Текст книги "Практическая психология и профилактика старения"

Глава 1
Старость своя и чужая

Старость в психологии – это заключительный период человеческой жизни, условное начало которого связано с отходом человека от непосредственного участия в производительной жизни общества. Хронологическое определение границы, отделяющей старость от зрелого возраста, не всегда оправданно из-за огромных индивидуальных различий в появлении признаков старения. Эти признаки выражаются в постепенном снижении функциональных возможностей человеческого организма. Однако, помимо прогрессирующего ослабления здоровья, упадка физических сил, старость характеризуется собственно психологическими изменениями, такими как, например, интеллектуальный и эмоциональный уход во внутренний мир, в переживания, связанные с оценкой и осмыслением прожитой жизни [15].

Этот возраст интересен тем, что нет той позиции, с которой можно было бы дать полную и исчерпывающую характеристику старости. Геронтологи считают, что старость, в первую очередь, – это биологический феномен, который сопровождается серьезными психологическими изменениями. Многие исследователи рассматривают ее как совокупность потерь или утрат – экономических, социальных, индивидуальных, которые могут означать потерю автономии в этот период жизни. В то же время отмечается, что это своего рода кульминационный момент аккумуляции опыта и знаний, интеллекта и личностного потенциала пожилых людей, позволяющий приспособиться к возрастным изменениям.

Изменения при старении происходят на биологическом уровне – организм становится более уязвим, возрастает вероятность смерти; на социальном уровне – человек выходит на пенсию, меняется его социальный статус, социальные роли, паттерны поведения; наконец, на психологическом – человек осознает происходящие изменения и приспосабливается к ним. Это дает основание определить старение как результат ограничения механизмов саморегуляции, снижения их потенциальных возможностей при первичных изменениях в регулировании генетического аппарата. Таким образом, проблема старения – это проблема гармоничного функционирования биологической системы, которая невозможна без соответствующего психологического отслеживания и соответствующей адаптации человека в окружающем его социальном пространстве. Старение – это переход в систему новых социальных ролей, а значит, и в новую систему групповых и межличностных отношений.

В настоящее время интерес к изучению старости, необходимость знаний об этом периоде жизни не вызывает сомнений, однако геронтопсихология – это самая молодая область современной психологии развития. Возросший интерес психологии к проблемам старости был обусловлен двумя группами причин. Во-первых, наука стала располагать данными о том, что старость не является процессом тотального угасания. Геронтологи пришли к выводу о том, что в старости, наряду с инволюционными процессами, существуют и другие процессы и факторы, противостоящие инволюционным силам. Так, геронтология отбросила прежние представления о тотальном и одновременном старении всех жизненных функций и уделяет большое влияние проблеме долголетия. На сегодняшний день геронтологи рассматривают старость как качественно своеобразную перестройку организма с сохранением особых приспособительных функций на фоне общего их спада. Более 40 лет назад В. В. Фролькисом была разработана адаптационно-регуляторная теория старения, согласно которой, в позднем возрасте наряду с разрушительными процессами, сокращением адаптивных возможностей организма существуют процессы, направленные на поддержание его высокой жизнеспособности, на увеличение продолжительности жизни, которые были названы витауктом (лат. vita – жизнь, auctum – увеличивать). Витаукт стабилизирует жизнедеятельность организма, восстанавливает и компенсирует многие изменения, вызванные старением, способствует возникновению новых приспособительных механизмов [54].

В этом контексте большой интерес представляет теория И. В. Давыдовского, рассматривающая старость с позиций адаптации [13]. Согласно этой теории, старость подразумевает ограничение и самоограничение жизненных отправлений, т. е. гипобиоз. Но это – приспособительное самоограничение, по существу продиктованное жизненным инстинктом самосохранения наподобие анабиоза. Однако, в отличие от последнего, старость не является сохранением структуры в афункциональном состоянии. Наоборот, старость – это как бы промежуточное состояние, характеризующееся пониженной устойчивостью структур к внешним воздействиям; это необратимое состояние, невозможность сохранения или восстановления той же функциональной напряженности. Таким образом, И. В. Давыдовский рассматривает старость как специфическую, возрастом обусловленную форму приспособления к внешней среде, как «стесненную в своей природе жизнь» [13].

