Текст книги "Возлюбленная кюре"

– Как не улыбаться, когда видишь такую красивую даму!

Анни с сомнением покачала головой. Ей хотелось высказаться по этому поводу, однако она предпочла смолчать. «Вчера жена доктора приходила одна, и отец Ролан увел ее к себе в комнату, – думала она. – Они обсуждали уроки Закона Божьего, которые кюре дает ее сыну, а я в это время, оказывается, слишком сильно гремела посудой! Так они потом сказали. Интересно, можно ли перемыть такую массу тарелок и чашек и при этом не шуметь? Когда расскажу об этом детям, вот будет смеху!»

Анни планировала навестить родных на День Всех Святых[6]6
  День Всех Святых – у католиков 1 ноября.


[Закрыть], то есть через два долгих месяца. Особенно она скучала по Эрнесту с его ласковым взглядом и мягкими манерами. Она любила наблюдать, как сын разрезает материю и соединяет детали будущего костюма иголками с круглыми головками.

Дочка Эльвина тоже относилась к матери очень тепло и уважительно, но была более скупа на проявления любви. Вдобавок она обычно была занята: работала секретарем в кабинете нотариуса и хлопотала по хозяйству в своем доме.

«За своих детей мне краснеть не приходится! Они честно зарабатывают на жизнь. И у зятя, Патриса, хорошее ремесло. Мужчин много, так что парикмахер и брадобрей всегда при деле!»

Иной раз, вечером, служанка пыталась разговорить своего хозяина. Пока он писал письма в свете керосиновой лампы, она начинала нахваливать свое потомство. Обычно Шарваз со вздохом говорил:

– Мне нужно сосредоточиться, Анни. Ступайте-ка лучше спать. Все, что следовало, вы уже сделали.

Если уж говорить по совести, ничего другого Анни и не желала. Она была рада наконец улечься, и сон не заставлял себя ждать. Отец же Ролан, едва заслышав ее храп, на цыпочках выходил из дома и направлялся в сад доктора де Салиньяка.

Он никак не мог насытиться телом Матильды, ее податливостью и ее поцелуями. Будучи любовником скорее грубым, нежели изощренным, он брал ее в спешке, как человек, истерзанный долгим воздержанием. Она удерживала его еще пару мгновений, целовала и убегала с легким сердцем и уверенностью, что это и есть любовь.

В доме доктора де Салиньяка, в субботу 6 октября 1849 года

Октябрь позолотил кроны деревьев и принес с собой первое событие, нарушившее привычный ход жизни. А все как будто складывалось как нельзя лучше. О любовной связи между отцом Роланом и женой доктора никто даже не догадывался, и если некоторые моменты и казались Анни Менье странными, то она никому об этом не рассказывала. Более того, она была уверена, что от скуки воображает себе невесть что.

И вот на субботнем ужине, за столом, кюре сообщил гостеприимному хозяину, что намеревается навестить родственников в Савойе.

– Я побуду у них две недели, – уточнил он.

Матильда испытала настоящее потрясение, поскольку Шарваз ни словом не обмолвился об этой поездке. Взволнованная и раздосадованная, молодая женщина как могла пыталась скрыть свои чувства.

– И когда вы уезжаете, отец Ролан? – спросил Колен де Салиньяк, не подозревая о том, что тот же вопрос обжигает прелестные губы его супруги.

– В понедельник. Завтра мне предстоит отслужить утреннюю службу, а вечером – мессу.

Матильда побелела как полотно. Сославшись на внезапную мигрень, она встала из-за стола и отправилась в кухню, где Сюзанна грела воду.

– Мадам, вам нездоровится? Вы такая бледная!

– Мне нехорошо, Сюзанна, пойду прилягу… Приготовь ромашковый настой и принеси его наверх, в спальню. И передай гостям мои извинения.

Кюре сразу же все понял. Его возлюбленная удалилась к себе, давая понять, что разгневана и опечалена. Поэтому он и решил объявить о поездке перед хозяевами дома и их гостями. То был способ избежать неприятной сцены.

«Матильде не следовало так себя вести! – разозлился он. – Будь я ее мужем, я бы что-то заподозрил!»

Он откланялся раньше обычного, к огромному сожалению доктора.

