Текст книги "Будьте моей вдовой"

Крутой поворот, сани ударились о скалу. Джиан вскрикнул. Я стиснул зубы, пытаясь удержаться.

И в этот момент твари кинулись.

Глава 8. Свекровь делает ход

Я вскрикнула.

Меня тут же перехватили за талию.

– Спокойно, не нужно нервничать, – шепнул на ухо Кагеноками и пожаловался неведомо кому: – Люди пошли такие трепетные. Чуть что – сразу в крик.

– Я женщина нервная, мне положено падать.

– Как трепетная лань на ложе своего господина?

– Как курс шекеля на императорской бирже.

– Разумно, – оценил он. – Всегда знал, что вы, госпожа Шитара, человек дела. Забегу как-нибудь к вам на чашечку цилиня, обсудим кое-какие вопросы.

Я открыла было рот, чтобы уточнить, о чём речь, но нас мгновенно окружила непроницаемая тьма. По ногам потянуло сквозняком, по спине пробежал мороз. За мной стоит бог – не лучшая компания для прогулки в неизвестное место.

Откуда-то донеслось монотонное пение, ровное такое, на одной ноте. Кто-то читает молитву. Но, прислушавшись, я поняла, что ошиблась. Это не молитва, это призыв. Не чувствуется ничего светлого и умиротворяющего, наоборот, хочется сжаться и отползти подальше.

Спустя несколько секунд я увидела тории – традиционные джапонские ворота без створок. От столбов исходил мертвенно-зелёный свет, а на перекладинах полыхал огонь. В воздухе то и дело вспыхивали алые искры. Человек, закутанный в плащ с головы до ног, стоял на коленях перед воротами и, раскачиваясь, продолжал свой заунывный призыв.

Монах? Нет, вроде бы не он. Но кому придёт в голову без страха расположиться близ ториев, через которые спокойно могут пройти существа из потустороннего мира?

– Что тут происходит? – еле слышно шепнула я.

Кагеноками, разумеется, промолчал. Но я готова поклясться, что он усмехается.

Так, соображай, ши-хотори, соображай.

Тебя не просто так притащили сюда, значит, нужно выжать из увиденного по максимуму. Глаза немного привыкли к темноте, и я сумела разобрать неподалёку от ворот очертания скал, часть берега озера и полуразрушенное здание. Храм? Монастырь? Или просто оставленный дом?

Запоминать надо каждую деталь. Потом что-нибудь да сложится. Вот, например, эта трёхкрылая птица, которая украшает нижнюю перекладину тории. Даже сквозь языки пламени чётко виден птичий силуэт. Кто-то специально повесил украшение – это ясно. Другой вопрос, с какой целью?

Мысли неслись с сумасшедшей скоростью. Этот человек – тот, от кого прячется Тэ? Или просто связан с Мэйдо? Может, сразу и с ним, и с ней?

Раздался звук, от которого по спине пробежали мурашки: не то рык, не то рёв. Пространство между столбами ворот пошло рябью. Я замерла, затаив дыхание.

Чудовищная тёмная лапа вынырнула из ниоткуда и начала шарить недалеко от человека в плаще. Движения были судорожными и рваными, словно тот, кто был за воротами, действовал вслепую.

Человек в плаще вскочил на ноги, очень быстро заговорил, вскинул руку. С его пальцев сорвался зелёный луч. Донёсся звериный визг, лапа дёрнулась, запахло палёным.

Огромная тень резко накрыла человека, он заорал.

И тут же картинка перед глазами померкла. Я стояла на четвереньках в храме Кагеноками, и пламя свечей подрагивало вокруг. Руки и ноги ослабли, во рту появился мерзкий привкус.

Я мотнула головой, сделала глубокий вдох, пытаясь прийти в себя.

Бога рядом нет. Он явно находится где-то в храме, но не так близко, как ещё несколько минут назад.

– И что это было? – хрипло прошептала я.

