Текст книги "Смотрящие на звёзды"

– Что-то происходит с электромагнитным полем, – предположил Аркон.

– Пойдем отсюда, – тихо сказала Иза.

Они, взявшись за руки, будто влюбленные школьники, покинули опустевший город. Вернулись к вездеходу. Иза попробовала завести двигатель, еще раз, и еще, но что-то щёлкнуло в зажигании, и панель управления погасла. Вокруг вездехода то и дело выпрыгивали электрические молнии.

– Нам все равно некуда ехать, останемся в салоне, – обреченно улыбнулась Иза. – Лучше давай смотреть на звездное небо Ио. Оно прекрасно, жаль, что ты не видел ночное небо с Земли.

С этими словами Иза нежно поцеловала Аркона. Больше им ничего не оставалось, как прижаться друг к другу и, вглядываясь в смотровое окно, любоваться разноцветными сполохами, переливающимися золотистой россыпью красок… Мороз все крепчал, сковывая движения, покрывая инеем вездеход, превращая его в ледяную ловушку, из которой для беглецов уже не было выхода.

* * *

Первый раз Мэтью проснулся оттого, что кто-то лизал его лицо теплым шершавым языком. Рядом тихонько скулил Дик. Мэтью перевернулся на другой бок и захрапел. Второй раз проснулся он оттого, что кто-то толкал его в спину тяжелым ботинком. Джонс с трудом продрал глаза: в голове стучала куча наковален. Мэтью смутно помнил о том, что было вчера. Силуэты каких-то людей маячили перед ним – один в кожаном плаще, а другой, незнакомый, низкорослый, почти карлик.

– Джонс, как насчет охоты? – склонился над ним Питер Рэй. – Ничего не готово, как я вижу?! Мой босс очень недоволен тобой!

«Ах, видимо, этот карлик и есть знаменитый босс», – пронеслось в затуманенной голове Джонса.

– Жалкая пьянь! – низкорослый ткнул Мэтью, сидящего на песке, еще раз ботинком.

– Кэрол! Кэрол! – позвал он жену, отряхивая пыль с одежды. – Где наши собаки? Почему все вольеры раскрыты. Черт возьми, что происходит?

Кэрол подошла к мужу, виновато теребя складки фартука.

Вид у нее был испуганный и тревожный. На заре она пришла будить Изу, время кормить псов, но в подсобке ее не было, сарай с пленниками оказался распахнутым, вольер пустым, кроме Дика, она никого не нашла.

– Мэтью, я…я не знаю, кт-кто это сд… сделал, – заикалась она. – Аркон, пропал.

– Меня не интересуют ваши семейные дела, – буркнул босс, презрительно опустив уголки толстых губ. – У нас был уговор на сегодня?

– Был, – согласился Мэтью.

– Я собирался хорошо провести время! Ни собак, ни охоты!

– Возвращай золото, Джонс! И еще будешь должен неустойку. Босс такого не заслужил, – процедил Питер Рэй, хмуря брови. – Мы думали ты честный делец, а ты подставил нас. Нехорошо!

– Да-да, сейчас, – буркнул Мэтью и полез в карман за слитками.

Но и вывернув карман наизнанку, он ничего там не нашел. Мэтью трясло мелкой дрожью, походу он связался не с теми ребятами.

– Это пленники! Это они все устроили! Я знаю, кто взял слитки – работница Иза! Они сбежали, прихватив золото и моего сына…или… он сам? Я ничего не понимаю. Кэрол, Кэрол! Как он мог…наш Аркон!

– С нами не прокатит, Мэтью, – сложил руки на груди Питер Рэй. – Если ты не врешь, то нам предстоит настоящая охота, только теперь на твоего сына и кучку недоделков, которая с ним сбежала. Босс, что скажешь?

Босс демонстративно развернулся куда-то в сторону: из-за построек медленно показался корпус бронированного звездолета. Он висел над фермой почти бесшумно, поднимая с земли клубы дыма и красной пыли. К звездолету откуда – то из-за сарая выскочил Дик. Он громко лаял, защищая территорию. А когда на землю повыскакивали люди Босса, пёс набросился на незваных гостей. Прогремел выстрел: Питер Рэй вложил дымящийся старой марки пистолет себе за спину:

– Не модно, согласен, но надежно, босс!

