Текст книги "Посланник"

Глава 8

Когда король Швеции убедился в том, что русские полки наносят его стране серьезный урон, он сам предложил мир России. Петр согласился и послал в финляндский городок Ништадт тайного советника Остермана, к которому и был приставлен Никита.

Долго упрямились шведы, надеясь на помощь англичан, но терпение русского царя кончилось, и он приказал флоту выступать. Никита в числе первых, кого Остерман сам благославил на этот поход, бросился выполнять это важное дело во благо России.

Остерман славился своим умом и удалью, был лучшим дипломатом петровского двора, и потому служить у него считалось большой честью.

* * *

– А леса на наши похожи, – сказал Сергей Шустров – одногодок Никиты, самый смекалистый, славившийся храбростью, которая граничила у него с безумием.

Но была в его характере и еще одна черта. Он был самым веселым из отряда Никиты. Шустров был известен тем, что сочинял колкие стишки про своих друзей и врагов. Ему часто за это влетало и по этому случаю было дано ему прозвище Перевертыш. Он мог доводить бывалых солдат от слез до смеха, но в ту же минуту, получив приказ, становился самым серьезным и храбрым солдатом и был уже далеко, выполняя поручения, когда его друзья и однополчане еще отходили от его очередной шутки.

В отряде Остермана Сергей и Никита были самыми молодыми, потому они сразу сдружились. Сергей принимал и понимал шутки, порой совсем не безобидные, взрослых сотоварищей, так как сам мог выдать такое, что другим ничего не оставалось, как махнуть на него рукой, а вот Никите приходилось туго. Военному делу он посвятил себя сознательно, но вот в общении с однополчанами Никита часто попадал впросак.

С отрочества его учили выполнять только приказы командиров, но тут он столкнулся с неожиданными трудностями. Сначала все только и делали, что не допускали Никиту к делу, постоянно издеваясь над его происхождением.

Остерман, под руководством которого уже находилось более пяти тысяч человек, не всегда мог контролировать жизнь своих гвардейцев. Он передал отряд, в котором состоял Никита, угрюмому и прославившемуся в боях отвагой и храбростью Борису Николаевичу Калинину.

Никита как раз хотел помочь Сергею напоить лошадей, когда подошел Мишка Листов, который был на пять лет старше Никиты, и ядовито произнес:

– Зачем же вам, граф, ручки марать, давайте уж я выполню приказ Калинина.

Мишка Листов был влюблен в Ольгу Преонскую, и когда его отец заслал сватов в дом Татьяны, Никита заставил и Ольгу, и мать отказать Мишке. И теперь тот поставил для себя целью сделать жизнь Никиты невыносимой.

В тот момент не было рядом Сергея, иначе он бы нашел, что ответить задире. Гнев охватил Никиту:

– Я с восемнадцати лет служу царю и Отечеству, а ты, как я посмотрю, в мои года об этом и не помышлял. Ты только думал, как бы под бочок девке какой молодой привалиться…

– Что?! – перебил его Мишка. – Ты, сопляк! Ты еще пороху не нюхал, а меня неспособностью попрекаешь?

Никита бросил поводья на землю и, подойдя вплотную к Мишке, смотрел ему прямо в глаза. Мишку никто и никогда не смог бы обвинить в трусости, но холодный и тяжелый взгляд Никитиных глаз сковал все тело Листова, он даже пальцем шевельнуть не мог. Минутная и зловещая тишина повисла над головами двух молодых людей. Казалось, что все звуки в лесу стихли, ожидая конца этого действа.

– Никита-а-а! – послышался голос Сергея. Этот крик разбудил наконец все вокруг. Зашелестели листвой чужие деревья в чужом лесу. Затрещали и зашумели на все лады его обитатели.

Мишка первым отвел глаза. Никита, круто развернувшись в другую сторону, собрал поводья и повел лошадей к реке. Внезапно он остановился. Каким-то вторым чутьем он знал, что Мишка стоит позади и сверлит его взглядом, полным ненависти.

– Никогда, слышишь, никогда не смей переходить мне дорогу! – обернувшись, тихо и зло проговорил Никита.

Мишка в ответ процедил:

– Это мы еще посмотрим!

С тех пор Никита навсегда затаил злость и ненависть на Листова.

Сергей встретил его радостными криками:

– Никита, здесь столько рыбы! Ой! Наши «подруги» сейчас ее и расшугают.

