Текст книги "Время уходит в вечность. Памяти моей матери"

Время уходит в вечность
Памяти моей матери
Марина Халеева

© Марина Халеева, 2024

ISBN 978-5-0051-0784-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Время уходит в вечность

Моей матери Потяговой

Августе Васильевне

– Господь Отец наш небесный! Услышь моление моё, утоли скорбь и печаль мою о разлучении с горячо любимой матерью моей, отошедшей к Тебе! Не отними от неё милости Твоей и прости ей все прегрешения, помилуй и упокой душу её в Царстве Твоём небесном, где нет ни боли, ни скорби и никакого стенания. Удостой её вечно пребывать в любви Твоей и славить имя святое Твоё. Вечный покой даруй ей, Господи, и сотвори ей вечную память. Аминь.

Я и Господь. Больше никого. И во мне – только память о матери.

Я подхожу к книжному шкафу, где за стеклянной дверцей на полочке среди ярких обложек и Даниных детских поделок – нашего с ним совместного творчества – стоит большая цветная фотография недавно ушедшей в вечность моей дорогой мамы.

Тёплый и ласковый взгляд, каким она и смотрела на меня всегда. Мягкая смущённая улыбка на слегка тронутых помадой губах.

Фотографироваться в день рождения или рядом с наряженной новогодней ёлочкой – давняя традиция нашей семьи.

Фотографии печатались, складывались в многочисленные альбомы в надежде, что выросший, рано оставшийся сиротой Даня, сын моего брата, получит эти альбомы как свидетельство своего всё-таки очень счастливого детства.

С какого бы возраста мы не начинаем помнить себя, наши воспоминания неразрывно связаны с образом матери. Память избирательна, она сохраняет моменты лишь самых сильных и глубоких эмоциональных переживаний, особенно ярких впечатлений детства.

Вот мама учит меня плавать. Я лежу животом на её вытянутых руках и изо всех сил колочу по воде ногами, отчего весёлые брызги разлетаются сразу во все стороны. Мне совсем не страшно: её руки удерживают меня на поверхности, не давая опуститься ниже, к кажущемуся мне далёким песчаному дну.

Я всматриваюсь в нечёткие, слегка размытые изображения на сохранившемся у нас небольшом чёрно-белом снимке и улыбаюсь: сверкают на солнце мои отмытые до белизны пятки, маме же вода достаёт едва до колен!

А вот я гуляю с подружками во дворе около дома. Склонившись над грязной лужей, опускаю в самый её центр кусочек белого школьного мела, выпрошенный у мамы для рисования на асфальте. Огромный бумажный кулёк с этим мелом хранился у нас вместе с продуктами в шкафчике под окном. Маме всегда не хватало кальция, и она покупала мел, чтобы просто его есть.

Мелок медленно набухал, увеличивался в объёме и, потревоженный прутиком, окрашивал лужу в мутный белёсый цвет. Дома восторженно делюсь с мамой своим открытием, но новый кусочек, увы, не получаю…

В своём дошкольном детстве я очень завидовала маме, что она может ездить в транспорте с билетом, который мне по возрасту ещё не полагался. Не утешало меня даже то, что свой билет она всегда сразу отдавала мне. Мы ехали дальше, и я, крепко сжимая его в руке, чтобы не потерять, была, как и все остальные, «обилеченной» пассажиркой.

И вот однажды, возвращаясь из детского сада, мы подошли с ней не к нашей остановке, с которой обычно и уезжали домой, а к той, которая была напротив неё на противоположной стороне дороги.

Я очень удивилась, ведь транспорт от этой остановки шёл в обратную сторону! Мама объяснила мне, что сначала мы с ней проедем до конечной. Это было совсем недалеко, следующая остановка как раз и была конечная.

– Потом автобус развернётся, и мы поедем домой!..

В каждую сторону полагалось брать отдельный билет. Мама сразу купила его у кондуктора, а когда мы поехали обратно, приобрела ещё один.

Так у нас оказалось сразу два билета: по одному на каждую! Я была счастлива, хотя в глубине души, конечно, понимала, что эти билетики – оба мамины и она всё это затеяла только для того, чтобы порадовать меня.