Мэтью потерял еще и Дика. Он бы задушил Питера Рэя своими руками и давно бы выгнал с фермы, будь он простым покупателем. Но шутить с боссом совсем не хотелось. К Питеру Рэю подтянулось с десяток вооруженных братков, одни из них спустили со звездолета потрепанный временем вездеход, другие – обступили Мэтью и Кэрол, недобро посмеиваясь.

– Значит так, – обратился к перепуганным хозяевам фермы босс, – я пошлю своих людей на поиски твоего сынка. Если они обнаружат беглецов, будут стрелять на поражение. А мои ребята их точно обнаружат! Так, что выхода у тебя нет, Мэтью.

– Э-э, нет, послушайте, парень запутался. Ему заморочила голову проклятая федералка, ее мне всучил Грэг, будь он не ладен! – затараторил Джонс. – Давайте как-нибудь договоримся?

– Нет, с тобой нельзя иметь дела! – заметил босс. – Хотя…отпиши мне свою ферму и эту землю, думаю, так окупятся мои моральные и материальные потери, и я прикажу не трогать твоего сына.

– Ферму? – переспросил Мэтью и лицо его задергалось. – Землю и ферму?

– Отпиши, Мэтью, отдай ему все! От твоей знаменитой псарни уже ничего не осталось! Собаки разбрелись, кто куда, – бросилась на шею мужу Кэрол. – Нашего сына отпустят, ты слышал? Его не будут преследовать!

– Но куда мы денемся? Как мы будем с тобой, Кэрол? – недоумевал Джонс.

– Быстрее, часики тикают, – усмехнулся Питер Рэй.

– Да уж, несите бумажки, – чуть не плача, произнес Мэтью, – я подпишу.

Джонсу подсунули какую-то быстро состряпанный документ, он оставил свою закорючку, даже не читая. Босс стал новым владельцем всех владений Мэтью. А его самого и Кэрол выгнали взашей, даже не дали ничего забрать.

– Кто же будет ухаживать за черепахами, – беспокоилась Кэрол, бредя по разноцветным барханам из пепла и песка.

Все дальше они уходили от привычных мест. День, другой. Но Мэтью не мог успокоиться. Ночью он долго ворочался на еще теплых камнях под открытым небом. А утром их с Кэрол подобрал вездесущий Грэг и затянул в свой челнок.

– Ты нам поможешь, дружище? – спросил его Мэтью. – Нам бы где-нибудь пристроиться.

– Помогу! О чем ты! Продам вас одному скваттеру работать по хозяйству, у вас будет привычная жизнь.

– Нас продать?

– У меня разрешение, справка, что я могу вести куплю-продажу лиц, которые своей собственности не имеют, находятся на открытой местности без видимых на то причин, то есть нищие, оборванцы и бродяги – мой товар, – хихикнул Грэг. – У вас нет ни земли, ни жилья. Вы же нищие с Кэрол. Вот, как сынок с вами обошелся. Я слыхал, что он добрался до области Босфора, в город Пилигрим, ну и перестрелка там была, я вам скажу!

Мэтью переглянулся с Кэрол. Она облегченно вздохнула и взяла мужа за руку:

– Значит, не сдержал обещание этот босс! А наш мальчик не промах!

– Так, что? – с нетерпением спросил Грэг.

– Ладно, куда ты нас пристроишь? – спросил Мэтью.

– Немного терпения, Джонс, тебе не придется привыкать, – подмигнул ему Грэг.

Его челнок приземлился в знакомых местах, где растянулась разбросанными постройками бывшая ферма Мэтью.

– И зачем ты нас сюда привез? – раздраженно спросил Мэтью.

Навстречу им из дома вышел Питер Рэй. Он был один, без карлика – босса. Питер Рэй остановился, склонил голову вбок, словно еще сомневался:

– Вот и встретились, Джонс! Тут кое-что произошло, пока тебя не было.

– А где босс? – поинтересовался Мэтью, оглядываясь.

– Ну, ты удивишься, но на него напали твои черепахи. По ходу, рептилии были голодны… Короче, не следовало боссу соваться одному в их загон. Мы же не знали, что ты кормил их мясом. Они опасней собак, честное слово. Растоптали так, что…В общем, ферма теперь моя, для тебя меняется лишь то, что будешь служить на меня и жить в сарае. Собаки рыскают и пугают моих людей, мне это не нужно, Мэтью.