Их «подруги» – лошади – огромным и шумным табуном вошли в реку. Сергей, взглянув на друга, враз изменился в лице.

– Ты что такой невеселый? Опять с этой Блохой поссорился? – Мишке Листову, отличавшемуся маленьким ростом, досталась эта кличка от Шустрова.

Сергей знал о натянутых отношениях Мишки и Никиты, но Никита попросил друга не вмешиваться в это дело, объяснив, что личные свои дела он уладит сам. Но Сергея было не остановить, и он придумал для Мишки такую шутку: «В шведской чаще лесной дружит Мишка со блохой, у него одна подруга, и живется им не туго». Об этом знал только Никита, и они частенько напевали вдвоем эту песенку, когда Листов был неподалеку, но старались, чтобы Мишка ничего не услышал.

– Нет, Сергей, все нормально, давай загонять лошадей. Нужно быть наготове, скоро Калинин пожалует, – Никита обошел мирный ряд лошадей и принялся сгонять их на равнину.

Пред вечерними сумерками прискакал Калинин и приказал собирать полк для дальнейшего похода.

– За предстоящую ночь нам надо добраться до Умео и расположиться у речки Уме-Элье.

Солдаты жадно ловили каждое слово. Им уже не терпелось оказаться в городе и усмирить непокорных шведов.

Добравшись в три утра до речки Уме-Элье, Калинин вызвал к себе Преонского, Шустрова, Листова и еще шесть человек.

– Я собрал вас здесь не просто так, ваш отряд под предводительством Преонского должен произвести разведку по берегам Уме-Элье до Веннеса, не доходя до Умео. Мы знаем о положении шведов на данный момент, так что зря рисковать и доставать языка не надо. Это приказ! Выступаете через четверть часа.

В этот момент Листов упал в обморок. Все девять человек вместе с Калининым в недоумении смотрели на неподвижного Мишку, распластавшегося на полу.

– Что это такое? – наконец спросил Калинин. Теперь все смотрели на Калинина, но ответить не могли.

– Поднять! Живо на лавку и лекаря! И узнайте, что с ним! Преонский, останься, – скомандовал он. Все врассыпную кинулись из землянки Калинина.

– Тебе придется искать замену и быстро, – сказал Калинин. В дверь землянки постучали.

– Входи, входи! – Калинин думал, что это лекарь, но вместо него вошел его сын Димитрий.

– Разрешите доложить!

– Ну?

– Я знаю, что с Листовым, у него падучая, но приступы бывают редко, – напыжившись, как индюк, Димитрий смотрел то на Преонского, то на Калинина.

– Откуда знаешь? – спросил командир.

– Сам сказывал!

– Хорошо, что хоть тебя предупредил. Ох, беда мне с вами.

Лекарь привел Листова в чувство и удалился. В землянке Калинина остались только трое.

– Ты, Миша, останешься здесь, – устало сказал Калинин. Листов с ненавистью посмотрел на Преонского, – а Никита найдет тебе замену, ну не расстраивайся ты, – сказал Калинин, видя, как изменился в лице Листов, – это на время. Отлежишься немного, потом выступишь вместе с нами. Ты, Никита, ступай собирать ребят. Бог в помощь!

– Gott mit uns![1]1
  С нами Бог! (нем.)


[Закрыть] – громко ответил Никита и вышел. Калинин знал, что это любимая поговорка Остермана, и поэтому лишь улыбнулся в ответ, вспоминая бравого вояку.

Все знали, что Преонский был любимцем Остермана, который недавно стал пользоваться еще большим уважением Петра. А способствовал этому следующий случай: государь выдал ему сто тысяч червонцев на подкуп шведских уполномоченных, Остерман употребил всего десять, а девяносто возвратил обратно казне. Это пришлось по сердцу Петру, который всегда берег государственное достояние и строго наказывал казнокрадов. Такое отношение к делам его начальника благотворно влияло на Никиту, которому Остерманом была обещана хорошая служба и устойчивое положение при дворе.

* * *

Листова отправили в лазарет и на время забыли о нем, что было ему на руку. Выбравшись из лазарета, он окольными путями решил пойти следом за отрядом. Эта упорная настойчивость в деле иногда подводила его.

