Текст книги "Ваш Гоголь. Поэма"

Ваш Гоголь
Поэма
Марина Григорьевна Довгаль

© Марина Григорьевна Довгаль, 2017

ISBN 978-5-4485-8657-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Юность

Хочу нестерпимо высказаться о любимом писателе в противовес всем надуманным и предвзятым суждениям, как давешним, так и современным. О писателе непонятым современниками и нами порядком измордованным. Странное дело, к таинственности, мистицизму и передергиванию жизненных фактов гения первыми приложили руки его же биографы, а додумали уже последующие «исследователи», не жалея красок. Не буду долго жевать, и рассусоливать на эту тему, а возьмусь и выложу свой взгляд об этой личности, сформировавшийся под чтением его книг, знакомства с биографией, другой о нем литературы и размышлениями о том.

Взявшись за сей труд, я представить себе не могла чего мне будет это стоить. К тому что я знала о Гоголе, а оказалось, знала не многое, надо было добыть, подтверждающие документы того или иного события произошедшего в его жизни: голословной не хотелось быть, хотелось написать то, во что бы поверил читатель. В деле же я столкнулась с огромнейшей и, главное, разнящейся информацией наводнившей интернет. Доходило до того, что его письма перевранные и переделанные на современный лад подчас сбивали столку и шокировали статьи, где разбирались его работы на предмет психического состояния на момент написания, а частое употребление характеристик: скрытный, замкнутый, угрюмый, загадочный, противоречивый выводили из себя. Но терпение мое и усердие оправдались: были найдены подлинники писем, воспоминания очевидцев (чему я очень рада) и надежда рассказать о Гоголе более правдоподобно и создать цельный образ, представлявшийся мне с тех пор, как я открыла его для себя, возросла на значительные величины. Я не ставлю перед собой задачи обличать его. Как и все мы, он тоже неидеален: в каждом да найдется ложка дегтя. А у Гоголя за значительным рядом положительных черт отрицательных столь мало, что я решила их не касаться. Я не идеализирую писателя, лишь веду рассказ, опираясь на документы. Получилось ли у меня создать образ Гоголя судить, определенно, читателю.

И так Гоголь. Не буду заострять внимание на детстве, которое прошло в небольшом помещичьем имении в деревеньке или как говорят на Украине: хуторе, а перейду сразу к приезду его в Санкт-Петербург. Хотя как не сказать о предшествовавших тому не малозначимых событиях в его жизни: рождение (1809) в казацкой династии Гоголь-Яновских в живописном местечке Сорочинцы Полтавской губернии и проживание в среде крестьянского и панского быта с классическим мещанским укладом. Рождение братьев и сестер (6 мальчиков и 6 девочек) и смерть некоторых в младенчестве, а он болезненный и слабый, единственный ребенок мужского пола продолжит свое житие с четырьмя сестрами Марией, Анной, Елизаветой и Ольгой. Возможно, болезненная наследственность досталась ему от отца умершего в 47 лет (1825), а может быть и раннее замужество матери сказалось на здоровье детей (Известно что она вышла замуж в 14 лет). В возрасте 10 лет он был определен в училище, а в 12 – гимназию, об его пребывании в Нежинской Гимназии Высших Наук, где он проучился шесть лет, стоит рассказать подробнее, да и характер его показать оттуда.

Оторванный от дома и попавший в новую среду Гоголь показал себя не плохо. Учился достаточно, хотя слыл «учеником способным, но ленивым, дерзким и неряшливым на вид»; развивал кипучую деятельность во всех начинаниях: как в организации поэтического кружка, так и театра, умело и уверенно представляя себя в различных ролях; пристрастился к рисованию; занимался танцами и музыкой, шкодил и получал розгой за то, как и все прочие гимназисты. Внеклассная деятельность юноши, а она была бурной, никак не вяжется с угрюмостью, нелюдимостью которую приписывают Гоголю довольно часто. Употребление этих эпитетов началось Кулишом: первым биографом, не знавшим писателя лично, и продолжены последующими разгадывателями Личности писателя.

Михаил Петрович Погодин, близко знавший Гоголя, по поводу книги Кулиша отметил:

«Главный недостаток, по нашему мнению, состоит в том, что автор не знал лично своего героя, и потому подле верной черты в его портрете, встречается иногда совершенно ложная».