– Да, конечно, – сразу согласилась Кэрол.

– У меня просто нет выбора, – взгрустнул Мэтью.

* * *

По вечерам после тяжелой работы, Кэрол смотрела на звездное небо, тайком думая о сыне, ведь она не знала, добрался ли он до Пилигрима, а Мэтью не хотел ничего слышать об Арконе и плел в сарае кожаные хлысты для собак. Кэрол, как обычно, жаловалась мужу, что нынче у нее дел прибавилось, особенно после того, как Питер Рэй – новый хозяин, завел еще двухголовых лошадей и длинношерстных карликовых пони, которых каждый день заставлял вычесывать. Одна радость – бесконечные звезды.

День кита на краю Земли

Собачья упряжка весело мчала нарты. Мы только покинули последний оплот цивилизации – село Рыткучи и направились к краю Земли. Каюр Иван, совсем обрусевший чукча, служил при царской почте в Рыткучах. Смекалистый малый! Невысокий мужичок в теплой малице – узкоглазый и смуглый, бойко управлял собаками, прикрикивая: – Хэч – хэч! Tax-Та – ах!

Научная станция «Провидение», куда меня направило Императорское географическое сообщество, располагалась в поселении Уэлен, чукчи называли его Черной землей. Уэлен находился на крохотном островке суши, окруженном по сторонам океаном. Бывало, там пропадали люди, но я не боялся трудностей. Будучи закоренелым холостяком, в свои тридцать лет, я объездил Дальний Восток и Урал. А север всегда манил меня своей красотой. Да еще мой однокурсник по университету – Киреев Мишка, неплохой географ, куковал в Уэлене несколько месяцев. Меня ждала незабываемая встреча! В Москве меня более ничего не держало. Добираться пришлось на перекладных. Сначала на поезде, затем в бричках и повозках, а нынче годилась только собачья упряжка.

По сторонам мелькали пологие склоны и бесконечная тундра, покрытая белым ковром. Собаки лихо несли груженые нарты. Я спросил каюра о своем давнем друге, Мише Кирееве, но тот промолчал. Однообразный пейзаж заставил меня задремать. Иван остановил упряжку. Мела пурга. Ветер несся с моря.

Он поднимал снежную поземку. Одна собака попала в белый круговорот. Иван не спешил спасать пса, а лишь покачал головой. Я видел, как поднялся столб снега, словно вулкан, одна из собак упала полностью заледеневшей.

– Что это было? – вскочил я.

Каюр спокойно сказал:

– Ничего, Евгений Николаевич! Здесь владения хозяина тундры – Этына. Он открыл тебе врата своей земли. Пока он милостив к тебе. Сейчас перепрягу сани, и поедем дальше. Хозяин взял свое. Если обратно соберешься, приготовь подарок Этыну…

– А то что? – усмехнулся я. – Не выпустит?

– Не знаю, захочешь ли вернуться, – сказал каюр.

Буря стихла. Мы тронулись в путь, когда мягкий серый сумрак окутал тундру. На небе заиграли изумрудные всполохи. Я невольно залюбовался.

– Этын доволен, – кивнул каюр. – Этын не злой дух, но ревнивый. Хозяин открывает ворота к Черной земле, к холодному морю, но не дружит с Кереткуном – богом морей.

Я, конечно, был заинтригован. Что я еще не познал из языческого наследия Чукотки? О прародителе всех чукчей – Вороне Кутха я слышал, изучая чукотский фольклор, но Иван говорил, что нынче в Уэлене другое божество. Меня не на шутку заинтересовало явление снежного водопада из земли. Каюр упрямо утверждал, что Этын взял свою дань. Нарты тронулись, оставляя за собой ровный след от полозьев. Скоро показалась невысокие темные сопки, припорошенные снегом, за ними прятался Уэлен.

Виды первозданной суровой красоты – грозные холмы, мрачное сизое небо, лежащее стальным пластом. Добраться тяжело, а выбраться еще сложнее. Море, казалось, наступало на узкую галечную косу, где примостилась кучка яранг, с капищем чукотских идолов на возвышении и деревянной избой с постройками – научной станцией. Живописный скалистый обрыв, с которого открывался величественный вид на темные воды Чукотского моря, производил незабываемое впечатление. У меня захватило дух от суровых просторов. Пока мы подъезжали к «Провидению», местные жители высыпали из своих яранг поглазеть на редкого гостя. Наконец, долгое путешествие закончилось. Меня окружили чукотские ребятишки. Я покопался в походной сумке и протянул им шоколадку. Детишки с любопытством посмотрели на диковинку.

