Текст книги "Юность воина"

Абала привстала в стременах, глядя вперед. Положительно то пятно – не сланец. Слишком правильная форма. И ноги. Точно!

– Гей! – закричала обрадованно, посылая Смирную вперед.

Для разнообразия кобыла послушалась. Она всегда улавливала настроение хозяйки. До сих пор та понемногу впадала в уныние. Уже темнеет, а результата разведки без спроса нет. Возвращение ожидалось крайне неприятным. Одними нравоучениями в данной ситуации не отделаешься.

Это себя можно уверять в величии. Старшие быстро по заднице надают и найдут неприятное наказание за нахальство и непослушание. Та же Шуша не просто огреет чем попало, но пошлет в кладовую перебирать зерно или еще какой нудностью заниматься. И не откажешься. А уж прогулкам без разрешения надолго конец.

Уже вблизи Абала твердо уверилась – нашла – и соскочила на ходу, не останавливаясь. Ничего особенного. Гордиться нечем. Со Смирной разве младенец не сумеет. Вот на бешеном аллюре – это другое дело.

– Человек! – удивилась, рассмотрев вблизи. Откуда он тут взялся и что пытался передать?

Тронула пальцем щеку – холодная. Тем не менее, не мертвый, уверилась, определив дыхание. Интереснейшая загадка. Развязала для начала длинный сверток, лежащий рядом, и обнаружила старинное оружие. Не сталь привычная, бронза вроде. Никто такого не делает, а форма как у нормального клинка. Примерилась и увидела вполне ожидаемое. Не для ее роста и вообще излишне длинен.

Величина клинка определяется просто: сидя верхом и подняв правую руку с оружием над головой, ты закрываешь слева все тело до седла. А попутно – чтобы можно было достать лежащего на земле человека. Длиннее неудобно. Мешает скорости выполнения приемов. На глаз – и этому не пойдет. В два с лишним локтя оружие рассчитано на великана. Еще и материал неподходящий.

«Зачем тащил?» – удивилась мимоходом, развязывая шнурки на мешке. Полезла внутрь – опять невразумительные тряпки. Что прячет?

Через плечо заглянула любопытная морда кобылы. Смирная пыталась выяснить, нет ли чего в мешке вкусненького. Человек ее не заинтересовал. Видела и раньше.

Абала отпихнула ее и нетерпеливо освободила предмет от оберток. Уставилась, замерев в восхищении, на сделанную из золота маску. А это не людская работа и очень старая, сделала вывод, осмотрев ее со всех сторон. Глянула на первый попавшийся мешочек и обнаружила очень знакомые амулеты. Не по исполнению. Мотивы.

Неужели крато сделали? Тогда это незнакомая ей семья. У соседей нет такого мастера. Клеймо отсутствует. Да и не касались ничьи руки этих вещей. Люди не в счет. Откуда же он пришел? Куда шел? Кому сигнал подавал? А, какое мне дело. Не бросать же на снегу.

Она цокнула языком, отдавая приказ. Смирная посмотрела с откровенным недовольством. Что такое помогать раненому, она прекрасно знала, но одно дело нести невесомую девочку – и совсем иное здорового и тяжелого человека. Абала повторно цокнула, отдавая приказ. Кобыла душераздирающе вздохнула, скосилась на реакцию и, не дождавшись жалости, с демонстративным кряхтением опустилась на брюхо.

Теперь начиналось самое неприятное. Человек был раза в два ее тяжелее, и затаскивать его даже на лежащую рядом лошадь не так просто. На всякий случай пнула носком сапога под ребро – вдруг очнется и сам сможет. Даже не дернулся.

Надо спасать. Еще немного – и совсем скончается. Слегка подбавила ему жизненной энергии, но не слишком. Лечить надо в другой обстановке. И нет уверенности, что ее методы подойдут. Надо расспросить подробно Шушу и Дока. Раньше как-то не требовалось.

Напрягаясь, она потащила юношу наверх и перевалила через седло. Отдуваясь, постояла. Опять цокнула.

Смирная поднялась, получив команду, и слегка встряхнула груз, чтобы он лег удобнее. Пришлось поддержать, а то бы запросто свалился. Ну ничего, лошадка у нее умная, и сейчас ее неспешный шаг даже полезен, решила Абала, привязывая безвольное тело со всех сторон.

