Текст книги "Дожить до завтра"

Мы шли по тенистой улице в сторону вокзала – благо весь Воскресенск можно обойти за полчаса – и болтали. О кошках, тополях, бабочках и всякой подобной ерунде, не имеющей ровно никакого отношения ни к оружию, ни к отчетам, ни к проверкам. И, если честно, мне было хорошо.

Только у самого ресторана под стандартно-домашним названием «У Наташи» разговор смолк. Навстречу нам из стеклянных дверей вышел прапорщик Зимин с каким-то штатским, и этот штатский посмотрел на меня таким оценивающим взглядом, что Гриша сбился. Сбился, взревновал и начал безудержно хвастать своими служебными успехами.

– Зимин зря надеется! – почти кричал он, рассматривая меню. – Он думает, что если у него с командиром хорошие отношения, то можно…

– Тише-тише, – успокаивала я своего кавалера.

– Я его еще прищучу… – никак не мог успокоиться Гриша. – Пусть не думает!

Я, детально фиксируя всю информацию, тем не менее тоскливо оглядывалась по сторонам, но видела только агрессивно упертый в мой бюст бычий взгляд какого-то перебравшего местного качка.

В конце концов Гриша выдохся, и я смогла без оглядки на служебный долг поставить заключительный аккорд:

– Вот так. «В лесу – о бабах, с бабами – о лесе».

– Почему? – не понял подполковник. – А-а! Ну, так давайте о вас поговорим…

– Увы, моя работа еще менее романтична: солдатские фурункулы, инфантильная тоска защитников Родины по маме, недоедание, побои, побеги, смерть… и опять тоска, недоедание, побои…

– Но вы же еще и женщина, – с умным видом вставил Гриша. Я мотнула головой и безудержно рассмеялась: это его «еще и женщина» было великолепным!

– Поверьте мне, Гриша, – сквозь выступившие от смеха слезы сказала я. – Женщина-юрист – это совсем не сексуально. Скорее наоборот. Лучше отведите меня обратно… Хорошо?

Гриша с сожалением глянул на недопитый коньяк – беспощадная жара спала, и веселье в ресторане только начиналось.

Я разрешила проводить себя до почты, а оттуда пошла в сторону вокзала – Гром поручил подобрать явочную квартиру. Похоже, этот городок интересовал его очень и очень сильно.

Арестант Щукин дал мне абсолютно точную информацию: используя ее, я даже ни разу не встретила патрульных. Это радовало: не в моих интересах было светиться перед кем бы то ни было. И в девять вечера я уже осваивала свою половину дома, сданную мне полуслепой и почти глухой старухой: старый диван, железная кровать с шишечками, салфетки, на подоконниках цветочные горшки… А в половине десятого я уже шла к примеченной мною старой водонапорной башне – хотелось оценить ситуацию на складах еще раз.

Двери на башне не было, но уже через десяток осторожных шагов по железной лестнице вверх вокруг стало совершенно темно: окна в башне были заколочены. Пахло ржавчиной, гнилым деревом и… человеком!

Я собралась в пружинистый комок и принюхалась. Да, это человек… мужчина… и это был военный: несильно, но отчетливо пахло портянками и кожей армейских сапог. Этот запах не мог перебить даже выпитый коньяк. Меня вдруг осенило, и я беззвучно рассмеялась: здесь мог быть только мой беглец.

– Петя! – крикнула я. – Скачков!

Ответа не последовало.

Я поднялась еще на пару десятков ступенек, внимательно осмотрелась и вывернула пару гнилых досок из оконного проема. Теперь вокруг стало светлее. Я поднялась еще выше.

На противоположной стороне башни, за железным баком, кто-то шевельнулся. Я рывком продвинулась вперед: у округлой стены стоял молодой, исхудавший до неприличия парнишка, нервно перебирающий в руках веревку с неумело завязанной петлей.

Я улыбнулась:

– Так… Петя, ты мне не поможешь?

– Я? – удивился несостоявшийся самоубийца.

– Ты ведь – Петя? – вопросом на вопрос ответила я.

– Да-а, – протянул боец.

– Ну, так ты мне поможешь или так и будешь стоять?

– А че надо делать? – испуганно протянул Петя.

– Для начала давай снимем доски с окон – вот здесь, здесь и вот здесь…

Петя подошел и стал неловко отдирать старые, гнилые доски, которыми были заколочены оконные проемы. Я оценила зону просмотра: на самом удобном окне сохранилось старое, грязное стекло.