– Угощайтесь, это вкусно, – сказал я на ломаном чукотском. Дальше изъясняться мне помог Иван, а после отвел собак в сарай, где на привязи в стойле жевал сушеный ягель молодой олень. Не успел я взять свои нехитрые пожитки, как дверь дома отворилась, и ко мне, не торопясь, вышел человек лет пятидесяти в теплом зипуне с окладистой темной бородой и уставшим взглядом. Так я познакомился с несменным начальником станции – Леонтием Петровичем Семёновым. Жил он в Уэлене лет двадцать, а то и больше.

– Мы ждали вас, Евгений Николаевич, – сказал Семёнов, – проходите в нашу скромную обитель.

– Спасибо, Леонтий Петрович, можно просто Евгений, – уточнил я, – вы не подскажете, Киреев Михаил у вас?

– Проходите, проходите, – не ответил мне Семёнов. – Мы тут с Вассой Игнатьевной вдвоем время коротаем. Мне тяжело одному вести наблюдения. Васса вас проводит.

Я удивился. Какая Васса? Где Киреев и все полярники? Картограф, метеоролог? Навстречу мне вышла молодая женщина в скромном сером платье с пуховым платком, наброшенном на хрупкие плечи. Неужели жена! Я улыбнулся и поцеловал любезно протянутую маленькую ручку. Вассу нельзя было назвать красавицей, но что-то в ней определенно было: то ли большие глаза с поволокой, то ли тонкий, аристократический профиль, то ли едва уловимый аромат лаванды.

– Евгений Николаевич Ильин, – представился я. – Этнограф из Москвы.

– Моя супруга, Васса Игнатьевна, – ответил за женщину Семёнов. – Ну что же вы стоите, как вкопанный, голубчик!

Я минул сени и оказался в просторной комнате. Деревянные стены были увешены картинами в вычурных позолоченных рамках, круглый стол накрыт кружевной скатертью. Что меня удивило, так это отсутствие икон и жуткие статуэтки, вытесанные из камня, на полках буфета. Сундуки по углам комнаты, пара венских стульев разбавляли несколько мещанский интерьер. От громоздкой печки – буржуйки шло тепло. Горел очаг, в котелке что-то аппетитно кипело.

– Это вроде нашей гостиной, – улыбнулась мне Васса, – идемте же, я покажу вашу комнату.

Я послушно проследовал за хозяйкой. Она провела меня через темный бревенчатый коридор.

– Здесь у нас радиорубка и метеокабинет, – сообщила Васса, приоткрыв одну из дверей.

Я увидел несколько столов, привычную аппаратуру обычной полярной станции.

– Связи нет, – грустно сказала хозяйка, – после того, как утонул наш радист – Шварц, Леонтий Петрович не может наладить связь, ни с кораблями, ни с материком.

– Ну, а географ, господин Киреев, – начал я, – сейчас в Уэлене? Я знаю, что он работал здесь…

После продолжительной паузы Васса заметила:

– В поселении нет вашего друга. Нынче на станции только мы с Леонтием Петровичем.

Мне стало как-то не по себе. Мы прошли вперед, тянуло ледяным сквозняком. Даже стены, утепленные одеялами, не спасали ситуацию. В торце коридора я заметил дверь, закрытую ржавым засовом и навесной амбарный замок.

– Это кладовая, – объяснила Васса, – склад, если угодно, уголь, керосин, запасы. Но это вам, должно быть, неинтересно.

– Отчего же, – я улыбнулся, – вы, Васса Игнатьевна, как вы оказались на научной станции?

– О-о, это долгая история, – ответила она и остановилась, – вот ваши хоромы. Прошу…

Я пригнулся, чтобы войти. Потолки были низкими, но изба снаружи казалась намного меньше, чем внутри.

– Располагайтесь, – кивнула мне Васса. – Отдохните с дороги, я позову вас ужинать.

Она прикрыла за собой дверь. Маленькое окошко слабо освещало мою маленькую каморку. Я присел на невысокую железную кровать. Выложил из рюкзака нужные мне вещи: дневник для записей, карандаш, энциклопедию «Народы севера», часы, карманный фонарик и зачем – то старый, еще отцовский компас. Я везде его таскал с собой, будто талисман наудачу. Я протер глаза, усталость брала свое. Куда же подевался Киреев? Вот шельмец! Я завалился на мягкую кровать и крепко уснул.