– Чем Преонский лучше меня? – спрашивал сам себя Мишка. Но с каждым шагом ему становилось все хуже и хуже.

«Наверно, надо немного отдохнуть и набраться сил», – подумал он и свалился под огромное раскидистое дерево.

Голова раскалывалась, казалось, что в затылок кто-то с мучительным остервенением вбивает сотни гвоздей.

Он решил немного притупить боль грибами, растущими на коре старых деревьев. Об этом старом способе часто рассказывала ему его бабка.

Тем временем отряд Преонского медленно и осторожно пробирался сквозь тернистый угрюмый лес. По пути им встретились обходные разведчики Голицина, которые шли с донесением к Калинину. Их было трое, один из них был отцом Мишки Листова – Виктор Тимофеевич Листов. Дороги они не знали и поэтому попросили помощи у Никиты.

– Сергей, – обратился Никита к своему другу, – у Листова срочное донесение к Калинину, потому ты должен его проводить в лагерь, а я с другими пойду дальше, – и, видя, как нахмурился Шустров, продолжил: – Это приказ!

Листов-старший, в свою очередь, оставил своих людей в отряде Преонского и вместе с Сергеем двинулся в лагерь Калинина.

Сергей Шустров и Виктор Тимофеевич Листов уже знакомой для Сергея тропой возвращались в свой лагерь, по дороге рассказывая друг другу о предстоящей осаде. От него Сергей узнал, что Листов не виделся со своим сыном Михаилом около трех лет.

После того как Листов и Преонский стали врагами из-за Ольги, Мишка старался выбить Преонского из колеи. Он пытался сделать так, чтобы Никита выказал свою несостоятельность в делах военных, смешивая их с сердечными, что везде считалось ниже всякого достоинства.

Когда Мишке в доме Преонских дали от ворот поворот, он стал то исподволь, а то и нарочито строить козни Никите. Дошло до того, что недавно, когда отряд расположился на красивейшем берегу речки УмеЭлье, Мишка ночью отогнал табун лошадей далеко за реку в соседние поля и оставил по дороге картуз Никиты, дабы впоследствии его уличили в недогляде за доверенными ему в эту ночь лошадьми, которые числились лучшими и за которых было много заплачено и из государевой казны, и из карманов Калинина и Голицына.

Сам же Мишка в ту ночь куролесил в небольшом трактире недалеко от Веннеса. Шустрые шведки так завели Мишку, что очнулся он только на другой день после полудня и, вернувшись в отряд, застал радующую его глаз картину. Начальство было так разгневано пропажей лошадей, что даже не обратило внимания на позднее возвращение Листова и его хмельное состояние.

Не только Преонский становился объектом злых шуток Листова. Все, кто так или иначе хорошо ладили со своими начальниками, постоянно страдали от нападок неизвестного пакостника. И шутки его были супротив остальных злые и наносили значительный урон не только конкретному человеку, но и всему отряду.

Глава 9

Виктор Тимофеевич души не чаял в своем сыне, и Сергей не стал его разубеждать. Они ехали уже более получаса, тихо и мирно беседуя о предстоящем сражении.

В это время пятеро шведских лазутчиков по наводке своего тайного разведчика продвигались в сторону полка Калинина, удачно миновав отряд Преонского. Два враждебных отряда разминулись друг с другом в пяти-шести милях.

Напали на Шустрова и Листова-старшего неожиданно. Листова ранили, и он в любой момент мог умереть. Его и Сергея, тоже раненного, повязали и привели во вражеский стан.

Выстрелы были услышаны отрядом Никиты Преонского, и он спешно двинулся в ту сторону, откуда послышалась пальба. Шведы разбили свой лагерь на небольшой полянке. Уже занималась ранним светом заря, а во вражеском лагере жизнь шла полным ходом.

Листова и Шустрова привязали к большому столбу спиною друг к другу. Когда в очередной раз Сергей открыл глаза, он увидел неподалеку Мишку Листова и сразу все понял, хотя разум уже туманился. Сергей окликнул Виктора Тимофеевича, но поняв, что тот без сознания, в душе порадовался, что не увидит славный воин поступка своего сына-предателя. Но Сергей ошибался. Мишка Листов оказался таким же пленником, как и они сами. Его нашли лежащим у дерева, совсем обессиленного, и схватили. Шведам он не мог сказать, где отряд Преонского, так как сам этого не знал.