Сравнение или отождествление старости с болезнью на указанной основе является чисто формальным, а по существу неверным. «Стеснение» в старости вызвано не болезнью, а особым физиологическим состоянием. Формальная общность в ряде социальных и функциональных проявлений болезни и старости не делает эти понятия равнозначными. Старость – это сигнал, результат возрастной инволюции. Болезнь безотносительна к возрасту. Старость неизбежна; болезнь не неизбежна, она лишь возможна, часто случайна. Старость необратима и неуклонно прогрессирует; болезнь, в принципе, обратима. Со старостью, как и со смертью, в ее финале человек примиряется; с болезнью – никогда [15].

Сущность функциональных сдвигов в старости не сводится просто к количественным показателям, как-то: падение окислительных и восстановительных процессов, отражающее падение активности ферментов, атрофию органов, снижение мышечной силы, возбудимости и т. д. Старость является одновременно перестройкой и соматических, и психоэмоциональных отправлений. Эта перестройка сопровождается выработкой принципиально новых адаптационных установок, отвечающих общей возрастной инволюции организма. Речь идет, следовательно, о возникновении качественно новых физиологических корреляций, лежащих в основе реактивных, приспособительных и компенсаторных процессов, определяющих взаимосвязи организма и среды.

Новым у старого человека является самое содержание понятия гомеостаза. Перестройка жизненно важных процессов регуляции и адаптации в стареющем организме тесно связана с постепенным, а в ряде случаев и довольно быстрым превращением «открытой» системы в «замкнутую» [15]. Однако биологический возраст не может рассматриваться как некая внешняя по отношению к социальному, но не сопряженная с ним параллель. Поэтому психологический аспект старения М. Д. Александрова рассматривает применительно к сенсорно-перцептивной и интеллектуальной сферам, к характеристикам личности, динамике творческой продуктивности. Кроме того, по мнению других авторов, при определении пожилого возраста в качестве наиболее существенного признака служит социально-экономический «порог» – уход на пенсию, изменение источника дохода, изменение социального статуса, сужение круга социальных ролей [1].

Таким образом, старость является не статичным состоянием, а динамичным процессом. Она связана со специфичными изменениями условий жизни, многие из которых имеют негативную окраску. К ним принадлежат изменения физических возможностей, утрата общественного положения, связанная с выполнявшейся работой, изменение функций в семье, смерть или угроза утраты близких людей, ухудшение экономических условий жизни, необходимость приспосабливаться к быстрым культурным и бытовым изменениям. Более того, окончание профессиональной деятельности у многих людей вызывает радикальное изменение стиля жизни. У других дополнительно возникают изменения ближайшего окружения и форм поведения, например в результате помещения в стационар для престарелых.

Исследования геронтологов и геронтопсихологов показали, что старость – это сложный, многомерный комплекс процессов адаптации к биологическим, социальным и психологическим изменениям в жизни человека. При этом процесс развития не сводится к одному поступательному развитию, росту и повышению эффективности субъекта во всех областях его жизни. Как отмечает Л. И. Анциферова [4], развитие есть единство разных типов изменений, одиночных и системных, преходящих и стабильных, позитивных и негативных. Одновременно со спадом психических возможностей происходит и их обогащение; инволюционные изменения сочетаются с новообразованиями прогрессивного характера, направленными на преодоление деструктивных явлений в геронтогенезе. По словам П. Балтеса, каждое продвижение в развитии приносит как новые адаптивные приобретения, так и утрату некоторых прежних способностей [70].

