что-то сжималось в груди. Предчувствие беды? «Вот почему меня так тянуло домой!» – думала она, вглядываясь в безмятежное лицо матери. А за окном между тем стояла чернильно-черная ночь и завывал ветер… Александр приехал в отделение неотложной помощи через несколько минут после «скорой» – Элен успела позвонить ему перед отъездом. Его ответ был кратким: «Я приеду прямо в больницу».

И вот теперь, положив руку ей на плечо, он старался ее успокоить:

– Элен, не надо так волноваться! Не думаю, что это серьезно.

Медсестра на каталке отвезла Франс в реанимационное отделение и закрыла за собой дверь. Через некоторое время она вернулась в сопровождении интерна.

– Ничего особенно страшного, – сказал молодой врач. – Но несколько дней мадам Монсеваль проведет в больнице, чтобы мы могли ее обследовать и назначить лечение. Сейчас ей нужен покой, поэтому с посещениями придется повременить.

– Доктор, вы не считаете, что мне лучше остаться здесь и подождать? – напористо спросила Элен.

– В этом нет нужды, мадемуазель. Ваша мать вне опасности, я вас уверяю. Главное для нее сейчас – это покой. Ей надо отдохнуть.

Александр покровительственно обнял девушку за плечи:

– Едем, Элен! Мы не можем тут оставаться. Я отвезу тебя домой.

Сидя лицом к лицу в гостиной Дё-Вен, они какое-то время просто молча смотрели друг на друга. Оба были взволнованы, и на то было сразу две причины: беспокойство о Франс и радость встречи. Элен была счастлива, что Александр снова рядом, но очень скоро тревога заставила ее забыть обо всем на свете.

– И я даже не знаю, как связаться с отцом! – воскликнула она в отчаянии.

– Элен, уже очень поздно. Тебе надо отдохнуть. Если хочешь, я останусь с тобой. Кресло – это все, что мне нужно. Но в пять утра мне придется уйти.

– Я постелю тебе в гостевой спальне, – сказала она, не осмеливаясь поднять на него глаза.

«Александр! Александр! – мысленно восклицала она. – Как мне забыть твои черные глаза? Почему ты с такой легкостью читаешь мои мысли?»

От беспокойного сна она пробудилась, потому что услышала что-то похожее на призыв: «Элен! Ты нужна мне. Иди ко мне!»

Еще не до конца проснувшись, девушка включила ночник. Четыре утра… Еще час, и им с Александром придется расстаться. Неведомая сила заставила ее подняться по лестнице, ведущей к гостевой комнате. Она тихонько толкнула дверь.

– Александр, ты спишь? – спросила шепотом.

– Нет, Элен. Я проснулся и почувствовал себя странно… Как если бы…

– …ты хотел, чтобы я пришла?

– Не говори так, Элен. Не надо.

– Можно я лягу рядом?

– Если хочешь, – выдохнул он.

Элен скользнула на кровать и устроилась так, чтобы его не касаться, но она ясно ощущала жар его тела. Он протянул руку, нежно обнял ее за плечи, и она мгновенно прильнула к его груди. Так же, как там, на холме у придорожного креста… Но на этот раз Александр не был таким напряженным – наверное, потому что еще находился в полусне. Или, быть может, все дело в желании, которое пусть бессознательно, но влекло их друг к другу? Они долго лежали вот так, неподвижно и молча, прислушиваясь к ночным шорохам. Потом дыхание Александра стало размеренным. Через некоторое время Элен тоже задремала.

Было уже почти шесть утра, когда едва слышный стон разбудил Элен. Александр был тут, прямо над ней. Он приподнялся так, чтобы ее не задеть, и пожирал взглядом ее лицо. Черты его были искажены, как от боли, на лбу выступил пот. Несложно было понять, каких нечеловеческих усилий ему стоило сдерживаться. Она попыталась привлечь его к себе.

– Зачем так мучить себя, нас? Александр, иди ко мне!

Он упал на постель с ней рядом и заплакал.

– Элен, прости! Прости меня! Я не должен был этого делать, даже в мыслях не должен был! Это не может так продолжаться! Нам надо расстаться. Окончательно, слышишь?