Случались ли когда-нибудь ещё такие чудесные поездки? Не знаю… Наверное, нет, лишних денег в семье никогда не было.

Помню, когда я болела, мама старалась укутать меня потеплее, хотя мне и без того было жарко. Она разрешала мне только иногда взмахнуть одеялом, чтобы немного охладиться.

Один раз, когда я заснула днём, к нам пришла медсестра, чтобы сделать мне укол. Обе, видимо, решили меня не будить. От укола я резко дёрнулась и потянулась рукой к больному месту.

Ничего не понимая со сна, сжала покрепче кулачок и, защищаясь, крикнула:

– Сейчас ка-ак дам!..

В один из дней мама должна была ненадолго уехать на работу, ей там было нужно заполнить какие-то бумаги.

Мне пришлось остаться дома одной.

– Ты поспишь, немного поиграешь, я сразу и приду! – уговаривала она меня.

Вечером отец, кивнув на меня, спросил у мамы:

– Плакала?

Мама ответила:

– Нет, только когда я пришла.

Кому же ещё я могла пожаловаться? Только ей, которая и оставила меня одну!..

Летом она приезжала ко мне на дачу, куда вывозили на отдых наш детский сад. Мы гуляли с ней по берегу небольшого озера. Я вглядывалась в воду, пытаясь разглядеть на дне пиявок, за которых принимала медленно колышущиеся в воде водоросли.

– Пиявки! Пиявки! – повторяла я, втайне наслаждаясь произношением этого противного и как будто даже немного вре-е-едненького словечка.

Пиявки занимали всё мое воображение, и я тогда почти не обратила внимания на слова мамы, что, когда я приеду домой, – тут я всегда пожимала плечами, рассказывая потом об этом своим подружкам, – меня будет ждать неизвестно откуда взявшийся братик!

Огромной трагедией для меня стало то, что из-за появления в семье маленького ребёнка, а в детский сад нужно было ездить с пересадкой из одного конца города в другой, меня стали оставлять в нём на «круглые сутки».

Это когда в садике проводишь не только целый день с утра и до вечера, но даже ночуешь там! А домой возьмут… лишь на выходные.

Мама приезжала за мной при любой возможности, но как тяжело мне было с ней расставаться на следующее утро!

Дома мы оказывались, когда на улице было совсем темно. Я и поиграть-то как следует не успевала, надо было уже ложиться спать.

Ночь казалась такой коротенькой, будто её совсем и не было, рассвет наступал внезапно и быстро.

Я крепко цеплялась за полы маминого зелёного пальто. Помню, как мне говорила воспитательница:

– Ты так все пуговицы у неё на пальто оторвёшь!

Чтобы успокоить меня, она доставала с полки самую красивую куклу – Красную шапочку, с которой детям играть никогда не разрешали. Но ничто не могло меня утешить, мне нужна была только моя мама.

К чести нашей воспитательницы надо сказать, что она после вечерней смены часто брала меня к себе домой. Ночевала я у Валентины Фёдоровны охотно, все-таки я была дома, а не в саду!

То зелёное пальто мама носила долго. Братик подрастал, нам дали новую квартиру, тоже на первом этаже.

Как-то раз мама отлучилась в магазин. Мы ждали её на кухне. Я читала, положив книгу на подоконник, а брат находился рядом со мной в своеобразном «манеже», который тогда устраивали для детей: на самодельную деревянную табуретку ставилась ещё одна, ножками вверх, внутрь которой опускался ребёнок. Выпасть оттуда он никак не мог. Перетаптываясь на месте, братик держался ручками за перекладины между ножками и глядел в окно. Табуретку с ним я придерживала рукой.

Чтение моё внезапно прервал громкий плач:

– Мама! Мама!.. – Брат заливался слезами и стучал кулачком по стеклу.

Я посмотрела в окно и увидела нашу соседку, одетую в пальто, очень похожем на мамино, которая остановилась у подъезда с кем-то поговорить. На ней был ещё и платок как у мамы, такого же красного цвета.

Возмущённый малыш не понимал: почему мама так долго разговаривает, не обращая на нас никакого внимания?