Когда же Мишка увидел, что шведы захватили в плен Шустрова и какого-то старика, он понял, что Преонский не замедлит прийти сюда, услышав выстрелы. И, возможно, попадет в ловушку. Тогда, чтобы как-то облегчить для своих бой, Мишка направил вражеский отряд в противоположную, по его разумению, сторону, но оказался, к несчастью, не прав. Но Сергей-то знал, где находится Преонский, и когда увидел, какую дорогу указал Листов врагам, уличил его в предательстве.

«Откуда он узнал, что Преонский в той стороне?!» – думал с ненавистью Сергей.

Лархи, начальник отряда шведских солдат, в благодарность стал поить Мишку водкой прямо на глазах Сергея и Виктора Тимофеевича.

Старый вояка только раз посмотрел на Мишку и сквозь затуманенный взор спросил у Сергея:

– Этот… надеюсь, не ваш? – а когда Сергей отрицательно покачал головой, добавил: – В полку Калинина просто не может быть таких негодяев, да по всей России таких нету, – потом его голова безвольно упала на грудь.

«Я знал, что только от него можно ожидать такой подлости! Но неужели можно так ненавидеть человека, чтобы предать свою Родину! Своих товарищей, царя?!» – мрачные мысли одолевали Сергея.

Мишка не подходил близко и отца своего видел только со спины. Сергей боролся с желанием посмотреть перед смертью в лицо Мишке, когда тот узнает, что сам же и убил своего отца, но в то же время он жалел Виктора Тимофеевича. Сердце Листова-старшего могло не выдержать такого. Сергей надеялся, что им все-таки удастся спастись, ведь недалеко они ушли от отряда Никиты, и он просто обязан был услышать выстрелы. Шведы пытались выведать у Сергея и Виктора Тимофеевича, куда направился отряд Преонского.

– Вот пусть этот подлец и рассказывает, где сейчас Преонский! – в сердцах крикнул Сергей. Мишка обошел пленников, но в изуродованном человеке отца своего не признал.

Он вплотную подошел к Сергею и процедил:

– Я не знаю, где Преонский, я думал, что послал их по ложному следу… Я не хотел! Я тоже в плену!

– Какое это теперь имеет значение? В плену мы, а ты на попойке! – сказал Сергей. Мишка обернулся на окрик Лархи и вернулся на свое прежнее место.

Сергей с ненавистью смотрел на Мишку и хотел было сказать, что это его отец привязан к нему спиной, как почувствовал, что Виктор Тимофеевич зашевелился. Вдруг Сергею пришло в голову, что, сказав правду Листову-старшему, он может его таким образом спасти, хотя вероятность такого мала. Однако рассказать ему о Мишке он должен был. Но не успел. К северу от стана послышались выстрелы. Лархи принял решение убить пленных и бежать.

Тут у Сергея мелькнула мысль. Перед смертью он хотел как-нибудь предупредить Никиту о Мишке. Подозвав Листова, он проговорил:

– Слушай, ты, скотина! Я знаю, что вы нас убьете, но в память о своем отце, которого ты тоже сейчас убьешь, поклянись мне в одной вещи!

– Ну что ты несешь! И оставь в покое моего отца, он сейчас далеко отсюда, – отозвался Мишка, а потом, поразмыслив, сказал:

– А может, мне и вправду перекинуться к шведам, ты же по себе знаешь, как легко менять друзей. Сейчас, если Лархи меня не убьет, я буду изображать горем убитого и раненого солдата, потерявшего в бою друга. Ведь мы раньше были друзьями, не так ли? А потом ты меня променял на… графа! Тьфу! Мне ведь все равно никто не поверит, что я тоже оказался в плену, когда шел за вами следом! Ты что думаешь, легко вот так сказаться вдруг больным, когда Калинин дает тебе задание? А теперь и ты думаешь, что я предатель, и все тоже будут уверены в этом. Вот и подумай, как мне поступить?

Обстановка накалялась. Уже видны были русские отряды, сражающиеся со шведами. Лархи отдавал поручения и носился по всему лагерю. Он приказал привязать всех троих пленных к дереву и застрелить их.

– Предатели не стоят доверия! Ты об этом должен знать! – сказал Лархи Мишке в лицо.