Из чего же взялись ложные суждения? Я думаю, из тех же гоголевских писем, которые прочитав и увидев там, выше приведенные эпитеты применимые писателем к себе, не уяснив смысла с которым он применяет их, биографы обманулись и обманули читателей, поэтому приведу письма для вас без значимых сокращений, что бы вы сами все поняли и сделали правильные выводы.

Первые письма к родителям. Гоголю 13 лет:

Декабрь. 1822 год.

«Ежели угодно вамъ будетъ, чтобъ я учился танцовать и играть на скрипке и фортепiано, такъ извольте заплатить 10 рублей въ месяцъ. Я уже подписался хотевшимъ учиться на сихъ инструментахъ, также и танцованiю, но не знаю, какъ вамъ будетъ угодно.»

Октябрь. 1823 год.

«Я еще не начиналъ учиться танцовать; однако время не уйдетъ. Ежели вы только пришлете деньги черезъ Федьку, то я до Рождества еще буду уже совершенно уметь танцовать.»

22 января 1823 год.

«Скрипку и другiя присланныя вами мне вещи исправно получилъ. Извините, что я вамъ не посылаю картинъ. Вы, видно, не поняли, что я вамъ говорилъ; потому что эти картины, которыя я вамъ хочу послать, были рисованы пастельными карандашами и не могутъ никакъ дня пробыть, чтобъ не потереться, ежели сейчасъ не вставить въ рамки. И для того прошу васъ и повторяю прислать мне такой величины, какъ я вамъ писалъ. (…) Посылаю вамъ при семъ „Вестникъ Европы“ въ целости и прошу васъ покорнейше прислать мне комедiи, какъ-то: „Бедность и Благородство Души“, „Ненависть къ Людямъ и Раскаянiе“, „Богатоновъ или Провинцiалъ въ Столице“, и еще ежели какихъ можно прислать другихъ, за что я вамъ очень буду благодаренъ и возвращу въ целости. Также, ежели можете, то пришлите мне полотна и другихъ пособiй для театра. Первая пiеса у насъ будетъ представлена „Эдипъ въ Афинахъ“, трагедiя Озерова. Я думаю, дражайшiй папенька, вы не откажете мне въ удовольствiи семъ и прислать нужныя пособiя, такъ, ежели можно, прислать и сделать несколько костюмовъ, сколько можно, даже хоть и одинъ; получше, ежели бы побольше; также хоть немного денегъ. Сделайте только милость, не откажите мне въ этой просьбе. Каждый изъ насъ уже пожертвовалъ что; могъ, а я еще только. Какъ же я сыграю свою роль, о томъ я васъ извещу. Я переменился какъ въ нравственности, такъ и въ успехахъ. Ежели бы вы увидели, какъ я теперь рисую! [я говорю о себе безъ всякаго самолюбiя].»

17-го января 1824 года.

«Я теперь сделался большимъ хозяиномъ: умею различать хлеба и на каникулахъ покажу вамъ, где сено, овесъ, жито и прочее.»

Главная черта его характера открылась в Нежине и состояла в том, чтобы находиться в центре внимания, выделиться. Это было необходимостью, этого требовала его натура и это у него получалось. Обычный деревенский светловолосый паренек худощавый и болезненный был заводила в делах касаемых изящного и искусств. Это проявлялось как в театре так, в литературном кружке, где Гоголь, увлеченный современной поэзией, читал свои стихи и первую прозу «Нечто о Нежине или дуракам закон не писан» (изобразив в ней лица населявших Нежин сословий), слушал прочее, спорил и боготворил Пушкина. О своих театральных успехах он пишет матери:

1827-го года, февраля 26. Нежинъ.