Без мамы мы жить просто не могли! Уже взрослый, брат, где бы он ни находился, из любого конца страны непременно приезжал на её день рождения. А она… была с ним до самого конца, до самого последнего его вздоха.

Мама прожила очень нелёгкую жизнь. В шесть лет она осталась круглой сиротой, в голодные военные и послевоенные годы росла в детском доме. Муж, с которым была знакома со студенческой скамьи, оказался жестоким самодуром, а после рождения сына стал ещё и пить, оправдываясь тем, что только так и «закрывают наряды» на стройке, где работал прорабом.

У меня остался в памяти самый первый вечер, когда он начал крушить всё в квартире. Мы втроём тряслись от страха, сидя на большой кровати за шифоньером, который отгораживал «спальню» от остальной части комнаты. Мама держала на руках, прижимая к себе, тогда ещё грудного брата.

Утром я собирала с пола наши растоптанные игрушки, среди которых был очень красивый пластмассовый мячик. Один бочок у него был нежно-розовый, а другой – совершенно прозрачный. Внутри был прикреплён маленький зайчик в развевающемся разноцветном шарфике.

Погромы в квартире стали повторяться всё чаще. Каждый вечер мы холодели от ужаса, если отец задерживался на работе и не приходил домой вовремя.

– Значит, опять придёт пьяный, – говорила мама, и мы бежали прятаться, проситься ночевать к соседям по дому, по подъезду, к каким-то его дальним родственникам, жившим в нашем городе, маминым подругам…

Случалось, что мы жили у них подолгу, страшно было возвращаться домой, ведь он стал поднимать руку и на нас с мамой.

Я видела, как отец схватил стоявшую на столе тяжёлую швейную машинку в деревянном футляре и с силой бросил её в маму через всю комнату.

Обычно зимой сушили бельё на верёвке, протянутой через всю квартиру. Это бельё он с остервенением сбрасывал на пол и топтал грязными ботинками.

Как мы заверещали с братом, когда однажды он схватил маму за шею и начал её душить! Только наш крик и остановил его тогда.

И всю жизнь она не могла позволить себе купить сапоги повыше да потеплее, так и ходила зимой в коротких.

От пинка «любимого» мужа на голени образовалась огромная вмятина, над которой нависала деформированная мышца.

Все мы были тогда так запуганы, что сопротивляться или пойти куда-то пожаловаться на него нам даже не приходило в голову! Мы были убеждены, что после этого он нас просто убьёт. А на людях старались держаться настолько независимо, чтобы никто даже и подумать не мог, что нам в семье очень плохо.

После развода, на который мама всё-таки решилась, мы целыми вечерами сидели рядышком на диване, тесно прижавшись друг к другу, и долго-предолго разговаривали.

Вспоминая нашу жизнь, поражались сами на себя: как же мы выносили этот постоянный запредельный ужас и как вообще смогли выжить? Всегда вспоминалось одно только плохое, а чего-то хорошего, светлого – как будто и не было.

А потом лучшие мамины годы и силы ушли на спасение сына, который как раз и заболел в то тяжёлое время. Много претерпела потом от его пьянства и запоев жены, вынянчила внука. Сколько раз заставала обоих, ничком лежащих на диване: одного в очередном приступе без сознания и рядом другую – совершенно невменяемую!

Каждый вечер шла проверять, в каком состоянии они находятся, можно ли с ними оставить ребёнка, в садик же с утра водила сама.

И по первому зову немедленно мчалась на помощь!

До последнего дня мама была на ногах, не желая докучать нам заботой о себе. После операции на сломанной руке она пожила некоторое время со мной и Даней, но при первой же возможности (в нашем доме из-за ремонта стали отключать то газ, то воду и свет) запросилась к себе и, не желая нас обидеть, говорила:

– Я у вас как в санатории, а там я – до-о-ома!

Конечно, она видела, что наша жизнь в то время была выстроена под режим тяжело заболевшего Дани, находившегося у меня под опекой, которого учителя обучали на дому.