– Нам будет вас недоставать, мой дорогой друг!

Пожимая руку человеку, которому наставлял рога едва ли не ежедневно, Шарваз нехорошо усмехнулся. Но и теперь никто не обратил на это внимания.

* * *

Анни Менье приглядывала за тушившейся фасолью, когда в дверь пресбитерия постучали. Утренняя служба давно закончилась, и кюре в своей комнате собирал вещи в дорогу.

– Кто бы это мог быть? – пробормотала она, не спеша направляясь к двери.

И очутилась нос к носу со служанкой Салиньяков. Сюзанна протянула ей запечатанный конверт.

– Для вашего господина! – быстро проговорила девушка. – Мне велено подождать ответ.

– Тогда входите. Отец Ролан собирает багаж, но я его позову.

Сюзанна вошла в комнату и обвела ее презрительным взглядом. Судя по всему, уборкой служанка кюре особенно себя не утруждала. «Интересно, она сегодня заметала? В углу соломинка, а на буфете… Неужели пыль? Мадам права, эта толстуха – настоящая лентяйка! Или соврала насчет своего возраста, раз так быстро устает».

Анни, которая разговаривала с хозяином через приоткрытую дверь, обернулась и сделала знак подождать. Наконец она вернулась и подала девушке маленький синий конвертик.

– Вот ответ. Вам, наверное, надо спешить домой, мадемуазель Сюзанна, накрывать стол к обеду!

Молоденькая служанка как раз спускалась по лестнице пресбитерия, когда церковный колокол начал отбивать полдень.

В своей спальне Шарваз перечитывал послание Матильды, которое планировал спрятать в саквояже под нательным бельем и увезти с собой. Оставлять компрометирующее письмо в пресбитерии нельзя было ни в коем случае.

Любовь моя!

Почему ты поступил со мной так дурно? Если бы я раньше узнала, что ты планируешь уехать, я бы устроила так, чтобы мы хоть на час остались наедине. Ночью я почти не спала, но даже плакать не могу, чтобы не побеспокоить Колена.

Умоляю, дай мне возможность попрощаться, поцеловать тебя на прощание – десять раз, а лучше сто! Пожалей свою Матильду, приходи на заброшенную мельницу, что на берегу реки Бандиа, в четыре пополудни. Я буду ждать тебя.

На наше счастье, муж едет сегодня вечером на ферму к мсье Жаррону по делам и берет с собой Жерома.

Только твоя,

Матильда

На заброшенной мельнице четыре часа спустя

Матильда беззвучно рыдала на плече у любовника. Мысль, что они не увидятся несколько дней, внушала ей ужас. Кюре явился на свидание хмурый и расстроенный. Не проронив и слова, он обнял ее, поцеловал, а потом уложил на старое сено, чтобы дать волю своему желанию, распаленному дурным настроением и страхом быть застигнутым на месте преступления.

Никогда еще Шарваз не обращался с ней так грубо, так жестко. Едва насытившись, он осы́пал Матильду упреками.

– Ты с ума сошла! Сегодня воскресенье, и местные мальчишки часто рыбачат на реке. Кто-то мог увидеть, как ты заходишь сюда, или увязаться за мной от самого дома.

– Прости, умоляю, прости меня! – шептала Матильда, обнимая его за шею. – Ролан, прошу, поклянись, что ты вернешься!

– Зачем мне исчезать? Мне здесь нравится, и я тебя люблю. Ну подумай сама! Две недели пролетят незаметно.

Молодая женщина крепко прижалась к его груди, чтобы поплакать всласть. Но кюре теперь думал лишь об одном – как бы поскорее вернуться домой, где ему предстояло подготовиться к вечерней службе.

– Будь благоразумна, Матильда! Мне пора, а ты побудь тут какое-то время – из соображений осторожности.

– Да-да, конечно, – пробормотала она. – Ролан, обещай, что поедешь к родителям в Савойю! Скажи, ты же не собираешься навестить ту даму, о которой рассказывал, – мадам Кайер в департаменте Сона и Луара? Я точно знаю, что вы переписываетесь, и ты часто о ней вспоминаешь!

– Было бы черной неблагодарностью с моей стороны ее забыть. Но ты не должна ревновать. Доверяй мне, и я тебя не предам.