Добавила наверх мешок с ценностями – вот идиот, золото несет, а еда отсутствует. Отерла трудовой пот и потянула Смирную за повод. Теперь можно и домой. Она всем докажет!

Три часа спустя она совсем уже не была уверена в правильности своего поступка. Вместо похвалы вокруг собралось все семейство. Если не считать перешептывающихся детей, наблюдали за прибытием в полном молчании, в котором читалось осуждение.

Общее мнение выразил старший из воинов Локум, откровенно кривясь:

– Зачем привезла?

– Нельзя бросать на смерть путника, – ответила она прочно затверженной мудростью.

– Чужак!

– Где в словах мудрости есть упоминание, что спасать надо только своих? – спросила Абала, подпустив в голос яду.

Локум никогда ей не нравился, как и она ему. Трогать он ее не трогал, но отношение чувствовала. Этот вечный взгляд, будто кислого наелся. Очень хотелось иногда дать по лбу. Нельзя. И не получится, и лезть к старшему – нарваться на побои и оскорбления. Он всегда призывал соблюдать традиции, как же не подколоть?

– А мозги для чего дадены? – брюзгливо спросил он.

– Кормить его еще, – сказал чей-то голос.

– Девчонка. Совсем не думает.

– Может, за ним погоня или еще что?

– Не наш!

– Вот цена его жизни! – гордо сказала Абала, выкладывая мощный козырь перед всеми в виде золотой маски. – И еще есть!

– Покажи! – попросили сзади.

– В руки дай!

В воздухе повисло всем знакомое: половина найденного принадлежит счастливцу, вторая – семье. Но это ничейный клад. А так всего по четверти. Остальное придется вернуть.

– Вот и подождала бы, пока помрет, – грубо заявил Локум.

– Вот в другой раз твоей смерти и подождет! – гневно заявила Старшая Мать. – Твоя тупая башка крепче камня. Чего удумал!

Воин что-то буркнул, но возражать не посмел.

– Нет, – в голос продолжала Старшая Мать для всех, – призывать запятнать честь! Ребенка! Нарушить кратовали – кодекс права нашего народа! Уйди, животное, с глаз долой!

Локум молча развернулся и, распихивая собравшихся, двинулся отсюда. Абала невольно поежилась. Конечно, приятно, что Старшая Мать за нее заступилась. Такое не столь часто случается. Обычно на мелкие склоки она внимания не обращает. Старенькая уже. Но ведь Локум потом на Абале непременно отыграется. Он такой. Злопамятный. И совсем не тупой. Найдет возможность придраться. Абсолютно правильную.

– Все, все, – объявила Старшая Мать. – Расходимся. Неужели дел нет? Вечером обсудим и всем покажем находки.

– И этого тоже? – ехидно крикнула Адзеле. Ей вечно больше всех надо. На молодых действует. Самая бойкая из своего поколения, а на лицо не очень. Вот и старается, внимание привлекает.

– Я тебя за него замуж отдам, если ума не наберешься, – пообещала Старшая Мать.

– Она уже молчит, – крикнули сразу несколько голосов со смехом.

– Молчите и идите! Сами разберемся. Шуша, Висби, Берзона, Руп, Гросс, – назвала она лучших магов. – И ты, – поманила стоящего в отдалении Дока. Раньше он на глаза не лез, прячась за спинами. – Я что-то чую, – сказала Старшая Мать негромко, – но не совсем ясно. Может, вы?

Маги поделились, внимательно изучая добычу. Двое вытряхнули все из мешка, положили оружие для изучения.

– Это бронза? – удивленно спросил Руп.

Меч в его руках пружинил и сгибался, да и цвет желто-золотистый.

– Есть такой рецепт старинный, – небрежно поставила его в известность Старшая Мама. – Растолченный аквамарин, еще кое-какие добавки в расплавленную бронзу. Ее потом можно закалять, тогда как обычная бронза закалке не поддается.

– А почему не используют?

– Железо дешевле.