– Задача от бога-тени, – внезапно сказал появившийся возле меня жрец.

Зашуршали оранжево-белые одежды, мне аккуратно помогли встать на ноги. Лицо жреца было совершенно спокойно.

– Кагеноками счёл вас достойной, госпожа, – произнёс он, – и решил подбросить задачку. Если вы её разгадаете самостоятельно, то никакой платы не потребуется.

Я провела рукой по волосам, собирая мысли в кучу.

– Это благотворительность?

– Немного благотворительности, немного азарта, – одними губами улыбнулся жрец. – Кагеноками любит играть. И есть в вас что-то такое, что заставило его предложить игру. Мы будем молиться за вас.

Я покинула храм спустя несколько минут. Шла в глубочайшей задумчивости, практически не видя, куда иду. Бог-тень, бог-лжец. Неверный и изворотливый, милосердный и жестокий.

Что он хотел вот этим показать?

Скалы, ворота, явно нездешняя тварь.

Я свернула на узкую улочку. На домах висят бумажные фонари, улицы залиты мягким светом. Временами по пути встречались люди.

В какой-то момент я почувствовала, что за мной наблюдают. Резко обернулась и посмотрела по сторонам. Взгляд ни за кого не зацепился. Я нахмурилась, резко накинула капюшон и сотворила обережное заклятье, добавив немного собственной чжу.

Домой. Только домой.

А там мы уже разберёмся, что делать и кто виноват.

В этот момент я ещё не подозревала, что дома меня ждёт большо-о-ой сюрприз.

* * *

– Мардж! – вскрикнул Бай-дзэ и кинулся за мной по лестнице.

Я выставила руку, поднимаясь по ступенькам и мечтая о горячей ванной и рисовых пирожочках с вишней. Как ни крути, вечер прохладный, а ночь в Шавасаки и вовсе даёт понять, что скоро зима. И как бы ни хотелось, чтобы световой день был подольше, солнце теплее, а листья зелёными, у природы свои планы.

– Бай-дзэ, всё завтра. Сейчас мне важно оказаться в моей любимой ванной. Там…

Я оказалась на своём этаже, подошла к двери, постучала костяшками пальцев. Мои духи учуют мой запах и сейчас откроют.

Отчаянно хотелось прислониться к стене, прикрыть глаза и бессовестно захрапеть. И плевать, что я-же-госпожа. Я – чудовищно уставшая ши-хотори, которой Кагеноками показал совсем не то, чего она ждала. Теперь мне есть о чём подумать и чем заняться… чтобы потом взвыть: «О боги, почему ничего не понятно?»

– Мардж! – рявкнул Бай-дзэ и ухватил меня за плечо.

Именно в этот момент открылась дверь.

Моему взору предстал залитый светом коридор, моё любимое кресло и изящная женская ножка в чёрном чулке.

Выше находилась тёмно-зелёная юбка-карандаш, такой же пиджак и золотые украшения. Особенно ярко сверкал родовой перстень Запретных артефакторов на длинных пальцах руки, держащей бокал с шампанским. Мой бокал. Бокал из прекрасного набора, который в своё время мне подарил один тлен-авивский джентльмен, рассчитывавший на большее, чем ужин на берегу Химэ-кавы.

А ещё была улыбка. Такая… вежливая, удивительная и настолько ядовитая, что впору падать замертво.

Передо мной сидела Юдит Ноах собственной персоной.

Я чуть не застонала. Дражайшая свекровь же сообщила, что прибудет с визитом. Правда, не уточнила, когда именно. А я сдуру дала добро. Именно это разрешение на чжу и дало ей возможность войти. Другой вопрос, что кресло двигать не стоило.

– Доброй ночи, Марджари, – произнесла Юдит. – Да хранят тебя духи в столь позднее время, когда вдова должна скорбеть по своему так несвоевременно почившему супругу.

– Да не зайдёт солнце за вашей спиной, госпожа Ноах, – ответила я, не моргнув и глазом. – Ой, зашло. Ночь ведь.

В зелёных глазах Юдит вспыхнул гнев, но я улыбнулась самой обворожительной из своих улыбок. Потом дала знак Бай-дзэ удалиться и зашла в дом. Неторопливо сняла плащ и повесила его на вешалку в виде маленькой совы.

– Ночь, – тем временем послышался за спиной голос свекрови. – Кажется, самое время, чтобы успеть спрятать юного любовника до прихода матери своего супруга.

Я обернулась и с интересом посмотрела на Юдит.

– Любовника? – мягко уточнила.

А потом щёлкнула пальцами. Поток чжу подхватил кресло вместе с госпожой Ноах и перенёс в гостиную.

– Передвигать чужую мебель нехорошо, – сообщила я, входя следом.

Надо отдать должное выдержке Юдит – она даже не пискнула. Что там! Даже шампанское не расплескала. Вот это профессионализм! И специально же переместила кресло, чтобы встретить меня прямо у входа. Браво.

В гостиной тем временем обнаружился Тэ, на коленях которого разлёгся Изя. Последний всем своим видом показывал, что уходить не намерен, а значит, бедный парень будет сидеть столько, сколько нужно коту.

– Не иметь уважения к собственной свекрови – ещё хуже, – не растерялась Юдит. – Любовник? – указала она бокалом на Тэ. – Да вот же он!

– Это не он, – охотно ответила я.

Тэ замер, видимо, решив предоставить ведение разговора мне. Молчит и гладит котика – уже умница.

– Как не он? – изумилась Юдит.

– Тэ – всего лишь родственник моей сестры, – ответила я чистую правду.

Просто не всю правду озвучила. Мэйдо сестра? Сестра. А чья? Так то одному Кагеноками известно. Тэ – родственник? Родственник. А чей? Так это вообще никому не известно!

Парень вовремя опустил голову, сделав вид, что целиком со мной согласен.

– Как ты объяснишь то, что он был обнажён, когда я вошла?

– Я только вышел из душа! – возмутился Тэ.

– А вы не предупредили о точном времени своего визита, – парировала я.

– Первой крови супругов можно входить друг к другу только при получении одобрения на визит, – очаровательно улыбнулась Юдит.

Прокол. Немного неловко. Что-то я не учла, что в Тлен-Авиве есть такая вещица, как дозволение приходить к детям и братьям с сёстрами в любое время. Первая кровь – это родители и дети, а также те, кто связан с ними брачными узами.

– Марджари, объясни, пожалуйста, почему ты ещё не отбыла все службы по душе Алона, а у тебя уже мужчина? – не сдавалась она.

– А должна быть женщина?

Свекровь закатила глаза.

Я тем временем обнаружила шампанское на столе. Хм, судя по всему, матушка Алона принесла его с собой. Хотела задобрить? Или что? Взяв ещё один бокал, я налила себе. Стресс надо снять. Уличную одежду тоже, но сначала стресс. Опять же, общение с богами – это не так просто. Ваша психика начинает страдать, едва кто-то из нелюдей начинает проявлять желание пообщаться. От них лучше всегда держаться подальше. Разумеется, я не говорю про Изю, Бай-дзэ и местных ёкаев, которые уже настолько примелькались, что временами не отличишь, то ли это рогатый демон, то ли господин Куригава в новом головном уборе.

– С вашего позволения, – произнесла я и подняла бокал.

Сладкое, неплохо. Надо запомнить марку. Возможно, пригодится, когда решу зайти к тётушке Бет-Шалом.

Юдит опёрлась локтем о подлокотник и посмотрела на меня.

– И что он в тебе нашёл?

– Поверьте, много чего хорошего, – заверила я, а потом задала вопрос, который меня терзал чуть ли не с момента, как я сюда зашла: – Скажите, а почему вы в чулках?

Повисла тишина.

Юдит, Тэ и Изя одновременно посмотрели на упомянутое.

Я сделала ещё глоток. Неприлично, конечно, вот так вот стоя у стола вкушать игристое, но у меня сегодня был не лучший вечерок. К тому же и правда до ужаса любопытно, почему свекровь в таком экзотическом виде?

Пауза затягивалась.

– Возможно, – мягко начала я, – вы зря меня упрекаете?

– В чём? – уточнила Юдит.

– В мужчинах, – улыбнулась я. – Так как меня тут не было вовсе, но были вы и юный красивый парень, то можно предположить, что он является вашим любовником.

Тэ выронил Изю. А потом уставился на меня такими глазами, что мне стало неловко. Не стоило, пожалуй, он-то не виноват, что я вышла замуж и обзавелась такими родственниками. К тому же Тэ смотрит на меня с таким выражением лица, что сразу понятно: женщины в возрасте его не заводят.

Юдит тем временем пришла в себя.

– Как ты смеешь? – прошипела она. – Я разулась по джапонской традиции. Никогда не думала, что в голове жены моего сына может быть такая гадость.

– Не гадость, а потребности организма, – парировала я.

Ну да, конечно. По традиции, и ещё чтобы показать замечательные чулки высочайшего качества. Уж я-то вижу, что куплены они не на барахолке на окраине города.

Что же касается джапонских традиций… С тех пор как моя бабуля познакомилась с дедулей, в венах которого текла чистая тлен-авивская кровь, моя национальность стала ещё неоднозначнее, чем была до этого. Чтобы высчитать, сколько чего во мне намешано, придётся славно поработать. Джапонцы, несомненно, тоже где-то были, но дабы их откопать, нужно время.

Кажется, если б было возможно, Юдит испепелила бы меня на месте одним только взглядом. Но… закон есть закон.

Я поставила бокал на стол и, сложив руки на груди, посмотрела на неё. Усталость давала о себе знать, поэтому на дальнейшие реверансы настроения не было.

– Я вас внимательно слушаю, госпожа Ноах. Надеюсь, вы будете столь любезны, что озвучите цель своего визита.

Она некоторое время смотрела на меня, а потом вдруг расхохоталась.

– Стерва.

Я кивнула.

Юдит утёрла уголок глаза, будто от выступивших слёз. Но идеальный макияж не пострадал, выражение лица не изменилось, и я только уверилась, что любимая свекровь – актриса ещё та.

– Очаровательно, – наконец-то произнесла она. – Мне жаль, что мы познакомились при таких прискорбных обстоятельствах.

– Это про то, что ваш сын на мне женился, или про то, что он умер?

Юдит чуть прищурилась.

– Какая тебе разница, девочка? Завтра ты будешь собрана и готова прибыть в Тлен-Авив для проведения ритуала, который помогает душам усопших обрести покой.

Я быстро соображала. Ехать куда-то, да ещё и в Тлен-Авив, я не собиралась. Но в то же время мы с Алоном договорились – роль вдовы надо играть до конца. Пусть это идёт вразрез с моими планами, траур по супругу никто не отменял.

– Во сколько? – только и уточнила я.

– В девять утра за тобой прибудут, – царственно кивнула Юдит. Потом шевельнула пальцами, изящные туфельки подплыли к ней. Свекровь всунула в них ноги, поднялась и улыбнулась.

– Провожать не стоит. Надеюсь, завтра мне не придётся за тебя краснеть, дорогая… невестка. Провожать не надо.

После чего развернулась и быстро вышла из квартиры.

Несколько секунд я стояла и смотрела в пол. Потом подошла к двери и резко захлопнула. Молниеносно наложила красные светящиеся нити, которые тут же засияли рубиновым светом.

– Никто не войдёт, – произнесла я чётко и громко. – Без моего на то разрешения. Никто и никогда.

Кровавая вспышка, еле слышное шипение:

– Да, госпож-ж-ж-жа.