Он поцеловал ее еще раз и покинул мельницу. Матильда завернулась в коричневую шерстяную накидку и снова заплакала.

Октябрьский ветер еще долго свистел меж отдельно растущих тополей, а с затянутого тяжелыми серыми тучами неба доносились крики воронья. Словно сама природа насмехалась над отчаянием покинутой красавицы…

Глава 4
В плену страстей

Сен-Жермен, неделю спустя, в субботу 13 октября 1849 года

В день отъезда любовника Матильда объявила семье, что заболела. Вид у нее был жалкий, и сочувствующий супруг предписал ей продолжительный отдых и овощной бульон вместо лекарств.

– Жара у тебя нет, но постоянные головные боли меня беспокоят, – вздохнул он. – Побудь денек-другой в кровати. За Жеромом присмотрит Сюзанна.

Молодая служанка Салиньяков такому повороту событий только обрадовалась. Ей нравилось отводить мальчика в школу, потому что по дороге она могла поболтать с прислугой мэра, своей сверстницей, или, если повезет, повидаться с женихом. К слову, только она связала внезапное недомогание своей госпожи с отсутствием в городе отца Ролана.

В это утро, движимая чувством женской солидарности, она попыталась расшевелить и ободрить Матильду:

– Сегодня такой погожий день, мадам! Может, встанете и выйдете в сад прогуляться? Если долго сидеть взаперти, портится цвет лица и волосы становятся тусклыми. А вы у нас такая красавица…

– Ну и пусть!

– На вас это совсем не похоже, мадам! В следующую субботу у вас снова соберутся гости, ваш муж уже разослал приглашения. Сегодня ужин отменили, но через неделю соберутся все ваши знакомые, даже мсье кюре к тому времени вернется. Время идет быстро, вы и не заметите, как пролетит эта неделя.

– Господи, неужели уже суббота? Мне было так плохо, что я потеряла счет дням. Ты права, что тормошишь меня, Сюзанна! Подогрей воды, я приму ванну.

– А в полдень сходите к школе встретить Жерома. Он так обрадуется, что вы встали с постели, бедняжка. Я приготовлю то красивое синее бархатное платье с вышитым воротником.

Матильда отбросила теплое одеяло, в котором ей было уютно, как в гнездышке, и села. Отражение в зеркале большого платяного шкафа, стоявшего напротив кровати, привело ее в ужас.

– Ты права, я выгляжу ужасно! Просто ужасно!

* * *

Вечером, по возвращении из Ангулема, доктор был несказанно удивлен, увидев супругу в столовой. Она встретила его ласковой улыбкой.

– Колен, мне уже лучше. И я стыжусь, что так долго пренебрегала обязанностями хозяйки дома. Можешь не волноваться, голова у меня совсем не болит. Я даже забрала сегодня Жерома после занятий.

Хотя мигрени были плодом ее воображения, Матильде казалось, что она говорит чистейшую правду. Она грациозно встала и протянула к мужу руки.

– Как ты меня находишь?

– Ты, как всегда, прекрасна! Самая красивая женщина Франции! Глядя на тебя, дорогая, никто не скажет, что целую неделю тебе нездоровилось. Я очень рад, что ты поправилась.

Супруги обменялись легким поцелуем – их губы едва соприкоснулись, – после чего они с аппетитом поужинали. Сыну было позволено разделить с ними трапезу, чего обычно не случалось. За десертом мальчик похвастался, что оказал почтальону услугу.

– Какую же? – поинтересовался Колен.

– Он споткнулся на дороге, за монастырем, и растянул ногу, – начал рассказывать мальчик. – В сумке оставалось еще два письма, и он спросил, могу ли я отдать их служанке господина кюре, когда буду проходить мимо пресбитерия. Я не мог ему отказать, папочка. В катехизисе написано, что нужно помогать ближнему!

– Ты очень правильно поступил, сынок. Я тобой горжусь.

– А еще почтальон сказал, что костоправ вылечит ему ногу. Кто такой костоправ, папочка?

– Спроси завтра у учителя! – отрезал доктор сердито. – Мне очень жаль, что костоправы есть в этом мире, Жером. Зачем учиться много лет на медицинском факультете, если бо́льшая часть крестьян все равно предпочитает лечиться у всяких шарлатанов? А теперь доедай свое пирожное! Тебе давно пора спать!