На время проведения у него письменных экзаменов необходимо было предоставить отдельную комнату с письменным столом для него и экзаменатора, в другой – разместить прибывшую комиссию, состоявшую из нескольких учителей и врача.

Мама была так деликатна, что не согласилась провести эти несколько часов у соседей, боясь их стеснить или доставить им какие-либо неудобства своим присутствием, и пролежала тихонечко весь экзамен на устроенной для неё на балконе постели…

И вот последний мамин звонок:

– Мне плохо!

Скорая помощь, объяснившая причину болей известным «видно, съела что-нибудь», обычный укол анальгина, кардиограмма, сунутая мне в руку таблетка:

– Дайте ей, чтоб пульс не частил…

Через сутки, в которые мы очень надеялись на улучшение её состояния и которые прошли довольно спокойно, мама потеряла сознание. Снова «скорая». Трое соседских мужчин откликнулись на мой заполошный стук в чёрную темень раннего утра и помогли занести её в машину.

В больнице врачи и медсёстры, и так предельно уставшие после нелегкой ночной смены, быстро и слаженно продолжали свою дежурную работу: анализы, рентген…

– В палату!..

Мама пришла в себя ещё дома. После укола « скорой» ей опять стало легче, она с интересом осматривалась, лёжа на носилках в приёмной, пробовала разговаривать с только что поступившей пожилой женщиной, которую тоже привезла дочь, утешала их, что-то даже советовала, интересовалась у меня, что сказал врач, вызывавший меня из палаты в коридор.

И говорила мне: – Ты знаешь, мне так хорошо сейчас, у меня совсем ничего не болит!.. – Просила причесать, улыбалась. – А за мной уже пришли… Зовут меня! Голос как у тебя! И кофточка серая, с пуговками впереди… Похожа на тебя… И ты знаешь? Они не отсюда, не из этой… организации, что ли… Понимаешь? Не отсюда! Как из другой… школы, что ли? Не знаю, как сказать… Ты видишь, как я плохо говорю, я стала плохо говорить…

– Тебе сделают операцию, и ты будешь говорить хорошо!

А врач сказал, что исход операции будет, скорее всего, фатальным.

Мама ещё говорила, в палату вошла медсестра, чтобы отвезти её на операцию, а я, готовая к уже близкому расставанию, мысленно просила и просила у неё прощения.

В одном стихотворении когда-то читала: «Я знаю, что руки Божьи ласковей даже, чем мамины». Когда мама не может быть рядом с нами, материнской, родительской лаской помогает нам Бог. Помогает через других, определённых для этого Им самим людей.

В тяжёлые для меня дни одну очень распространённую, но, правда, и не самую лёгкую тогда операцию сделала мне врач Людмила Ивановна – мама моего первого выпускника. Во взрослом возрасте я никогда не испытывала такой любви и заботы!

Удивительно, что потом она стала приходить ко мне в моих снах. Обычно это было накануне какого-то события, несущего мне неприятности или тревоги, будто предупреждала о них. Когда эти события наступали, я вспоминала эти сны и на память приходили её слова, сказанные мне давным-давно, ещё до операции:

– Держись, детка!

Людмила Ивановна очень хотела, чтобы я выздоровела и при расставании желала мне всякого благополучия. А я около десяти лет даже не знала, что её уже больше нет на Земле! Говорят, такой бескорыстной любовью окружают нас наши ангелы.

Последний раз она приснилась мне летом, в августе. Сидела за столом с коллегами, была в прекрасном настроении, пила чай с шоколадными конфетами и улыбалась. Даня как раз в техникум документы подал, а я считала, что все болезни у него позади и у нас теперь всё будет – только хорошо!

А ведь мама сломала руку именно 17 мая, в день рождения Людмилы Ивановны, и отвезли маму именно в ту больницу, где она когда-то работала.

Было ощущение, что мама под защитой и обязательно поправится. Так и случилось.

И вот опять сон. Говорила сурово, даже строго. Почему-то о том, что я должна буду поступить так, как действительно необходимо будет поступить, а именно: спокойно, обдуманно и очень достойно. Общий смысл был именно такой.