Духи получили приказ. Духи его поняли. Духи его выполнят.

Теперь ни Юдит, ни сам джапонский император сюда не войдут, если я не дам добро. А я не дам. Не люблю незваных гостей.

За спиной встал Тэ.

– Честное слово, Марджари, – вдруг тихо произнёс он. – Думал, она меня сожрёт с костями одним только взглядом.

Я обернулась. Ого-го, кто-то смущается. Правда, ещё при этом крайне ошарашен. Что ж, парня можно понять – он совершенно не собирался, прячась о своих врагов, столкнуться с моими.

Тут я позабыла как дышать. Стоп. Моими? Откуда это дурацкая мысль?

Интуиция сделала вид, что ничего такого не подсказывала, и вообще её тут нет.

Я нахмурилась. Кажется, кто-то дура, Мардж. И этот кто-то – ты сама.

Если Алон хотел таким необычным способом получить наследство и исчезнуть с радаров родительской любви, то вряд ли там были тёплые отношения. И меня теперь могут рассматривать как инструмент, при помощи которого сын получил желаемое.

Тут бы усомниться да расчувствоваться, вот только Юдит не выглядит убитой горем. Или ей плевать на сына, или она подозревает, что Алон Ноах ни разу не мёртв. В том, что он сейчас где-то лежит в постели, пьёт вино и всячески наслаждается жизнью, я даже не сомневаюсь.

Алон не собирался умирать.

– Ничего, – вздохнула я. – Сюда она больше не войдёт. А если что, дам тебе большую палку – будешь отмахиваться от поклонниц.

– Я не про поклонниц, Марджари, – спокойно сказал Тэ. – Она смотрела на меня не как на объект для плотских утех.

Я вскинула голову и внимательно посмотрела на него.

– А как?

– Как на жертву.

* * *

Ночь была такой густой и тёмной, словно её выплеснули из чаши на землю, и вязкие капли стекли вниз, затопив всё вокруг.

Ночь сине-чёрная, свежая, холодным ветром пробирающая до костей, несущая запахи с моря.

Он окутал своим змееобразным телом крышу пагоды и прикрыл глаза. На теневых губах мелькнула улыбка. Жрецы в оранжевых одеяниях подняли головы, почуяв приближение бога-тени, бога-лжеца.

Во всех храмах было спокойно.

Кагеноками прислушался. Порядок. Везде порядок. Ещё чуть-чуть – и жрецы пойдут на ночную молитву, а прихожане отправятся по домам. Ибо есть время для беседы с богом, а есть – для его отдыха.

Он взмахнул руками-крыльями и взмыл в небо, оставив след пурпурно-синих искорок. Отдых отдыхом, но есть ещё и дельце, которое стоит провернуть. Сегодняшняя посетительница оказалась на удивление занятной барышней. Даже не могло подуматься, что однажды в его храм забредёт ши-хотори. Именно эта ши-хотори.

Ночной ветер струился вдоль тела, только раззадоривая. Ну-ну, попробуй только отказать мне теперь… А то всё люди да люди.

Кагеноками вспорхнул на изящный мост, соединяющий два обрыва. Внизу в клубах тумана утопала бездна. Многие считают, что Облачные острова – прекрасное место. Но ровно до тех пор, пока не попадут сюда. Конечно, тут посветлее и пожизнерадостнее, чем в пещерах Подземных рек, но тоже есть свои особенности.

Кагеноками коснулся длинными пальцами проплывающей мимо опаловой звезды. Кожу слабо кольнуло, звезда завертелась вокруг своей оси, рассыпая яркие искорки.

– Шепни-ка моему братцу, что я хочу его видеть, – произнёс он одними губами.

Звезда замерла, а потом метнулась к изящному дворцу из белого камня, который без остатка поглощал ночную тьму, превращаясь в сиреневую фантасмагорию.