«Посмотрите же, какъ я повеселился. Вы знаете, какой я охотникъ до всего радостнаго. Вы одне только видели, что подъ видомъ иногда для другихъ холоднымъ, угрюмымъ, таилось кипучее желанiе веселости, и часто, въ часы задумчивости, когда другимъ казался я печальнымъ, когда они видели или хотели видеть во мне признаки сентиментальной мечтательности, я разгадывалъ науку счастливой, веселой жизни, удивляяся, какъ люди, жадные до счастья, немедленно убегаютъ его, встретившись съ нимъ. (…) Ежели объ чемъ я теперь думаю, такъ это все о будущей жизни моей. Во сне и на яву мне грезится Петербургъ, съ нимъ вместе и служба государству. (…) Масленицу, всю неделю, мы провели такъ, что желаю всякому ее провесть, какъ мы: всю неделю веселились безъ устали. Четыре дня съ ряду былъ у насъ театръ, и, къ чести нашей, признали единогласно, что изъ провинцiальныхъ театровъ ни одинъ не годится противъ нашего. Правда, играли все прекрасно. Две французскiя пiесы, соч. Мольера и Флорiана, одну немецкую, соч. Коцебу; русскiя: «Недоросль», соч. Фонъ-Визина; «Неудачный Примиритель», Княжнина; «Лукавинъ», Писарева, и «Береговое Право», соч. Коцебу. Декорацiи были отличныя, освещенiе великолепное, посетителей много, и всё прiезжiе, и все съ отличнымъ вкусомъ. Музыка тоже состояла изъ нашихъ: восемнадцать увертюръ Россини, Вебера и другихъ были разыграны превосходно. Короче сказать, я не помню для себя никогда такого праздника, какой провелъ теперь. Дай Богъ, чтобъ вы провели его еще веселее. (…) Позвольте васъ, почтеннейшая маминька, потрудить одною просьбою: сделайте милость, пришлите мне холста самаго толстаго штуки две и, ежели можно, более. Намъ необходимо нуженъ. Вы этимъ много, много одолжите меня. А до того остаюсь съ сыновнимъ почтенiемъ и самою жаркою преданностью и любовью, остаюсь навсегда послушнейшимъ сыномъ «Николаемъ Гоголемъ.»

Не только друзья: вся гимназия от учащихся и до преподавателей признавали его таланты, особенно театральные: комедийного характера и он весело их представлял не только на сцене, но и в классах, подшучивая над учителями, за что и получал. К примеру, из воспоминаний друга Данилевского:

«На вопрос учителя:

– Что последовало после смерти Александра Македонского?

Гоголь ответил:

– Похороны.

Чем вызвал бурный хохот учащихся и гнев учителя».

Рассказывая о Гоголе нельзя обойти вниманием школьных друзей, которых было несколько и связь с ними, он поддерживал вплоть до самой смерти. Перечень друзей мной предъявлен не полностью, лишь близкие.

Сосед и друг детства Александр Данилевский (1809—1888), который сопровождал Гоголя в Петербург. В Петербурге он поступает в школу гвардейских прапорщиков и в большей степени живет на доход родительского имения. После смерти матери возвращается домой и занимает должность директора гимназий в Полтавской губернии.

Так же Высоцкий Герасим (1804—1870), закончивший гимназию двумя годами раньше Гоголя. Информации об этом человеке мала. Известно, что он уехал в Петербург после учебы, устроился на службу, но ничего там не добился и вернулся в свое поместье в Полтавской губернии. Информации о продолжении дружественных отношений с появлением Гоголь в Петербурге не найдено, видимо Высоцкого к тому времени в городе не было.

Николай Прокопович (1810—1857), страсть к театру, которого сблизила с Гоголем. Они сочиняли вместе сценки, репетировали и давали спектакли. Прокопович не уступал в актерстве Гоголю. Он превосходно играл трагические роли, а Гоголю лучше давались роли комические. Прокопович закончив гимназию, спешит к Гоголю в Питер, где вливается в семью «одноборщевников» и в складчину они едят не только борщи, но и снимают жилье. Прокопович проявил талант в поэзии, но своего стиля не открыл: остался под воздействием поэзии Пушкина и Жуковского.

Константин Базили (1809—1884) – востоковед, путешественник, русский дипломат греческого происхождения являлся российским консулом в Сирии и Палестине. В бейрутском доме Базили останавливался во время путешествия в Иерусалим Гоголь. Он написал ряд работ на исторические и политические темы, где «Сирия и Палестина под турецким правительством» занимает особое место.

Нестор Кукольник (1809—1868) 1825 году выпущенный из гимназии за вольнодумство. В 1831 году приезжает в Петербург, где занимается писательством прозы, стихов и пьес; оставался с Гоголем в переписке до его смерти. На его стихи написано 27 романсов и в том числе Глинкой: «Жаворонок» и «Попутная песня». Имел свой стиль, развивал в русской литературе историко-биографический и любовно-авантюрный жанры.