Из этого диалога Матильда уяснила только одно: ее любовник получил два письма. «От кого? Откуда? – недоумевала она. – Что, если это от той дамы из департамента Сона и Луара?»

На следующее утро, томимая любопытством, она решила зайти в дом священника перед мессой, которую должен был служить кюре из соседнего городка под названием Фейад. Матильда пребывала в состоянии болезненного возбуждения, но постаралась выглядеть спокойно, когда говорила мужу:

– Вы с Жеромом подождете меня у церкви. Я обещала отцу Ролану заглянуть в пресбитерий и проверить, справляется ли прислуга со своими обязанностями. Думаю, мадам Анни обрадуется гостье. Целыми днями сидеть дома одной так скучно! Прихвачу с собой горшочек варенья. Мне кажется, она любит вкусно поесть.

– Если верить нашему другу кюре, выпить она точно любит, – ответил на это доктор. – А злоупотребление спиртным негативно сказывается на здоровье. Угости ее лучше грецкими орехами нового урожая. Если Анни Менье не перестанет выпивать и есть больше нормы, долго она не проживет! Но такая заботливость делает тебе честь, Матильда. Я всегда знал, что у тебя доброе сердце.

Колен де Салиньяк с любовью посмотрел сперва на супругу, затем на сына и в сотый раз поблагодарил Господа за ниспосланное ему счастье.

В домике священника, в воскресенье 14 октября 1849 года

Анни как раз надевала чепец, собираясь на мессу, когда в дверь постучали.

– Уже иду! – буркнула она, поправляя шаль на плечах, но при виде мадам де Салиньяк моментально сменила тон. – Входите, дорогая мадам, входите! Так мило с вашей стороны… Я тут совсем заскучала!

– Я так и подумала, милая Анни! Вот, принесла вам орехов и горшочек варенья из смоквы.

– Стоило ли так беспокоиться! Спасибо вам огромное! Будет чем себя побаловать, а то все суп да суп…

Матильда поставила корзинку на стол. Она испытала легкую печаль, оказавшись снова в доме, с которым было связано столько дорогих сердцу воспоминаний. За запертой дверью Ролан мог наконец поцеловать ее в губы, а потом и увлечь в свою спальню.

– Что-нибудь слышно от вашего господина? – спросила она с рассеянным видом, как если бы вопрос был продиктован элементарной вежливостью.

– Ничего. Да я и не ожидала, что мсье сподобится мне написать. Зато сам он получил целых два письма! Их принес вчера ваш Жером. У меня в его возрасте тоже были быстрые ноги. Никакие лестницы меня не пугали. Ни простые, ни внешние. Так сказал учитель о пресбитерии: мол, дом с внешней лестницей. Если хотите знать мое мнение, мадам де Салиньяк, от этой лестницы одни только хлопоты. Особенно если приходится заносить в дом по нескольку ведер воды каждый день.

Матильда улыбалась и кивала, но взгляд ее был прикован к двум конвертам на полке буфета. Рассчитывая все же добиться своей цели, она шутливым тоном воскликнула:

– Интересно, откуда получает письма наш кюре? Он как будто уехал к родителям, в Савойю.

Любопытство ее мгновенно передалось Анни. Она взяла письма и протянула их Матильде.

– Может, дурные вести? – предположила она.

– Может быть… Так часто бывает. Смотрите-ка, первое пришло из резиденции епископа, а второе…

– Что, если мы его вскроем? – предложила Анни.

– Ладно!

Побуждаемые одним чувством, женщины присели за стол. Ни одной не пришло в голову, что кюре увидит, что письмо уже кто-то читал, и наверняка разозлится. Дрожащими от волнения пальчиками Матильда развернула листок, содержавший всего несколько строк, начертанных фиолетовыми чернилами. «Если это послание от той женщины, подругой она ему была или возлюбленной, Анни поймет, что Ролан несерьезно относится к своему долгу!» – внезапно испугалась она.

Одного взгляда хватило, чтобы все страхи улеглись. Внизу страницы стояла подпись: «Венсан Шарваз».

«Письмо от отца или от брата», – подумала она.