Спустя несколько секунд прямо в воздухе появилась изящная лестница, Кагеноками довольно улыбнулся и поднялся по ней. На миг замер возле дверей. Охраны тут нет – Кагаяку, бог света, сам себе охрана.

Дверь распахнулись.

Кагеноками вошёл.

– Я сказал бы, что рад тебя видеть, но это не так, – заявил парящий в воздухе Кагаяку.

Его пальцы были обвиты множеством светящихся нитей, из которых он плёл кумихимо. С виду обычный шнур, только может ли сплести что-то обычное бог света?

Судьба оказалась большой шутницей, когда у Миюки-Зари родились два сына: свет и тень. Ужиться мирно мальцы не могли никогда. Где это видано, чтобы противоположности любили друг друга?

У Кагаяку ненормальная любовь к белому. Белые одежды, белые стены, даже белый чай пьёт по утрам. Длинные волосы кажутся платиновыми, кожа белее лепестков лотоса. Через мраморную кожу проходит свет, порой приходится жмуриться, ибо слепит же, зараза!

А вот глаза у Кагаяку как чистое серебро, без зрачков – одна радужка. В то время как сам Кагеноками фиолетово-чёрный, грешный, безумный. И тонет серебряный свет одного взгляда в бесконечной тьме ответного.

– Ты в принципе ужасный зануда, – заметил Кагеноками, улыбаясь так, что увидь его кто из смертных – уже бы спасался бегством.

Но боги на то и боги, что живут другими правилами.

– И-и-и? – протянул Кагаяку.

– И-и-и… у меня для тебя новость и… сделка.

Пальцы с нитями замерли. В серебре взгляда появился интерес. Может, Кагаяку и бог света, но святым он никогда не был. Да и не будет уже. Поздновато меняться, когда тебе минула несколько тысячелетий.

– Ставка, Кагеноками?

– А как же призыв очистить душу и сердце от алчных порывов?

– А как насчёт получить в лоб?

– Не думал, что ты такой агрессивный, – хмыкнул Кагеноками.

Кагаяку закатил глаза, махнул рукой; на миг вспыхнули золотом длинные ногти. Стены растаяли, оба оказались в окружении бархатной тьмы и сверкающих, будто драгоценности императорской короны, звёзд.

Кагеноками опустился на расшитые лунным серебром подушки, глянул на парящий в воздухе стол, где уже расположился чайник из закатного света и пиалки. Рядом с ними появились сладости, рисовые пирожки и карамелизированный цилинь.

Ветер принёс звуки сямисэна – невидимые слуги Кагаяку были прекрасно вымуштрованы. Впрочем, не зря же братец такой зануда.

Чайник грациозно воспарил над столиком, разливая чай.

Кагаяку следил за ним, не отводя взора. И ждал.

Кагеноками принял подплывшую к нему пиалу, чуть склонил голову, вдохнул аромат чая. Изумительно, просто изумительно.

– Что ты думаешь про императорскую семью, мой дорогой брат? – спросил он.

Кагаяку взял карамелизированный цилинь на палочке.

– Что о них можно думать? Погрязли в своих распрях. Трон шатается под нынешним императором, сын пропал, побочные ветви на возможность ухватить власть так облизываются, что смотреть тошно.

– Очень тошно? – уточнил Кагеноками, делая глоток и жмурясь от удовольствия.

– Очень, – кивнул Кагаяку. – А что?

– Как думаешь… Что, если мы немного подкорректируем планы этих… ветвей?

Теперь в серебряных глазах был не простой интерес – жгучий, как перец с дальних островов, который местные кладут в свой рис.

– У тебя есть конкретные предложения? – спросил он чуть охрипшим голосом.

– Как всегда, брат мой, как всегда, – улыбнулся Кагеноками.

И на мгновение свет отразился в беспроглядной черноте, а чернота затопила чистое серебро.

Губы бога света и бога тени дрогнули в улыбке. И одни было не отличить от других.