Я не насторожилась, даже не придала значения этому сну, ведь прошло уже почти полгода, как Даня начал учиться и каждый день приносил мне – как цветы! – почти одни пятёрки. Думала, что она не приснится мне уже никогда. И всё же сон случился и опять – как предвестие беды.

Я навещала маму за день до трагического звонка. Когда мы прощались, то, как всегда, напоминала ей, чтобы сразу же звонила мне в случае чего, просила записывать, что́ надо ей купить или принести… Обычные слова прощания, виделись мы почти ежедневно.

И вдруг мама с силой, на выдохе и как-то неестественно громко для неё сказала:

– Да не болейте только!

Вроде бы и сказала это… ну, как бы… ни с того ни с сего! Мне показалось необычным даже само построение фразы, чаще люди говорят друг другу, желая здоровья: «Ну, смотрите не болейте!» или шутливо отвечают на такое же пожелание: «Сами-то не болейте!..»

Наступил день, когда мамы не стало. Я про себя бесконечное количество раз повторяла молитву Ангелу-хранителю.

Днём и ночью раз за разом повторяла и повторяла:

 
  Ангел-хранитель, пребудь с нами,
  Веди за собой нас с Даней,
  Храни от болезней, несчастий и зла,
  Чтоб не погибли ни Даня, ни я!
 
 
  Храни и Кисаню, и бабушку нашу,
  Степана, Демида и Стаса с Наташей —
  Чужие по крови нам стали роднёй.
  Храни же всех нас, Ангел мой дорогой!
 
 
  И время пройдёт, и наступит пора
  Обнять и погладить твои два крыла.
  Нас встретит с любовью небесный Отец
  И скажет тебе: – Ну какой молодец!
 

Наташа, упоминаемая в этой молитве – ёще одно моё дорогое, как и Даня, дитя и тоже, как он, не мной рождённое… Давняя моя ученица, которая после школы осталась и, надеюсь, останется уже навсегда в моей жизни. Всегда нам с Даней очень помогала. Как только мы узнавали, что Наташа собирается приехать, Даня говорил:

– К нам едет счастье!

Стас, Степан и Демид – Наташина семья: муж и дети.

Ночью во время молитвы Ангелу-хранителю накануне похорон вдруг в голове возникла и стала звучать – как подсказка! – фраза из Библии: «У Него все живы» (Лк. 20,38). У Бога – все живы! Значит, и мама моя жива!

Нет только «скорлупки», оболочки, износившейся до последнего предела! Она не только жива, она – рядом! И с ней можно разговаривать, чем-то делиться…

Ведь душа продолжает жить, с ней можно общаться, как и раньше! Духовная связь не может оборваться со смертью!

Не случайно, когда я ехала домой, возвращаясь из похоронного бюро, где мы подбирали всё необходимое для погребения, начала было, как и всегда перед приходом к маме, мысленно прикидывать, что рассказать ей о том, где была, что видела, что особенно понравилось. Начала было и… осеклась: некому мне было уже рассказывать и не к кому было приходить! Сразу накрыло горе.

Но удивительным уже потом было следующее. Помню как сейчас: женщины, которые провожали маму в последний путь, одеваются в коридоре после поминок. Двое, ближе к выходу, надевают пальто, обувь. Тётя Тамара, самая давняя мамина подруга – возле меня. Вот уже оделись, прощаются. Почти взялись за ручку двери. Я прошу их звонить, не забывать нас, благодарю за поддержку. Тут тётя Тамара громко и сильно, на выдохе, говорит нам с Даней:

– Да не болейте только!

Абсолютно те же мамины слова, в том же самом порядке, тем же самым – маминым! – голосом… Мама рядом!

А тогда я только успела доехать до дома, как мне позвонили из реанимации и сказали, что мамы больше нет.

В похоронном бюро нам с тётей Тамарой сказали, что в этот день надо ехать ещё и на кладбище, договариваться, чтобы приготовили место. Её зять вызвался нас отвезти и назначил время после обеда, как только освободится на работе. Мы разъехались по домам, договорившись встретиться снова.

В самом смятенном состоянии я села в автобус, чтобы доехать до места встречи. Обращаясь к маме, мысленно говорила ей о том, как мне тяжело и просила её дать мне силы пережить, выдержать эту ситуацию. Прошла на освободившееся место в салоне, кондуктор выдала мне билет.