В настоящее время очевидна необходимость получения комплексного, объективного знания о пожилых людях, их проблемах и способах решения этих проблем вследствие явной недостаточности предметного поля и научного инструментария лишь одной области научного знания (социальной геронтологии или геронтологической медицины). Системное, комплексное исследование проблем старения и старости в широкой перспективе позволит наметить обоснованные пути оптимизации процесса старения как отдельного индивида, так и общества в целом, «раздвинуть» рамки активного трудоспособного возраста, повысить статус пожилых граждан в обществе, сделать жизнедеятельность пожилого человека благополучной, активной и полноценной, предоставить ему возможности не только для достаточно долгой жизни, но и для дальнейшего раскрытия собственного потенциала и самореализации в этом возрасте.

Очень важные открытия в этой области были сделаны американскими специалистами. На основе многолетних лонгитюдных исследований они показали, что старость – это взаимодействие многих биологических, психологических и социальных процессов, и это оказывает множественный эффект на развитие. В то время когда активность одних функций ухудшается, в других функциях могут иметь место процессы развития и компенсации [15]. Более того, может иметь место различие в объеме интра– и интериндивидуальных различий. Интраиндивидуальные различия означают, что человек может обнаружить стабильность какой-либо одной способности и снижение других. Интериндивидуальные различия относятся к вариациям среди людей в уровне и времени изменений. Это означает, что старость не является универсальным примером глобального снижения функционирования (глобального упадка).

Существует два подхода к проблеме возрастного развития: первый выдвигал гипотезу о потенциале для последующего развития в поздних возрастах; второй – гипотезу о потенциале для компенсации. Развитие способностей в поздних возрастах было продемонстрировано во многих исследованиях. Результаты этих исследований предполагают относительную пластичность интеллектуальных процессов в поздних возрастах [15].

Возрастные изменения, старение человека – это реальный, но чрезвычайно сложный комплекс проблем. Это проблемы личности, нравственности, это проблема кадровой динамики профессионализма и преемственности поколений, это проблемы индивида и общества. И не случайно возраст взрослого человека, старение стали предметом изучения многих научных дисциплин: социологии, этнографии, геронтологии, медицины, психологии и др. Психологии в этом плане отводится особая роль – изучение самого человека во всей сложности его взаимоотношений в обществе, изменений его состояния, взглядов и факторов, влияющих на старение и на отношение общества к этому явлению, того общества, которое само становится «миром старых людей».

Знание обществом специфики протекания процесса старения, возможностей профессиональной деятельности, степени и характера включенности пожилых людей в общественные отношения, уровня их адаптации к своему изменяющемуся состоянию, положению и месту в обществе чрезвычайно важно для обеспечения более эффективного приспособления людей позднего возраста к своим возрастным изменениям, к возрасту «социальных потерь», поиска новых возможностей [15]. Эти и многие другие исследования позволили уточнить представления о том, что процесс геронтогенеза двойственен и разворачивается по двум направлениям: конструктивному и деструктивному. Варианты развития обусловлены специфическими особенностями протекания предшествующих этапов жизненного цикла.

Л. И. Анциферова [4] рассматривала старость в контексте целостного жизненного пути индивида. Она описала типы старения и определяющие их условия. По мнению автора, успешность, адаптивность старения определяется тем, насколько человек оказывается подготовленным к тем новым задачам, которые характерны для поздних лет жизни, к изменению своего места в обществе, специфичным для старости трудным ситуациям, а это, в свою очередь, зависит от того, как человек строил свой жизненный путь на предшествующих стадиях. Также среди факторов, обусловливающих продолжение поступательного развития личности в поздние годы, автор отмечает содержательность, творческий характер способа жизни, экспериментирование с жизненными ролями, интеграцию субъектом всех пройденных стадий жизни, своего прошлого, настоящего и антиципируемого будущего, креативность, стремление к риску, ориентацию на антропоцентрированные ценности, а также гуманистическую жизненную позицию.

