Текст книги "Мешок с неприятностями"

Глава 2

А еще чутье подсказывало и другое: интеллигентный юмор Кедрова по поводу моей антитеррористической деятельности – «цветочки» по сравнению с тем, что меня ждет впереди. И оно не ошиблось!

Он позвонил ближе к вечеру, разом выдернув меня из непрочных объятий тревожного сна: придя домой, я в растрепанных чувствах забыла отключить телефон. Этот милый говорок с едва различимым армянским акцентом я узнала бы не то что во сне – на том свете.

– Вай-вай-вай, ты в своем гнездышке, Таня-джан? А я думал, что тебя уже поставили на довольствие в «сером доме». Шутка ли – оказала неоценимую услугу Кедрову! Разумеется, его теперь повысят.

– Во всяком случае, наверняка раньше, чем тебя, чертов мент! – проскрипела я хриплым от злости басом. – Тебе точно не видать его «звездочек». Но сегодня можешь радоваться: большей пакости, чем твой звонок, я и ожидать не могла!

Гарик Хачатурович Папазян – давно уже не старший лейтенант, но все еще не майор – весело загоготал. Он даже не обратил внимания на использованный мною запрещенный прием, поскольку нынче все козыри были у него, а моя карта заранее бита. Впрочем, это понятие – не более чем образ: применительно к Гарику никаких запрещенных приемов быть не может. Разве что стенобитное орудие – да и то я не уверена.

По должности старший оперуполномоченный, а по факту – правая рука начальника уголовного розыска города и лучший сыскарь во всем управлении, Гарик Папазян представляет собой полную противоположность Кедрову. Во всем абсолютно: начиная с внешности, в обоих случаях весьма характерной, и с манеры завязывать галстук. Хотя галстук – это тоже образ: Гарик, по-моему, вообще не знает, что это такое. И служат эти двое в издавна конкурирующих «фирмах», обе из которых не вяжут веников, что придает интриге дополнительную остроту.

И тем не менее есть у них много общего. Оба – настоящие профессионалы. Оба, что гораздо важнее, – очень порядочные ребята, хотя иной раз бывает трудно их в этом заподозрить. Оба – сильные натуры; хотя Сергей Палыч часто маскируется интеллигентностью, а Гарик – кокетством, но пусть это никого не обманывает. И оба они – мои друзья. Просто друзья, с которыми, как это ни странно для женщины моего склада, я никогда не состояла в «постельных» отношениях.

Вот только Гарик – в отличие от Сереги Кедрова – всегда был на волосок от того, чтоб переступить эту заветную для него черту! С первых минут нашего знакомства мне приходится почти непрерывно отпихивать от нее беднягу. Часто – используя самые запрещенные приемы в самом что ни на есть прямом смысле. И каждый раз, вооружившись своим южным темпераментом и опытом профессионального донжуана, Папазянчик с улыбкой бросается на штурм. Снова и снова. Такова уж его «кобелянская» натура!

И я соврала бы, если б сказала, что держать оборону мне ничего не стоит. О, этот тип умеет подбирать ключики к подобным «крепостям»! Честно скажу: случаются моменты, когда я готова очертя голову перепрыгнуть черточку, разделяющую нас с Гариком. Кстати, мною же проведенную. Что мешает? Не знаю. Возможно, срабатывает инстинкт самосохранения: мне совсем не светит сгореть в огне испепеляющей страсти, которой у Гарика с лихвой хватит на двоих. А может, жалко нашей уникальной, единственной в своем роде дружбы. Дружбы, которая стимулирует, постоянно держит «в тонусе», не дает расслабиться, которая шарахается от любви до ненависти и обратно, но остается при этом дружбой. И кто знает – может, как раз испытания «интимом» она и не выдержит? Гарик вряд ли об этом задумывается, а я не хочу рисковать. В конце концов, найти хорошего любовника не так уж трудно, а вот найти хорошего друга…

Итак, мой друг, которому я в тот момент искренне желала провалиться сквозь землю, заржал, как жеребец, и проговорил жалобно-елейным голоском, усилив свой акцент втрое:

– Вай, Таня-джан, почему не любишь нас, бедных армян? Чем тебе не угодил твой друг Гарик? Неужели тем только, что хотел заступиться за своего земляка Рудика Саркисяна, которого ты походя записала в террористы? Вай, ара, стыдно тебе!

– Какого еще Рудика, что ты плетешь?

Разумеется, я сразу все поняла. Но все еще не хотела верить, что «неизвестные лица кавказской национальности», на которых я натравила ФСБ, оказались вовсе не чеченскими террористами, а самыми что ни есть натуральными «хачиками», как частенько в народе называют армян. Высказанный именно Гариком Папазяном, готовым поднять меня на смех, этот упрек окончательно отравил мне существование.

– Дорогая, я опять не верю своим ушам. Неужели твой гэбист не доложил тебе детали? Хотя – откуда ему это знать, вай-вай-вай… Они умеют только поднимать шум-гам да сеять панику среди населения, а где надо заняться рутинной работой – тут они пас. Зачем? Они же баре, «голубая кровь»! Чтобы гоняться за всякими «шестерками» – для этого есть мы, менты…

– Папазян, заткнись сейчас же, если не хочешь, чтобы меня осудили за умышленное убийство сотрудника милиции. Я понимаю, насчет совести к тебе взывать бесполезно, но хоть что-то человеческое в тебе есть?! Я провела ужасную ночь и ужасный день, у меня раскалывается голова, а тут ты…

– Человеческое? Ну конечно, есть, дорогая! Я бы охотно сказал тебе, что именно, да забыл, как это называется по-латыни. Армянского ты не понимаешь, а по-русски прозвучит не совсем эстетично. И вообще, лучше один раз увидеть во мне это самое человеческое, чем сто раз услышать. Может, я прямо сейчас и подъеду, а?

Я застонала, как от зубной боли. Этот стон для Папазяна означал, что «клиент дошел до кондиции» и продолжать в том же духе не стоит, все равно я больше не в состоянии воспринимать. А потому Гарик, вдоволь насмеявшись, уже вполне нормальным штилем сообщил, что «подрывники» задержаны два часа назад в одном из райцентров области. Ими оказались два брата-армянина, зарегистрировавшие в том же самом городке некое ООО «Арарат», и примкнувший к ним водитель грузовика. Разумеется, никто из них не имел никакого «тротилового эквивалента», и все трое слезно божились, что их единственной целью было выгодно толкнуть на волжских берегах сахарок, закупленный в Воронеже.

– Конечно, твоя любимая Фээсбэ, – не преминул все же съехидничать Гарик, – тут же наложила на этих бедолаг лапу и сейчас вытрясает из них душу. Но ничего не вытрясет. Еще утром было ясно: никакой взрывчатки в мешках нет. Так что вы с твоим Кедровым…

– Никакой он не мой!

– Верится с трудом, но все равно – рад слышать. Так вот, вы с ним попали пальцем в небо. И если он уже прокрутил в погонах дырку для очередной звездочки, то напрасно. Хотя, конечно, поощрить за бдительность могут.

После того как Сергей Палыч лихо «рассекретил» меня сегодня утром, я с ужасом ожидала, не завернет ли и Гарик Папазян что-нибудь насчет моей рыночной одиссеи. Но капитан явно ничего не знал, иначе не упустил бы возможности позубоскалить.

Когда я наконец положила трубку, настроение мое не стало лучше. Зато теперь я знала наверняка: в истории с «терактом» в нашем доме можно поставить точку. Больше всех не повезло в ней, конечно, братьям Саркисян. Мне тоже вряд ли будет приятно вспоминать это приключение, однако… Хорошо то, что хорошо кончается! Лучше уж «перебдеть», рискуя потерять какой-то кусок профессиональной репутации, чем «недобдеть» и потерять вместе с ним все остальное.

После второго московского взрыва собственное поведение окончательно перестало казаться мне «паникой среди населения». Да и всем остальным тоже. Даже Гарик Папазян сбавил обороты, и теперь уже в моих телефонных репликах слышались ехидные нотки: ну что, съел, мент? Опять скажешь, что моя бдительность была некстати?

Я настолько пришла в равновесие, что смогла посетить Альбину Михайловну в 3-й городской больнице и отвесила ей причитающуюся долю комплиментов. Мол, ее гражданское самосознание и активная жизненная позиция являются достойным образцом для подражания. Я собиралась лишь осторожненько намекнуть болящей соседке, что в ее отсутствие наш дом оказался в самом эпицентре антитеррористической операции, но Альбина, оказывается, все уже знала из сообщений «агентства ОБС». Мне пришлось, как всегда, довольствоваться ролью пассивного слушателя, так что под конец визита я горько раскаялась, что проявила чуткость.

Впрочем, несмотря на весь ужас реальных взрывов, один за другим потрясавших страну, в моей собственной жизни стремительно выдвигалось на передний план «базарное дело», в котором я увязла по самые уши. Причем оно неожиданно приняло новый оборот, показавший, что до отдыха и гонорара вовсе не так близко, как хотелось бы.

Меня уже давно преследовало смутное чувство, что я знаю не все. Много, даже вполне достаточно для того, чтобы господин Кравчук и компания надолго сменили место работы – заодно с местом жительства. Аферы с документами, двойная бухгалтерия, незаконное присвоение прибыли муниципального предприятия «Рынок „Южный“». В довершение ко всему этому – тотальный рэкет, которым базарная шайка обложила мелкий и средний бизнес в огромном микрорайоне, включая свой собственный рынок. А в качестве дополнительной доходной статьи – контроль над проституцией и наркоторговлей… Но я нутром чуяла, что такой делец, как Альберт Кравчук, способен на большее. И в последние дни данные моего детективного нюха получили фактическое подтверждение: в одном из бесчисленных телефонных разговоров босса, которые я ловила при помощи самого обычного на вид плеера, неожиданно мелькнуло новое имя: Махмуд.

Надо ли говорить, что столь внезапное появление в «базарном деле» нового персонажа задело меня за живое! Убив на это дело в общей сложности полтора месяца, проторчав на вонючем рынке три недели, изображая какую-то идиотку и понеся при этом несчетное количество моральных потерь, я вдруг узнаю, что у этих деятелей еще остались, оказывается, какие-то тайны от меня!

Моя подслушивающая аппаратура, к сожалению, не позволяла слышать ответные реплики абонентов: ведь Кравчук говорил по сотовому, в который мне, увы, так и не удалось впихнуть «жучок». Однако и то, что я ухватила, подсказывало определенные выводы.

Во-первых, этот самый Махмуд – явно птица высокого полета. Он позвонил сам, и Альбертик говорил с ним весьма уважительно, чтоб не сказать подобострастно. А во-вторых, означенного Махмуда связывает с Тарасовом какая-то суперсекретная преступная миссия. Что преступная – в этом можно не сомневаться, поскольку Альберт Кравчук давно исчерпал возможности легального бизнеса. И, понятно, секретная, иначе они не напускали бы такого туману. Короче – мне показалось, что короткий зашифрованный разговор касался поставок оружия.

Однако сколько я ни билась, так и не смогла отыскать среди разветвленных связей моей базарной мафии ни единой ниточки, ведущей к Махмуду. Должно быть, какие-то чрезвычайные обстоятельства заставили этого «инкогнито» нарушить строжайшую конспирацию и связаться непосредственно с Кравчуком, да еще в рабочее время. След, на который я вышла, оказался одиночным отпечатком: он никуда не вел, абсолютно никуда. Да и разве это след? Так – мимолетное движение в эфире… Только имя. Зловещее, как хлопок выстрела с глушителем. Кто он? Торговец оружием? Посредник? И теперь не будет мне покоя, пока я это не выясню.

Да еще судьба взялась шутить со мной шутки на языке цифр. Я к ней с серьезными вопросами, по делу, а она… То вдруг грозит: «Пока вы медлите, будущие удачи могут пострадать, а тайные замыслы врагов возмужают». То откровенно издевается: «Огромное удовольствие от общения вы найдете вне круга своих друзей». Благодарю, уже нашла – такое «удовольствие», что и врагу не пожелаю!

А сегодня и того хлеще! Сосредоточилась, бросила кости – а они и выдали: 15+25+10. То есть внезапно я окажусь в чрезвычайных обстоятельствах, которые, разумеется, грозят мне бедой, и только посредством духовного развития смогу изменить свою судьбу. Господи, час от часу не легче: ты думала, что главная «чрезвычайщина» уже позади, ан не тут-то было! Больше всего понравился посыл насчет духовного развития. Как раз этого в теперешней работе ну очень не хватает! Надо будет – когда выдастся «окошко» между чрезвычайными обстоятельствами – забежать в церковь.

Телефонный звонок оторвал меня от этих многообещающих перспектив и от утреннего кофе. Не успев даже прикинуть, кто бы это мог быть, я сняла трубку.

Как только в ней зазвучало женское меццо-сопрано – приглушенное и взволнованное, но все-таки очень красивое, – я поняла, что любое мое предположение оказалось бы ошибочным. Этот голос я слышала впервые.

– Простите, я говорю с Татьяной, частным детективом?

Я подтвердила, несколько удивленная тем, что женщина не уточнила мою фамилию. Обычно потенциальные клиенты более официальны.

– Простите еще раз, что не могу назваться… Впрочем, имя я сказать могу: меня зовут Ирина. Только вы меня все равно не знаете. Мне очень надо с вами поговорить, очень… Но у меня мало времени, я даже не знаю сколько… Пожалуйста, выслушайте меня!

Женщина частила сбивчивой скороговоркой, почти шепотом, однако умудрялась при этом делать паузы, которые свидетельствовали, что свою речь она не готовила заранее. Или – что она очень хорошая актриса.

– Вы не волнуйтесь, я вас слушаю. Давайте попробуем поговорить, несмотря на то что я вас не знаю, а вы, очевидно, меня знаете. Кстати, может, объясните – откуда?

– Я же вам говорю: сейчас на это нет времени! Сюда в любую минуту могут войти… Мы должны с вами встретиться!

Больше всего на свете люблю встречаться не знаю с кем, неизвестно по какому поводу. Примерно так я ей и сказала – только в более мягкой форме. Почему-то мне было уже жалко Ирину.

– Господи, – шепотом взмолилась та, – вы, конечно, правы, но… Ладно! Дело в том, что я могу вам кое-что рассказать. То, что вам будет интересно. Я помогу вам, а вы мне. Это касается известных вам людей на рынке «Южный». Ведь вас это интересует, правда?

Это уж слишком! Весь город знает, что ли? Ладно, Серега Кедров пронюхал – это полбеды, у него работа такая. Но эта? Здесь пахнет ловушкой.

– С чего вы взяли? – как можно равнодушнее спросила я и тут же, услышав изменившийся голос собеседницы, подумала, что сейчас она на том конце провода упадет в обморок от страха.

– Ради всего святого, только не говорите, что вас не интересует это дело, Татьяна! Вы – моя последняя надежда, больше мне рассчитывать не на кого. Я должна вам рассказать, что замышляет Альберт. Я случайно узнала… У меня с ним свои счеты, понимаете? Ах, ладно, скажу вам, у меня же нет выбора. Я его жена. Бывшая, правда.

– Жена Альберта Кравчука? – не сдержала я удивления.

– Да, да! Мы расстались больше года назад, но не развелись. Альберт имел глупость кое-что записать на мое имя, понимаете? Если б не это, думаю, он давно бы меня убрал: я слишком много знаю про его делишки. Но теперь у него нет другого выхода, кроме как сдувать с меня пылинки…

Почему я ей верила? Возможно, потому, что у меня тоже не было выбора.

– Вы не сомневайтесь, – заторопилась Ирина, словно спеша развеять еще оставшиеся у меня сомнения. – Все именно так, как я говорю. Я вам представлю доказательства. А про вас я узнала совершенно случайно. Моя подруга… Ах, кажется, кто-то идет! Нет, показалось… Моя подруга живет в доме по соседству с вами. Однажды – месяца полтора назад – я была у нее, мы засиделись допоздна. Я в тот вечер была без машины. Когда подруга пошла провожать меня до такси, я заметила у тротуара неподалеку от вашего дома машину Тагирова, директора рынка. Конечно, я еще не знала, что это ваш дом, и вообще о вас не знала… Когда мы подходили к перекрестку, из подъезда вышел сам Фарид Тагиров. Думаю, он меня не видел. Или не узнал: мы встречались всего раза два, давно, когда я была еще с Альбертом.

Все это полностью совпадало с тем, что было известно мне, – и по времени, и по фактам. Поистине жизнь состоит из совпадений! Ирина продолжала свой рассказ, все более ускоряя темп:

– Из женского любопытства решила выяснить, к кому приезжал Тагиров. Глупо, конечно, но… Просто у меня не так уж много развлечений, понимаете, Таня? Через несколько дней я приехала к вашему дому и как бы между прочим затеяла разговор со старушками на лавочке. Вообще-то я психолог по образованию, умею разговорить людей…

В моей голове промелькнули две мысли, никак не связанные между собой. Одна просто выразилась словами «не слабо!» – это по поводу профессии моей собеседницы. Другая была такая: в тот самый злополучный день моя Альбина Михайловна наверняка несла свое обычное «боевое дежурство» перед подъездом. Уж она-то не упустит возможности рассказать первому встречному про «гордость нашего дома». Впору менять квартиру!

Словом, от вездесущих бабулек Ирина узнала, что в этом самом подъезде живет не какая-нибудь супермодель, очаровавшая пожилого директора рынка, а частный детектив по имени Таня. С помощью несложной цепочки умозаключений женщина пришла к мысли, что Тагиров, известный своей репутацией крепкого хозяина и порядочного человека, вполне мог заказать частное расследование «художеств» ее бывшего муженька. А еще через несколько дней она узнала, что на рынке «Южный» появилась новая работница – и тоже, что характерно, Таня…

– После этого у меня отпали последние сомнения. Очень осторожно, чтобы не возбуждать подозрений, я выяснила через своих знакомых ваш адрес и телефон. Ведь мы с Альбертом вращались в таких кругах… Ну, вы понимаете. Вот и отыскал один из ваших бывших клиентов. Фамилия ваша вылетела у меня из памяти, извините, а вот номер телефона, как всегда, врезался накрепко. Я ведь ничего не записывала – Альберт или его люди могли найти у меня ваши координаты, я живу под их постоянным наблюдением…

«Ну и память у тебя, голубушка! – подумала я. – Чтоб забыть мою фамилию, это ж как надо постараться…» А вслух спросила:

– Вы сказали, что вашей жизни они не угрожают. Чего же вы боитесь, Ирина?

Она заговорила еще тише, хотя это, казалось, было невозможно.

– Да, они не угрожают. Хотя заставить замолчать могут, у них много способов. Но это другое… Это не Альберт – другие, но они тоже связаны с ним! Пожалуйста, не по телефону, Таня. Я все расскажу при встрече. Вы знаете церковь Кающейся Магдалины?

Я ожидала чего угодно, но только не этого! Вероятно, Ирина истолковала мое растерянное молчание по-своему.

– Будьте там сегодня в три часа. Ради всего святого, Таня! Это на Немецкой, между магазинами «Шарм» и «Арлекино».

– Католическая церковь?!

– Да, да! Ведь я католичка, часто бываю в этом храме. Падре Леопольд – мой старый друг, когда-то мы вместе учились во Львове. Зайдите в исповедальную кабинку слева от алтаря. Я буду рядом. Нам никто не помешает. Только измените, пожалуйста, внешность, а то…

– Не учите меня жить. Ирина, мне кажется, ваша идея насчет церкви не совсем удачна…

Я хотела возразить, что гораздо безопаснее выбрать для встречи, наоборот, какое-нибудь людное место – например, театр или супермаркет. Баню, наконец. Но женщина поспешно перебила меня:

– Господи! Я больше не могу говорить! Так вы придете? Ради бога! Придете?..

Я дала свое согласие уже в пустоту, раздираемую короткими тревожными гудками.

Итак, следующим номером нашей программы – церковь Кающейся Магдалины. Премилое, должно быть, местечко для духовного развития. А я беспокоилась…

Глава 3

Моему воображению храм божий непременно рисуется если не грандиозным, то величественным сооружением, внушающим пастве священный трепет и сознание собственной ничтожности перед ликом господним. Сколько я их повидала по всему миру – все они были именно такие.

А тут… Просто погребок, каким-то чудом втершийся между двумя роскошными супермаркетами: четыре ступеньки вниз, изящная дверка в итальянском стиле, витражи на узких окошках… Ни дать ни взять пивнушка, только без вывески над входом с кружкой под пенной шапкой. Когда я потянула за круглую блестящую ручку, где-то внутри мелодично прозвенел колокольчик. «Как в лавке», – продолжал богохульствовать мой внутренний голос. «Заткнись!» – сурово одернула я его, озираясь по сторонам.

То, что находилось по ту сторону входной двери, несколько больше соответствовало моим представлениям о католическом храме, чем наружность «Кающейся Магдалины». Я оказалась в полутемном прямоугольном помещении, нешироком, но достаточно длинном. После толчеи и гама нашего «тарасовского Арбата» оно показалось мне раем тишины: я не без удивления обнаружила, что звуки внешнего мира сюда почти не проникают.

Здесь не было никаких украшений, если не считать нескольких бра с электрическими свечами по обе стороны зальчика. Стены его выкрашены густо-розовой краской, а потолок того же тона расчерчен на квадраты деревянными рейками. Вообще дерево здесь явно доминировало: скульптуры святых в нишах, ровные ряды строгих скамеек и надраенный до блеска паркет. На полу яркими ковриками лежали красные, золотые, зеленые, голубые блики от цветных витражей, сквозь стекла которых пробивались лучи сентябрьского солнца. Необыкновенно красиво!

Странное впечатление производила церковь Кающейся Магдалины: смесь трогательной простоты и возвышенности, почти спартанской строгости, свойственной католическому культу, и романтики, какой-то скрытой поэтичности, что ли. Даже мой циничный внутренний голос примолк, пораженный этим неожиданным сочетанием, и не отпускал больше богопротивных замечаний.

Странно, но меньше всего в этом храме хотелось… каяться. Думать о душе – да, а раскаиваться… Здесь куда уместнее была мысль, что человечество вообще позабыло, что такое смертные грехи, что оно решительно повернуло на путь добра и справедливости и храмы нужны ему исключительно для духовного усовершенствования. Другими словами, это место, на мой взгляд, одинаково подходило как для просветленной молитвы, так и для сочинения стихов или, скажем, для свидания влюбленных…

«Однако сама-то ты здесь совсем для другого свидания, Таня дорогая. Не расслабляйся!» – неожиданно встрял в мои размышления внутренний голос. Вот так всегда! Стоит мне только задуматься о вечном – он тут же все испортит. Но на этот раз зануда прав. Если Ирина говорила искренне – а это скорее всего так! – ей может угрожать реальная опасность, а значит, расслабляться не ко времени.

Бесшумно, стараясь не касаться каблуками паркетного пола, я проскользнула между рядами скамеек и, как было условлено, нырнула за плотную плюшевую штору слева от кафедры, осененной распятием. Здесь было почти совсем темно, однако я без труда разглядела черную решетчатую дверку исповедальни. Но еще раньше я уловила стойкий аромат «Шанели номер пять».

– Ирина! – шепотом позвала я сквозь густую решетку, за которой стояла непроглядная тьма.

Странно: в ответ не послышалось ни звука. И я, сколько ни вглядывалась, не смогла уловить даже слабого движения по ту сторону. Я повторила зов погромче, но и на этот раз темнота не откликнулась…

Это мне уже не нравилось. Помянув нечистого и даже не попросив у бога прощения, я вышла из исповедальни и, путаясь в каких-то тканях, натыкаясь на перегородки, стала пробираться туда, где, по моим расчетам, должна была находиться моя давешняя телефонная собеседница. Может, она где-нибудь там, в ризнице, или как бишь ее… Одним словом, в подсобке: попивает чаек со своим другом-священником? Хотя нет: она сказала, что мы будем одни… А может, просто струсила и сбежала, не дождавшись меня?

Споткнувшись обо что-то, я едва не потеряла равновесие и не шлепнулась плашмя на паркет. И тут же сообразила, что это самое «что-то» – длинные женские ноги в колготках и супермодных туфлях на тяжелой «платформе». По тому, как странно они были протянуты, было трудно предположить, что их владелица просто присела на пол отдохнуть в ожидании трудной беседы.

– Боже мой! Ирина?..

Я почти ползком добралась до ее тела, прислоненного к стенке исповедальни, схватила за руку, унизанную перстнями. Она была теплая, но женщина не обнаруживала признаков жизни. Потом мои руки наткнулись на что-то мокрое и липкое. В отчаянии я обхватила Ирину за плечи и развернула в ту сторону, откуда пробивалось нечто похожее на луч света. На какое-то мгновение этот неверный свет отразился в ее глазах – тусклых и тоже как бы «неверных». Потому что они уже ничего не видели: это были мертвые глаза.

Привычная ко всему, я не смогла сдержать стон. Наверное, при жизни Ирина была просто красавицей. До тех пор, пока ей не перерезали горло.

– Вот тебе и «чрезвычайные обстоятельства»…

Как всегда в подобных ситуациях, голова заработала быстро и четко. Но именно сейчас это не принесло облегчения: моя дедукция – вместе с индукцией – не могла нащупать выход в кромешной тьме загадочного. Кто убил Ирину? За что ее убили? И почему – здесь и сейчас? Есть ли в этом какой-то смысл или время и место ее ужасного конца выпали случайно? И главное: что теперь делать мне, опять оставшейся без «ниточки» в руках, да вдобавок еще и с трупом?!

Последняя мысль так подстегнула меня к действию, что я вскочила на ноги со всей резвостью, какую допускало присутствие мертвого тела. Чувство долга мучительно боролось во мне с чутьем, помноженным на многолетний опыт частного сыщика. Мучительно – однако недолго: силы были слишком неравны.

Наклонившись, я осторожно вернула труп в первоначальное положение – прислонила к перегородке исповедальни. Потом, достав маленький фонарик, который, к счастью, почти всегда таскаю с собой, тщательно осмотрела все вокруг: а вдруг повезет?

Увы! Единственным моим трофеем стала сумочка погибшей – маленькая такая, из натуральной крокодиловой кожи. В ней я нашла портмоне из того же материала, связку из трех ключей, пудреницу, помаду да носовой платочек. Больше там ничего не поместилось бы при всем желании. Впрочем, нет: обнаружилась еще газета, сложенная до размеров носового платка. Вот этот листок я, повинуясь импульсу, переложила к себе в сумку, чтобы изучить на досуге. Ведь зачем-то женщина взяла его с собой, отправляясь на встречу с частным детективом?

В кошельке лежали две кредитные карточки, небольшая сумма в рублях, несколько зеленых бумажек с портретами американских президентов и паспорт в кожаной обложке, который развеял мои последние сомнения насчет личности погибшей. И еще одна вещь не вызывала сомнений: тот, кто убил Кравчук Ирину Зигмундовну, тысяча девятьсот шестьдесят первого года рождения, украинку, сделал это явно не корысти ради. Но если она принесла сюда какие-то «доказательства», о которых говорила, то их этот гад забрал с собой.

Орудуя при помощи платка, я аккуратно сложила все вещи обратно в сумочку. Оставалось позаботиться, чтобы нигде не осталось моих отпечатков, и можно, как говорит мой друг Гарик, делать ноги. А то еще кто-нибудь ненароком застукает меня на «месте преступления». И придется тогда переименовывать «Кающуюся Магдалину» в «Великомученицу Татьяну».

Стоп, стоп! А это еще что такое?