Чувствуя, что мама вот прямо сейчас где-то очень-очень близко, совсем рядом со мной, НАДО мной, я попросила её, чтобы она, как в детстве, просто приласкала меня. Постоянно вертелось в голове: как всё-таки хорошо, что последнюю мою книгу – «Услышанную молитву» – мама успела увидеть. Этой книгой мы с ней в день 80-летия поблагодарили тётю Тамару за её долгую, во всю жизнь, дружескую поддержку.

Маме, правда, казалось, что книга написана именно про неё и что я и ей тоже сделала подарок на День рождения, который, кстати, они праздновали всегда вместе. Как это ни удивительно, подруги и родились-то в один день, лишь с разницей в два года!

Вспомнилась фотография, размещённая в книге, где я, новорождённая, на руках у мамы. И я сказала ей:

– Мама, я так скучаю по тебе! Приласкай меня, как ласкала меня в детстве, когда я была ещё совсем маленькой!..

Пришли на память строчки из этой поэмы:

«Дорогусенький кулёк

Гутя крепко обнимает

И целует, и ласкает!..»

Уж так мне захотелось ласки матери, в то время как со мной её уже не было и быть не могло, ведь наутро должны были состояться похороны!

Кондуктор сидела на своём месте впереди, рядом с водителем. Я ещё вгляделась в неё, она мне напомнила лицом одну женщину. Кондуктор тоже на меня посмотрела, и я сразу отказалась от сравнения, она не была ни на кого похожа, у неё было своё лицо!

И тут эта кондуктор протягивает руку к своей сумочке, которая лежала рядом с водителем, достаёт что-то из неё и идёт по проходу прямо ко мне. Протягивает малюсенькую конфеточку-карамельку в прозрачной обложечке и до́бро, ласково так говорит:

– Для хорошего настроения… – и отошла.

Я машинально развернула конфетку, сунула в рот, хлынули слёзы, полезла за успокаивающей таблеткой, которая всегда быстро приводила меня в чувство, ведь в эти дни надо было прежде всего достойно и спокойно похоронить маму, оставив все переживания на потом.

Вот так я получила последний, нежный и любящий привет от моей мамы. Выходя, я сказала одними губами этой женщине-кондуктору: «Спасибо!». Она была в другом конце салона, но встретилась со мной взглядом и улыбнулась.

Вы когда-нибудь видели, чтобы кондукторы угощали хоть кого-нибудь в транспорте?

Привет был именно от моей мамы!

Она так всегда и говорила, неожиданно угощая меня какой-нибудь прибережённой сладостью: «Для хорошего настроения!..»

Хоронили маму мы с Даней, тётей Тамарой и ещё двумя женщинами, с которыми она сдружилась много лет назад на работе. Всем за семьдесят и за восемьдесят.

Многих маминых знакомых уже давно нет, кто-то болеет, лежит дома…

После того, как женщины разошлись, мы решили отнести помин тем, кто в нашем доме хорошо знал маму.

Дом дружный, старые жители всегда поминали ушедших. Одну женщину, которая часто гуляла во дворе и особенно хорошо была со всеми знакома, люди всегда просили раздать детям и бабушкам конфеты, печенье… Мы решили поступить так же.

А на следующий день сами разнесли помин по домам на улице, где жила мама.

Удивительно, но с каждым розданным помином, заранее приготовленным пакетом с угощением для самых близких наших друзей и соседей, мне становилось легче, свободнее, даже радостнее как-то!.. Видимо, помин крайне необходим ушедшим. Все вспоминали маму как очень добрую и славную, говорили о ней много хорошего, крестились.

Прошло какое-то время. Я пыталась рассказывать маме о том, как проходит день, что меня удивляет, огорчает или радует, здоровалась с ней по утрам… Только беседы с ней и спасали меня от той пустоты, которая пришла с потерей.