Мишка повернулся к Сергею и тихо проговорил:

– Это правда. Сергей, ты пойми, я не мог знать, куда движется ваш отряд, я хотел как лучше… – он не договорил. Первая пуля попала ему в плечо, он тихо застонал и закрыл глаза, но еще был жив. Сергей, убедившись, что Мишка слышит его, а швед пока заряжает ружье, стал быстро говорить:

– Я хотел бы верить тебе в память о нашей дружбе, но посуди, Мишка, это не тот случай, ты слишком далеко зашел! Преонский ни за что тебя не простит!

– Вот и я об том, – отозвался Мишка.

Лархи со своими людьми заканчивали последние приготовления, собираясь бежать.

– Я не верю, что ты тоже умрешь, – сказал Сергей. Мишка медленно поднял на него глаза и вопросительно посмотрел. Шустров ответил ему холодным взглядом и произнес:

– Я не знаю, кто ты на самом деле. Может, перебежчик, а может, тоже пленный, но прошу тебя об одном. Если Никита спросит, что перед смертью сказал Сергей, ответь, что я очень его любил и передаю ему такой стишок на память. Только запомни. Хорошо?

Мишка в ответ только горько усмехнулся, но Сергей знал, что тот выполнит просьбу.

– Передай, что смерть моя через песню пришла, только обязательно это передай, чтобы он запомнил. «В шведской чаще лесной, – начал Сергей, глядя прямо в глаза Мишке, – дружит Мишка со блохой…»

Дальше Сергей уже ничего не смог сказать, он умер с улыбкой на губах и со спокойным сердцем. Он был уверен, что Никита отомстит за него. Листова-старшего убили тоже, а Мишка, притворившись мертвым, избежал этой участи.

Отряд Никиты ворвался в неприятельский стан, и началась ожесточенная схватка.

Битва длилась недолго, и Преонский, одержав победу, подошел к телам убитых, лежащим на земле. Он сразу узнал своего друга. Упав на колени перед ним и увидев на челе его большую зияющую рану, он зарыдал.

– Сергей! – тормошил он в безумстве друга, – Сережка! Очнись, Серега, друг! – он бережно распутал веревки, как будто мог причинить боль своему другу. Солдаты в смятении смотрели на происходящее и переминались с ноги на ногу.

– Что смотрите? Распутывайте остальных! – приказал Никита. Солдаты кинулись выполнять приказания.

– Никита Антонович, здесь раненый! Да это Мишка Листов! И как он попал сюда? А третий… отец его, Виктор Тимофеевич, тоже мертвый, – сказал Григорий Мелехов.

Мишка, услышав имя отца своего, понял, почему Сергей упомянул о нем перед смертью. Ему стало дурно, и когда Григорий попытался его поднять, он громко заорал и стал биться в истерике.

– Успокойся! Уже ничего не вернешь! – успокаивал его Никита, пока Григорий держал его. Мишка вдруг вспомнил, как, сидя привязанным к Сергею и незнакомому старику, думал, как бы правдивее изобразить горе и оправдать свое присутствие в стане шведов, а ответ пришел сам собой в виде Никитиной догадки:

– Он, наверное, вслед за нами пошел, а, встретив отца, решил вместе с Сергеем проводить его к Калинину, но их схватили и… убили, а Мишку просто не успели.

Солдаты мрачно закивали головой, соглашаясь с мнением Никиты.

Убитых Шустрова и Листова и раненного Листова-младшего повезли в родной лагерь. Мишка всю дорогу сидел, как в столбняке. Никита подходил к нему пару раз, но, видя, что Мишка молчит как заговоренный, оставил расспросы на потом.

Большую часть шведов из отряда Лархи настигли солдаты Преонского, но некоторым все же удалось скрыться. Среди сбежавших оказался и убийца Сергея Шустрова и Виктора Тимофеевича Листова.

Похоронив убитых, Никита по приказу Калинина пришел к нему. Полковник был суров и молчалив. Преонский в эту минуту мало чем от него отличался.

– Знаю, знаю я беду твою! Поверь, что мне тоже горько. Ты друга потерял, а я сына и друга старинного. А Мишке каково? – Калинин достал небольшую фляжку и разлил водку в два стакана. – Давай помянем, сынок.

Никита через силу влил в себя горькое содержимое и вышел.

Глава 10

Через неделю, ближе к вечеру, когда Умео сдался, в палатку Преонского тихо вошел Мишка Листов. Никита, устало окинув его взглядом, предложил сесть.