Только сейчас я заметила, что правая рука Ирины Кравчук сжата в кулак. Не без труда разогнув ее длинные холеные пальцы, сведенные предсмертной судорогой, я нашла нечто крохотное, что поначалу приняла за бусину. Сердце забилось учащенно. Странный камешек… Судя по всему, Ирина была роскошной женщиной, и ей вполне к лицу было бы бриллиантовое колье или нитка натурального жемчуга. Только не к этому строгому костюму, весьма подходящему для посещения церкви. А уж бусы к нему и вовсе не подошли бы…

Положив находку на ладонь, я изучала ее в свете карманного фонарика. Это и в самом деле был камешек: красноватый в темную крапинку, неправильной формы, размером не больше ногтя на моем мизинце. В центре его светилась едва заметная дырочка, которая свидетельствовала, что этот одиночный экземпляр прежде и в самом деле являлся частью какого-то целого. И однако что-то мешало мне принять версию о бусах. Что-то вертелось в голове, но в ясную, законченную мысль не сложилось. Скорее всего просто не хватило времени.

Я отправила камешек вслед за газетой и потратила еще пару минут на поиски других вещдоков. Но больше не нашла ничего.

Два или три раза во время всех этих манипуляций мне мерещился звонок входного колокольчика, но это – слава богу! – были только нервы, напряженные до предела. Когда я наконец выбралась из мрачного «закулисья» на сцену, где перед распятием горела лампадка, – зрительный зал с рядами скамеек был по-прежнему пуст. Только сейчас он показался мне мрачным и зловещим, словно склеп, а все вокруг вызвало из глубин подсознания два латинских слова: «Mеmento mori». Да уж, точно «помни о смерти»… Даже яркие блики на полу выцвели, потускнели, будто скорбя о чудовищном злодеянии, совершенном в божьем храме. Хотя на самом деле, наверное, солнце спряталось за высокие крыши домов на другой стороне улицы Немецкой.

И тут я увидела себя: свою одежду, руки и ноги. О господи! Ну просто леди Макбет, ни грима, ни театрального костюма не надо. Что же делать? Будь на улице темно, еще можно было бы рискнуть добраться до дому дворами – благо недалеко. Но в четвертом часу дня, в сентябре… Кто ж знал, что я, придя на встречу с женщиной в церковь, с головы до ног перемажусь кровью, словно жертвенный агнец!

Отчаянное мое положение усугублялось тем, что промедление было смерти подобно. Оставалась одна надежда: поискать какую-нибудь одежку в заднем помещении церкви.

Я вернулась в исповедальню, прошла мимо бездыханного тела Ирины Кравчук и сунула нос за штору, из-за которой пробивался свет. Там оказался маленький коридорчик, освещенный матовым плафоном и заканчивающийся дверью, которая явно выходила во двор строения. Служебный вход, ну конечно! Осторожно нажав на ручку, я убедилась, что дверь заперта.

Это уже становилось интересно. Если здесь закрыто, как же тогда убийца покинул церковь? Одно из двух: либо у него был ключ от служебного хода, либо он вышел тем же путем, каким я вошла. Впрочем, есть еще и третий вариант… О господи, этого еще не хватало!

Потрясенная неожиданной мыслью – которая, строго говоря, должна была бы посетить меня намного раньше! – я опрометью бросилась к двум другим дверкам, расположенным в центре коридора, одна напротив другой, и настежь распахнула обе. Убедившись, что ни в «подсобке», ни в туалете никого нет, я немного успокоилась. Уф, хорошо хотя бы то, что этот мясник успел покинуть место преступления, не то бы… Пожалуй, я подумаю об этом позже, а сейчас главное – умыться, переодеться и смыться. Быстро покончив с первым пунктом, я отправилась на ревизию одежды святого отца.

Наверное, именно такой и должна быть скромная обитель католического священника. Распятие в углу, несколько полок с книгами, стол, два стула, тумбочка с кофеваркой и чайной посудой… Однако сейчас меня больше всего интересовала ширма, за которой виднелась вешалка с какой-то одеждой.