Как-то раз очень уставшая от домашних дел я подошла к маминой фотографии, взяла её в руки, всмотрелась в милое и дорогое лицо. Почувствовав на себе её мягкую, ласковую улыбку, стала мысленно и даже как-то с отчаяньем ей говорить:

– Так замоталась, прямо времени не нашла подойти пораньше! Я так люблю тебя! Я вижу, с какой нежностью ты на меня смотришь! Живу, надо жить дальше, но как не хватает мне сейчас именно заботы о тебе! Чем мне помочь тебе? Что именно сейчас я могу для тебя сделать? Живите хорошо с Даней!

???!!!

Между двумя последними фразами не прошло и секунды! Как будто бы я сама продолжала говорить!

Ответ был – просто мгновенный!!!

Но с каждым днём «устанавливать связь» с мамой почему-то становилось не то что труднее, а затруднительнее, что ли… Появилось ощущение, как будто бы я принуждаю её к общению!

Оказывается, всего только три дня ушедшие души остаются непосредственно рядом с нами, потом перед ними встают совершенно иные задачи! Нас они не забывают, не могут забыть, но им там будет гораздо спокойнее, если они увидят, что у нас в жизни всё хорошо и слаженно. Нам нужно только непременно помнить и молиться о них.

Написала за три ночи, много раз проговаривая вслух, новые стихи моему Ангелу-хранителю, которого в предыдущей своей молитве «нагрузила» заботой не только о себе, но и обо всех моих близких.

Устыдилась: мало благодарим, многого просим…

 
               Ангел-хранитель,
               Мой ангел родной,
               Счастье земное,
               Хоть сам неземной!
 
 
               Душу мою
               Ты хранишь во Христе,
               Прими же, прошу,
               Благодарность тебе!
 

Я как-то было растерялась сначала, ведь всегда просила Ангела-хранителя заботиться о маме, когда она была ещё со мной. А теперь? Имею ли я право просить его заботиться о ней и дальше? А он, может ли он заботиться о ней там?

В «Молитвослове», в молитве об усопшем Ангелу-хранителю, нашла ответ: «Не переставай охранять душу её, будь ей пестуном и утешителем и в невидимом мире, прими её под крыло своё, проведи невозбранно через врата, предстань ходатаем и заступником за неё у Бога, моли Преблагого, да не низведена будет в место мрака, а пребудет там, где пребывает Его Свет невечерний». Аминь.

Жизнь обязана была идти дальше. Надо было трудиться, выполнять свои обязанности, учиться быть благодарным за всё, что в ней случается, ибо всё есть опыт любви и познания её…

Подходили к концу первые сорок дней, которые я прожила без мамы.

Возникло острое желание сходить в храм и заказать об её упокоении ещё один «Сорокоуст», а после него – и следующий. Решила, что так буду продолжать до тех пор, пока не пройдёт год. Мне хотелось, чтобы соборная молитва, в силу которой я очень верила, не прекращалась ни на один день!

Вышла на нужной остановке, вдруг нахлынули мысли, как будто бы чётко обозначающие или констатирующие, что именно сейчас происходит и что я непременно хочу сделать: у меня умерла мама, и я иду в церковь заказать о ней молебен. «У меня умерла мама, у меня умерла мама…» – стало громко звучать внутри, слёзы не давали сделать ни шагу.

«Как я войду в церковь, ведь я же ни слова не смогу произнести?» Так продолжалось какое-то время. Я отошла от остановки, но продолжала стоять на дороге, ведущей к церкви, и, наклонив голову и отвернувшись от пристальных взглядов прохожих, горестно плакать, вытирая слёзы платком.

И вдруг я сообразила, что кто-то просто не желает, чтобы я вошла в храм, и не пускает меня туда! И этим «кто-то» может быть только враг рода человеческого! Но… «Ад, где твоя победа?» (1Кор.15,55), её нет и не может быть, ведь Иисус Христос сказал Отцу Своему: «Тех, которых Ты дал Мне, Я сохранил, и никто из них не погиб» (Ин.17,12). Как это: «мама умерла»?! Она у Господа нашего, у Иисуса Христа, а у Него все живы!

Слёзы моментально высохли, я смогла спокойно зайти в храм, поставить свечи, подать записочки и заказать «Сорокоуст».