Разбудил меня странный звук – сначала скрежет, затем тоненькое поскуливание, переходящее на протяжный вой. Волки? Нет, не похоже. Возможно, собаки выбрались из сарая и скребутся под домом? Вой прекратился, послышалось всхлипывание, жалостливое и по-детски трогательное. Боже, у меня галлюцинации? В комнате совсем стемнело. Я включил карманный фонарик и осмотрелся, вроде бы звуки шли из коридора. Вот, снова…эти всхлипывания, переходящие в какое-то бульканье и вой. Так недолго и сойти с ума! Похоже – плачь ребенка.

– Евгений Николаевич, вы отужинаете с нами? – вдруг услышал я голос Вассы.

Она зашла ко мне, разгоняя горящей свечой полумрак:

– Вы чего в темноте? Вот же спички. На табурете за кроватью керосиновая лампа!

Я сконфузился из-за своих страхов, мало ли что могло почудиться, и поспешил зажечь фитиль. Вместе мы направились в гостиную.

– Сударыня, простите за бестактный вопрос, я слышал странные звуки, а может…

Васса остановилась, посмотрела на меня как-то настороженно и тихо сказала:

– Должно быть, собаки скулят. За окном ветер не на шутку разыгрался. Кажется вам все, не берите в голову!

Мы вошли в гостиную. За столом чинно восседал Леонтий Петрович. Он нацепил круглые очки в тонкой оправе и изучал какие-то топографические карты.

– Присаживайтесь, – не отвлекаясь, сказал он, – налей нам, Вассочка, коньячку для бодрости. Из моих запасов. Знакомство отметим.

Я не стал отказываться, тем более, несмотря на пышущую печку, в доме было прохладно. После принятой рюмочки по телу разлилось долгожданное тепло.

– Скоро у местных чукчей праздник…День кита, – отвлекшись от карты, сказал Семёнов. – Тогда вдоволь всего будет, монтак попробуете. Завтра выходите пораньше, вам как этнографу должно быть интересно в обрядах поучаствовать?

– Непременно! – оживился я. – Удачно я подоспел. День кита – древний чукотский праздник, никогда не присутствовал.

И тут я вспомнил, что хотел спросить все время:

– Леонтий Петрович, где же все полярники? Я чего – то не пойму…Шварц утонул, ну а остальные, Киреев, к примеру, вернулись на материк? Тут у вас человек пять должно зимовать, как же так?

Семёнов переглянулся с женой. Васса испуганно опустила взгляд.

– Молодой человек, севера вам не курорт! Это не Ницца и швейцарские Альпы, – нахмурился Леонтий Петрович. – Здесь опасно. Ну, извольте: Шварц утонул в прошлом месяце, картограф Басин и метеоролог Лёвочкин без вести пропали. Пурга тогда мела жуткая. Вели климатические наблюдения…на берегу моря…я весь берег пробежал, к скалам наведался – никого! Каюр наш Иван ходил их искал, да что там! Всем поселением в бурю – не дозвались. Ну, а товарищ ваш, господин Киреев…Мы часто выясняли отношения. Вот, намедни, он собрал вещи и изволил поспешно уехал.

– Интересно, как у вас все выходит, – недоумевал я. – Нужно оповестить власти, узнать о Кирееве, добрался ли?

– Так, рация, голубчик не работает, – ухмыльнулся Семёнов. – А за Киреева вы не переживайте. Тогда, кажется, кто-то из чукчей в Рыткучи ехал, вот и подобрали его.

– Как обидно, мы разминулись! У нас по пути собаку из упряжки заморозило. Снежный столб, словно пламя, вырос перед нартами.

– Всякое бывает. Я грешу на подземные гейзеры или выбросы неизвестного газа, – пожал плечами Семёнов. – Другие думают, что хозяин тундры, Этын, куролесит. Кому, как нравится.

Я немного успокоился. После ужина ушел в свою каморку, сделал записи в дневнике, полистал книгу. Никаких посторонних звуков, кроме привычного лая собак в сарае, я не слышал. Васса прошла по коридору, звеня связкой ключей, я сразу узнал ее легкие шаги. Скрипнула дверь в сенях. Потом все стихло. Я уснул в ожидании.