– На вещах ничего нет, – после совещания твердо заявила Висби. – Старинные цацки, красивые, но пусто. Кровь недавняя, руки людские. Все. Можно пользоваться. А вот с ним… – она с сомнением посмотрела на человека. – Есть след. Не вижу чего. Первый раз подобное.

Шуша походила на пару с Рупом, почти тыкаясь носом в человека, и они переглянулись.

– Не он, – уверенно сказал мужчина. – Что-то на нем.

Шуша показала пальцем на пояс:

– Дубинка.

Развернулась и зашипев, влепила Абале жесткую оплеуху. С девочки слетела шапка, а на глаза невольно навернулись слезы.

– Девчонка! Дура! Куда смотрела!

С каждым выкриком очередная затрещина. Девочка терпела.

Действительно могла привести в семью несчастье. Болезнь. Но ведь она проверяла! Истощение, голод. Все. Нет заразы! Оправдываться не имело смысла. Все равно слушать не станут.

– Не в целях защиты, а исключительно ради справедливости, – откашлявшись подала голос самая рассудительная и спокойная из всей компании Висби, – я тоже не уловила. Смерть все заглушает. В крови он, что ли, купался? – Она наморщила нос брезгливо. – Все вонь Уносящего Душу забивает. Надеюсь, мои умения не ставятся под сомнения?

В воздухе повисло явное напряжение. Первая и вторая по рангу мерили друг друга взглядами ядовитых змей. Абала мысленно обратилась за помощью к Создателю Сущего. Ведь повторяется ситуация с Локумом! Кто бы ни победил, а она крайняя!

– Делом надо заниматься, – с нажимом сказала Старшая Мать. – Подойди! – приказала, обращаясь к Доку. – Возьми, – показала на засунутую за пояс человека дубинку.

Доку это не понравилось, Абала сразу учуяла, но возражать он не посмел. С невозмутимой мордой (уж различать выражение его лица она давно научилась) великовозрастный ученик поднял палку.

– Странно, – произнес он жестами, – с виду гладкая, а я чувствую резьбу.

– Нить от нее идет к человеку, – в глубокой задумчивости прошептала Шуша. – Нельзя забирать – они связаны. А оборвать…

– Обрезанная натянутая веревка может хлестнуть и по владельцу ножа, – понимающе сказала Старшая Мать. – Висби?

– Не надо пока делать резких движений. Пусть вернет назад.

– Берзона?

– Отдайте его Доку. Выживет – расспросим. А я покопаюсь в старых свитках. Что-то читала о такой вот маске.

– Руп?

– Девочка поступила правильно, – покачав головой, сказал тот, – но глупо. Чтобы в другой раз хорошо думала – пусть сама и занимается этим типом. Вытащит его с порога смерти – молодец.

А нет – так пусть гнев черных сил на мою шею и обрушится, минуя остальную семью, мысленно дополнила невысказанное Абала. У, падальщик паршивый! Чего я тебе плохого сделала? Меня такому не учили! Гадина!

– Гросс?

– Я согласен со сказанным, – ответил вечный миротворец семьи.

– Да будет так! – торжественно объявила Старшая Мать. – Забирай! – показала на Дока. – Остальные могут идти. А ты, – уже Абале, – запомни! Кому много дано, с того много и спросится. Кроме обычных уроков и занятий, будешь возиться с ним, пока он здесь. И наказание получишь потом. По результатам. Ясно?

– Да, Мама, – послушно ответила Абала.

Сегодня у нее будет тяжелый день. И завтра. И неизвестно сколько еще впереди. Придется не просто лечить, а еще и правильно воспитывать. И все равно она всем показала! А эти… нельзя найти сокровище без труда, все об этом в курсе. И веры в свою правоту терять нельзя, даже если тяжело и трудно. Она правильно поступила!

Глава 5. Псоголовые

Блор с трудом разлепил глаза и в недоумении уставился на обстановку. Похоже, как ни странно, не умер. На престол Верховного Судии ничуть не смахивает. Ни очереди, ни моста из мечей, ни свидетелей из раньше померших. Перейти через замерзшие пространства не требуется. Это удачно. Уже вволю по льдам потоптался и без того.

Он находился в маленькой комнате. Половину помещения занимала огромная печь. Возле нее стоял солидных размеров ящик, заполненный черным горючим камнем. Приходилось раньше видеть. Из небольшого круглого окна, закрытого стеклом, в специальной деревянной раме под потолком падал солнечный свет.

Закрыть окно такого размера в стекло, в горах? Вещь наверняка неимоверно дорогая. Хотя нет. Это же слюда. Стекло таким чистым не бывает да и искажает почти всегда. Все равно на дороге не валяется. И при этом убогая утварь.

Судя по лучам света, поздний вечер. Или раннее утро. Память молчала. В комнате кроме кровати, на которой он сидел, подозрительно четырехногой табуретки (где это видано – мебель не на трех?) и пустого, опять же о четырех ножках, стола, места было ровно столько, чтобы, не цепляясь, дойти до двери. Еще сундучок в углу да чьи-то вещи развешаны на прикрепленных к стене оленьих рогах. Или это не олень? Вон куча отростков. Да какая разница!

Помещение – это люди. Как он сюда попал? Ничего не вспоминается. Голый, только кольцо фем Кнаута на цепочке по-прежнему на шее. Значит, не ограбили. Оно золотое, старинное и знак положения. Печать хозяина. Само по себе вещь непростая.

Так… Он жутко устал, замерз и чувствовал себя неважно. Решил немного отдохнуть в тени очередной скальной глыбы. Не помогло. Его трясло, будто в лихорадке. И тогда он двинулся дальше. Еле хватало сил волочить ноги в глубоком снегу. Каждый раз еле-еле вытаскивал ногу из бесконечных сугробов. Через каждую сотню локтей расстояния ложился плашмя, чтобы немного отдышаться. Пользы нет, и после этого чувствовал себя еще отвратительнее. Глаза страшно болят от сверкания белизны.

В какой-то момент он не выдержал. Отчетливо осознал: это конец. Еще сутки – и он просто окочурится прямо здесь. Сдохнет от въевшегося в кости холода. А через пару столетий тело, вмерзшее в лед на манер мошки в янтаре, обнаружат и будут с любопытством разглядывать. Обсуждая, тыкать пальцами в заледеневшие члены, выламывать куски инструментами, и уж наверняка обшарят, забирая так и не брошенный мешок с драгоценностями покойника. Надо было избавиться от него еще возле погибших яков и взять дополнительно мясо. Алчность до добра не доводит? Но он же не для себя нес!

И приняв это, он опять воззвал к Воину. Даже порезал ладонь и уронил на снег кровь, для лучшего привлечения внимания. Собственная кровь – не жертвенного животного. Не просто меч, а кинжал Мага. И тогда это случилось вторично. Тело стояло на дрожащих руках, воздев руки вверх. В одной – кривой бронзовый клинок, со второй – продолжает капать кровь в жадно принимающий ее снег. А сам он висел над головой замершей внизу человеческой фигурки.

Мысленно скомандовал и поднялся выше, осматриваясь вокруг. С неприятным холодком в отсутствующей груди обнаружил знакомую тварь, сидящую на гребне и внимательно наблюдающую за ним. Судя по положению головы, она его прекрасно видела. И в телесном виде, и в этом воздушном, когда завис в воздухе. Морда сразу повернулась к нему, и из открытой пасти вывалился длинный красный язык. Будто насмехается. Такая неприятная ухмылка на роже. Не животная мимика.

Блор был уверен, что видел его и раньше, возле яков, когда оглянулся, начиная очередной спуск. Расстояние не позволяло рассмотреть подробности, но сидевший открыто зверь ничем иным просто не мог быть. Уж пищи там точно несколько пудов осталось. Он вырезал лишь немного в сравнении с общей массой погибшей коровы.

Но какого Хлада он шел сзади? Мало того что в долине остались другие яки и не мог он их всех с такой скоростью сожрать (или мог?) – так ведь не пытался все это время догнать. Шел спокойно сзади. Не нападал. Вот и сейчас вместо атаки чего-то ждал. Одно слово – тварь. Ни один нормальный хищник так себя вести не станет.

Недовольно отстранился, временно выбросив из мыслей. Не атакует – и ладно. Пусть идет, какая разница. Потянулся еще выше. С противнейшим ощущением обнаружил, куда ведет его дорога. К огромной трещине. Не с его нынешним здоровьем прыгать через пропасть. Она лишь с виду выглядит неширокой. Зато глубокой до ужаса. И падать вниз придется долго. Правда, в конце уж точно не станешь мучиться от переломов. В результате падения останется нечто вроде желе. Кости раздробятся в пыль. Он проследил за обходом в обе стороны. Можно, хотя опять придется подниматься. Гребни вполне проходимы в обе стороны. Но идти-то куда?

Он метнулся вперед, совершено не задумываясь, как это происходит. Просто захотел и сдвинулся. Хорошо бы так в нормальном теле, мельком подумал, перенестись, не затрачивая сил. Глупости. Такое и про великих магов прошлого не рассказывали.

Осмотрел внимательно окрестности и остался разочарован. Опять ледяная пустыня. Переместился налево и за гребнем с замиранием сердца обнаружил след. Здесь шел не так давно караван. Блор помчался, будто волк на запах дичи. Со своей высоты он прекрасно видел – где ступала нога человека, где вьючных животных. Там шерсть зацепилась, здесь обрывок материи остался.

Изучать подробности его не тянуло. Важно держать след. Хвала Воину, это оказалось не особо сложно. Уж они обязаны знать, куда идут, и вряд ли сильно далеко. Поздняя осень – не время для бессмысленных гуляний по горам. Потом дикие бесплодные скалы уступили место небольшой долине, зажатой среди гор. И там были дома. Каменные башни, в несколько этажей. То, что надо! Люди! И не очень далеко. Два-три дня пути. Столько он еще протянет. Прошагает через силу.

Главное – не забыть подробностей. Спуск достаточно труден на протяжении почти двадцати лиг, но это приблизительно. Потом поворот в ущелье возле приметного камня на тонкой ножке. Еще не меньше десятка лиг дополнительно. Оба ущелья чрезвычайно узки, и тропинка слабо заметна, а повсюду осколки камней и валуны, затрудняющие переход…

Вот кто-то идет, услышал под окном, отвлекаясь от воспоминаний. Явно направляются сюда. Блор поспешно содрал с кровати покрывало и закутался в него. Неизвестный доброхот, устраивая его сюда, попутно раздел полностью. Не очень приятно встречать посетителя в голом виде. Дверь распахнулась, и в комнату вошел…

Видимо, это и есть псоголовые, с опаской подумал, внимательно изучая фигуру в дверях. Рост у хозяина, а кто он еще может быть, оказался заметно ниже среднего, но еще и пропорции тела какие-то странные. Очень длинные руки, короткие ноги и широкая грудь. А морда совсем на собачью не походила, в отличие от прозвания. Скорее на мартышку. Видел он таких, привезенных с юга. Понятно, та много меньше размер имеет, но такие же будто издевательски преувеличенные человеческие черты.

Слишком вытянутые вперед кости физиономии, широкий нос, оттопыренные уши, и весь шерстью покрыт. На нем не видно, вполне нормально одет в рубаху, в брюках и мягких сапогах, но где руки, лицо и шея открыты – сразу заметно: зарос сплошь. А вот красивый подбитый множеством заклепок ремень наверняка что-то должен был означать. Как и большая вышитая эмблема на груди.

Знает он такие фокусы – каждый цвет и фигура означают нечто важное. У горцев-людей тоже на рубахах вышивка четко определенная. За чужую и убить могут. А знаки эти понимающему подробно излагают происхождение и положение в роду. Натуральный герб по виду.

Во всяком случае, явно свободный, даром что принес котелок. Нож солидных размеров достаточно недвусмысленно об этом сообщал. Очень неприятного вида нож с изогнутым лезвием.

Конечно, лезвие лучше бы рассмотреть в обнаженном виде, а то очень уж характерный профиль у данного экземпляра в ножнах. Точно как извлеченные им из могилы. Наверняка заточка по внутренней грани. Это хорошо или плохо? Вещи у них. Скажут, у родственника спер. Да не, откуда. Не делают даже в горах из бронзы. Давно все железом пользуются.

Человек-мартышка поставил на стол посудину, извлек из кармана собственную ложку Блора и его же нож и кинул на стол. Приглашение достаточно явное. И оружие не боятся оставлять. И давать в руки тоже. Хороший признак.

– Спасибо, – сказал отчетливо.

Тип жутко оскалился, продемонстрировав неприятные клыки величиной с мизинец, и кивнул. Такими, пожалуй, и волка покусать удастся. Если нарвешься без оружия. О! Мрак. Да это же ребенок! Точно-точно. Поэтому маленький. Совсем замечательно. Не камера. Кто же в нее дитятю пустит.

– А одежда моя где?

Он разразился самым натуральным собачьим лаем, навсегда объяснив Блору, откуда взялось название для этого народа. Хав-хав-хав – и жест вбок. На тот самый грубо сколоченный табурет. Действительно, каким местом думал. Под холщовой тканью все его одежки.

– Спасибо, – сказал вторично, на всякий случай, уже в спину. От него не убудет, а этот вроде понимает, хоть и гавкает. Рукой отмахнулся вполне знакомо. Ничего, мол. И опять пролаял нечто, показав на стол. Фраза совершенно не нуждалась в переводчике. Он произнес что-то вроде «Давай, парень, жри».

Блор поспешно соскочил с кровати и принялся натягивать на себя знакомые вещи. Ко всему еще и постиранные. Сухие. Выходит, валялся он здесь добрые сутки как минимум. Но что странно, ничего не болит. Обмороженные пальцы нормально слушаются. Синяки, он покосился на бок, стали бледными. Может, больше, чем день? Он задумался. Не все вроде отшибло.

Сначала ощущение, что куда-то несут. Соображалка совсем не работает, но почему-то четкое впечатление, что руки волосатые. Качает, как на корабле. Поят, даже вроде подтирают. Похоже, что он делал под себя. Не очень-то приятное воспоминание. И запах знакомый. Поэтому и реакция такая слабая, что-то подсознательно запомнил.

Ведь с перепугу от такого зрелища, как псоголовый, можно и заикой стать. Внизу о них рассказывали страшилки. Он еще в детстве наслушался: «Не станешь слушаться – придет человекопес и заберет». Зачем – и так всем ясно. На котлеты пустит.

Ну, обрадовался всерьез, обнаружив под крышкой хорошо знакомую пшеничную кашу, щедро сдобренную жиром, и ту самую котлету. Не иначе кого уже пустили на мясо. Сейчас он бы с удовольствием слопал что угодно. Изголодаться всерьез не успел, но живот подтянуло, и при виде свежей пищи тот принялся исполнять музыкальные рулады.

Разрезал ножом котлету и озадаченно уставился на внутренность. Там все было забито какой-то зеленью, и на запах свежей. Котлетой данная вещь являлась разве с виду. Где они берут овощи поздней осенью высоко в горах?

Честно говоря, ногтей внутри он не ожидал увидеть: все-таки не очень верил в сказки. Его же потрошить не стали, а прочих людей во всей округе долго-долго искать придется. В земли псоголовых редко случайно забредают. Не любят они человеков. Насколько обоснованно – не ему судить, но разговоров он наслушался в дороге предостаточно. Правда, чем ближе к здешним местам, тем более странное отношение у людей. Боятся, но и уважают.

По наиболее распространенному мнению, здешние обитатели все еще не вышли из первобытного грубого состоянии. Нравы их находятся на степени полудикости. Жестокость, недоверчивость и мщение составляют преобладающий элемент в характере. Достаточно заблудиться и влезть без спроса в их земли, чтобы остаться без головы. И если псоголового обидели на одном конце хребта, недолго быть ограбленным на другом.

Они не различают правого и виноватого, а убивают всех людей подряд. И частенько крайне жестоко. Короче, держись подальше – целее будешь. Ну ему поздно дергаться. Пришел. На кол без разговоров не посадили, как об этом красочно живописуют на реке. Уже замечательно.

Вообще у диких народов, если накормили, убивать не принято. Закон гостеприимства, ага. Все общество откажется от не исполняющего обычаи. Даже вор и убийца, постучавший в дверь, становится неприкосновенным, и хозяин обязан его защищать. Вообще чушь… гм… собачья. Но ему в данном случае выгодная. Можно ли отнести псоголовых к дикарям? Вроде да, но они же не люди… Задачка…

Дверь распахнулась, и они вошли. Очередной псоголовый и совершенно нормальный с виду человек. На вид лет тридцать, крепко сложенный. Серые внимательные глаза, темные короткостриженые волосы, гладко выбрит и одет в том же стиле, что и посетители. Даже эмблема на груди присутствует. На горца не похож. Скорее южанин из столичных краев. Там давно все перемешались. Одно слово – имперцы.

Мартышка была женского пола. То есть не сказать, что с виду чем-то заметно отличалась от предыдущего экземпляра. Нет заметно меньшего роста или еще каких явных признаков. Грудь точно не выпирает. В штанах и полушубке поверх рубахи, но непонятно откуда пришла уверенность – самка.

Любой же отличит бабу, пусть и нарядись она в мужские портки. Черты лица, движения. Хм… лицо. Тут откровенная морда. Узенькие маленькие глазки, широкие, на манер толстой волосатой гусеницы, брови. И приплюснутый нос, нервно подергивающийся. Ну натурально обезьяна. А одели в людское для смеха.

– Хав, хав, – издала она звуки, приложив руку к сердцу. Ну к той стороне, где оно у человека находится.

– Будь свободным! – произнес человек с еле ощутимым акцентом. С юга. Не здешний.

– Э… и вам того же.

– Правильно, – одобрил тот, – это приветствие. Вроде нашего «здравствуй». Что в переводе означает пожелание здоровья.

Обезьянка нетерпеливо залаяла. Ей явно не понравились многословные объяснения.

– Хорошо, – согласился в ее сторону человек. – Меня зовут Док, ее – Шуша.

Вопросительный взгляд.

– Блор фем Грай, – догадливо представился парень. В душе он порадовался. В точку попал. «Ее». Самка.

– Она неплохо понимает имперское наречие, но говорить сложно. Глотка не так устроена. Поэтому я кое-что объясню.

– Гав, гав.

– Кратко, – вздохнув, сказал Док. – Насколько возможно. Тебя подобрали трое суток назад прямо у долины.

Видимо, в выражении лица Блора нечто мелькнуло, как он ни старался держать невозмутимый вид.

– Да, да. Тому уже много времени минуло. Сейчас не суть. Тут дело такое: чужака могли и бросить помирать на снегу. Ты здешним – никто. Еще и вещички прибрали бы. Сам понимаешь, кроме связанных договорами горных кланов, они людей не любят и плохо терпят чужаков.

Значит, про закон гостеприимства не слышали, без особого удивления отметил Блор. Не дикари. Цивилизованные. Гораздо хуже.

– У живого-то забирать запрещено без веской причины, – продолжал Док. – Но тут появилась маленькая загвоздка. На тебе печать бога.

– А?

– Ну, можно назвать ее отметиной, а можно знаком или отпечатком.

– Гав, гав, гав, – разразилась псоголовая.

Он сделал несколько жестов руками. Получил очередной лай в ответ.

– Очень сложный язык. Мало того что легко недопонять сказанное, так еще несколько смыслов в одном слове, – рассудительно поведал переводчик. – Хотя случается, все напротив – излишне образно. Отец – звучит как «взявший на руки». Горы – «большие холодные камни». Красивый – «сладкокровный».

– Чего?

– Она говорит, – пояснил, прервав излишне умные объяснения, – я плохо перевожу: на тебе лежит проклятье.

– Что? – враз осипшим голосом переспросил Блор.

– Это тоже нехорошее слово. Тебя коснулся бог, но это не означает нечто хорошее или, наоборот, плохое. Они, – он дернул головой, показывая вверх, – ведут себя иногда… э… странно. Развлекаются за наш счет. Ты знаешь притчу о сироте?

– Убийца вытер окровавленную руку о голову ребенка, а тот решил, что его ласкают?

– Именно. И Верховный Судия, взвешивая прегрешения после смерти, простил убийцу за радость, подаренную сироте. А вот горе семьи убитого осталось без ответа.

– А? – вновь не понял Блор. – К чему это?

– Ладно. Это потом. На тебе след, и необходимо выяснить, откуда он взялся и чем грозит. Тебе, окружающим.

– Случайно, в зависимости от сказанного, меня не прибьют?

– Иногда лучше быстрая смерть, чем блуждать по снегу.

Соглашаться не тянуло, хотя доля истины в словах присутствовала. Но это когда лично тебя не касается.

– Поэтому не стоит врать. Она все одно поймет.

Не обязательно врать, можно ведь просто без подробностей, мелькнуло в голове у Блора. Умолчание – вещь хорошо знакомая и привычная. Сам рта не откроешь – лишний раз по заднице не получишь. Начальству все сообщать вредно для здоровья.

Тут Шуша нетерпеливо оттерла переводчика и, больно взяв Блора за кончик носа длинными пальцами, потянула его голову вниз. Он невольно наклонился и уставился в небольшие карие глазки. Сначала это было даже смешно – в гляделки вздумала баловаться. А потом он почувствовал, как его затягивает внутрь. Ощущения оказались сродни полетам, когда он возвращался в собственное тело. Но там все происходило по его желанию. А здесь он проваливался в черную воронку и остановить это был не способен. Даже шевелиться.

И он точно знал – сейчас проклятая обезьяна внимательно ковыряется в его воспоминаниях. Далеко не все из них он был готов вот так выставлять напоказ. Всегда есть вещи, которых стыдишься, или дорогие лично тебе. Не для публичного обсуждения. Воспоминание о матери, о сестренке. Он их ни с кем не обсуждал и не находил нужным изливаться в исповеди проклятой макаке. Застыл, будто замороженный, а липкие противные пальцы продолжали ковыряться в мозгу, перебирая его память. Ко всему еще голова болела, и чем дальше, тем серьезнее.

Иногда она задавала вопросы, и он послушно принимался отвечать. Язык работал без малейшего участия воли или головы. Выкладывал без задержки всевозможные детали очень подробно. Несколько фраз – и его обрывали на полуслове. Шуша получала желаемое и принималась искать нечто ей интересное дальше. Больше всего ее интересовало случившееся в лагере. Подробности.

Сколько прошло времени, он не знал, казалось – годы, и вдруг отпустило. Невольно отшатнулся назад. Получив по коленкам ребром кровати, плюхнулся на нее. Сидеть оказалось неожиданно мягко и приятно. Вставать желания не приходило. Хватит, поприветствовал и такой неприятный результат.

– Ну ты и баран, – с каким-то детским изумлением сообщила Шуша. При этом она вовсе не перешла на изысканную речь и не превратилась в человека. Как была обезьяной, лающей по-собачьи, так и осталось. Тем не менее, он прекрасно понял смысл очередного гавканья.

– Представляешь, – сказала она Доку, – залазит в могилу к Господину Недр, берет кнут, мажет его кровью, затем кормежку слуге устраивает и еще удивляется – чего это демон казни за ним сзади вышагивает.

– Я ничего не мазал! – возмутился Блор.

– А я в первый раз слышу про демона, – сообщил Док.

– И никакого кнута в руки не брал.

– Ну как же не делал, – очень по-человечески пожала она плечами, продолжая нервно лаять, – а палка такая деревянная, что за поясом была. Или не прихватил из саркофага? Рукой порезанной лапал рукоятку, изображение пачкал.

– А кнут при чем? Я что, кнута не видел?

– А это он и есть. Только кнут не обычного табунщика, а Господина Недр. Для людей. И он теперь твой.

– А? – переспросил Блор, пытаясь хоть что-то понять в происходящем. Не нравилась ему эта ситуация. Если некая вещь действительно важна, то и отобрать желающих масса. За кусок хлеба, бывает, люди ближнего и случайного удавят, а здесь…

– Надо вернуть демона на место и научить с ним обращаться, – вроде как посоветовал Док.

– Да не надо мне никаких демонов, – поспешно заверил парень. – Можете забрать. Я не просил ничего такого.

– Чудеса искать бесполезно. Они приходят без спроса. Сами, – пробурчал Док.

– Нельзя отказаться от полученного, – торжественно заявила Шуша. – Не нам спорить с прежним хозяином. Хорошая шутка, – показывая клыки в том, что видимо являлось улыбкой, сказала псоголовая и, не прощаясь, вышла.