Помимо страсти к театру у Гоголя в стенах гимназии возникло новое увлечение – журналистика.

Тайно от товарищей: по ночам он готовил к изданию журнал под названием «Звезда». «Над своим детищем он хлопотал долго и старательно, писал стихи и статьи, раскрашивал обложку на подобие печатной. Тайна открывалась первого числа месяца: «журнал «Звезда» выходил в свет, а «издатель» брал иногда на себя труд читать вслух», из воспоминаний Данилевского.

Именно тогда к Гоголю пристала кличка «таинственный Карло», потому что несмотря на просьбу друзей раскрыть тайну занятий, мальчик, готовящий сюрприз, демонстративно прятал что-то, стоило застать его за этим занятием. Не только в игре с издательством проявлялась гоголевская, так называемая скрытность или таинственность: он любил делать сюрпризы, готовился к ним и радовался произведенному эффекту, эту черту он проявил и дальнейшей жизни, с удовольствием читая свои новые работы в литературных салонах.

О своих успехах в поэзии юноша пишет матери восторженно и гордо:

От 23-го ноября, 1826г.

«Думаю, удивитесь вы успехамъ моимъ, которыхъ доказательства вручу лично вамъ. Сочиненiй моихъ вы не узнаете: новый переворотъ настигнулъ ихъ; родъ ихъ теперь совершенно особенный. Радъ буду, весьма радъ, когда принесу вамъ удовольствiе».

Он был умен, легок и остер на язык, быстр в действии, добр и как никто глазаст к окружению. К концу своего обучения он становится серьезнее и, готовя себя к намеченной цели, то бишь к «служению государеву» принимается самостоятельно изучать языки, читает новую, только появившуюся литературы и классиков.

26 января 1827 год.

Благодарю васъ за присылку денегъ, такъ же и почтеннейшаго дедушку. Въ это время оне бываютъ мне очень нужны. Мой планъ жизни теперь удивительно строгъ и точенъ во всехъ отношенiяхъ; каждая копейка теперь имеетъ у меня место. Я отказываю себе даже въ самыхъ крайнихъ нуждахъ, съ темъ чтобы иметь хотя малейшую возможность поддержать себя въ такомъ состоянiи, въ какомъ нахожусь, чтобы иметь возможность удовлетворить моей жажде видеть и чувствовать прекрасное. Для негото я съ трудомъ величайшимъ собираю годовое свое жалованье, откладывая малую часть на нужнейшiя издержки. За Шиллера, котораго я выписалъ изъ Лемберга, далъ я 40 рублей: деньги весьма немаловажныя по моему состоянiю, но я награжденъ съ излишкомъ и теперь несколько часовъ въ день провожу съ величайшею прiятностью. Не забываю также и русскихъ и выписываю что; только выходитъ самаго отличнаго. Разумеется, что я ограничиваюсь однимъ только чемъ-либо; въ целые полъ-года я не прiобретаю более одной книжки, и это меня крушитъ чрезвычайно. Удивительно, какъ сильно можетъ быть влеченiе къ хорошему. Иногда читаю объявленiе о выходе въ светъ творенiя прекраснаго; сильно бьется сердце и съ тяжкимъ вздохомъ роняю изъ рукъ газетный листокъ объявленiя, вспомня невозможность иметь его. Мечтанiе достать его смущаетъ сонъ мой, и въ это время полученiю денегъ я радуюсь более самаго жаркаго корыстолюбца. Не знаю, что; бы было со мною, ежелибы я еще не могъ чувствовать отъ этого радости; я бы умеръ отъ тоски и скуки. (…) Давно ли я прiехалъ съ Рождества? а уже трехъ месяцевъ какъ не бывало. Половина времени до каникулъ утекла; еще половина, и я опять съ вами, опять увижу васъ и снова развеселюсь во всю ивановскую. Не могу надивиться, какъ весела, какъ разнообразна жизнь наша. Одно имя каникулъ приводитъ меня въ восхищенiе. Какъ-бы то ни было, но целый годъ бывши какъ-будто въ заключенiи и въ одно мгновенiе ока увидеть всехъ родныхъ, все близкое сердцу… очаровательно! До следующей почты.

Любящiй васъ более всего въ мiре сынъ вашъ Николай Гоголь.

