Текст книги "Роман с Луной"

Мы могли бы разъезжать в каретах, если б имели к этому склонность, такой на Кешу вскоре должен был просыпаться золотой дождь. До нас долетали волшебные слухи, дескать, банкир забрал к себе триптих, повесил на загородной вилле, его друзья уже специально приезжали любоваться, жена и теща одобрили покупку, того гляди он собирался расплатиться…

Однажды утром Кеша говорит:

– Ты знаешь, мне сегодня приснились черепахи во льду. Видимо, это бассейн. Вода в нем замерзла и – такие черепахи. (Он показал.) Лед прозрачный, очень хорошо видно. И я знаю, придет весна, лед растает, черепахи оживут и поплывут как ни в чем не бывало. К чему бы это?

А ближе к вечеру позвонил арт-директор клуба и сообщил, что картины принесли обратно.

– Почему??? – удрученно вопрошал Кеша. Оказывается, банкиру кто-то сказал, что на картине «Над вечным покоем» изображен мертвый человек.

– С чего они это взяли??? – воскликнул Кеша с ужасным негодованием. – Он спит!!!

– Спит, спит, – успокаивал его арт-директор. – Но им, видимо, показалось, что он спит… вечным сном.

– Спящий всегда кажется мертвым! – буянил Кеша. – А может быть, он умер, теперь я уже не знаю. Лежит мужчина в пиджаке и в галстуке с закрытыми глазами. Человек с воображением мог подумать, что он почил. Ну и что??? – вскипал Кеша. – Иисус Христос лежит мертвый, укрытый… А «Анатомия доктора Тульпа»?! Стоит такой доктор Тульп в анатомическом театре, склонившись над кадавром… Рембрандт? Франц Хальс? А наш Перов, «Проводы покойника»? Гроб везут… Что, эти полотна – выбросить на помойку? Баскетболисток Дейнеки теперь всем изображать?.. Здоровые тела физкультурниц и физкультурников? А хорошо, да – «Иван Грозный убивает своего сына»? Это вообще просто кошмар какой-то!!! Да! – вдруг он произносил надменно. – Около моих картин можно или смеяться, или плакать. А любоваться ими нельзя!.. Нет, надо мне переименовать мою картину, – горестно бормотал Кеша, – раз создается такое впечатление непонятно почему.

Раздосадованный, он стал надевать носок – и пятка с треском обнажилась.

– О скоротечности жизни и о длине дороги мы узнаем по дырявым носкам, – произнес Кеша, лег на диван и впал в глубокую меланхолию.

– Кеша, Кеша, – звала я его, не отрываясь от моего любимого О’Генри, – ты ведь не собираешься сдаваться при первом препятствии! Удача и бережливость, ясная голова и зоркий глаз – все это при тебе, дорогой. Так что Фортуна, осторожно пробираясь среди колючих кактусов, еще наполнит рог изобилия на пороге твоего ранчо!..

– Никто ему не наполнит рог изобилия! – послышался голос нашего мальчика из чулана. – Пока он не сменит тематику и не начнет рисовать то, что радует взор сильных мира сего, что украсит их офисы, рестораны, дворцы, ювелирные магазины, супермаркеты и ночные клубы.

– Сынок, – сказал Кеша, сдерживая ярость, – давай сделаем вид, что эта речь не изошла из твоих уст и не коснулась моего слуха. Только благодаря настоящему искусству наш мир становится светозарным, лучистым и живым. Знаешь притчу, как один древний китайский военачальник проиграл сражение, потому что загляделся на журавлей? Так вот запомни: я – воин света. А красота спасет Вселенную.

– Друзья! – вступила я умиротворяющей флейтой. – Не будем ссориться. Поймите, нам необходимо приложить все усилия, чтобы достичь Просветления и прекратить перевоплощаться в трех мирах.

– Ха-ха-ха! – раздался смех из чулана. – Угораздило же меня появиться на свет у таких родителей! Мама у меня колдунья, папа зомби. В то время, как у всех знакомых родители бизнесмены – У ВСЕХ! Военные они или гражданские, скотопромышленники или врачи, у Фалилея мама – хлебобулочный бизнесмен, изготовляет пирожки, булочки и торты. По булочке, по булочке – миллионы набираются! Прошлой весной у Фалилея был «опель» – черный, потом золотистый «авенсис», зимой он ездил на «вольво» – два с половиной турбо, новом, сорок пять тысяч долларов! А теперь у него черный «лексус ИЗ-250» – вообще нереальный! К следующему лету он купит «феррари» или «бентли»! Но самые богатые люди – это не кондитеры, а пожарные и милиционеры! И некоторые художники! Но не простые, а главные! Да-да, Кеша! Все твои однокашники давно уже главные художники модных глянцевых журналов, а твои, Марусенька – главные редакторы…

– Последним лучше быть, – смело возразил Кеша. – Когда скомандуют: «Кругом!», ты окажешься первым.

А мальчик:

– Вы оба живете в каком-то выдуманном мире! Вам надо немедленно сменить сферу вращения, устроиться на работу, один пусть откроет ресторан, другая – фирму!..

– Ты сейчас возбужден и несешь ахинею, – дипломатично ответил Кеша. – Понимаешь, у тебя такой период в жизни, когда ты придаешь чрезмерное значение материальным ценностям. Тебе нужно отыскать истинные сокровища. Стать более пробужденным и понять, что существенно, а что нет.

– Ах вы сектанты! – воскликнул мальчик. – О чем вы думали все эти годы??? На что рассчитывали?! Что вы подразумевали, черт вас всех побери, под этим чуланом? Вы знаете, что Баграту на свадьбу дядя Гурген построил трехкомнатную квартиру и подарил «БМВ»?! А его дядя вручил молодоженам путевку на остров Бали! Восемнадцать часов лету! Ты можешь, Кеша, позволить себе слетать на Бали?.. У Фалилея на время бракосочетания отец перекрыл Садовое кольцо, пригнал военную часть Центрального округа Москвы и устроил такой салют, как в День Победы на Красной площади. Вы представляете хотя бы отдаленно, сколько это стоило? Бусин папа хотел быть, как дедушка, чревовещателем – к счастью, вовремя опомнился и пошел работать в атомную промышленность, ураном приторговывать в Америку. Теперь они живут на Кутузовском проспекте в пятикомнатной квартире, восемь тысяч долларов метр, и шестая – подсобка – зимний сад с финиковыми пальмами, ты к ним входишь, а над тобой шумят пальмовые листья…

– Знаешь, – смущенно сказал Кеша, – нам всегда хотелось, чтобы ты в жизни искал чего-то большего, нового, шел за пределы этого поддельного мира, двигался бы на ощупь к Великому Неизведанному. Ты перечислил слишком мелкие достижения для такого гиганта, как я. Пойми, все, что есть во Вселенной, есть и в тебе, и во мне, и в Марусе…

– Прекратить! – кричит мальчик. – Я больше не желаю ничего этого слышать! Я был бы идиотом, если бы поддался на вашу пропаганду. Теперь другое время, рыночные отношения, я люблю Тасю и хочу на ней жениться!!! Вы просто неудачники! Взгляните на себя, на обстановку, в которой вы живете! Ты, писатель!.. Инженер человеческих душ. У тебя в месяц наберется хотя бы сорок долларов? Можешь ты сесть и написать «Гарри Поттера»?.. То-то и оно! А этот неизвестный мечтатель?! Сумасшедший фантазер!

– Кеша! – я говорю. – Родной мой! Не слушай его! Придет время, – кричу я, – и Кеша прославится на весь мир, люди поймут, какой он великий художник, твоего отца включат во все энциклопедии современного искусства! И ты первый будешь гордиться, что знал его когда-то! Нам уже из Англии прислали запрос – можно ли включить Кешу в энциклопедию «Лучшие люди ХХ века». И если Кеша не против, ему нужно в указанные сроки прислать им за это двести долларов!

– Так, понятно, – сказал мальчик. – Я заработаю все без вашей помощи. Буду служить менеджером на стройках, в продуктовых магазинах, пиарщиком в ночных клубах, получать свои восемьсот долларов в месяц, и за десять лет накоплю себе на квартиру. Тася, конечно, уйдет от меня, найдет себе другого – нормального человека с нормальными родителями, или ее съест дракон. Видно, у меня такая судьба. А вы будете сидеть сложа руки, два бездельника, искать сокровенную природу Будды.

– Потому что, будучи Буддой, – сказала я, – ты пребываешь всюду, и твои силы безграничны!..

– Где ж они безграничны? – мальчик, мрачный, вышел к нам из чулана. – Полная профанация. А ваша философия – пустые разговоры.

– Есть такой незыблемый закон, – сказал Кеша. – То, в чем духовный человек испытывает нужду, к нему рано или поздно приходит. Он в состоянии заработать миллионы, следуя радостной науке сердца. Надо лишь обратиться к высшим силам и терпеливо ждать их нисходящего благословения.

– Что ж вы не обращаетесь?

– Мы стесняемся, – сказал Кеша. – Не хотим никого беспокоить.

– Хотя мы способны в любой момент наполнить все это пространство драгоценностями! – говорю. – Только нам неловко. Подумают, два аскета используют в личных целях свою положительную карму.

– Какую положительную карму, Марусенька? Полвека прожила – ничего не нажила своего, никаких приобретений!

– Почему? – я сказала, излучая любовь. – У меня есть бесценное приобретение – это ты.

– В общем так, – сказал мальчик. – Или вы предъявите свои сверхъестественные способности, или я стану забубенным, законченным материалистом. При первой же возможности займусь преступной деятельностью, устроюсь торговать оружием, выращивать в Уваровке опиум и марихуану!..

Властным жестом отец оборвал этот монолог.

– Кто хочет проникнуть в таинственный смысл неразгаданного, – произнес Иннокентий, – тот должен быть озарен божественным светом, а это дано немногим. – И по его виду мы поняли, что он приготовился сжигать корабли. – Да, я утверждаю: в нас самих живет нечто, творящее чудеса. Не адские силы, не светила небесные, а бодрствующий дух рождает веру и непоколебимое доверие, необходимые для магического действия.

– Однако… – попытался возразить мальчик.

– Ни малейшего сомнения в успехе! Нельзя даже допускать подобной мысли!.. В принципе, нам этого делать нельзя, – Кеша глубоко вздохнул, – но один раз в жизни можно… Если, – он поднял голову, и глаза его засверкали, – претенденты высаживают корни добра, творят благодеяния, совершают подношения буддам, принимают покровительство духовных друзей, помнят о живых существах с состраданием, верят в благой Закон и при этом обладают глубоким и сильным желанием, они могут надеяться, что их желание сбудется.

Видя непревзойденную Кешину решимость, мальчик забеспокоился.

– Я не понимаю, – спросил он, – к кому вы собрались обращаться?

– К Держащему семь звезд в деснице Своей, ходящему посреди Золотых светильников, – грозно ответил Кеша. – К тому, кто имеет свойство при соприкосновении растворять вселенные…

– Пожалуй, я пока схожу в ирландский паб, – сказал мальчик.

– Нет, ты останешься – наблюдать, чтобы все без обмана! – велел ему Кеша.

С этими словами он возжег благовония голубого лотоса, сел, скрестив ноги, на диване, сложил ладони в мудру Неба и Земли. Старый пудель Герасим, ворча, примостился у его колен.

Кеша прикрыл глаза, сомкнул губы, вздохнул и настолько глубоко погрузился в созерцание, что, ей-богу, окажись мы на природе, птицы выстроили бы гнезда у него на плечах, а растения обвили руки, ноги и даже достигли бы груди.

Первые полчаса над головой у него в фиолетовой дымке разливалось нежное золотое свечение, как перед восходом солнца на взморье в Пумпури. И на этом фоне медленно проступил зыбкий абрис умопомрачительной виллы, тонущей в кипарисах, расположенной явно где-то на Лазурном берегу Карибского бассейна…

Я кричу:

– Ты с ума сошел! Это ж нам придется отрабатывать. Давай-ка честно, по минимуму, как договорились.

Ни один мускул не дрогнул у него на лице. И хотя он забыл о внешнем мире, вижу, стал визуализировать скромнее. Обычная пятикомнатная квартира на Остоженке с видом на Храм Христа Спасителя… Причем так выпукло, красочно, колоритно. Все наши там уже, очень довольные – мальчик с Тасей, ополоумевшие от радости – я, Фима и Маргарита, стол – правда, старый, «Анаконда» – ломится от яств, громадные окна во всю стену, в окна льются потоки солнечного света… И повсюду наставлены Кешины мольберты – невозможно пройти.

Я снова – укоризненно:

– Кеша!

К чести мальчика надо заметить, что он не повелся на Кешины прожекты, слишком они были оторваны от реальности:

– Марусь, ну что он, в самом деле? Вот дом, вот срок, это, блин, и визуализируйте!..

Энергетические токи гудели, словно по проводам, по телу Кеши, он весь ушел в запредельное, его сиянием нельзя было не любоваться.

– Марусенька, – зачарованно спросил мальчик. – А деньги вам упадут прямо с неба?

И я обрадовалась, что он по-прежнему верит в чудо.

– Нет, сынок. – Пришлось его опустить с небес на землю. – Скорее всего, у нас с папой появятся хоть какие-нибудь заказы.

И точно. В бледных лучах утренней зари зазвонил телефон.

– К вам обращается Правительство Москвы, – высокопарно произнес голос в трубке. – Близится Новый год, и мы решили заказать вам Житие Деда Мороза. Заказ этот важный, срочный и безымянный.

– Как это? – удивилась я.

– У «Жития Деда Мороза», как у Библии, не может быть автора. Мы сделаем вид, будто этот текст был всегда. Вы меня понимаете? – Голос был женский, но властный и очень многообещающий.

– Н-не совсем, – отвечаю.

– Хорошо, – сказали мне. – Три тысячи долларов вас устроят?

– Устроят…

– Работайте. – Она положила трубку. Через минуту снова зазвонил телефон.

– И учтите: НАШ Дед Мороз родом из Великого Устюга!

– Учту, – говорю. – Только заплатите аванс. Вскоре мне выдали шестую часть гонорара.

Плюс они взяли с меня обещание, что если вдруг какая-нибудь иная организация закажет мне подобное Житие, ни в коем случае не соглашаться, поскольку все, кроме мэрии в Москве, – лгуны и обманщики: ни денег у вас не будет, ни славы, пугали меня. А между прочим, это предприятие, насчет Деда Мороза, чтоб вы знали, – огромной государственной важности.

В квартире у нас засвистели вьюги. Мы с Кешей по очереди сочиняли – то он, то я. Вместе у нас совершенно ничего не получалось. Все, что придумывала я, он полностью отвергал.

– Запомни! – кричал он. – Ты человек мелкий для мифа!!! Во всем, что касается мифа, ты должна слепо мне доверять! Ты слышишь??? СЛЕПО!!!

Утром я просыпалась, Кеша спал на диване в обнимку с пуделем, не раздевшись – видно, только лег, а на экране компьютера меня встречал текст, смысл которого я искажать не имела права, лишь оттачивать слог. Поэтому ближе к вечеру, когда пробуждался Кеша, он получал эпизод, вполне годный к употреблению.

Много дней и ночей мы с Кешей вынашивали могучий замысел, понимая свою вселенскую ответственность перед Дедом Морозом. Кеша такое выдумывал, я просто уверена была, что это не пройдет. Например, как Дед Мороз появился на свет: дескать, ужасно давно приполз на устюжскую землю бескрайний ледник. А когда уполз, оставил на огромном гранитном камне, спящего крохотного старичка с белой бородой в шубе и шапке…

Я говорю:

– Опять у тебя герой с самого начала спит беспробудным сном, так что его никто не может растолкать для великих свершений.

– Его разбудит Синичка! – ярился Кеша. – Она окропит старика живой водой!!! Он еще принесет большую пользу Матери-Природе! А пока дед спит – на Земле творится неразбериха!

– Но почему, черт возьми, он таких неканонических размеров?!

– Он выйдет в чисто поле, дура! – заходился Кеша. – Но никто его, крохотного, не заметит. Тогда ударит он посохом о землю, так что звезды задрожат, и вырастет на глазах!!!

– Не очень-то бесчинствуйте, – говорил мальчик, видя, как накаляются страсти. – У этого мифа есть своя правда.

– Не беспокойся! – задиристо отвечал ему Кеша. – Замок Деда Мороза никто не разрушит!

– Когда разрушат замок Деда Мороза, – грозно предупреждал мальчик, – Земля расколется и люди посыплются как горох!

– Ой, – вздыхала я, – наверное, им надо что-то более хрестоматийное.

А Кеша слышать ничего не хочет, до того растворился в образе!

Махнет рукой – снег идет, махнет другой – иней из рукава.

Ладно, мое дело маленькое. Его футуристические идеи я отливала в формы седых преданий, удерживая равновесие между выраженным и сокрытым, как будто это был вечный текст, до потопа надиктованный свыше и вписанный в скрижали. И диктовал его чуть ли не тот же голос, что и пророку Моисею на горе Синай.

О, какое вышло сказание – нет, это была песнь. А когда затихли ее последние аккорды, и мы с Кешей перевели дыхание, буквально в тот же миг – вот что удивительно! – с телефонным звонком на нас обрушился некий персонаж по фамилии Леонов-Раков:

– Хотя все развели великую конспирацию, – вкрадчиво сообщил он, – просочились слухи, что вы написали биографию Деда Мороза. Я предлагаю контракт: назовите сумму. Курьер привезет вам конверт. А вы ему передайте рукопись.

– Но у меня договор с правительством Москвы…

– Устный?

– Да.

– Забудьте о нем: в короткие сроки это выйдет в роскошном переплете с золотым обрезом, огромным тиражом, двадцать процентов от стоимости книги – вам. Елка в Лужниках, Елка в Кремле, в Великом Устюге – Елки по всей России будут разыгрываться по вашему сценарию. Это отдельная статья оплаты. Ваши доходы будут непрерывно возрастать. Баннеры на Тверской, журналы на обложках, газеты на первой полосе дадут ваш портрет – в санях, запряженных тройкой с бубенцами – рядом с Дедом Морозом. На здании «Известий» бегущая строка, знаете? Там крупными буквами побежит ваше имя. Диктуйте курьеру адрес. Я передаю ему трубку.

– Стоп, – сказала я, собравшись с духом. – Это невозможно. Да, у меня с мэрией устное, но джентльменское соглашение. И потом, я получила аванс.

– Сколько вы получили? – Леонов-Раков усмехнулся. Черт его дери, он был неограничен в своих возможностях по части освобождения от излишков капитала. – Мы им вернем эти гроши.

– Умоляю, не искушайте, – сказала я. – Нет, нет и нет! Это мое последнее слово!

– Дело хозяйское, – сказал Леонов-Раков. – Держу пари, они вас обманут.

– Кеша, – говорю я ослабевшим голосом. – Нам предложили за нашего Деда Мороза денег – гораздо больше, чем прилично иметь русскому интеллигенту. Но мы ведь не торопимся сбыть его с рук?

– О нет, – ответил Кеша с видом заносчивых ковбоев сэра О’Генри. – Я бы не хотел, чтобы наше богатство стало непреодолимым и угнетающим.

Верные слову, неподкупные, движимые чувством истины, добра и красоты, мы отправились в мэрию. Легко было у нас на душе. Так рыцари Круглого Стола возвращались в Камелот, испытав тысячу опасностей и совершив немало подвигов во славу своих прекрасных дам.

При большом скоплении номенклатурных работников я огласила великий миф, рожденный всемогущим Кешиным воображением. Весь комитет общественных и межрегиональных связей правительства Москвы сидел, не шелохнувшись, едва дыша, пораженный эпическим размахом этого нечеловеческого сказания.

Когда же чары спали, руководитель уникального проекта, связанного, кстати, с наступлением третьего тысячелетия, Лолита Юрьевна Кирхнер, торжественно приняла рукопись, по-мужски пожала мне руку и пообещала с нами созвониться, как только что-то будет известно.

Наконец я могла вновь предаться спасительному самосозерцанию. О, это мое любимое занятие, я просто чудовище, которое может сорок восемь часов в сутки просидеть на стуле, глядя на горящую елку, съев колоссальное количество шоколадных конфет. В конце концов мы снова могли собраться за антикварным столом «Анаконда» и поднять чарки за здоровье Риты и Серафима, а также за преуспеяние нашего дела.

Последнее время, пока у нас в кузнице не смолкал стук молота по наковальне, званые обеды для святого семейства были отложены до лучших времен. То банку щей, то жареного окунька Фима перехватывал у нас прямо в метро, на всем скаку.

– Если вам некогда, – говорил он, – можете послать суп с машинистом электропоезда. А я буду стоять на своей станции и спрашивать у каждого машиниста: «Вам не передавали кастрюлю супа?..»

Серафиму назначили уколы для поддержания сердечной мышцы. Кеша в этой области большой специалист. Он у себя на Урале окончил курсы медсестер. Фима зовет его к себе, а Кеше некогда.

– Пускай Фима сюда придет, – говорит, – я ему поставлю укол.

А Серафим:

– Пускай в метро поставит! Я его не задержу, раз он торопится. Мы договоримся, во сколько и где встречаемся, какой вагон, передняя или задняя дверь, и когда он подъедет, я уже буду стоять на платформе со спущенными штанами. Ему даже из вагона выходить не придется. Кеша делает укол. Двери закрываются. Я надеваю штаны, а вы едете дальше.

Фима вел бои на трех фронтах: мало того, что он обладал реальным капиталом, бережно хранимым в сберегательном банке, он все с большим энтузиазмом экономил.

Рита рассказывает:

– Фима прочитал в газете, что на «Войковской» пенсионерам по купону, вырезанному из этой газеты, можно купить «Спрайт» со скидкой – не за восемнадцать рублей, а за тринадцать! Фима вырезал купон, ехал-ехал на другой конец Москвы, возвращается домой – тащит «Спрайт» с торжествующей улыбкой, смотрит – во дворе он просто по тринадцать!..

Серафим даже предпринял попытку осуществить дружеский заём у моего приятеля Толика.

Толя – географ, но занимается любыми глобальными проблемами. Он собирает разные прекрасные идеи, чтобы спасти мир. И к нему эти идеи стекаются со всего света. Вот есть идея сделать стройматериал из торфа. Торф прессуют, и получаются кирпичи. В доме из таких кирпичей хорошо сохраняется тепло, курсирует воздух, и в этом здании сами собой погибают дизентерийные и туберкулезные палочки.

– Торф – без ничего! – радостно говорит Толик. – Аурация, ионизация – и все от торфяного кирпича.

Другая идея – нефть транспортировать не по трубам, а превращать ее в твердый сгусток пены, резать на куски и в виде плота отправлять по океану – а потом обратно плот превращать в потоки нефти путем химических реакций.

Третья:

– Давай снимем фильм, – говорит мне Толик, – о спасении племенных баранов, производителей тонкорунных овец в Ставропольском крае? Там идет засолонение почв – было восемнадцать видов травы, а осталось два. И вот, когда директор совхоза «Большевик» Чернецов рассказывал мне об этом, – а у него размер обуви сорок восемь! – он плакал. Давай про это?

Причем у него невозможно разобрать, где выдумка, где правда. Однако доподлинно известно, что дедушка Толика, профессор медицины Рябинин, участвовал в экспедиции Николая Рериха в Гималаи. Как нам рассказывал Толя, в награду за гималайский поход Рерих оставил Рябинину в Америке десять или пятнадцать тысяч долларов. Но тот ничего не смог получить, поскольку их экспедицию заподозрили в шпионаже.

– В Соединенных Штатах до сих пор, – уверял меня Толик, – существует рериховский счет полувековой давности! Если бы твой отец Серафим помог мне добыть эти сокровища, я бы с ним поделился.

У Серафима огромные связи. Его соученик по Институту международных отношений дядя Коля всю жизнь работал в Инюрколлегии.

– Серафим! – всякий раз говорил он при встрече, – если что нужно будет, обращайся в любой момент!

Но этот Коля умер. И хотя он не добавлял: «даже после моей смерти!», Фима решил, ну – ничего, Коля сорок лет там служил, наверняка его кто-то помнит.

Вот они приходят – Анатолий и Серафим – оба в красивых галстуках, импортных пиджаках, начищенных ботинках. Вахтер у них спрашивает:

– Вы куда?

И Серафим рассказывает ему эту трогательную историю.

Тот сначала не понял, в чем соль. А потом:

– Ах, Николай Владимирович? Конечно! И вызывает какую-то женщину.

Та:

– Что сможем – сделаем!

Приводит их к себе в кабинет. А у нее в раме под стеклом висит Колин портрет, где он так радушно глядит со стены, как бы говоря: «Ну, Фима, подумаешь, рериховский счет пятидесятилетней давности! Пара пустяков!»

Она завела «дело», пообещала, что его будут вентилировать светочи коммерческой юриспруденции, но, разумеется, на это уйдет несколько месяцев. Позвоните в сентябре…

– Нам надо было ответить, – шутил потом Серафим, – «Ах, в сентябре! А пока у вас не будет долларов сто? Нет? Ну, тогда рублей десять-двадцать. А то мы поиздержались. А вы, когда достанете, оттуда заберете…»

Не все получалось взять кавалерийским наскоком, особенно такие вещи, которые граничат с вымыслом, но Серафим при этом нисколько не лишался гражданского и всадничьего достоинства.

– Молодость знает только грусть, старости известно все, – говорил он, заматеревший во днех, насмешливо прищуриваясь.

Когда я стала свободным художником, Фима не дрогнул, только увеличил ренту. А когда у нас в доме свободных художников прибыло, Фима так и ахнул вслед за Максимом Горьким:

– С кем вы, мастера культуры??? А потом ответил себе изумленно:

– Все мастера культуры почему-то – со мной!

И устроился на вторую работу – читать лекции в Университете. Как будто за этой юношеской бравадой явственно маячила моя грядущая растерянность перед любым мало-мальски серьезным поворотом судьбы. Лавируя среди скалистых фьордов, словно ладья с облепленным ракушками днищем, Серафим безошибочно вел своих аспирантов к ученой степени, какими безнадежными экземплярами они бы ни казались.

Он все от меня терпел, любые выходки. Одно его нервировало – мое разгильдяйство. Иной раз Фима прямо на гекзаметр переходил от негодования. Как-то мы с ним договорились встретиться около Театра Ермоловой. Там шел спектакль по пьесе Теннесси Уильямса в переводе друга Серафима – Виталия Вульфа. Виталий Яковлевич выходит на улицу раз, второй, меня все нет, Фима злится, я опаздываю на полчаса по техническим причинам; короче, наш поход в театр полностью провалился. Издалека завидев меня, Серафим, словно Зевес на вершине Олимпа, вытянул длань и громогласно произнес:

 
– К чему привел богемный образ жизни —
Вне времени, пространства и зарплаты?
 

Перед Новым Годом нас с Кешей честь по чести пригласили в мэрию, сказали, что мы можем получить «Житие Деда Мороза» в опубликованном виде.

Рита звонит, возбужденная, спрашивает:

– А сколько вам за это заплатят? Я говорю:

– Давайте-ка не будем обсуждать такие вещи по телефону. А то, неровен час, кто-нибудь прослышит, что мы собираемся покупать квартиру, в стране напряженная обстановка, а сумма все-таки порядочная.

Кеша побрился, спрыснулся одеколоном, мы оба шагали в приподнятом настроении – два славных мыслителя, радостные в размышлениях и благоухающие добродетелями.

– Хорошо, что мы не соблазнились на предложение Леонова-Ракова! – говорил Кеша. – Я даже горжусь, что оказал поддержку правительству Москвы. Ведь это наш город, в котором мы живем. Ты в нем родилась, а я обрел надежное пристанище. Здесь я встретил свою любовь!..

– Даже не одну, – заметила я. Но Кеша не снизил пафоса.

– Да, Житие Деда Мороза – дело исключительной государственной важности! – воскликнул он. – И тут не место частному капиталу и мелким предпринимателям! Пусть мы получим всего три тысячи долларов, а не пять, как нам заплатил бы Леонов-Раков. Но, если наш город терпит временные трудности – мы их разделим с ним. И с тобой.

Такие вел благодушные разговоры.

И вот мы заходим в наиглавнейшее здание Москвы, и нам в бюро пропусков протягивают конверт. А в нем невзрачная тоненькая брошюрка, информационный бюллетень, методическое пособие, где – ой, мама моя! – куча домыслов про этого бедолагу Деда Мороза, инфантильных по содержанию и графоманских по форме. Детский лепет сменялся дидактическими наставлениями, и среди всей этой чепухи отчаянно дрейфовал в таких трудах и муках нами рожденный миф, весомый, словно кит, неведомо какими путями случайно заплывший в Темзу.

Конверт пуст. Пропусков нам никто не заказал. Это было красиво и просто, как всякое подлинно великое жульничество. Я ощутила позыв к риторике и набрала телефонный номер Лолиты. Трубку взяла секретарь. Естественно, ни автора идеи «уникального проекта», ни ее разработчиков нам уж больше не суждено увидеть и услышать.

– Где гонорар? – я спросила.

Лолитин секретарь взялась со мной объясняться тоном эксплуататора, столь изобретательного по части угнетения рабочего класса, что я поняла без лишних слов: его поделили между собой многорукие и лукавые составители с методистами.

– Позовите Лолиту Юрьевну!

– У нее заседание, – мне ответили хладнокровно.

– Тогда передайте, – сказала я неторопливо, чувствуя, как фиаско огнем жжет мое сердце, – что к ней никогда не придет Дед Мороз.

И тут случилась непредвиденная вещь, которую не объяснишь нормальной житейской логикой. Моя собеседница, судя по металлическим ноткам в голосе, не склонная к поэзии и мечтательности, вдруг застонала, как подстреленная птица:

– Да как вы смеете такое говорить? Да как у вас язык-то повернулся? Неужели возможно такое пожелать человеку?

Ей оставалось только крикнуть – и этот крик без всякого телефона упал бы в лестничный пролет и долетел, разбившись вдребезги, до бюро пропусков – мол, я нарушила десятую заповедь, касающуюся худых помыслов и пожеланий. Так она, бедная, ругалась и возмущалась, что стало ясно: эта женщина верит и надеется – до сих пор.

В величественном молчании мы возвращались домой, восстанавливая исходный прежденебесный порядок, а также свободную циркуляцию животворящего ци. Ни подавленности, ни разочарования – на меня это даже произвело бодрящее впечатление.

Дома Кеша лег на диван, положил ногу на ногу и сказал:

– Принеси мне сыра и бутылку!

Я пошла в магазин, купила вина, сыра и торт «Медовик с халвой», но то ли его в магазине и оставила, то ли по дороге потеряла – в общем, прихожу, а торта у меня нет.

Кеша вскочил, оделся, побежал в магазин и купил еще один торт, точно такой же.

– Ты спас нас от страшного разочарования, – сказала я.

– Это единственное, чего мы не можем выдержать – разочарования, – говорит Кеша. – Так мы на все клали, но разочарование для нас просто невыносимо.

Мальчик приходит:

– Где сосиски? Колбаса? Все какая-то еда для одухотворенных личностей!

Что я могла ему ответить? Сынок, наш с папой начальный капитал истаял, как мартовская льдина? Это было начертано у нас на лбу, мне даже Майя внезапно преподнесла две замороженные курицы. Я ей хотела отдать деньги, а она:

– Я что, не могу подарить своей соседке двух дохлых кур?

И ее муж Марк – видит, мы с Кешей какие-то квелые, принес нам китайский зеленый чай.

– Возьмите, – говорит, – чай с женьшенем. У меня и так по утрам стоит. Как встанет утром, так до вечера и не опускается. Мой дедушка пил все время такой чай – не хотел до девяноста лет расстаться с этим состоянием.

– Давай поскорее сюда свой чай! – сказала я лучезарно.

– А мы не боимся этого! Того, что волнует Марка, – меланхолично заметил Кеша. С нашими катастрофическими провалами, которые подстерегают всякого смертного, он вообще запечатал свой нефритовый стебель до лучших времен.

– Дуэт «Минус пять тысяч долларов»?! – дружелюбно окликал нас мальчик, уходя утром на работу. – Сидят со своими бездонными взглядами – чаи гоняют, смотрят в небо? Такое впечатление, Марусенька, что у тебя есть слуга. А его нет. Поэтому ни позавтракать с вами как следует невозможно, ни пообедать, ни поужинать. Откуда у тебя такие барские замашки? И этот тоже – барчук. Спросили бы: ты не голодный? Раз-раз, какой-нибудь, я не знаю, омлет… Куда там! Только снизойдут – чайник под фильтр засунут. Но тут же о нем забудут. И вспомнят, когда пойдут вечером чистить зубы. А мусорку сверху положат пакет на пакет, чтобы запах блокировать… Так вы всех богов распугаете, к которым обратились за финансовой поддержкой.