На основе анализа факторов, обусловливающих многообразие форм геронтогенеза, Л. И. Анциферова выделила два типа старения, отличающихся друг от друга уровнем активности, стратегиями совладания с трудностями, отношением к миру и себе, удовлетворенностью жизнью. Представители первого типа мужественно, без особых эмоциональных нарушений переживают уход на пенсию. Они, как правило, заранее готовятся к этому событию, ведут поиск новых путей включения в общественную жизнь, планируют будущее свободное время, предвидят негативные состояния и события в период отставки. Люди, планирующие свою жизнь на пенсии, нередко воспринимают отставку как освобождение от социальных ограничений, предписаний и стереотипов рабочего периода. Под влиянием переживания свободы у человека выявляются новые способности, реализующиеся в увлекательных занятиях. У многих старых людей выход на пенсию связан со стремлением передать профессиональный опыт ученикам. Они испытывают тягу к воспитанию нового поколения, наставничеству, тяготеют к занятиям интересным делом, установлению новых дружеских связей, сохранению способности контролировать свое окружение. Это порождает удовлетворенность жизнью и увеличивает ее продолжительность [4].

Картина поведения представителей второго типа людей, вышедших на пенсию, иная. Вместе с отходом от профессиональной деятельности у них развивается пассивное отношение к жизни, они отчуждаются от окружения, сужается круг их интересов и снижаются показатели тестов интеллекта. Они теряют уважение к себе и переживают тягостное чувство ненужности. Эта драматическая ситуация – типичный пример потери личностной идентичности и неспособности человека построить новую систему идентификации [4].

Отечественные и зарубежные теории старения отмечают не только сложность протекания этого процесса и его интраиндивидуальную гетерохронность, но и значительные интериндивидуальные различия в развертывании процесса геронтогенеза. Как отмечает О. В. Краснова [26], социальная ситуация для пожилого человека детерминирована множественностью разноплановых факторов, в том числе – условиями его ранней жизни, социальными, культурно-историческими и личностными особенностями. При этом личность вырабатывает способы адаптации или совладания с изменениями ситуации, в том числе с возрастными изменениями. В настоящее время в литературе описаны различные стратегии адаптации к возрастному фактору в старости. Эти стратегии столь множественны и многообразны, что специалисты затрудняются в описании единого, пусть даже очень сложного, процесса старения. Все эти факторы усиливают пристальный интерес, особое внимание к проблеме старости и старения со стороны общества.

Интерес к проблеме старости возник в конце прошлого века, и это был интерес «стареющего» общества к проблемам, прежде всего, социальным: увеличение удельного веса пожилых людей в общем составе населения; «старение» экономически активной части общества; снижение мобильности рабочей силы, эффективности переподготовки, восприятия инноваций. В настоящее время отмечается иного рода пристальное внимание к позднему возрасту: у многих зрелых и активных людей старость вызывает страх, страх персональный, страх своей старости. Пришло время разобраться в психологической природе этих страхов с опорой на современные исследования поздних этапов онтогенеза.

Старость неизменно попадает в орбиту исследований психологии развития в контексте описания целостного жизненного пути личности (от рождения до старости включительно). Любое издание по психологии развития содержит представления о старости. Однако анализ этих представлений вызывает недоумение: об одном ли возрасте пишут авторы? Очень уж существенно различаются их представления о задачах, содержании и возможностях развития в старости. С одной стороны, в качестве важнейшей задачи этого возраста отмечают принятие старения, открывающее возможности экзистенциального обзора бытия (не активной адаптации в социокультурной реальности, а нахождения своего места в мироздании, принятия чувства завершенности жизни, факта усталости от нее и выхода из сферы должествования) [48]. В данном подходе, который поддерживают некоторые авторы, реальная социальная жизнь оказывается в стороне от пожилых людей, а старость рассматривается как период подведения итогов [49, 58]. Многие концепции связывают старость с отходом от активной жизни и продуктивной в социальном плане деятельности, с углублением в себя, в свой духовный мир, в свой уже пройденный жизненный путь.