В конце 1827 года он писал к матери:

«Я теперь совершенный затворникъ въ своихъ занятiяхъ. Целый день съ утра до вечера ни одна праздная минута не прерываетъ моихъ глубокихъ занятiй. Объ потерянномъ времени жалеть нечего; нужно стараться вознаградить его; и въ короткiе эти полъ-года я хочу произвесть и произведу (я всегда достигалъ своихъ намеренiй) вдвое более, нежели во все время моего здесь пребыванiя, нежели въ целые шесть летъ. Мало я имею къ тому пособiй, особливо при большомъ недостатке въ нашемъ состоянiи. На первый только случай, къ новому году только, мне нужно по крайней мере выслать 60 рублей на учебныя для меня книги, при которыхъ я еще буду терпеть недостатокъ. Но при неусыпности, при моемъ железномъ терпенiи, я надеюсь положить съ ними начало по крайней мере, котораго уже невозможно бы было сдвинуть, начало великаго предначертаннаго мною зданiя. Все это время я занимаюсь языками. Успехъ венчаетъ, слава Богу, мои начинанiя. Но это еще ничто съ предполагаемымъ: въ остальные полъ-года я положилъ себе за непременное – окончить совершенно изученiе трехъ языковъ. Мне жалко, мне горестно только, что я принужденъ васъ разстроивать и безпокоить, зная наше слишкомъ небогатое состоянiе, моими просьбами о деньгахъ, и сердце мое разрывается, когда подумаю, что я буду иметь непрiятную необходимость надоедать вамъ подобными просьбами чаще прежняго. Но, почтеннейшая маминька, вы, которая каждый часъ заставляетъ насъ удивляться высокой своей добродетели, своему великодушному самоотверженiю единственно для нашего счастiя, не старайтесь сохранять для меня именiя. Къ чему оно? Только разве на первые два или три года въ Петербурге мне будетъ нужно вспоможенiе, а тамъ… разве я не умею трудиться? разве я не имею твердаго, неколебимаго намеренiя къ достиженiю цели, съ которымъ можно будетъ все побеждать? и эти деньги, которыя вы мне будете теперь посылать, не значитъ ли это отдача въ ростъ, съ темъ, чтобъ после получить утроенный капиталъ съ великими процентами? Продайте тотъ лесъ большой, который мне назначенъ. Деньгами, вырученными за него, можно не только сделать вспоможенiе мне, но и сестре моей Машиньке. (…) Объ меньшихъ сестрахъ после подумаемъ. А вы, маминька, осчастливите меня своимъ пребыванiемъ, и, спустя какихъ-нибудь года три после своего бытiя въ Петербурге, я прiеду за вами. Вы тогда не оставите меня никогда. Тогда вы будете въ Петербурге моимъ ангеломъ-хранителемъ, и советы ваши, свято мною исполняемые, загладятъ прошлое легкомыслiе моей юности, и тогда-то я буду совершенно счастливъ.»

Мечта о Петербурге и служению отчизне приходит к Гоголю не вдруг и не ему одному: атмосфера в гимназии кипит такими юношескими идеями, как отправиться в далекий таинственный город, где собралась плеяда знаменитых поэтов и прозаиков, за которыми ученики следили, собирали в складчину деньги и выписывали вышедшие книги любимых поэтов и подражали им. Мечта Гоголя не осталась пустыми грезами: на протяжении курсов Гоголь настраивал себя, готовил к неизвестным покуда, но желаемым великим свершения во благо народа. Он не знал, что это будет и как произойдет, но был уверен, что произойдет.

П. П. Косяровскому (двоюродный дядя со стороны матери) от 3 октября 1827 года

«К тому времени, когда я возвращусь домой, может быть, судьба закинет меня в Петербург, оттуда навряд ли залечу в Малороссию. Да может быть, целый век достанется жить в Петербурге; по крайней мере такую цель я начертал уже издавна».

Скажи, дорогой читатель, есть ли в этом плохая черта и кто в юности не грезит великими свершениями? Абсолютно все по молодости, не зная жизни, строят грандиозные планы, не все только добиваются. А у Гоголя к мечтам добавлялись твердость духа, сила нестерпимая, влекомая его в неизвестность и злая, в хорошем смысле этого слова, настырность. Наметив еще в гимназии место своего поприща и ни что нибудь, а Петербург, столицу России, которую построил великий Петр Первый и жил любимый им Пушкин, он всеми силами стремился к цели. Невелика ли эта мечта для провинциального мальчишки? Велика!