– Разговор к тебе есть, – начал, откашлявшись, Листов, – Сергей перед смертью просил, – Мишка вспомнил, как Сергей просил памятью отца передать пару слов Никите.

– Говори, – твердо проговорил Никита. Злости и ненависти у Никиты к Листову не было, только равнодушие.

– Сказал, что любит тебя как друга, и простить за все велел, – Мишка опустил глаза, когда Никита отвернулся к окну, – прости и меня. Я тоже должен был погибнуть с отцом и Серегой.

Никита не поворачивался и ничего не говорил. Мишка собрался уходить. Но тот его остановил:

– Постой, – он подошел к Мишке и протянул руку, – и ты меня прости.

Мишка вышел. Через минуту опять вошел.

– Никита, он еще передал чепуху какую-то, но, думаю, для тебя она важна. Помнишь песенки его дур… смешные?..

– Говори! – Никита в волнении схватил стул руками так, что побелели костяшки пальцев, только боли он не ощущал.

Мишка начал путаться, но его так напугали огнем горящие глаза Преонского, что он вспомнил:

– Говорит: «Передай Никите, что смерть моя через песню пришла…»

– Какую?! – Никита опустил развалившийся стул и подошел к Мишке.

– «В шведской чаще лесной, дружит…»

– Не может быть!!! – Никита почувствовал такую тяжесть в теле, что даже присел. Мишка вышел.

«Это он убил Сергея! Он перебежчик и предатель! Но как же он отца своего позволил убить?! Может, поздно было, или не распознал? Господи, где же ответ, и как доказать, что он – изменник?! Господи! Помоги!

Соваться сейчас к Калинину с такими сведениями бесполезно. Все ликуют по поводу победы над Умео, да и не поверят мне, что Мишка сам мог отца своего убить, значит, надо самому за дело браться!»

Через четыре дня они были в Шеллефтео, и покоренный город встретил русских гостеприимно. Никита вместе с братьями Брянцевыми – Егором и Сашкой – уже долго бродил по тихим улочкам города, любуясь куполами маленьких кирх. Им одинаково нравились уютные улочки чистого города, маленькие трактиры и добродушные их хозяева. Тихая и полноводная речка Шеллефте-Элье была заполонена лодками и ботами, на которых катались русские солдаты в обнимку с местными девицами.

– А не пора ли и нам найти себе красавиц в какой-нибудь уютной гостинице? – спросил Сашка, который отличался более живым и веселым характером, нежели его брат Егор – молчаливый и рассудительный, он пользовался большой популярностью у девушек за красивое лицо и статную фигуру. Сашка же был болтун и егоза, благодаря чему тоже не мог не привлекать к себе внимания.

Как только Сашка открывал рот, наиболее веселые и ушлые девицы ни на миг не оставляли его в одиночестве.

По тому, как Сашка и Егор относились друг к другу, можно было безошибочно определить, что они братья. Никита по-хорошему завидовал им и жалел, что нет у него брата.

Эта ночь закончилась весело для братьев, но не для Никиты. Потеря друга оказалась настолько сильным горем, что Никита не признавал праздности и веселья. Он любил просто бродить по улицам, тихо напевая шуточные песенки Сергея Шустрова.

Прогуливаясь по парку «Золотой лев» в очередном шведском городке, Никита наблюдал за спокойной и размеренной жизнью встречаемых им людей.

«Здесь как будто ничего и не случилось. Молодые матери с детьми, спокойная речка и вековые деревья никак не отражают эту суровую действительность, которая живет за пределами парка. Интересно, а почему „Золотой лев“?» – спрашивал сам себя Никита. С тех пор как Остерман послал его в Швецию, он более или менее овладел шведским языком. И теперь ему не терпелось поговорить с кем-нибудь на шведском. И повод был – история парка.

Но люди, завидев молодого русского солдата, старались лишь мило улыбаться, избегая близкого общения. После тщетных попыток разговорить двух дам и одного старичка Никита сдался и сел на витую скамеечку.

– Здесь свободно? – раздался сбоку от Никиты приятный женский голос. Незнакомка говорила на безукоризненном русском языке. Он обернулся. Боже! В лице этой красивой черноокой дамы отразилась до мельчайших подробностей внешность Ольги. Чем дольше он на нее смотрел, тем больше находил сходство с Ольгой. Только цвет глаз был более темный.