– Ну? – спросила Анни.

– Письмо от родственника. Наверное, его отправили прежде, чем отец Ролан успел приехать. Но раз мы уже вскрыли конверт, можно прочесть и само письмо. Мы найдем объяснение, почему пришлось это сделать.

И Матильда принялась читать вполголоса, в то время как служанка внимательно слушала ее, прикрыв глаза.

Дорогой брат!

Мы с родителями очень обрадовались, когда в сентябре пришло письмо, в котором ты пишешь, что получил приход в маленьком городке в Шаранте. Никто из нас не знает, где находится Сен-Жермен-де-Монброн, поэтому мы попросили Марианну, она служит у местной учительницы, чтобы она посмотрела это в учебнике по географии.

Мы будем очень рады, если на следующий год ты сможешь нас навестить. Здесь, дома, уже выпал первый снег. Матушка твердит, что ты наверняка скучаешь по нашим горам. Будь здоров и да хранит тебя Господь!

Венсан Шарваз

– Сдается мне, кюре уехал не к родителям, – пробормотала Анни.

– Почему это? – возмутилась Матильда. – Почта из Савойи идет долго, а отец Ролан не стал их предупреждать заранее. Решил сделать сюрприз!

– Он мог и соврать. Что, если наш кюре отправился к какой-нибудь своей бывшей подружке? – предположила служанка.

– Господи, и как только у вас язык поворачивается говорить такие гадости, бедная моя Анни! – возмутилась молодая жена доктора. – Услышь вас господин кюре, как бы он расстроился!

– Я-то знаю, что ему часто пишет какая-то мадам Кайер. Однажды на улице почтальон отдал письмо мне в руки, и я прочитала имя на конверте.

Пусть и огорченная, Матильда предпочла оправдать странное поведение кюре Шарваза.

– Мадам Кайер? Отец Ролан не раз рассказывал нам о ней за ужином, у нас дома, – ответила она беззаботным тоном, за которым пряталась душевная боль. – Она много сделала для него в приходе, где наш кюре служил викарием, в департаменте Сона и Луара. Это очень набожная дама почти одних с вами лет, Анни!

Но теперь Матильда в этом сомневалась. Ролан солгал ей о цели своей поездки. Остальное тоже могло оказаться ложью. Терзаемая ревностью и уверенная, что любовник ее обманывает, она встала и попрощалась довольно-таки надменным тоном, хотя сама думала только о том, чтобы не заплакать.

«В следующий раз буду держать язык за зубами! – вздохнула про себя служанка. – Откуда же мне было знать?»

Она убрала горшочек с вареньем в буфет. Приближался День Всех Святых, и в своем коротком письме Эрнест заверил мать, что они с Эльвиной рассчитывают на ее приезд. «Отвезу орехи и варенье детям! – пообещала она себе, ощущая в душе странную печаль. – Хвала Господу, они – мое счастье в этом мире! Хорошие у меня дети, очень хорошие…»

Зазвонили церковные колокола. С улицы донесся шум: жители Сен-Жермен спешили в церковь. Иные даже радовались тому, что мессу будет служить священник из Фейада, почтенный старец, уважаемый всеми.

Ролан Шарваз не мог знать, что многие прихожане находили странной его наигранную набожность, любовь к прогулкам по лесу и к светскому обществу.

В доме священника в Сен-Жермен, в пятницу 19 октября 1849 года, в три пополудни

Из своей таинственной поездки Ролан Шарваз вернулся в прекрасном расположении духа. На обратном пути он предвкушал радость встречи с Матильдой, да и необходимость вернуться к обязанностям священника его не огорчала.

Однако, едва оказавшись дома, он увидел на полке буфета письма, одно из которых было вскрыто.

– Анни! – сердито позвал он. – Что это значит? Разве я позволял вам читать мои письма?

Служанка, которая как раз мыла посуду, виновато опустила глаза.

– Это жена доктора его читала, господин кюре. А я не стала вмешиваться.

– Чтобы мадам де Салиньяк пришла сюда и позволила себе вскрыть письмо, адресованное мне? Позвольте в этом усомниться! Нет, это вы не смогли устоять перед привычкой всюду совать свой нос, копаться в моих вещах…

– Господин кюре, это не я!