С приближением окончания учебных курсов Гоголь остался один: друзья поразъехались, единственной радостью становятся письма от них.

Письмо Высоцкому в Петербург, где Гоголь изливает ему душу: 1827 годъ, м. iюнь, число 26. Нежинъ.

«Пишу къ тебе таки изъ Нежина. Не думай, чтобы экзаменъ могъ помешать мне писать къ тебе. Письмами твоими я уже более сблизился съ тобою, и потому буду безпрестанно надоедать. Мне представляется, что ты сидишь возле меня, что я имею право поминутно тебя распрашивать. Милый, Герас. Иван., знаю привязанность твою: она вылилась вся въ письме твоемъ, хотя ты меня ужаснулъ чудовищами великихъ препятствiй. Но они безсильны; или – странное свойство человека! – чемъ более трудностей, чемъ более преградъ, темъ более онъ летитъ туда. Вместо того, чтобы остановить меня, они еще более разожгли во мне желанiе. (…)

Я осиротелъ и сделался чужимъ въ пустомъ Нежине и ничего теперь такъ не ожидаю, какъ твоихъ писемъ. Они – моя радость въ скучномъ уединенiи. Несколько только я разгоняю его чтенiемъ новыхъ книгъ, для которыхъ берегу деньги, неоставляющiя для меня ничего, кроме ихъ, и выписыванiе ихъ составляетъ одно мое занятiе и одну мою корреспонденцiю. Никогда еще экзаменъ для меня не былъ такъ несносенъ, какъ теперь. Я совершенно весь истомленъ, чуть движусь. Не знаю, что со мною будетъ далее. Только я надеюсь, что поездкою домой обновлю немного свои силы. Какъ чувствительно приближенiе выпуска, а съ нимъ и благодетельной свободы! Не знаю, какъ-то на следующiй годъ я перенесу это время!… Какъ тяжко быть зарыту вместе съ созданьями низкой неизвестности въ безмолвiе мертвое! Ты знаешь всехъ нашихъ существователей, всехъ, населившихъ Нежинъ. Они задавили корою своей земности, ничтожнаго самодовольстiя высокое назначенiе человека. И между этими существователями я долженъ пресмыкаться… Изъ нихъ не исключаются и дорогiе наставники наши. Только между товарищами, и то не многими, нахожу иногда, кому бы сказать что-нибудь. (…)

Ты уже и успелъ дать за меня слово объ моемъ согласiи на ваше намеренiе отправиться за границу. Смотри только впередъ не раскаяться? можетъ быть, мне жизнь петербургская такъ понравится, что я и поколеблюсь и вспомню поговорку: «не ищи того за моремъ, что сыщешь ближе». Только когда это еще будетъ? Еще годъ мне нужно здесь, да годъ, думаю, въ Петербурге; но, впрочемъ, я безъ тебя не останусь въ немъ: куда ты, туда и я. (…)