– Александр, ты мне очень нужен! Прошу, не оставляй меня, пожалуйста, – бормотала девушка, заливаясь слезами.

Молодой священник замер в нерешительности – борьба у него в душе вспыхнула с новой, мучительной силой.

– Мы останемся друзьями, это я тебе обещаю. Но так искушать дьявола… Нет, этого больше не будет! Элен, я не имею на это права. Прощай, мне пора. Звони и приходи в любое время, когда я тебе понадоблюсь. Я должен уйти…

Через несколько дней – состояние Франс, которая вернулась в Дё-Вен, уже не внушало особых опасений – Элен вышла на тропинку, ведущую к городку. Смеркалось. Александр был дома один. Он сидел за столом, заваленным папками, и был настолько погружен в чтение какого-то документа, что заметил гостью, только когда она встала прямо перед ним.

– Элен! Какой сюрприз!

– Я вижу, ты очень занят…

– Вот, просматриваю личные досье моих прихожан. У многих молодых людей сейчас проблемы, и я стараюсь делать пометки по мере развития событий, это помогает мне понять… Не зря же священников называют врачевателями душ, – добавил он с насмешливой ноткой в голосе. – Хочешь, покажу тебе твое?

Элен побледнела как полотно. Ощущение было такое, что еще мгновение – и она задохнется. Она схватила папку и стала быстро ее перелистывать. Здесь были все ее письма, фотография, которую она когда-то ему посылала, и несколько пометок, начертанных рукой Александра, но прочитать их она не могла, потому что глаза застилали слезы. Гневно сверкнув глазами, она швырнула папку на стол.

– Ты не имел права! Это отвратительно! Досье на Элен Монсеваль? Неужели для тебя я – только подборка писем и газетных статей?

У нее вдруг перехватило дыхание, закружилась голова. Она словно проваливалась в черную бездонную дыру… За последние месяцы Элен уже не в первый раз испытывала подобное, но никому об этом не говорила. Александр успел ее подхватить. Усадив девушку в кресло, он побежал за стаканом воды.

– Элен! Элен, что с тобой? Пей, пожалуйста! Пей! И постарайся вдохнуть поглубже… Расслабься… Элен, что я наделал… Прости меня, дорогая!

Она не скоро нашла в себе силы, чтобы проговорить всего несколько слов:

– Я думала, мы друзья, а ты думал только о том, чтобы собрать досье… как и на всех остальных!

– Не обижайся, Элен! Я завожу такое досье на каждого прихожанина. Вернее, на тех, кому нужны моя помощь и поддержка. Но мы можем сжечь твое, если хочешь. Хочешь? Пожалуйста, ответь!

Элен посмотрела на письма, на фотографию. Она видела в них частичку себя. Она словно бы оторвала их от своей души, чтобы отправить ему. Оказывается, зря…

– Александр, давай все сожжем! Прямо сейчас!

Они вышли в сад за домом, где Элен любила посидеть, пока на колокольне звонили Ангелус. Александр медленно наклонился и заглянул ей в лицо, словно спрашивая в последний раз, точно ли она хочет сжечь эти памятные вещицы, которыми он несмотря ни на что дорожил. Элен кивнула. Пусть это все сгорит, она так решила! Она молча смотрела, как пламя пожирает бумагу, а потом в ярости растоптала золу – жалкие останки того, что так ее расстроило.

– Зато теперь я буду существовать только в твоей памяти!

– Элен, ты должна знать: ты много значишь для меня. Пожалуйста, прости! И в особенности за то, что я не могу тебе дать. Есть тонкая грань, переходить которую мы не должны… В противном случае мы не сможем оставаться даже друзьями. А я этого не хочу. И ты тоже не хочешь, так ведь?