А ещё меня поддержало чудо, которое мне дал лицезреть Господь несколько лет назад. Тогда я тоже шла в церковь и перед вечерней службой хотела заказать «Сорокоуст» об упокоении моего брата.

Стояло лето, нежаркое и не дождливое. Стало уже чуть прохладнее, и, несмотря на цель моего посещения, настроение у меня было, прямо скажем, легкомысленно-глуповатое. Хорошее было настроение!

Не знаю, что мне взбрело в голову, но, идя по дороге, я помолилась и сказала: «Господи, прошу Тебя, дай мне знак, что от этой молитвы брату моему будет ТАМ непременно лучше»!

Вечером, уже дома, в самом прекрасном расположении духа я подошла к окну, чтобы задёрнуть шторы. Прекрасный закат… Остановилась и залюбовалась: такие цвета мог подобрать только один Художник!

А слева на облаке – вроде какая-то письменная закорючечка… Присмотревшись, ахнула: это была буква «Э» – первая буква имени «Эммануил». Я знала, что это синоним имени «Иисус» и переводится как «С нами Бог».

Скорее схватила фотоаппарат, чтобы запечатлеть увиденное.

Воистину, вера – это жизнь в чуде! Буква, правда, была написана в зеркальном отображении, но писали-то ОТТУДА, с ТОЙ стороны! А я читала – с Земли!

Вот так Господь Бог ответил на мою молитву, а, может быть, даже и «подыграл» моему тогдашнему настроению…

Поминая маму на 9-й, 40-й день, тётя Тамара спрашивала меня, не снится ли мне мама. Но тогда не снилась.

В то время как раз я узнала, что во время или после похорон многие говорят из любви к усопшему: «Пусть земля будет пухом!» Но произнося: «Царствия небесного!». мы желаем ему самого главного – быть с Господом. к чему и стремится каждая христианская душа.

Те, кто поминают человека, молятся о вечном упокоении его в Царствии небесном – Царстве света, любви, бесконечной благодати, нежной заботы, несказанной доброты и радости. Конечно, я бы очень хотела, чтобы мама оказалась именно там, да разве может быть иначе за её труды и заботы о нас?

В молитве я обратилась к Ангелу-хранителю, чтобы дал мне знать. как ей там?..

И мама мне приснилась!

Она была чуть моложе годами и шла из парка, возвращаясь с прогулки. А рядом с парком будто бы была аптека, в которую она только что сдала два старых градусника, где их ей обменяли на новые. В городе как раз уже начиналась эпидемия гриппа. Причём, она сдала на обмен только два градусника, хотя дома в аптечке их было всего три.

Проснулась я радостной, сон отлично запомнила и сразу сделала несколько выводов.

Во-первых, раз мама гуляла, значит, сейчас у неё не болят ни спина, ни ноги, на боль в которых она так часто жаловалась. Во-вторых, и голова уже не «чумная», понимает, чем необходимо запастись в период эпидемии, где градусники непременно потребуются. А в-третьих, её и там не покидает забота о нас! Градусники предназначались для нас с Даней, а третий она вообще не сдавала в аптеку, ведь ей-то он там не нужен!

Как будто весточку получила: конечно, мама в Царствии небесном!

И всё у неё замечательно, ведь она человек такой прекрасной души, прошедшая в жизни через неимоверные испытания и трудности!

Вскоре мама приснилась мне ещё раз. Теперь я смогла разглядеть её гораздо лучше.

Будто стою я у подъезда и слышу, как в дверь изнутри кто-то постучал, желая выйти. Так бывает, если на кнопочку домофона одновременно нажимают с двух противоположных сторон. Дверь как бы заклинивает, и она открывается не сразу. В таком случае кто-то из двоих должен уступить и немного подождать.

Распахиваю подъездную дверь, желая побыстрее кому-то помочь выйти, а там… мама! Нарядная, свежая, необыкновенно красивая, одухотворённая и помолодевшая… Я её спрашиваю: «Ты к нам пришла?» А сама думаю: «Ей настолько хорошо, что она смогла сама дойти до нас, ведь этого не случалось уже несколько лет!»