Начинался День Кита. Серая полоска света, переходила в сизый сумрак. Я, скучая, прошелся по галечному берегу. Море тихонько, накатывало на камни, словно шепча что-то позабытое, похожее на древнее заклинание. Я долго прислушивался к его рокочущим отголоскам. Ко мне подошла Васса. Она была легко одета в какую-то тонкую меховую безрукавку. Мы какое-то время наблюдали за возвращением охотников на байдарах. Жители Уэлена вышли из своих жилищ. Старуха из самой большой яранги, жена местного шамана, появилась с теплящимися угольками и разожгла костер. Ей помогали другие женщины в праздничных кухлянках, они водили хороводы возле разгоревшегося пламени. Я не выдержал и осторожно накинул на плечи Вассе свой теплый пуховик. Она вздрогнула и посмотрела на меня. Серо-зеленые глаза ее казались бездонными, как сам океан, они манили загадочной темной поволокой. Я опешил и опустил взгляд:

– Расскажите, как вы оказались на этом краю земли?

Она вздохнула и отрешенно сказала:

– Я сама из Петербурга. Приехала с экспедицией на корабле с первым мужем. Любовь у нас была такая, что жить друг без друга не могли. В тот же год отправил Семёнов моего супруга на байдаре со звероловами кита гарпунить. Кит лодку перевернул, все в той байдаре погибли. А кит уплыл. С тех пор не люблю я День кита…грустно на сердце.

– А чего же не уехали обратно?

– Привыкла, обжилась… надеялась каким-то чудом, что муж вернется…не хотела верить, что нет его… тела так и не нашли. А я все ждала. Чукчи поклоняются хозяину моря Кереткуну. Я пошла к шаману-Нануку. Он мне раскрыл глаза, сказал, что Кереткун лишь посланник великого Древнего – Ктулху. Показал пиктограммы, там в пещере. На капище есть идол Ктулху, вытесанный из камня. Мне были видения ночью. Подводный город, имя которому Р'льех, город исполинов, куда не добраться простому смертному. Я не видела Ктулху, но страшный голос шептал – твой любимый возродится со дна, и кровь его будет холодна. Но мне было все равно, ночью я пошла на зов.

– И что же, что вы видели? – спросил я, замирая от любопытства.

– Я смутно помню, меня нашли на берегу. Платье было перепачкано илом, в волосах запутались водоросли….но я почти не помню ту ужасную ночь! Я не знала, что мне делать. Шаман камлал, что встречу свою судьбу здесь, в Уэлене… я и осталась…, а тут Леонтий Петрович… знаете, а ведь мы с ним даже не обвенчаны… Заберите свою куртку, мне не холодно, а вы совсем окоченеете.

– Что вы! Не стоит! – возразил я.

Она безоговорочно сняла пуховик и отдала мне:

– Я, пожалуй, пойду.

Я не стал удерживать Вассу. Что же произошло в ту страшную ночь? Я открыл свой дневник, пролистал старые записи и наткнулся на некий культ Ктулху по всему миру – от далекой Полинезии и эскимосов Аляски до берегов Британии. Записи я делал неразборчиво, но видимо, где-то мне уже попадалась эта информация. Я прочитал, что существуют даже человеческие жертвоприношения этому загадочному Ктулху. Тут же я поспешил на чукотское капище. Среди каменных изваяний у столба с не понятными иероглифами, бродила юная чукотская девушка. На широком поясе ее кухлянки висел пекуль – женский нож, с черных волос свешивались нити с бусинами. Она мазала чем-то черным голову одного из истуканов, обвешивая его ракушками:

– Ваиргий, Кереткун! Добрый дух, Кереткун!

Заметив меня, она испуганно метнулась в сторону. Ее скуластое лицо поразило меня приятными чертами: маленький пухлый ротик, чуть вздернутый нос и раскосые глаза цвета неба. Васильковые незабываемые глаза! Какая редкость!

– Подожди, не бойся! – позвал я.

Но беглянка даже не обернулась, она скрылась под пологом самой большой яранги. Чукчи внезапно оживились. К берегу пристали байдары с добычей.

– О-о-к! О-о-к! – кричали звероловы, что означало – удачный промысел.