Данилевскiй находится теперь въ Москве, не могу наверно сказатъ где, но, кажется, въ пансiоне. Петръ Александровичъ Б***, наскуча недеятельною жизнью, захотелъ отведать трудностей воинскихъ, и, месяцъ назадъ, я получилъ письмо, въ которомъ объявляетъ онъ о своемъ определенiи въ Северскiй конно-егерскiй полкъ. (…) Мишель нашъ, баронъ Кунжутъ-фонъ-Фонтикъ (…) уже подалъ было прошенiе о принятiи его въ драгунскiй полкъ: но благоразумный отецъ, узнавъ объ этомъ, отеческою рукою расписалъ ему заднiй фасадъ, въ числе 150 ударовъ, и онъ, барончикъ Хопцики, обновленный, явился у насъ снова, празднуя свое перерожденiе. Но я, думаю, надоелъ тебе пустяками. Но неужели мы должны векъ серьёзничать, и отчего же изредка не быть творителями пустяковъ, когда ими пестрится жизнь наша? Признаюсь, мне наскучило горевать здесь, и, не могши ни съ кемъ развеселиться, мысли мои изливаются на письме (…) Уже ставлю мысленно себя въ Петербурге, въ той веселой комнатке, окнами на Неву, такъ какъ я всегда думалъ найти себе такое место. Не знаю, сбудутся ли мои предположенiя, буду ли я точно живатъ въ этакомъ райскомъ месте, или неумолимое веретено судьбы зашвирнетъ меня съ толпою самодовольной чернi (мысль ужасная!) въ самую глушь ничтожности, отведетъ мне черную квартиру неизвестности въ мiре. Но, покуда еще неизвестно намъ предопределенiе судьбы, ужели нельзя хотя помечтать о будущемъ? (…) Не знаю, можетъ ли что удержать меня ехать въ Петербургъ, хотя ты порядкомъ пугнулъ и пристращалъ меня необыкновенною дороговизною, особливо съестныхъ припасовъ. Более всего удивило меня, что самые пустяки такъ дороги, какъ-то: манишки, платки, косынки и другiя безделушки. У насъ, въ доброй нашей Малороссiи, ужаснулись такихъ ценъ и убоялись, сравнивъ суровый климатъ вашъ, который еще нужно покупать необыкновенною дороговизною, и благословенный малороссiйскiй, который достается почти даромъ; а потому многiе изъ самыхъ жаркихъ желателей уже навостряютъ лыжи обратно въ скромность своихъ недальнихъ чувствъ. Хорошо, ежели они обратятъ свои дела для пользы человечества. Хотя въ самой неизвестности пропадутъ ихъ имена, но благодетельныя намеренiя и дела освятятся благоговенiемъ потомковъ.

Позволь еще тебя, единственный другъ Герас. Иван., попросить объ одномъ деле… надеюсь, что ты не откажешь… а именно: нельзя ли заказать у васъ въ Петербурге портному самому лучшему фракъ для меня? Мерку можетъ снять съ тебя, потому что мы одинакого росту и плотности съ тобой. А ежели ты разжирелъ, то можешь сказать, чтобы немного уже. Но объ этомъ после, а теперь – главное – узнай, что стоитъ пошитье самое отличное фрака по последней моде, и цену выставь въ письме, чтобы я могъ знать, сколько нужно посылать тебе денегъ. А сукно-то, я думаю, здесь купить, оттого, что ты говоришь – въ Петербурге дорого. Сделай милость, извести меня какъ можно поскорее, и я уже приготовлю все такъ, чтобы, по полученiи письма твоего, сейчасъ все тебе и отправить, потому что мне хочется ужасно какъ, чтобы къ последнимъ числамъ или къ первому ноября я уже получилъ фракъ готовый. Напиши, пожалуста, какiя модныя матерiи у васъ на жилеты, на панталоны, выставь ихъ цены и цену за пошитье. Извини, драгоценный другъ, что я тебя затрудняю такъ; какъ ты обяжешь только меня этимъ! Желаю тебе чтобы никогда минута горести не отравляла часовъ твоей радости.

А я до гроба твой Неизменный, верный, всегда тебя любящiй Николай Гоголь».

На письмо матери, в котором та ругает сына за легкомыслие, нерадивость, опрометчивость, расточительность Гоголь сообщает ей, как ему далась жизнь в Нежине. Стоит ли описывать, дорогой читатель, жизнь в гимназии тех лет, где строгий распорядок дня и прочие требования давят на психику. Это может подтвердить любой живший в теперешних интернатах. А существование в тех и теперешних не так уж разнится. Скопление в замкнутом пространстве разного рода воспитанников с различным мировоззрением, воспитанностью, складом ума и характерами рождают агрессию. Такую как сделать «гусара», то есть вставить в ноздри спящему скрученные в трубочку бумажки с засыпанным в них табаком, который спящий вдохнет во сне. Это только единичный пример из тех что предпринимались.

1-го марта, 1828г. письмо к матери.