– Та-ак, – распорядилась я. – Стекло мы аккуратно вы-тащим… осторожно, не порежься!

Петя, так и оставаясь в полном недоумении, сосредоточенно работал: отрывал доски, вытаскивал стекла, составляя все ненужное около стены. А я исподволь наблюдала.

«Совсем ребенок! – решила я. – Все закономерно: единственный сын нервной и от этого до срока постаревшей матери. Такие мамы оберегают своих детей от малейших усилий с самого детства – до тех пор, пока сами не сойдут в могилу».

– Ты почему матери такое письмо написал, Петя? Что это значит: «…я умру, если останусь здесь», а?

Петя замер.

– Я понимаю: здесь тяжело. – Я вытащила из пакета полевой бинокль. – Так в армии всем тяжело. – Я приложила бинокль к глазам. – М-м-м… где здесь караулка? Ага. Вот она… Вон Щукин скоро и вовсе срок получит – как думаешь, сколько ему дадут? Что молчишь? Лет семь, думаешь, дадут?

– Могут, – проглотил слюну Петя.

– Вот и я говорю: могут. Черт! Где здесь пути?! Скачков, где подъездные пути?

– Левее. Вы не туда смотрите. Левее караулки.

– Ага. Нашла… А ты знаешь, что Щукин своей маме написал?

– Что?

– Он написал… Так, вагоны – на месте, машины – на стоянке… Так вот, он написал: «Я, дорогая мама, завербовался в Грецию в охрану посольства, – вдохновенно врала я. – Так что ты не беспокойся, там тепло и денег много платят»… А ему на нарах вместе с бандитами сидеть…

Скачков разрыдался.

Я еще раз внимательно осмотрела склады. Картина получалась интересная: вагоны загружали полным ходом, а вот машины стояли без движения – с самого утра. Испугался прапорщик, крепко испугался… если верить подполковнику Грише.

Скачков постепенно успокаивался. Я поставила бинокль на подоконник и повернулась к нему лицом.

– Они, – всхлипывал Скачков, – они мне сказали: или деньги, или мы тебя трахнем! А если стукнешь, вообще убьем!

– Кто?

– Хрущев и Щукин.

– Ну вот ты их и сдал. И ничего не случилось. Да и Щукин в часть уже не вернется. Кстати, Щукин часто пьет?

– А что? – насторожился боец.

– Я с ним вчера беседовала; говорит, что только после погрузки…

– Брешет, – мстительно вывел врага на чистую воду мальчишка. – Вон брат к нему приезжал, так они так налакались!

– И давно брат приезжал?

Скачков задумался.

– Ну, позавчера.

– Это когда Щукин Быкова избил?

– Да, – кивнул головой Скачков. – Он всегда, как нажрется, к Быкову пристает. А вы кто? – догадался наконец спросить воин.

– Меня зовут Юлия Сергеевна, я – юрисконсульт Тарасовского комитета солдатских матерей.

– А-а… что вы здесь делаете?

– Тебя ищу, – нагло глядя ему в глаза, заявила я. – Как и вся ваша краснознаменная дивизия. «Ищут пожарные, ищет милиция»… – громко продекламировала я. – Знаешь такой стишок?

– Не-ет…

– Где вас воспитывали?

Я не ошиблась: Щукин мне приврал. Получалось, что он, признавшись комбату, что пропивал в этот раз гранаты, побоялся рассказать о банальном «самоходе» с братишкой. Скорее всего он просто не хотел втягивать в это дело родню. Я еще раз внимательно оглядела склады и заметила шевеление. Два человека в форме тащили длинный зеленый ящик. Я осмотрела округу и заметила целый штабель таких ящиков у одного из складов.

– Кто это, Петя? – спросила я и сунула воину бинокль.

Скачков взял бинокль и присмотрелся.

– Ящики перетаскивают. Из пятого склада в шестой.

– Я вижу, что ящики. Кажется, автоматные… а кто?

– Один – старшина Хрущев, – шмыгнул носом боец. – Он кладовщик.

– А чего это он после ужина работает? И как караул пропустил?

– Его не пропустишь! – разволновался Скачков. – Потом затромбит!

– Кто там с ним, Петя, постарайся разглядеть.

– А че там разглядывать! Ясно кто – Киса. Ну, Киселев. Вот поставили еще один ящик, восьмой. Теперь дверь закрывают…

Это было интересно. Насколько я поняла из сегодняшних излияний подполковника Гриши, без ведома комиссии никто не имел права подходить к складам! До самого конца ревизии.

Я дождалась, пока солдаты не затащили все ящики внутрь, и хлопнула Петра по плечу.

– Ладно, на сегодня хватит. Пошли.

– Куда? – сразу ощетинился солдат.

– Ко мне, Петя, ко мне, – вздохнула я. – Как тебя в таком виде возвращать?

– В каком? – не понял солдат.

– До зеркала доберемся, сам увидишь.

Мы спустились по ржавым ступенькам вниз и в пять минут добрались до моей резервной «резиденции». Я сразу зашла к хозяйке и спросила разрешения истопить баньку. Возражений не последовало.

Бабуля объяснила, где что лежит, но выходить на улицу не стала. «Ты уж сама, дочка, управляйся…» Петя наколол дров и растопил печь. Я попросила у хозяйки мыла и пару полотенец и прибрала в баньке. Температура медленно, но верно поднималась.

– Ну что, боец, раздевайся, – распорядилась я. – И побыстрее, у меня сегодня еще дела.

Петр неуверенно снял гимнастерку, ветхую от нещадной стирки майку и замер.

– Сам управишься? – спросила я и вдруг заметила на груди бойца расчесы. – Так-так, а это что – вши?

Парень покраснел.

– Ну-ка, дай посмотрю. – Я подтащила его поближе к свету. Так и есть: расчесы шли точно там, где это обычно бывает: на груди и под руками.

– В штаны можно не заглядывать, – констатировала я. – Там та же история, верно?

Скачков потупился.

– И станок ты, конечно, с собой в башню не взял?

Он покраснел еще гуще.

Напоминать ему о попытке свести счеты с жизнью было жестоко, но щадить бойца я не собиралась: будет впредь о матери думать, а не только о своей трусливой заднице. Я приподнялась на цыпочки и пошарила на полке – так и есть: в самом углу валялся старый станок со ржавым лезвием.

– Лезвие помыть, – приказала я. – Лобок и подмышки обрить.

Уши бойца достигли цвета молодой свеклы.

– А ты как думал – я тебя в свою кровать вместе со вшами положу? – окончательно добила его я, не став объяснять, что у меня есть и вторая кровать – в гостинице. «Как же так, Портос? – мысленно укорила я командира полка. – Чем у тебя в прачечной занимаются? Водку жрут?»

– Помоешься, белье не надевай, я его прокипячу.

– А как я… буду? – растерялся солдат.

– Простыней обернешься. Господи! Тебя ж еще и покормить надо!

Когда Петр поел, я уложила его в железную старухину кровать и села рядом. Расспросив его о службе, я подтвердила себе все, что и так уже поняла. Вагоны с оружием приходили и уходили регулярно: в Находку, Мурманск и Новороссийск – определенно на экспорт. Здесь обычное воровство было вообще исключено: конвой внутренних войск следил за грузом очень жестко, а списать зенитную установку – не то же самое, что пару ящиков гранат. Кроме того, с резервных складов пополнялись запасы пяти-шести близлежащих воинских частей – в основном после учений. В этом случае за боеприпасами приезжали на «Уралах», иногда – на «шестьдесят шестых». Списывали то, что время от времени воровали солдаты, скорее всего на учениях. Зачем Гром привлек меня к этой операции, я не понимала: здесь был бы полезен человек типа Юрия Ивановича из облфинотдела. Хотя кто сказал, что и он тоже не принимает участия в операции и не занимается сейчас как раз этим? А пока мне предстояло «разрабатывать» прапорщика своими средствами – приказ есть приказ.

Петр задергался в постели, застонал, забормотал что-то жалобно и просяще, и я подсела рядом.

– Тише, тише, Петя, – прошептала я и положила на него руку.

– А-а, – сквозь сон радостно заговорил солдат. – Испугались, суки!

Я засмеялась, накинула кофту и пошла к выходу: мне нужно было сообщить, что рядовой Скачков нашелся, и сделать так, чтобы озабоченный побегом Портос не отменил намеченную на завтра охоту. Только водка и неформальная обстановка могли помочь мне подобраться к прапору вплотную.

На улице уже стемнело, и, пока я шла к штабу полка, меня обогнали пять или шесть рот солдат, во всю глотку орущих свои строевые песни.

«Са-агреваешь ла-асково, се-ера-я шинель!» – пели одни.

«Не плачь, дев-чо-он-ка, прой-дут дож-ди!» – пытались перекричать их другие.

Вся моя жизнь была связана с армией еще с тех времен, когда живы были погибшие потом в Карабахе папа и мама, а мы кочевали из гарнизона в гарнизон, и я вдруг поняла, чего мне так остро не хватало в пропахшем пивом, сдобой и семечками, насквозь штатском Тарасове – мне не хватало армии…

Портос все еще был на работе: из кабинета командира полка один за другим вылетали красные, испуганные или разъяренные офицеры – поиски Скачкова были в полном разгаре.

– Товарищ подполковник, подождите! – крикнула я еще из коридора. – Не отправляйте никуда офицеров! Скачков нашелся!

Офицеры замерли. Я вдруг подумала, что, если бы меня не было в части, Портос просто подал бы в розыск и спокойно лег спать.

– Я нашла Скачкова!

– Где?

– В поселке. Я там его у одной бабульки спать уложила, так что вы не волнуйтесь, завтра будет как штык.

– Петров! – заорал Портос. – Кроме патруля, всем отбой! Ну, заходите, Юлия Сергеевна, рассказывайте. – В приемную уже подтягивались взволнованные, довольные офицеры: всех искренне радовало, что эту ночь они проведут в постелях с женами, а не нарезая по окрестностям круги в составе поисковых групп. Но уйти не торопились.

Я прошла в кабинет, а Портос плотно закрыл дверь и напряженно уставился мне в лицо.

– Значит, так, товарищ подполковник, – начала я, – парнишка «на взводе». Напрягли его Щукин и Хрущев – на деньги.

– Вот мерзавцы! – вспыхнул Портос.

– Сказали: не принесет – «отпетушат», заложит – вообще убьют.

– Я им покажу, что такое «отпетушить»! – снова не выдержал командир полка. – А он-то сам почему терпел?

– Трусоват.

– Вот то-то и оно, – возмутился Портос. – «Стучать» им вроде бы не по-мужски, а терпеть издевательства – значит, по-мужски. Ладно, поедем забирать?

– На губу? – настороженно поинтересовалась я.

– Ну почему – на губу? – видя мою недружелюбную реакцию, сдал назад Портос и все-таки не выдержал: – А куда его?! К мамке под юбку?!

– На завтрашнюю охоту возьмите, – предложила я.

Командир полка поперхнулся, вытаращил глаза и замер – с такой наглостью он еще не сталкивался.

– Как – на охоту?

– Вам ведь можно. А почему ему нельзя?

Портос совсем выпал в осадок от такого сравнения и только мотал головой в смысле «ни за что».

– Упустили вы с ним политико-воспитательный момент? Упустили. Не смогли…

– Постой-постой, – от неожиданности перешел на «ты» Портос. – Но не на охоту же его теперь! Ладно бы еще попросили взысканий не накладывать…

– По рукам! – я расторопно сунула свою ладошку Портосу и затрясла его огромную красную кисть. – Кстати, когда выезжаем?

Портос спохватился, глянул на часы и загорелся:

– Ух! Через четыре часа уже надо в машину садиться! Так, сейчас я Петрову скажу…

– Да… – ненароком поинтересовалась я, – этот ваш прапорщик – Зимин, кажется… он у вас неженатый?

Портос непонимающе уставился на меня. Мои глаза были чисты и невинны.

– Ну, так это… – ушел от ответа Портос. – Возьмем мы с собой Зимина.

Я уже собралась было уходить, но Портос был не из тех, кто откладывает дела на потом…

– Юлия Сергеевна, давайте Скачкова заберем.

– Прямо сейчас?

– А когда еще? Я и комбата сразу предупрежу, чтобы полегче с салагой…

«Обмен» состоялся, и через пять минут мы на скорости восемьдесят километров в час подъехали к домику на окраине.

Командир полка подошел к старухиной кровати с шишечками. Петя спал, уютно свернувшись калачиком под лоскутным бабкиным одеялом. Портос растерянно замер: проорать «рота, подъем!» среди всех этих ковриков, горшочков и салфеток было так же нелепо, как пропеть «Петюнчик, вставай» в казарме.

– Петр! – громко сказал командир. – Вставай.

Петя перевернулся на спину, сладко потянулся и открыл глаза: перед ним стояли командир полка и начальник штаба собственными персонами. Он зажмурился, открыл глаза снова, но «видения» не исчезали.

– Пора, Петр, – напомнил командир полка. – Служить.

Скачков сел в кровати, и некоторое время все молчали, а я особенно остро поняла, какая пропасть их разделяет. Они не просто имели разные звания; казалось, они принадлежат разным кастам. Им даже нечего было друг другу сказать.

Петр опомнился первым:

– Теть Юль, можно я оденусь?

– Конечно, Петя, – кивнула я и вышла.

Через пятнадцать минут Скачкова передали в руки счастливого комбата, а меня проводили до гостиницы; в четыре утра в дверь номера постучали.

– Юлия Сергеевна! Пора!

Я вскочила, начала было натягивать футболку, когда из коридора снова раздался голос начальника штаба:

– Юлия Сергеевна, вы сразу по-походному одевайтесь, я тут принес.

Я приоткрыла дверь и выглянула: майор держал целую охапку обмундирования маскировочных цветов:

– Надевайте это, Юлия Сергеевна, будет холодно.

Вскоре я, разодетая, как боец из спецназа, уже сидела между мужчинами на заднем сиденье «УАЗа». Мне было по-настоящему хорошо. В казарме спал переданный в надежные комбатовские руки Петр Скачков, а в машине, едущей сзади, трясся и второй мой подопечный – по линии борьбы с хищениями и торговлей оружием – прапорщик Зимин. Машина бодро скакала по кочкам разбитой проселочной дороги, и я, положив голову на богатырское плечо Портоса, сладко уснула.

Время от времени машина останавливалась: то у егерской избушки, то у развилки дорог. Мужики выходили, хлопали дверями, шепотом матерясь, когда не могли договориться, по какой грунтовке ехать. Но я не хотела открывать глаз: так тепло, легко и надежно мне не было с тех самых пор, как папа приводил меня пяти-семилетнюю в свою часть. Солдаты – русские и узбеки, чеченцы и таджики – все хотели прикоснуться ко мне, погладить по голове, исполнить любое желание, потому что, как я теперь понимаю, маленькая девочка напоминала им о самом дорогом, самом теплом, что у них было, – о доме.

– Приехали! – весело заглянул в машину начальник штаба. – Выходите, а то самое интересное пропустите!

Я вылезла и потянулась, чувствуя, как поет и радуется отдохнувшее тело. Солнце еще только коснулось самых вершин огромных, в два обхвата, деревьев, и свежий воздух источал совершенно роскошные запахи… Командир полка украдкой растирал занемевшее плечо.

Офицеры, с удовольствием пощелкав затворами, занялись костром, и я улыбнулась: охота на глазах превращалась в чудный отдых на природе – с шашлычком, балычком и водочкой.

Честно говоря, я не любила стрелять. Может быть, потому, что мне, в отличие от большинства этих сильных, уверенных в себе мужчин, доводилось убивать людей, я не получала удовольствия от того, что живое существо падает, тыкаясь головой в землю, и дергает конечностями, истекая кровью.

Время шло. Солнце поднялось. Зверь, понятное дело, учуяв запах дыма, перебрался в менее опасные места, и охотники, съев почти все взятое с собой мясо, выпив с ящик водки и поменяв третью или четвертую стоянку, устроили пальбу по пивным банкам. Я подсела к прапорщику Зимину. Он опустил голову и печально улыбнулся.

– Слушай, прапорщик, а ведь у меня к тебе дело.

– Говорите.

– «Сделай» мне оружие.

– Да? И сколько вам нужно? – Взгляд Зимина похолодел и остановился.

– Два десятка автоматов, пару гранатометов, ну и боеприпас…

– А ракетную установку «Ураган» вам не «сделать»? – издевательски хмыкнул прапорщик.

– Только не говори, что ты не можешь. Я в Калининграде тыщу раз видела, как это делается.

– Вот и брали бы в Калининграде.

– Те времена прошли. Что могла, то взяла.

– А если я вас сдам? Прямо сейчас?

– Не свисти, прапор. Лучше подумай, а то ведь время и здесь может кончиться…

Зимин промолчал.

– Покупатель у меня есть. Деньги предлагает хорошие – восемь штук баксов. Ты подумай.

Лицо Зимина напряглось, а глаза забегали по сторонам. Цена получалась процентов на тридцать выше рыночной.

– Мои проценты – отдельно, – продолжала я. – Сюда не входят. Все деньги твои будут.

Прапорщик напряженно думал, и это было хорошо – «разработка» худо-бедно, но пошла.

– А не сделаешь ты, другой сделает. Из Калининграда ведь тоже не все нормально выехали: в свою квартиру и на свои бабки, – я усмехнулась. – Как я. Кто-то ведь до сих пор локти кусает, что вовремя свое не взял.

– Я такими делами не занимаюсь, – твердо сказал Зимин. – Разговор окончен.

Да, разговор был окончен. В принципе, этого и следовало ожидать.

Солнце пошло вниз, и офицеры начали сборы – пора было возвращаться.

В часть мы вернулись уже в сумерках. Второй «уазик» с моим завскладом свернул куда-то вбок на самом въезде в поселок: офицеров сразу же развозили по домам. Я попросила остановиться у КПП – хотелось прогуляться. Машина отъехала, и я пошла по прямой, обсаженной гигантскими тополями аллее.

– Теть Юль! – услышала я на подходе к гостинице.

Я обернулась; ко мне со всех ног бежал Петя Скачков.

– Я у вас военный билет забыл! – радостно сообщил рядовой. – И записную книжку.

Точно. Вчера мой подопечный схватил выстиранную и отглаженную мной одежду да так и выскочил вслед за командиром полка, оставив свои бумаги на тумбочке у кровати.

Мне, честно говоря, не хотелось прощаться с этим великолепным днем, и я с радостью ухватилась за мысль прогуляться еще чуть-чуть.

– А как посмотрит начальство?

– Комбат разрешил! – кивнул в сторону штаба полка Петя.

Я пригляделась: у штаба в группе офицеров стоял Петькин комбат. Он кивнул и негромко напомнил своему подчиненному:

– Чтобы на вечерней поверке был как штык!

– Есть, товарищ капитан! Я быстро! – просиял Скачков.

– И помни, что я тебе сказал.

До поверки оставались считанные минуты.

– Ну что ж, пойдем, кавалер. – И мы пошли мимо изумленных рот, как раз сейчас выходивших строиться на вечернюю прогулку. Зрелище было действительно захватывающим: фигуристая длинноволосая женщина в маскировочном обмундировании и лихо заломленном берете и под руку с ней бледный, истощенный, но сияющий от удовольствия «салабон».

– Я понял, тетя Юля, – потрясенный какими-то своими внутренними озарениями щебетал Петя. – Я все понял! Вы меня слышите?

– Да, Петя, слышу.

– Я понял, что страх еще хуже боли, – как-то неожиданно серьезно утвердил свою мысль Петя.

Мы прошли в обрисованную мне Щукиным дырку в заборе.

– Да что ты?

– Да. Это точно.

– Надо же…

Мы вышли в тихую улочку, ведущую к магазину с самой дешевой водкой в округе.

– Я и раньше понимал, что бывает жизнь – не лучше смерти.

– Хм-м, бывает, наверное… Ну-ка, подожди…

Слева мелькнула темная мужская фигура. Как-то странно он был скособочен, так бывает, если держать правую руку…

– В сторону! – скомандовала я, но Скачков судорожно вцепился мне в рукав:

– Не-ет! Тетя Юля! Наза-ад!

– В сторону! – Мне нужно было переместиться влево.

Он уже начал целиться…

Я стряхнула бойца и одновременно рванулась вперед – наперехват.

– Не-ет! – заорал Петр и кинулся между нами.

«Тых!» – стукнуло у меня в ушах, и Петя, судорожно вскинув руки, повалился на землю. Я присела, затем, сделав резкий бросок, в падении подсекла стрелявшего, и, пока он, растопырив руки, приземлялся, я уже была на ногах над ним.

– Лежать! – четко скомандовала я, выбила пистолет и завернула его руку к затылку – так, что послышался хруст.

– Кто послал?

– М-ы-и-и! – завыл парень и отключился.

Я перевернула его на спину, выдернула из брюк ремень, снова – на живот, плотно стянула руки на уровне локтей, за волосы оторвала голову от земли, приподняла веко: болевой шок – похоже, я вывернула ему плечевой сустав.

Я стремительно переместилась к Пете: он лежал на боку, мелко дергая головой и царапая землю скрюченными пальцами.

– Петя! – заорала я. – Подожди! – Он уже «уходил». – Господи! Петя! Ну подожди же! Подожди!

Петр дернулся и затих.

– О го-оспо-оди! – Я осела на землю и почувствовала, как растет и распирает грудь жуткий ледяной ком горя – как тогда, с папой. Я снова ничего не могла – ни остановить, ни изменить…

– Юлька! Юленька! – трясли меня за плечи. – Что с тобой?! Ты в порядке? Ну, вставай же!

– Отстань, Гром.

– Что с мальчишкой? – Гром встал перед Петей на колени и положил пальцы на артерию. – Я думал, что успею… Поздно.

– Да, поздно.

– А этот жив?

– Жив.

– Ну вставай, хватит.

– Господи, Гром! – зарыдала я. – Ну почему всегда – так?! Почему?! Зачем все это?!

– Ладно, перестань. Не плачь, Багира. У нас нет времени. Соберись. Надо уходить.

– Я… сейчас, Гром, я сейчас, – и никак не могла остановиться. «Господи! За что?! Почему их всегда убивают?!»

– Хватит, Багира! – заорал Гром. – Где квартира? Ты сняла ее?

– Да-а, – рыдала я.

– Ну так веди! – Гром рывком поднял меня на ноги и взвалил на себя неподвижное тело убийцы. – Веди.

Я, шатаясь, пошла к резервной квартире. Случайный прохожий почти столкнулся с нами в темноте неосвещенной улицы, замер на миг и бегом помчался прочь. Когда мы уже почти пришли, Гром увидел водонапорную башню и свернул к ней. «Там лучше», – пробурчал он.

В башне было еще темнее. Парень очухался и застонал. И тогда заговорил Гром.

– Слушай меня внимательно, – ровно прозвучал эхом отдающийся от стен голос Грома. – Если ты будешь молчать, ты умрешь. Прямо здесь.

Я слышала, как вертит головой убийца, изо всех сил пытаясь понять, куда его притащили. То, что это не ментовка, он уже понял – не те размеры помещения. Да и полная темнота говорила о том же.

– Фамилия?

– Стругов.

– Кто тебя послал?

– Зима, – простонал Стругов.

– Прапорщик Зимин?

– Да-а.

– Зачем?

– Бабу завалить.

– За что? – вмешалась я.

– За бабки.

– Сколько дал? – спросил Гром.

– Пять штук баксов, – с трудом выдавил из себя убийца: ему было очень больно.

– Где Зимин?

– Не знаю… А-а! – вскрикнул Стругов – Гром взял его за вывернутое плечо. – Я думаю, он на даче.

– Где дача? Говори точно.

– По Московской выедешь, и за постом ГИБДД сразу налево. Потом направо третий поворот. Она там одна двухэтажная…

– Поедешь с нами! – распорядился Гром и тронул меня за руку. – Достань машину.

Я привстала, и в этот момент на улице раздался рев моторов, а башня осветилась.

– Петров – на входе, Уразов, Груздь – сзади! – скомандовали на улице.

– Уже… – мрачно отчиталась я. – Транспорт подан. Блин, когда вы нужны, так фиг дождешься…

Я понимала, что неправа: как раз менты сработали прекрасно. Мы – неважно. И хуже всего было то, что мы скрылись с места происшествия. Но я понимала Грома: никто не гарантировал, что там, на улице, мы оставались в безопасности – если бы прапор подстраховался, расклад был бы совсем другим. А сейчас надо было сдаваться: милиция могла с перепугу открыть стрельбу.

– Я пошел, – тихо сказал Гром. – Если будут накладки, подключайся и бери на себя как можно больше.

Я кивнула, и Гром поднялся и пошел на выход. Я скинула камуфляжную куртку, рывком подняла убийцу на ноги, развязала ему руки и, пихнув его вперед, двинулась за ним, чуть сзади.

Гром вышел в свет фар.

– Я без оружия. Кто старш…

– И-ди сюда! – бодро подлетел чернявый сержантик и завернул Грому руки назад.

– Кто у вас старший? – натужно прорычал Гром, не давая защелкнуть на себе наручники.

– Узнаешь! – гонористо крикнул сержант. – Руки!

К Грому уже подлетел второй.

«Мой выход», – поняла я и изо всех сил пихнула убийцу в противоположную от Грома сторону.

– Держи убийцу! – заорала я и, дождавшись, когда к парню кинулись еще двое, рванула сама, пытаясь стряхнуть выросшего словно из-под земли и вцепившегося мне в руку, как краб, милиционера.

– А-атпусти, гад! – заверещала я и с налету сшибла головой одного из тех, кто пытался обездвижить Андрея Леонидовича.

На меня молча навалился второй, и я, столкнув его с первым, рванула в противоположном направлении.

– Держи ее! – закричал третий, и только когда и он навалился на меня, я поняла, что сделала все, что могла.

– Уходит! – закричали сбоку, и я попыталась вывернуть голову, чтобы посмотреть. Но кто-то сел мне на шею, почти впечатав во влажную, утоптанную дорожку.

Наконец милиционеры, как напившиеся клещи, один за другим начали отваливаться… Меня поставили на ноги и, тщательно обыскав, с лету – лбом о металл – зашвырнули в «клетку» позади «уазика». Я быстро приняла вертикальное положение и завертела головой: обзор отсюда был неважный, но все-таки я смогла увидеть, как убийцу обыскивали.

– Куда этого, капитан? – услышала я.

– С бабой посади. А в башне что?

– Только это, капитан! – чернявый сержант нес мою камуфляжную куртку.

Железная дверь приоткрылась, и в «клетку» втиснули Петиного убийцу. Он был никакой от страха и боли, но здесь, в полумраке, я его разглядела. «Господи! – поняла я. – Это же тот самый качок, что сидел напротив меня в ресторане, когда я была там с Гришей!» Только теперь тяжелый бычий взгляд был наполнен неодолимым страхом.

– Главное, не обделайся, – мрачно предупредила я. – Хоть до ментовки потерпи.

Всю дорогу я стремительно перебирала варианты развития событий. То, что Зимин поступил так радикально, стало для меня полной неожиданностью. И хорошо, если Гром возьмет его на даче. Но прапорщик мог просто-напросто уехать, сбежать! Скажем, на автобусе или поезде. Тем более что скоро через Воскресенск должен пройти московский… И если его сейчас не взять, я себе этого не прощу.

Зимин явно был очень напуган. А запасные документы и отходные пути могли быть им давно предусмотрены – человек он, судя по сегодняшним событиям, конкретный. Надо было срочно что-то решать.

Можно было попробовать сбежать, но я знала: меня как юрисконсульта комитета вычислят к восьми часам утра, и тогда за каждый неумный шаг придется отвечать.

Из машины меня вывели первой.

– Капитан, – обратилась я к старшему наряда. – Я буду говорить.

– Конечно, будешь, – усмехнулся капитан.

– Вы не всех взяли! – нажала я на больное место. – Я расскажу!

– А куда ты денешься, – уверенно улыбнулся он.

– Надо сразу! – крикнула я уже в подъезде отдела внутренних дел. «Черт! Вроде не должен тянуть», – думала я, послушно пройдя в камеру. С меня сняли наручники и захлопнули дверь.

В камере не было никого и ничего, кроме короткой скамейки, и только редкие истошные вопли подследственных вносили разнообразие в унылый антураж.

– А-а! – разносилось по коридору.

– Кто еще был с тобой?! – Резкий щелчок и снова:

– А-а-а!

Я прикоснулась ко лбу: он горел, там наверняка торчала огромная шишка.

Меня вывели минут через восемь. Массивный милиционер вежливо провел странную задержанную в порванной футболке и камуфляжных штанах по коридору и легонько втолкнул в маленький кабинет. Там сидело и стояло человек пять как в форме, так и в штатском.

– Фамилия, имя, отчество? – строго спросил меня тот самый капитан.

Я распрямилась и посмотрела ему в глаза.

– Юрисконсульт Тарасовского комитета солдатских матерей Максимова Юлия Сергеевна, – представилась я. – Убит мой подопечный по линии комитета. Заказчик убийства – прапорщик Зимин Николай Иванович.

– У-у, какие мы слова знаем, – усмехнулся капитан. – «Заказчик»… Ты что – следствие проводила? А? Что молчишь, юрисконсульт Максимова? Я тебя спрашиваю: следствие проводила?!