Охотники были довольны. Они с трудом затянули на берег туши кита и нескольких моржей. В теле кита, покрытого морскими наростами, торчали десятки гарпунов. Голова его была прострелена из ружья. Чукчи со знанием дела начали разделывать тушу. Самый первый кусок мяса достался жене шамана, она отнесла его на капище, остальное стали делить на части. Чукчи взялись за руки, и ходили вокруг добычи, воздевая руки к морю:

– Тайныгыргын! Моргынан! Кереткун! Моргынан Ктулху! Не святой и не грешный! Ты с нами, мы без тебя!

Я удивился: грех или святость, по-чукотски это практически одно и тоже. Чувствовалось какое-то смешение ритуалов. Я подошел к большой яранге и заглянул внутрь. Под пологом я заметил каюра Ивана. Он махнул мне рукой. Собралось человек пятнадцать. Несколько чукчей затянули нудный мотив под монотонное постукивание в бубен. В центр яранги к открытому очагу вышла знакомая мне беглянка. Она начала пританцовывать под аккомпанемент бубна и размахивать пекулем.

– Это Инира, – протиснулся ко мне каюр, – дочь главного шамана Нанука.

Как раз того самого, про которого говорила Васса. Седой шаман в меховом балахоне с бахромой и кисточками сидел в углу яранги, скрестив под собой ноги с закрытыми глазами. Его лицо, изрезанное глубокими шрамами было сосредоточено и спокойно. Инира кружилась возле очага, забавно опуская и поднимая руки. На ее запястьях что-то блеснуло – то ли браслет из рыбьей чешуи, то ли она прицепила себе что-то на руку.

– Это танец рыбешки, – подсказал мне тихо Иван, – Инира – первая красавица в Уэлене.

– У нее голубые глаза.

– Это знак Ктулху, – шепнул каюр.

Инира выполняла ритуал со знанием дела. Она раздувала угольки в очаге, ее движения были похожи на пугливую рыбку и завершались громкими возгласами:

– Анкы – келе! Кереткун! Дух моря! Кереткун!

– Кереткун! Йъаткольын гым, акаюм Ктулху! Не забудь нас в своих снах, великий Ктулху! – вторил ей шаман Нанук.

Его глаза тоже были светлые, прозрачные, как родниковая вода, и на запястьях Нанука серебрилась рыбья чешуя. Инира чем-то окуривала жилище, ароматный пряный дым окутал все вокруг. На шее шамана я заметил полоски слипшейся кожи, похожие на жабры. Это еще больше поразило меня. Верно, почудилось. Я не мог больше находиться в этом чаду! Прочь, прочь из яранги. Морозный ветер ударил в лицо, срывался мелкий снег. Я прищурился. Серое низкое небо давило на глаза. Вокруг меня сновали чукчи, они тащили куски разделанного китового мяса. От кита остался лишь ободранный остов, остатки пиршества обгладывали собаки. Мне стало жаль морского исполина и мерзко на душе. Особенно, когда я шел мимо мясных ям – ывэрат, заполненными рулетами из моржовых туш. Я отвернулся, поморщился и вдруг заметил позади себя Иниру, дочь шамана. Она поравнялась со мной.

– Инира, – осторожно обратился я. – Не бойся, я лишь хотел спросить тебя…

– Я видела, как ты наблюдал за мной, господин, – тихо сказала девушка по-русски, оглядываясь.

Она поправила выбившиеся из-за капюшона волосы, и тут я отшатнулся – оттенок ее кожи был зеленоватый, а между пальцами-тонкие перепонки.

– Уходи отсюда, господин, – понизив голос, шепнула Инира. – Ты хороший человек. Уезжай с Черной земли. Так будет лучше.

– Кто ты? – вырвалось у меня.

– Лучше тебе не знать, господин. Бойся не меня. Бойся бородатого жреца. Завтра тебя привяжут к столбу и волны заберут твою душу. Навсегда…и помни – белая женщина не такая, как мы. Но она – мать одного из нас. Такова воля Ктулху.

– Чья мать? Все чукчи поклоняются Ктулху?

– Нет, господин, только на Черной земле. Ктулху шепчет нам всем во сне. Когда Элькэп-энер засияет над Уэленом, великий Древний будет ждать своей жертвы. Тогда восстанет его посланник Кереткун. Так было и так будет. Ты хороший человек…Я вижу…Уходи с Черной Земли, пока не поздно…

Видно чем-то приглянулся я северной красавице. Инира посмотрела на меня раскосыми голубыми глазами и убежала к самой кромке воды. Я вернулся на станцию. Леонтий Петрович работал в метеокабинете. Я тихонько постучал и зашел в радиорубку. Семёнов что-то черкал в книге наблюдений.