Разъяренный Шарваз заперся в спальне, предварительно хлопнув дверью, но довольно скоро вышел и протянул служанке запечатанный конверт.

– В качестве наказания вы отнесете это мадам де Салиньяк и дождетесь ответа.

– Прямо сейчас? Но мне же еще надо поставить суп вариться!

– Немедленно! И будь вы порасторопнее, суп уже давно был бы готов.

Анни Менье подчинилась, в душе негодуя на хозяина. Однако выразить свое недовольство вслух она позволила себе, только отойдя на приличное расстояние от пресбитерия. Сюзанна встретила ее с прохладцей и оставила дожидаться на широком крыльце из тесаного камня. Вернулась молоденькая служанка бегом и с таким же маленьким конвертом в руке.

– Вот вам ответ, мадам!

* * *

Пятнадцать минут спустя Матильда в коричневой шерстяной накидке проскользнула в ризницу через узкую дверь, выходившую во двор церкви.

Наградив ее сердитым взглядом, Ролан Шарваз повернул ключ в замке. Матильда же не могла отвести от него глаз, так она была рада встрече, хотя ревность и горечь обмана скоро напомнили о себе. Кюре пошел проверить другую дверь, через которую ризница сообщалась с нефом церкви. Она была заперта.

– Я хочу кое-что прояснить, Матильда. И я выбрал это место, чтобы не вызывать у моей служанки излишнего любопытства.

– И ты меня не поцелуешь? – прошептала молодая женщина, чувствуя, что тает от одного лишь звука его голоса.

– Не здесь и не сегодня, – отрезал Шарваз. Вид у него был суровый, руки сцеплены за спиной.

– Я хочу знать правду! – воскликнула Матильда с ноткой отчаяния в голосе.

Кюре успел уже немного позабыть, как хороша его возлюбленная: какое красивое у нее лицо, как нежна ее кожа и как прекрасны ее выразительные глаза. Охваченный волнением, он отвернулся.

– Правда, что ты вскрыла письмо, которое пришло в мое отсутствие?

– Нет! Я бы не осмелилась! Письмо вскрыла твоя служанка! – вскричала Матильда, едва не плача от страха. – Ролан, верь мне! А потом… да, я его прочла! Я была сама не своя от тревоги. Я даже заболела, Колен тебе наверняка расскажет. И потом еще эта женщина, Анни Менье… У нее на уме только дурное! Она предположила, что это письмо от женщины. Я чуть с ума не сошла от ревности!

– Письмо от брата, – сообщил Шарваз. – Каково же было твое разочарование! Ты ведь ожидала получить доказательства, что я люблю другую, а их нет! Что ж, будет тебе наука, как грешить любопытством!

Матильда присела на старенькую, растрескавшуюся скамеечку для молитвы, так у нее дрожали ноги.

– Что подумает ризничий, если придет и увидит, что мы тут заперлись? – пробормотала она.

– Я не идиот, Матильда! Я встретил Алсида Ренара на почтовой станции, когда сходил с мальпоста. Он как раз садился в экипаж. Решил проведать своего кузена в Монброне.

– Ролан, значит, мы можем поговорить спокойно! Так где же ты был? Брат, похоже, понятия не имел, что ты собираешься к ним. Я уверена, что ты ездил навестить ту даму, мадам Кайер!

– Увы, нет! – иронично отозвался Шарваз. – Я был в Савойе у родителей. Зачем бы я лгал тебе, Матильда?

Испытывая бесконечное облегчение, молодая женщина повернула к нему прелестное заплаканное лицо. Дрожь желания прошла по телу Шарваза. В нем всколыхнулись воспоминания об их страстных объятиях и о невыразимом наслаждении, которое он испытывал, когда овладевал ею.

– Зачем мне лгать женщине, которую я обожаю? – проговорил он сквозь зубы, обжигая ее взглядом дикого зверя. – Проклятье! Не будь в моем доме этой чертовой служанки, мы уединились бы в спальне, и я показал бы тебе, как сильно тебя люблю и как по тебе скучал!

Его грубая природа, не терпящая никаких моральных ограничений, возобладала. Обхватив ее за шею, он заставил любовницу подняться. Молодая женщина запрокинула голову, принимая его властный, крепкий поцелуй. Задыхаясь от вожделения, он попытался уложить ее прямо на каменный пол.