С другой стороны, существуют представления о старости, утверждающие возможность использования потенциала пожилых людей в обществе, значение продолжения трудовой деятельности для поддержания социальной и интеллектуальной активности в преклонном возрасте, необходимость непрерывного образования на протяжении жизненного пути [4, 15]. Создается впечатление, что под термином «старость» авторы имеют в виду разные периоды жизни. Более того, те психологи, которые пишут о старости как о периоде «сокращения оборотов», рассматривают ее как бы со стороны, как чужую проблему, дистанцируются от нее. В результате старость предстает как приговор, как окончательный итог не вполне удачного сценария жизни, альтернативы которому нет. А так ли это?

Для ответа на этот вопрос необходимо обозначить границы старости. В разных областях науки для этого используют разные критерии. Так, в соответствии с классификацией Европейского регионального бюро Всемирной организации здравоохранения, пожилой возраст длится с 55 (у женщин) и с 61 (у мужчин) до 74 лет, старость с 75 до 90 лет, а люди старше 90 лет считаются долгожителями. Однако ориентация на хронологию является психологически некорректной из-за огромных индивидуальных различий в проявлении признаков старения. Один из основоположников отечественной геронтологии – И. В. Давыдовский – категорически заявлял, что никаких календарных дат наступления старости не существует, поэтому чаще о старости говорят, руководствуясь возрастом выхода на пенсию. В настоящее время этот критерий также нельзя считать достаточно убедительным, поскольку у многих людей выход на пенсию является основанием для смены рода деятельности – события важного не только для поддержания интеллектуального и личностного потенциала, но и для их развития [13]. К определению нижней границы старости можно подойти с позиции теории И. В. Давыдовского, рассматривающего старость как нарушение адаптации, ограничение жизненных отправлений, возрастание уязвимости и снижение ментального функционирования. Однако и этот критерий не является достаточно надежным, поскольку на протяжении всей жизни (согласно субъектному и всевозрастному подходам) психическое развитие характеризуется как многомерное, многоформенное и разнонаправленное, в поздних периодах одновременно со спадом психических возможностей происходит и их обогащение, а успешность развития человека зависит от того, насколько он сам выступает субъектом, создателем условий своей жизни [3, 4, 49]. Таким образом, попытки дать четкое определение старости и даже обозначить ее границы не являются успешными, поскольку процесс старения у каждого свой. По словам Л. И. Анцыферовой, особенности жизненного опыта человека влияют на процесс его психологического старения, поэтому старость следует рассматривать только в контексте всего жизненного пути [4]. Иначе говоря, общей, одинаковой для всех старости как заключительного этапа жизни нет.

Контуры жизненного пути обозначаются в юности, когда человек способен сознательно занять оценочную позицию по отношению к своей жизни, способен распоряжаться ей, сознательно организовывать свою жизнь, прилагая усилия, когда вся жизнь предстает перед ним как развернутая во времени система выборов, когда он осознает себя как создателя своего жизненного мира. От того, насколько рефлексивно и ответственно человек осуществит выбор жизненного пути, будет зависеть успешность его взросления и старения. В каждый возрастной период человек попадает в новые системы социально-психологических связей, из материала которых он должен создать свой уникальный жизненный мир и овладеть новыми способами жизни, подтверждая при этом (или опровергая) свой выбор [4]. Для понимания понятия выбора жизненного пути обратимся к идее С. Л. Рубинштейна о двух способах существования [46]. Первый способ – жизнь, не выходящая за пределы непосредственных связей, в которых живет человек, где каждое отношение – это отношение к отдельным явлениям, но не к жизни в целом. При таком отношении человек не способен подняться над своим бытием для его осмысления. Второй способ, по мнению С. Л. Рубинштейна, связан с мысленным выходом человека за пределы связей, которые обусловливают его бытие. Этот второй способ связан с развитием рефлексии, с появлением ценностно-смыслового определения жизни, с сознательным выбором жизненного пути, с поиском смысла жизни, поскольку он предполагает необходимость осознания человеком отношения к своей жизни и нахождения внутренних ресурсов для изменений [46].

В психологии первый способ жизни называют адаптивным, второй – активным, поскольку последнему сопутствует переживание интенциональной направленности собственной жизни. По нашему мнению, эти два способа жизни определяют принципиально различные, несводимые друг к другу траектории жизненного пути, и, соответственно, различное содержание поздних этапов жизни. Так, в случае адаптивного способа жизни старение подчинено прежде всего закономерному процессу биологической инволюции, не сдерживаемой саморазвитием и ответственностью за выстраивание собственной жизни. По мнению Б. Г. Ананьева, парадокс завершения жизни заключается в том, что «умирание» форм человеческого существования наступает раньше «физического одряхления» от старости [3]. В случае адаптивного способа жизни инволюционные изменения, связанные со старением, «запускаются» после того, как выполнены программы биологического развития организма, включающие рост и способность к репродукции. Старость подкрадывается постепенно, но и неуклонно, человек, замечая ее следы, начинает бояться старости и всего того, что с ней связано.

Иная картина возникает при активном способе жизни. Этот способ характеризуется целенаправленным и осознанным саморазвитием, при котором изменение самого себя становится особой формой преобразовательной деятельности. Тот поиск, ту практическую деятельность, тот опыт, посредством которого человек осуществляет в самом себе преобразования, В. П. Зинченко называл духовностью [20]. Духовность человека проявляется в способности познавать и изменять мир, самого себя и свое место в мире. Испытывающий влияние духовного по своей сути способа существования заключительный этап жизни также является содержательным, творческим, продуктивным, а следовательно, и относительно свободным от тотальной зависимости от процессов биологической инволюции. Как отмечал В. Франкл, «человек, ведущий плодотворную жизнь, не становится дряхлым стариком, напротив, умственные и эмоциональные качества, развитые им в процессе жизни, сохраняются, хоть физическая сила слабеет» [52, с. 157]. В данной (активной, духовной) траектории жизненного пути человек сознательно прилагает усилия к тому, чтобы осмыслить свои жизнетворческие потенциальные силы, претворить их в замыслах, стремлениях, перспективах развития и, главное, в делах, в преобразовательной, творческой деятельности. Невозможно себе представить, чтобы субъект активного способа жизни в поздние годы испытал бы страх старости. Как сказала одна женщина, прикованная болезнью к постели, «не страшно умереть – страшно не жить». Бояться, вероятно, следует именно отсутствия активной жизни, и страх этот будет продуктивным (мотивирующим и побуждающим к рефлексии) в кризисные, поворотные моменты зрелой жизни (задолго до первых признаков старения), когда приходят мысли об авторстве собственной жизни. Развитие взрослого человека не предопределено, оно дано как возможность, и человек, достигший зрелого возраста, может не обладать характеристиками зрелой личности. Стагнация в развитии может проявиться на любом отрезке жизненного пути взрослого человека, а за ней последует инволюция, которая и представляет собой старение. В связи с этим едва ли можно считать научно обоснованным объединение в одном понятии «старость» поздние годы людей, характеризуемых различными способами жизни и различными траекториями жизненного пути. Действительно, хронологические ровесники в этот период кажутся нам представителями не только разных возрастов, но и различных исторических эпох [17].

Принцип многоформенности и разнонаправленности развития в поздние годы был положен нами в основу выделения двух типов старения: оптимального и нормативного [15, 17]. Анализ глубокого различия психологического содержания поздних этапов жизненного пути у людей, характеризуемых разным способом жизни, позволил заключить, что в период кризиса встречи со старостью человек с разной степенью осознанности осуществляет выбор стратегии старения. Первая стратегия осуществляется как тенденция человека к сохранению старых и формированию новых социальных связей, дающих ему возможность ощущать свою общественную пользу. Эта стратегия определяет развитие личности и характеризует оптимальный тип старения. Вторая стратегия определяется стремлением, прежде всего, к продлению своего существования в статусе индивида, т. е. переходом к активности «выживания». Это тип нормального старения, если у пожилых людей не обнаружены признаки старческих деменций.

Выделенные типы старения отличаются различной структурой смысла жизни (В. Э. Чудновский), различной степенью осмысленности жизни и способности занять позицию вне жизни для рефлексии над ней [60]. В этой типологии нашли отражение представления С. Л. Рубинштейна о двух способах жизни [46], идеи М. К. Мамардашвили о двух «регистрах» жизни и мысли, В. В. Розанова о бессознательной и сознательной жизни [15]. Представленная типология принципиально утверждает связь оптимального старения с развитием личности. Как известно, критерием личности является поступок (А. Н. Леонтьев). В связи с этим поступательное развитие личности можно считать продолжающимся до тех пор, пока человек способен совершать поступки. Поступок, по словам В. П. Зинченко, – это личностно-осмысленное, личностно сконструированное и личностно реализованное поведение, за которое человек готов нести ответственность [20]. Именно поступок, обладающий свойствами аксиологичности (ориентированности на ценности), ответственности, единственности и событийности, делает человека «участным в бытии», а его жизнь – полнокровной (М. М. Бахтин). В. П. Зинченко говорил, что поступки придают деятельности нравственный смысл, социальное звучание [20]. Сама личность создается из опыта поступков и проявляет себя в них. Поступок модифицирует сознание, поднимая его на рефлексивный и духовный уровни (В. П. Зинченко), и является средством саморазвития личности, самоценным механизмом ее самостроительства. Таким образом, заключительный этап жизненного пути может быть продуктивным, плодотворным, полнокровным, отмеченным жизнеутверждающими творческими устремлениями, реализующимися в поступках. Примечательно, что, по мнению Л. И. Анцыферовой, среди факторов, обусловливающих продолжение поступательного развития личности в старости, важнейшими являются творческий способ жизни в целом, экспериментирование с жизненными ролями, способность личности рассматривать жизнь в разных системах координат, выявлять латентные возможности жизненных ситуаций, креативность, ориентация на антропоцентрированные ценности, а также гуманистическая жизненная позиция [4]. Именно эти качества определяют статус зрелой личности, которого в случае адаптивного способа жизни человек может не достичь даже в зените жизненного пути.

Траектории развития, определяемые способом жизни, столь различны, что понятие «старость» в одном случае означает «претерпевание» страданий тотальной зависимости от условий существования и собственного ухудшающегося состояния, а в другом случае – продолжение поступательного развития личности, продуктивность и духовность жизни, реализуемой в поступках. Во втором случае, когда осознана необходимость постоянного творения и креативной трансформации как себя, так и условий своей жизни, можно ли говорить о старости как закономерном итоге существования? Человек на протяжении жизненного пути создает пространство собственной жизни, свой уникальный жизненный мир, становится хозяином своей судьбы, способным противостоять давлению неблагоприятных социальных и культурных сил, учится защищать свой мир и свою личность, поскольку эти завоевания не даются даром.

Стоит ли период активного самоосуществления человека, определяемого способностью совершать поступки, называть старостью? Дело не в самом названии, а в определении внутренней позиции человека в отношении этого достаточно продолжительного периода жизни. Старость в обыденном понимании ассоциируется с пассивностью, «духовным неплодием», инвалидизацией человека как субъекта познания и деятельности. Можно согласиться с В. Яковлевым по поводу того, что финал жизни современного человека сдвинулся от 60 к 80 годам. Это означает, что на траектории жизненного пути появился совершенно новый период, которого раньше не было [65]. Когда предыдущие жизненные установки выполнены, перед человеком открываются новые возможности саморазвития, самореализации в иных сферах, которые прежде не рассматривались и даже не допускались до сознания.