Элен к этому времени немного успокоилась, как если бы от созерцания почерневших, извивающихся в огне клочков бумаги на душе стало легче. Она вспомнила слова Александра, сказанные в шутку и задолго до этого: «Ты – ребенок, Элен. Избалованный и безответственный!» Тогда она расплакалась и ответила: «Это правда, я хочу невозможного. И слишком часто злоупотребляю твоей дружбой. Но я не просила у Господа встречи с тобой, и, если уж он свел нас вместе, думаю, в этом должен быть какой-то смысл. Все мы по-своему безответственные…» Почему сейчас она об этом вспомнила? И какое чудо заставило Александра после продолжительной паузы проговорить:

– Элен, прости! Прости за все, что я делаю не так, за все, что я не умею объяснить или чего сам не понимаю. Я знаю, ты ненавидишь эгоизм и все то, что мешает людям видеть дальше своего носа. Верь себе, мне и тем, кто тебя любит!

И снова долгое молчание, а потом – шепот:

– Что до планов Господа относительно нашей встречи… Я много об этом думал. Может, мы даны друг другу для взаимной поддержки, а может, это испытание…

Состояние Франс улучшалось день ото дня, и рождественские праздники прошли в радостной атмосфере. Анри Монсеваль очень волновался о жене, хотя и старался этого не показывать. По крайней мере, так Элен это воспринимала. Но что, если она заблуждается? Может, в том, что в последнее время он выглядит мрачнее обычного, виновата как раз она?

* * *

После праздников Элен решила еще немного побыть в Вендури. Ближайшие концерты запланированы на апрель, а до того можно было все время посвящать матери. Плюс ко всему они с Александром снова часто и подолгу беседовали, и в этих разговорах она научилась черпать душевное равновесие и даже счастье.

В феврале к прислужнице священника, мадам Батистине, приехала погостить племянница по имени Мани́к – очень симпатичное белокурое создание лет восемнадцати, неиспорченное, жизнерадостное и смешливое. С тех пор как она обосновалась в пресбитерии, Элен потеряла покой. Она была уверена, что девушка не осталась равнодушна к мужскому обаянию Александра, но хуже всего было то, что глаза молодого священника блестели ярче обычного. Может, он и не отдавал себе в этом отчета, но внимание хорошенькой Маник было ему приятно. Для Элен же это было мучительно, тем более что она ничего не могла поделать.

Однажды Александр спросил у нее:

– Что-то случилось? В последнее время ты стала задумчивой… Какой-то отстраненной…

– Может, это потому, что ты слишком много внимания уделяешь Маник?

– Элен, не говори глупости! Знай, что каждый раз, когда ты сомневаешься во мне, ты сама себе делаешь больно! Для меня Маник – просто симпатичная девушка, не больше.

И он погладил нахмуренную Элен по плечу.

– Ревность – яд, разъедающий нас изнутри. Она может все разрушить. И дружбу тоже, – добавил он после секундного колебания.

– Александр, ты когда-нибудь влюблялся?

– Почему ты спрашиваешь?

– Ответь, пожалуйста!

Соврать ей он попросту не мог, а отвечать не хотел. Наконец он решился и произнес тихим голосом:

– Да, я влюблялся. Дважды. Но это было скорее физическое влечение. И ничем серьезным это не кончилось… Зов плоти – это ведь не то же самое, что любовь?

– А меня ты любишь? Я имею в виду, по-настоящему?

– Не знаю. Если бы мне нужно было жениться, то я бы без колебаний выбрал тебя, Элен. Но я – священник. Ты – третья женщина, к которой я испытываю какие-то чувства, и ты будешь последней. Но давай больше не будем об этом. Если я и говорю тебе все это, то только потому, что чувствую: ты несчастна… и мне это не нравится.

Как обычно, Александр вел машину на большой скорости. До Канн было уже рукой подать. Всю дорогу он напевал, смеялся и шутил. Элен с улыбкой наблюдала за своим спутником и тоже была счастлива. Она ощущала себя красивой. Для конца марта было уже очень тепло, и она надела белое романтичное платье с длинными свободными рукавами и расклешенной юбкой, волосы собрала под красную ленточку и даже чуть-чуть подкрасила глаза. Александр тоже был очень хорош в тонкой рубашке, безукоризненно сидящих брюках и мокасинах из мягкой кожи. Ничто в его облике, даже крестик на шее, не наводило на мысль, что этот мужчина – священник. Он вполне мог самым естественным образом затеряться в когорте многочисленных друзей Кристианы.