– Ролан, только не здесь! – взмолилась Матильда.

– А где же? На улице дождь и холодно. Что мы теперь будем делать? А когда придет зима?

– Я не знаю, – в растерянности пробормотала она.

– Я с ума сойду без тебя, без твоего тела, без твоей улыбки! – простонал он, привлекая ее к себе.

Опьяненная страстью, молодая женщина закрыла глаза. Она понимала, что еще одна ступень, ведущая к погибели, пройдена, однако боялась отказать любовнику, чтобы не потерять его. Шарваз получил то, что хотел, не думая о месте, где они находятся. Его сумрачная, извращенная душа так стремилась забыться в наслаждении!

* * *

Это драматическое воссоединение увлекло кюре и Матильду в водоворот чувственности. Любовники с трудом переносили часы разлуки и страдали от невозможности встречаться, когда им этого хотелось. Они стремились наверстать потерянное время, доказать друг другу необоримую силу своей любви.

Жертвой всех этих терзаний стала Анни. Помимо ежедневных хлопот – уборки, приготовления пищи и стирки, – ей приходилось теперь исполнять обязанности почтальона. Начались многократные – и ежедневные! – прогулки от пресбитерия к дому доктора де Салиньяка и обратно.

Поначалу она не видела в этом ничего дурного. Для буржуа было в порядке вещей отправить служанку к другу с запиской или с просьбой одолжить книгу. Но ее господин писал почему-то только супруге доктора, которая, в свою очередь, слала записки только отцу Ролану.

Служанка, до этого плохо знавшая городок, теперь с закрытыми глазами могла найти мэрию, школу, место у реки, где было принято стирать белье, монастырскую школу для девочек… Она по-прежнему быстро уставала, а потому позволяла себе остановиться и перекинуться с кем-нибудь парой фраз. Слова «Здравствуйте!» и «Всего доброго!» служили наградой за ее усилия.

Часто она встречала ризничего, который был рад поболтать и угостить ее – и, конечно же, кюре – овощами со своего огорода.

– Суп ваш будет еще вкуснее, мадам Анни! Скоро заморозки, так что, думаю, уж лучше я раздам овощи соседям, чем они пропадут!

Она благодарила старика, растроганная его добротой.

За последнюю неделю Шарваз дважды отправлял ее в Мартон, и это при том, что путь туда и обратно составлял порядка пяти километров.

– Господин кюре совсем не жалеет моих ног! – пожаловалась она Алсиду Ренару, которого встретила на обратной дороге. – Когда мой сын об этом узнает…

– Бедная мадам Анни! Пока вы ходили по такой-то погоде, отец Ролан принимал гостей. Супругу доктора… – добавил он, неодобрительно качая головой. – И ушла она нескоро.

– Знали бы вы, Алсид, что она является чуть ли не каждый день, даже когда я дома! Мне приходится самой таскать дрова наверх, а они такие тяжелые… И на чердак лазать, чтобы белье развесить да снять… А еще я вам скажу: они запираются в спальне! О чем можно так долго толковать, ума не приложу. Неприлично это, когда кюре и дама из приличного дома встречаются и переписываются тайком. Но мне пора бежать, а то кюре меня отругает!

– Не нашего это ума дело, – пробормотал ризничий, удаляясь.

Это было утром 27 октября. Из окна отец Ролан наблюдал за их беседой, испытывая смутную тревогу. «О чем они могут толковать? – задавался он вопросом. – Наверное, как это заведено у прислуги, Анни жалуется, что я ограничиваю ее в вине и заставляю выходить из дома в плохую погоду!»

Он отошел от окна и принялся прохаживаться по комнате. Анни попросила позволения съездить в Ангулем на День Всех Святых. Он с добродушной миной согласился, думая только о том, как славно будет провести целый день без этой мегеры. А с каким укором она на него смотрит, стоит Матильде войти в дом… «Мы сможем спокойно побыть наедине, если только доктор Колен найдет, чем заняться», – подумал он.

Доктор ничуть им не мешал. Октябрьские затяжные дожди и слякоть исправно снабжали его пациентами, и он с утра до вечера разъезжал по окрестностям.

Одолев внешнюю лестницу и совсем выбившись из сил, Анни застала хозяина с мечтательной улыбкой меряющим комнату шагами.

– Поставлю греться рагу со свининой, мсье. Вот незадача! Огонь-то почти потух! – язвительным тоном сообщила она. – Могли бы подкинуть поленце.

– Могли бы подумать об этом, Анни, прежде чем отправляться к Алсиду Ренару перемывать кости соседям!

Под насмешливым взглядом Шарваза вдова Менье сердито передернула плечами, сняла шаль и принялась за работу. Однако господин кюре заблуждался, полагая, что она ни о чем не догадывается. С недавних пор у Анни появились кое-какие подозрения, а вскоре нашелся и способ узнать, что они с мадам де Салиньяк поделывают в спальне…

В четверг 1 ноября 1849 года

В первый день ноября, в семь утра, едва облака окрасились в розовые рассветные тона, Анни Менье отправилась на почтовую станцию в Ла-Бранд. Наконец-то она увидится с сыном Эрнестом и дочкой Эльвиной! Она ждала этого дня с огромным нетерпением, но когда он настал, то поймала себя на мысли, что настроение отнюдь не праздничное.

Возмущение и гнев несли ее вперед как на крыльях. В Ангулеме, в лоне семьи, она сможет наконец рассказать все, что камнем лежало на сердце и чем она не могла поделиться со своими знакомыми в Сен-Жермен.

Мальпост задерживался. Анни поджидала его прибытия, нахмурив брови и качая головой в такт своим мыслям. «Если бы я только знала!» – повторяла она про себя.

Ветер переносил с места на место кучи желтой опавшей листвы – зрелище, которое окончательно ее расстроило.

– Скоро зима! – прошептала она, вздыхая. – Надеюсь, на Рождество я буду с детьми, а не в Сен-Жермен, в компании этого святотатца!

Она успела продрогнуть, а потому испытала чувство облегчения, когда на дороге показался тяжелый экипаж мальпоста. Кучер сразу ее узнал.

– Ну что, милая дама, нравится вам в Сен-Жермен? – крикнул он со своего высокого сиденья.

– Не очень, – ответила Анни.

Форейтор помог ей подняться в экипаж, и мальпост двинулся дальше. Лошадям в такую холодную, ветреную погоду тоже приходилось несладко, и они шли рысью. Поэтому поездка показалась Анни, единственной в этот день пассажирке, чуть ли не бесконечной.

* * *

И вот с холма в местечке Сент-Катрин открылся чудесный вид на Ангулем – старинный город, расположившийся на пологой возвышенности между двумя реками, с высокими колокольнями и бессчетным множеством крыш.

Эрнест встретил мать с распростертыми объятиями, но сразу заметил, что она бледна и в расстроенных чувствах.

– Матушка, что случилось? Ты не заболела? Если так, не стоило утруждать себя долгой дорогой!

– Я не больна, не волнуйся, просто расстроена. А теперь дайте я вас расцелую, и все пройдет!

Эльвина, красивая молодая женщина, растроганно смотрела на мать. Рядом был и ее муж, Патри́с Герен.

– Мамочка, милая, Эрнест прав, ты выглядишь больной, – сказала она. – Расскажи, что тебя беспокоит, но прежде присядь. К твоему приезду я испекла пирог с яблоками, а Патрис купил бутылочку вен-кюи.

Все сели за стол, и каждый член семьи пытался развлечь Анни анекдотами и новостями квартала, заставить ее улыбнуться.

– Не стоит волноваться на мой счет, дорогие дети! Дорога не показалась мне приятной, но я так рада оказаться дома, с вами, что не хочется вспоминать о плохом. Знали бы вы, как славно снова очутиться в компании любящих тебя родных! Как приятно снова вас всех увидеть!

– Мамочка, рассказывай! – попросил Эрнест. – Не может быть, чтобы это было что-то серьезное.

– В Сен-Жермен бог знает что творится, и мне это не по душе! – выпалила Анни, в то время как щеки ее окрасились багровым румянцем. – И некому было открыть душу! Всю дорогу я думала, как приеду и все вам расскажу, а теперь и не знаю, стоит ли…