«Я не говорилъ (вамъ) никогда, что утерялъ целые 6 летъ даромъ. Скажу только, что нужно удивляться, что я въ этомъ глупомъ заведенiи могъ столько узнать еще. Вы изъявляли сожаленiе, что меня въ начале не поручили кому; но знаете ли, что для этого нужны были тысячи? Да что бы изъ этого было? Виделъ я здесь и техъ, которые находились подъ особымъ покровительствомъ. Имъ только лучше ставили классные шары, а впрочемъ они были глупее прочихъ, потому что они совершенно ничемъ не занимались. Я не тревожилъ васъ уведомленiемъ объ этомъ, зная, что лучшаго воспитанiя вы дать мне были не въ состоянiи и что не во всякое заведенiе можно было такъ счастливо на казенный счетъ попасть. Кроме неискусныхъ преподавателей наукъ, кроме великаго нераденiя и проч., здесь языкамъ совершенно не учатъ. Ежели я что знаю, то этимъ обязанъ совершенно одному себе. И потому не нужно удивляться, если надобились деньги иногда на мои учебныя пособiя, если не совершенно достигъ того, что мне нужно. У меня не было другихъ путеводителей, кроме меня самаго, а можно ли самому, безъ помощи другихъ, совершенствоваться? Но времени для меня впереди еще много, силы и старанiе имею. Мои труды, хотя я ихъ теперь удвоилъ, мне не тягостны ни мало; напротивъ, они не другимъ чемъ мне служатъ, какъ развлеченiемъ, и будутъ также служить имъ и въ моей службе, въ часы, свободные отъ другихъ занятiй. Что же касается до бережливости въ образе жизни, то будьте уверены, что я буду уметь пользоваться малымъ. Я больше поиспыталъ горя и нуждъ, нежели вы думаете. И врядъ ли кто вынесъ столько неблагодарностей, несправедливостей, глупыхъ, смешныхъ притязанiй, холоднаго презренiя и проч. Все выносилъ я безъ упрековъ, безъ роптанiя; никто не слыхалъ моихъ жалобъ; я даже всегда хвалилъ виновниковъ моего горя. У васъ почитаютъ меня своенравнымъ педантомъ, думающимъ, что онъ умнее всехъ, что онъ созданъ на другой ладъ отъ людей. Верите ли, что я внутренно самъ смеялся надъ собою вместе съ вами? Здесь меня называютъ смиренникомъ, идеаломъ кротости и терпенiя. Въ одномъ месте я самый тихiй, скромный, учтивый, въ другомъ – угрюмый, задумчивый, неотесанный и проч., у иныхъ уменъ, у другихъ глупъ. Какъ угодно почитайте меня, но только съ настоящаго моего поприща вы узнаете настоящiй мой характеръ. Верьте только, что всегда чувства благородныя наполняютъ меня, что никогда не унижался я въ душе и что я всю жизнь свою обрекъ благу. Вы меня называете мечтателемъ опрометчивымъ, какъ будто бы я внутри самъ не смеялся надъ ними. Нетъ, я слишкомъ много знаю людей, чтобы быть мечтателемъ. Уроки, которые я отъ нихъ получилъ, останутся навеки неизгладимыми, и они – верная порука моего счастiя».

Другие скажут бахвальство сына перед матерью и всего-то, но за годы своей учебы Гоголь собрал в рукописную книгу разнообразнейшие статьи, ставшие ему собственной энциклопедией, так можно назвать те записи, а называлась та книга:

«Книга Всякой Всячины, или Подручная Энциклопедия. Составл. Н. Г. Нежин, 1826» и имела следующие главы:

Аптекарскiй весъ.

Архитектурные чертежи.

Лексиконъ малороссiйскiй.

Весъ въ разныхъ государствахъ.

Hauters des quelques monuments remarquables.

Древнее вооруженiе греческое.

Вирша, говоренная гетману Потемкину Запорожцамию.

Деньги и монеты разныхъ государствъ.

Выговоръ гетмана Скоропадскаго Василiю Скалозубу.

Декретъ Миргородской Ратуши 1702 года.

Распространенiе дикихъ деревъ и кустарниковъ въ Европе.

Выписки изъ «Енеиды» Котляревскагo.

Чертежи сельскихъ беседокъ.

Игры, увеселенiя Малороссiянъ.

Имена, даваемыя при крещенiи.

Нечто объ исторiи искусствъ.

Мысли объ исторiи вообще.

Комерческiй словарь.

Рисунки садовыхъ мостиковъ.

Малороссiйскiя преданiя, обычаи, обряды.

Чертежи музыкальныхъ инструментовъ древнихъ Грековъ.

Нечто о русской старинной масленице.

Объ одежде и обычаяхъ Русскихъ XVII века, изъ Мейеберга.

Объ одежде Персовъ.

Обычаи Малороссiянъ.

Пословицы, поговорки, приговорки и фразы малороссiйскiя.

Планетныя сыстемa.

О старинныхъ русскихъ свадъбахъ.