– Извините, но, может… – она внимательно смотрела на него своими черными глазами, обрамленными длинными, словно молодые побеги осоки, ресницами. Белая кожа идеально гармонировала с черными бровями и глазами.

– Да, да, конечно, садитесь, – Никита по военному уставу встал и сел только после нее.

Он сидел неподвижно, а глаза и мысли метались в беспорядочной беготне. Ему бы встать и уйти, но никак он не мог заставить себя это сделать. Самые различные мысли и чувства обуревали его – от приятных воспоминаний до лютой неприязни.

– Я вижу, что потревожила вас, – начала она, глядя прямо перед собой.

– Да нет, – он посмотрел на нее. Они оба замолчали.

«Интересно, как она попала сюда? И что здесь делает?»

– Я вышла замуж за шведского офицера еще до начала войны и теперь живу здесь, – как бы прочтя мысли Никиты, сказала она. Он ничего не ответил.

– А недавно мужа убили и я осталась с ребенком совершенно одна, совсем без средств к существованию. У нас забрали все, – она смело смотрела прямо в глаза Никите.

– Мне очень жаль, – только и сказал он. Лицо его горело, ладони стали мокрыми. Она подвинулась ближе к Никите:

– Жаль? Тебе меня жаль? – она, усмехнувшись, отодвинулась от него. – Мне тоже тебя жаль. Тогда давай пожалеем друг друга, – испытывая его взглядом, проговорила она.

Тут он понял, что эта красивая русская девушка просто куртизанка. Он рассмеялся своей внезапной догадке. Секунду назад Никита готов был сделать ради нее все, что угодно. Дать денег, забрать в Россию, устроить при дворе. Все! Но она обманула его ожидания. Он думал о ней лучше и хотел помочь, а теперь он просто воспользуется тем, что она предлагает. А почему бы и нет?

Он повернулся к ней и, грубо схватив за локоть, спросил:

– Сколько?

Она, хищно улыбаясь, ответила:

– Вижу, что мы наконец поняли друг друга. Хотя, правду сказать, твои соотечественники менее романтичны и более сообразительны…

Дальше она не договорила. Он встал и потянул ее за руку.

– У меня мало времени! Давай быстрей, у меня даже место найдется и парочка друзей!

– О! Нет, милый, только ты! Ты мне очень понравился, – ответила она.

Никита увлекал ее в сторону небольшой таверны, где, по его разумению, должны находиться его друзья, которые были просто не в состоянии двигаться после выпитого.

«После того, как я сам натешусь этой красавицей, они очухаются, и я преподнесу им этот трофей».

Было четыре часа пополудни. Захмелевшие радостные солдаты совсем не знали, как бы им развлечься еще, когда в таверну вошел Никита с незнакомой красоткой и оповестил всех, что подарит ее им после себя.

– Вот это командир! – кричали они. – Наша девка, а продалась шведу! А муженек не говорил тебе случаем, сколько наших солдат загубил?

И остервенелые воины, разгоряченные вином, стали приставать к женщине с вопросами. Она в испуге таращила глаза.

– Что, не по нраву тебе мои друзья? Ты же говорила, что они умнее и намного сообразительнее, а? Теперь убедишься, что я тоже от них недалеко ушел!

И он рывком потащил девку на второй этаж мимо ошалевшего трактирщика, который в удивлении наблюдал за кутящими русскими.

Опрокинув ее на деревянную кровать, он приказал ей раздеваться. Она поняла, что не сможет убежать. Об одном лишь молила бедная Наталья Волкова: о шестилетнем сынишке своем Станиславе, оставленном на полдня на попечении соседа – пьяницы-мясника Густава Прийхо…

После того как Преонский спустился вниз и присоединился к бражничающим друзьям, в комнату, где осталась Наталья, зашел совершенно пьяный гвардеец Матвей. Она уговорами и слезами убеждала его не трогать ее.

Пьяный Матвей пожалел девушку и отпустил ее. Да и сам он уже не только потешиться с бабой, а просто стоять на ногах не мог.

Наталья как на крыльях вылетела из этого мерзкого трактира.

– Ты еще жива? – спросил ее толстый трактирщик, когда она пронеслась мимо. – А говорили, русские еще те, – уже сам себе говорил толстяк.