– Ну, что, аппаратуру не наладили, Леонтий Петрович? – спросил я.

– Нет, к сожалению, – почесал бороду Семёнов, – грешу на передатчик, полагаю, он не исправен.

– Нужно что-то делать!

– С кораблем у нас связи нет, до Рыткучи верст двадцать, каюр Иван всегда почту доставит. Справимся. Как управлюсь с делами, непременно закажу передатчик и разрядник. Радиста бы нам выписать откуда-нибудь, он бы и починил.

– Может, вам помочь?

– Если не затруднит, скоро восемь, пора делать замеры, – вздохнул Семёнов, – вы, голубчик, сходите на метеоплощадку, в психрометрической будке снимите показания гигрометра, дождемера… Возьмите фонарь.

Я прошел по коридору, захватил в сенях переносной фонарь и вышел на улицу. Флюгер Вильда вертелся из стороны в сторону. Надвигалась буря. Будка располагалась на двухметровой высоте от земли. Рядом поблескивала железная мачта со стеньгою. Антенна была приспущена, как и полагалось в зимнее время. Когда я спустился с лесенки, у дома метнулась чья-то тень. Я поспешил внутрь, ветер сбивал с ног. В предбаннике я буквально наткнулся на Вассу, в сенях было тесно. Я чувствовал ее дыхание, глаза блеснули в полумраке.

– Позвольте пройти, – шепнула она, – я кормила оленя.

– Простите, – смутился я, пропуская ее вперед.

– Вас ждет Леонтий Петрович, – сказала она, скрывшись в темном коридоре.

Я зашел к Семёнову, обменялся дежурными фразами, записал данные. В гостиной я остановился возле фигурок, пылившихся на полках. Они были весьма схожи с каменными истуканами на капище. А самая большая фигурка изображала жуткое существо на лягушачьих ногах с головой осьминога и тьмой щупалец на голове. В комнате появилась Васса.

– Прошу прощения, а кто увлекается древним культом? Я вижу здесь фигурки Ктулху, Кереткена и…

– Это Леонтий Петрович, – перебила меня Васса, – поставьте на место, он очень бережет свою коллекцию.

Тут я невольно вспомнил предостережения юной Иниры. Когда полярная звезда – Элькэп – энер загорится на небе, будет жертвоприношение. Мне стало как-то не по себе. Ужинать я не остался, заперся в своей каморке, пытаясь уснуть. Слишком много впечатлений в День кита! Я ворочался с боку на бок, пока не услышал жалкие всхлипывания, переходящие то ли в кваканье, то ли мяуканье. Я быстро вылетел из комнаты. В полутьме что-то шлепнулось рядом со мной, склизкое и теплое, воняющее протухшей рыбой. Я включил свой карманный фонарик и чуть не лишился рассудка: рядом у стены сидело на корточках мерзкое существо, покрытое бородавчатой кожей, с большими рыбьими глазами навыкате и растянутым толстым ртом. Оно опиралось на лягушачьи лапы, растопыривая острый плавник на сгорбленной спине. Чем-то существо напоминало ребенка, но очень отдаленно, хотя взгляд можно было назвать осмысленным. За тварью тянулся мокрый след по всему полу от двери в кладовую. Я осторожно направился складскому помещению и услышал слабый стон. На ледяном полу лежала Васса. Лоб ее был рассечен чем-то острым. Я, оглядываясь на поскулившую тварь, поднял Вассу на руки и отнес к себе. Неужели, это существо набросилось на нее? Когда я выглянул из комнаты, то твари нигде не было видно. Я промокнул Вассе лоб. Она поморщилась и открыла глаза:

– Слава Богу! – воскликнул я. – Что здесь происходит, сударыня? Я видел ужасного уродца, это адское существо набросилось на вас? Это оно выло по ночам?

– Это адское существо, как вы изволили заметить…моё приемное дитя…нет, вы не ослышались…он безобиден и даже жалок, напрасно, вы испугались его. Я просто поскользнулась. Повсюду его слизь.

Я схватил ее за плечи: