Текст книги "Лакомый кусочек"

Марина Серова
Лакомый кусочек

Глава 1

День начался скверно. Еще вчера он обещал быть серым, дождливым – тогда я, немного расслабившись, могла бы позволить себе поваляться на кровати перед телевизором в обществе моего любимого Флетчера, однако, открыв глаза, я обнаружила, что небо, растеряв свой спокойный цвет, обрело прежний, раздражающе-синий, а на нем прочно поселилось ставшее зловредным солнце.

– О господи, – простонала я, приветствуя надоевшее светило. Ей-богу, скоро я начну завидовать жителям Мурманска, потому как у них, судя по передаваемой метеосводке, упорно держалось 13 градусов тепла. В Тарасове же, еще недавно изнывавшем от сорокаградусной жары, теперь радовались легкому похолоданию, а именно – плюс тридцати пяти.

Впрочем, причину того, что Бог нас не жалеет, я обнаружила в тех же новостях. Бог тут был вовсе ни при чем. Просто я совсем забыла про чертов фестиваль. Сейчас на моем экранчике шествовали улыбающиеся гости, коих приветствовали наши градоначальники и счастливые горожане.

Въезду в Тарасов отечественных героев поп-сцены позавидовал бы даже Господь. Этих прославленных визитеров с энтузиазмом встречали приветливые и радостные тарасовцы. Конечно, любопытно было наблюдать, как они идут, гордые и счастливые народной любовью, и я засмотрелась.

Первыми шли гранды – то есть господин Сечник. Он мило улыбался молодым гражданам нашего города, воспитанным с детских лет на его песнях. На лице его сияла столь торжественная улыбка, что можно было подумать, господин Сечник как минимум венчается на царство.

За ним в неизменной шляпе шевелила довольно полными ногами в туфлях на высоком каблуке мадам Андриевская, а далее, из-за ее плеча, выглядывал Виктор Елисеев, бережно обнимающий свою красавицу жену, известную больше тем, что она Сечникова дочь, а вовсе не ее ролями в кино.

За ними шли меньшие знаменитости, однако эти держались более заносчиво, то ли от испуга, то ли от сознания, что у них вся слава впереди. Ага, подумала я, так вот отчего у нас такая жара вновь образовалась. Значит, эти вчерашние облака никуда не ушли. Их просто расстреляли, дабы фестиваль ликовал и шумел при ясном небе, а Сечник с Елисеевым могли до посинения накупаться в нашей Волге. Мысль эта меня ужасно обидела. Во-первых, нечего им было портить воду в моей реке, а во-вторых – почему это я должна мучиться, чтобы им было хорошо?

Впрочем, зачем мне оставаться в этом городе, душном, противном и обремененном гостями?

Эта мысль посетила меня внезапно, и я с удовольствием, можно даже сказать с наслаждением, начала смаковать ее в своем сознании.

Ведь я могу спокойно уехать к родителям в Адымчар. Деньги у меня – я проверила, посмотрев свой запасничек, – наличествуют, машина на ходу, родители не видели меня около месяца и, наверное, стали забывать, как я выгляжу. Там, в моем имении родовом, меня ожидала прохлада старого сада, пляж на волжском берегу, пение соловьев и брачные концерты лягушек. Правда, еще там были огромные адымчарские комары, но их можно было если не ликвидировать, то слегка нейтрализовать с помощью доступных средств.

Одно было вовсе замечательным – натереться небольшим количеством настойки валерианы и отпугивать этим не только случайных попутчиков, но и комаров. Интересно, подумалось мне, а нельзя ли таким образом отпугивать заодно и гостей фестиваля?

Сама не знаю, отчего они меня так раздражали. В принципе, они же не собирались вламываться в мою квартиру. А то, что они заняли улицы и сцены – ну и ладно. Ну и бог с ними.

Мой же дом пока еще был моей крепостью.

А уехав как раз на время их пребывания в Тарасове в Адымчар, я и вовсе их не буду наблюдать.

Так что я милостиво простила их за это «марсианское вторжение». Надо было подготовиться к поездке. А это значило – покупка всех необходимых мне и родителям вещей. Именно: продуктов, средств от комаров, стиральных порошков, и, как я обнаружила, у меня не было купальника!

То есть он был, но, посмотрев на него, я поняла, что он успел мне надоесть.

Итак, надо было пройтись по магазинам, но это не страшно. Невзирая на жару, можно, – предвкушая будущее наслаждение, – немножко пострадать.

Я схватила сумку и двинулась в сторону имеющихся в нашем районе магазинов.

* * *

Ходила я долго. Оказывается, найти купальник, устраивающий меня по всем параметрам, очень тяжелое дело. Одни были отвратительного цвета, но моего размера, другие замечательные, но пятьдесят шестого. Сама я достаточно стройна, и мысль о том, чтобы растолстеть до этого размера, меня не вдохновила. Наконец в одном магазине я обнаружила нужную мне вещь.

Этот магазин находился уже возле набережной, и я удивилась, как это я пешком отпахала такое расстояние совершенно незаметно для себя. Вот что значит для женщины высокая цель.

Пора было возвращаться. Я купила баночку «Туборга» – могла же я позволить себе хрупкое и невинное удовольствие, и, предвкушая приятный вечер, двинула стопы в направлении родного, милого дома.

Вот тут я и поняла, что рвать когти отсюда надо немедленно. Оставаться в городе во время фестиваля значило одно – набрать запасы провизии и не высовывать носа из квартиры в течение всех пяти дней. Иначе можно оглохнуть, ослепнуть и просто сойти с ума от раздражения.

Поскольку к звездам прибавились еще и участники художественной самодеятельности, показывающие свое искусство на всех углах бедного Тарасова. В Тарасове господствовало веселье. В Тарасове, к гордости губернатора и тарасовцев, происходил фестиваль музыки. По этому поводу город был украшен разноцветными флагами, на центральной площади гремели дискотеки, где молодежь пыталась танцевать, но, так как даже там не хватало места, чтобы обеспечить столь нужный для исполнения танцевальных «па» простор, все просто уныло топтались на месте, задевая друг друга локтями и коленями.

«Бог ты мой, – вздыхала я, – может быть, я постарела. Но отчего-то мне совсем не хочется толкаться здесь под спецэффекты. Неужели мои двадцать шесть лет – это уже преклонный возраст?»

Впрочем, люди «преклонного возраста» тоже находили себе развлечения. Некоторые устраивали народные гулянья под заливистые народные песни, несущиеся со стороны городского парка, а другие собрались перед открытой площадкой дворца культуры, где дарила свое искусство совершенно бесплатно (видимо, потому что никто за деньги ее бы слушать не пошел – впрочем, может, я и не права – я бы вот не стала развлекать публику бесплатно, а эта дамочка вполне могла оказаться бессребреницей) старательная ученица Софии Ротару. Так как я никогда особенно не любила украинских песен, я равнодушно прошествовала мимо.

Наверное, я была не права. «Ты просто становишься старой брюзгой, милая моя, – сурово сказала я себе, – людям весело. У людей праздник».

Но мне отчаянно хотелось тишины и покоя. Нашествие же гостей фестиваля казалось мне некоей оккупацией чужаками моего распрекрасного города. Со всех сторон на меня пялились с афиш лица, несимпатичные мне и требующие от меня гостеприимства. Почему-то это раздражало так же, как жара. Даже афиша с давно состарившимися английскими кумирами моей юности вызвала во мне только любопытство. Настолько они и, соответственно, я постарели с того светлого момента, когда семиклассница Танюша Иванова, не желающая быть послушным ребенком, млела от «Джулай монинг» и не очень любила отечественных «Самоцветов».

К собственной печали, я обнаружила, что они постарели ужасно. «Господи, ребята, – сокрушенно подумала я, – чего бы вам не приехать лет этак десять назад… Народ бы кассы снес. А вы припозднились. Вряд ли я приду в восторг, отдав требуемые сто пятьдесят за дребезжащее возлюбленное произведение. Лучше кассету послушать».

К тому же первую часть их концерта заполнял собой некий попсовик с трудно произносимой фамилией и неуемной радостью во взоре. Это было почти садизмом. Представив несчастных, с огромным трудом собравших стольнички рокеров, обреченных слушать этот «тоник в джине», мне даже стало смешно.

Нет, все-таки устроителям явно не хватало вкуса. Впрочем, я была несправедлива. Если одному человеку не хочется принимать участие в этом торжественном параде, из этого вовсе не следует, что остановиться надо всем.

Поэтому я постаралась посмотреть на эти детские радости снисходительно. Вдали виднелась гостиница «Прага». Огромное здание, похожее на квадратную ракету.

Небо за ней было серым. Слава богу, подумала я, может быть, завтра будет попрохладнее. Перед гостиницей выстроились в ряд автобусы. Конечно, это были «Икарусы». Они привезли в «Прагу» гостей. По крайней мере, хоть такая от них польза. Хоть «пражане» прибыль получат неплохую.

Единственное, что меня немного развлекло, это ребятишки, изображающие народные бои на мечах. Они были забавны и симпатичны. Остальное было скучно и в духе давно прошедших социалистических времен, от духа коих нам, наверное, никогда не избавиться…

Не знаю, как я доплелась по этакой жаре до своего оазиса с душем, но как-то у меня это получилось. Честно говоря, жара, царящая в Тарасове, достала меня окончательно. В столице уже давно шли дожди, а у нас если и начинал дуть ветер, то скорее самум, и тщетно было апеллировать к Господу со своими претензиями и напоминать ему, что мы все-таки не негры и не арабы, а простые белые граждане средней полосы России, привыкшие скорее к морозам, чем к сорокаградусной жаре. У него, видимо, насчет нас были свои собственные планы.

«Сейчас мне станет легче, – сказала я себе, включив спасительную влагу, – сейчас я все забуду и отдохну». Слава богу, в морозилке лежала очаровательно запотевшая баночка «Туборга». Сегодня Танюша будет отдыхать. Танюша устала, как черт в аду, поэтому она мирно включит телевизор и предастся расслабленной неге…

Вот в этот самый момент он и позвонил. Мой треклятый телефон. Я уставилась на него с осуждением. Иногда мне хочется вообще его вырубить. Чтобы он потерял голос. Но все как-то жестокости не хватает. Нельзя же просто так угробить живое существо.

Ладно, мрачно сказала я ему, сейчас я подниму трубку. И скажу, что меня нет дома. Что я уехала лет на десять. По крайней мере до конца лета я буду отсутствовать. Я подняла трубку. Слава богу, это оказался всего лишь мой друг Андрей. Внутренний голос опасливо сказал мне, что уж наверняка он звонит не просто так. Чего ему, следователю УВД, звонить своей бывшей однокурснице без нужды? Но надежда умирает последней. Может, он просто оказался рядом и хочет зайти выпить пива.

– Тань, – спросил он, – ты сейчас занята?

– Не очень, – сказала я, поверив туманной надежде.

Он облегченно вздохнул:

– Я к тебе забегу ненадолго, ты как на это смотришь?

Я сдуру посмотрела на это положительно. Впрочем, даже если бы я и посмотрела на это отрицательно, природная воспитанность, конечно, помешала бы мне ответить что-нибудь типа: «Я на это вообще не смотрю. Я смотрю в сторону холодного пива и прохладного душа, и мне совсем не хочется, чтобы ко мне приходило лицо мужского пола, ради которого я, невзирая на жару, должна переменить теперешний наряд на более приличный» (говоря по правде, мужчины – ужасные ханжи и не считают вид нагой женщины приличным). Естественно, я этого не произнесла, как бы ни хотела этого моя бедная, измученная жарой душа. Вместо этого я кротко сказала:

– Конечно, Андрей. Буду рада тебя видеть. Ведь мы с тобой лет сто не виделись.

– Буду через десять минут, – обнадежил он меня. Это значило, что душ остается мечтой, пока, увы, неосуществимой.

– Кстати, – спросил он, – ты телевизор не смотрела?

– Нет, – честно призналась я, – еще не успела его включить. А что?

– Да так, ничего… Приеду, расскажу, – пообещал он.

Естественно, Андрей собрался меня посетить не просто так. Мысль, что ему присвоили очередное звание, да еще и объявляют об этом по телевизору, явно глупа.

Заподозрив тесную связь между посещением меня Андреем и телевизором, я включила последний. Пока ничего с Андреем не связывалось. По всем каналам была рекламная пауза. На одном канале несчастный владелец огромного замка обнаруживал у себя перхоть (ах, ежели б этот замок был моим, я бы не обращала внимания на такие мелочи, но – как знать…), по другому – скакали дети в памперсах, а по третьему некая обнаженная леди весьма откровенно упивалась туалетной бумагой. Ни в одной из реклам образ доблестного Андрея не промелькнул. Я уже успокоилась, но рано. На экране появилось печальное лицо диктора (я даже перепугалась, что у нас опять заварушка началась какая-нибудь, живем-то как на вулкане!), и он сказал:

– Сегодня в Тарасове от острой сердечной недостаточности умер певец, любимый нами всеми Виктор Елисеев…

Далее пошли кадры, в которых певец давал интервью, смеялся, пел – и за всем этим грустно говорилось о том, как он был молод и талантлив, как он замечательно боролся с наркоманией, каким он был патриотом, в общем, еще минута, и я, невзирая на мою антипатию к усопшему, начала бы взахлеб рыдать.

Поэтому я даже обрадовалась звонку в дверь. Быстро накинув на себя нечто легкое, но приличное, именуемое халатом, я открыла дверь.

* * *

Он вошел и уселся в кресло. Судя по его многозначительному виду, мне стоило приготовиться к самому худшему. То, что он хотел мне сообщить, явно не относилось к разряду второстепенной ерунды.

– У тебя есть что-нибудь холодненькое? – спросил он. – Я уже с ума схожу от недостатка жидкости в организме.

Конечно, у меня был мой холодненький «Туборг». Будучи человеком добрым и щедрым, я ему, увы, его отдала. После чего тоскливо наблюдала, как он наслаждается. Когда мой сеанс мазохизма закончился, он спросил:

– Ты посмотрела телевизор?

– Посмотрела, – кивнула я. – Только не поняла, что я должна была там почерпнуть. Если ты хотел мне посоветовать шампунь от перхоти – так я ею не страдаю. Детей тоже пока у меня нет, а мне памперсы, боюсь, маловаты. Что же до туалетной бумаги…

– Господи, – прервал он меня, поморщившись, – я тебя про Елисеева спрашиваю…

– Ах, вот ты про что, – состроила я невинную рожу, – ты его любил? Или он был твоим родственником? Почему я так срочно должна была узнать о его смерти?

Он вскочил и начал расхаживать по комнате. Когда по твоей комнате нервно расхаживает существо почти двухметрового роста, начинаешь чувствовать дискомфорт.

– Такое ощущение, что я в саваннах, по которым разгуливает жираф, – кашлянув, изрекла я.

«Жираф» фыркнул, достал какой-то лист бумаги и положил его передо мной, сурово предупредив, что «я ничего не видела, он мне ничего не показывал». Я держала перед собой «Протокол вскрытия гр. Елисеева Виктора Андреевича», в котором сообщалось, что покойник страдал «гипертрофической кардиомиопатией» и «спленомегалией». Выбравшись из дебрей медицински-устрашающих терминов, я поняла, что причиной этого безобразия было «острое отравление наркосодержащим веществом».

Певец помер от того, что чуть-чуть побольше, чем следовало, увлекся наркотиками.

– Ну и что? – вернула я сей замечательный лист владельцу. – Я тут при чем?

– Понимаешь, Тань, мне кажется, что он сделал это не сам. Ему помогли.

– Я его не убивала, – призналась я, – не спорю, были у меня такие мысли, когда он уж больно часто ныл по радио, но я, честное слово, этого не делала. Хотя алиби у меня нет.

– Тань, – вздохнул Андрей просяще, – ты серьезной можешь быть? А?

– Я сама серьезность, – кивнула я, – излагай свои проблемы.

– Я вляпался, и вытащить можешь только ты, – сообщил он.

– То есть это ты с ним расправился, – понимающе протянула я, – если тебе нужно алиби, я пожертвую девичьей честью – скажу, что ты был со мной в это время. Чего не сделаешь для старого друга…

– Таня! – закричал он. – Я же просил тебя побыть серьезной!

– Я изо всех сил стараюсь. Просто не могу понять – ну обкололся один из гостей фестиваля, и что? Нет, я понимаю – решили выпендриться, провести этот громоздкий фестиваль, чтоб вся Россия знала, что у нас за культурный оазис Тарасов, и в этакий прекрасный момент этот попсовик наносит сокрушительный удар… Но все ж спокойно. Официально-то, я так понимаю, он умер невинно? В чем твои проблемы? И чем я тебе могу помочь?

– А вот в чем проблема, – успокоился наконец Андрей, – наверху мне так и сказали – «дело» закрывай, умер естественной смертью, разве что пива перепил и неразумно решил поспать в ванне… Человек-то был заядлым борцом с наркотой – концерты агитационные проводил, даже постоянно ездил на гастроли в главный очаг наркобизнеса – Таджикистан, вроде пытался наставить их на путь истинный… Как ты понимаешь, мне было предложено это все в самой суровой форме. Будешь, мол, копаться – погон лишишься.

– Ну и не копайся, – разумно посоветовала я. – Умер он себе и умер. Пусть умрет, как начальству хочется…

– Сегодня утром я так и думал. До того, как пришел он.

Андрей замолчал.

Конечно, неловко было нарушать его задумчивость. Сидит себе человек и думает о чем-то значительном. Какое ему до меня, мелкой и скучной, дело. Но пришел-то он именно ко мне. И по делу. Поэтому я рискнула кашлянуть, попытавшись таким образом напомнить о себе. Он испуганно посмотрел на меня:

– Ты не простудилась?

Он просто потряс меня своей заботливостью.

– Нет, – вежливо улыбнулась я, – просто интересно все-таки узнать имя твоего гостя.

– Ах да, – вспомнил он, – так вот, пришел этот самый Игорь Сергеевич Сечник.

– Зачем же тебя посетил сей славный автор и исполнитель патриотической и любовной лирики? – искренне удивилась я. – Хотел пригласить тебя на концерт?

– Господи, ну опять… – недовольно поморщился он. – Конечно, не за этим. Просто этот Елисеев, оказывается, муж его дочери. И он вроде как очень хотел бы узнать истинное положение вещей. Что там в этой ванне произошло на самом деле. Он отчего-то не верит в трагическую случайность.

– Я тоже не верю, но мне все равно, – честно призналась я, – а как там, кстати, наша жена?

– Какая наша жена? – переспросил он недоуменно.

– Ну, елисеевская… Вдова усопшего, так сказать.

– А-а, отечественная супермодель, – лениво сказал он. Как будто только и делал, что крутился вокруг этих моделей. С одной стороны – Наоми Кемпбелл, с другой – Клаудия Шиффер… А бедный Андрейка между ними. – Ну, она снимается. Довольно часто мелькает на тусовках. Пыталась петь, но чего-то у нее не заладилось.

– Ясно, – пришла я в восторг от навязываемой мне Андреем компании, – и при чем тут я? Петь ее научить я не смогу. Сама не умею. Могу только посоветовать воспринимать смерть Елисеева как избавление.

– У меня, в общем-то, сложилось такое впечатление, что она именно так это и воспринимает…

Конечно, на самом интересном месте он замолчал. Молчал он минуты две. Выразительно и интригующе. Ему бы заняться на досуге писательством. Или в актеры податься.

– Таня, – наконец открыл он рот, – не могла бы ты заняться этим делом?

Я хмыкнула. Конечно. Мне терять нечего, разве что с трудом приобретенную лицензию.

– Во-первых, – вкрадчиво начала я, – разве ты не знаешь, что я должна заниматься исключительно розыском пропавших мужей и жен и что мне запрещено совать свой носик в дела государственной важности? Но даже предположим, что я из врожденной склонности к авантюризму на это решусь, я ж, ангел мой, не собираюсь становиться филантропкой ради такой неприятной личности, как твой Елисеев. Кто мне платить-то будет? Ты из своей нищенской зарплаты?

– Заказчик есть, – сурово кивнул он, отчего у меня даже мелькнуло подозрение, не хотят ли меня использовать как киллера. Сразу глазам моим предстал сериал «Ее звали Таня», где меня учили разным полезным в наше неспокойное время вещам, впрочем, я отвергла эту мысль. Тут и с моей работой сложностей в жизни хватает, а уж киллерство вообще слишком хлопотное дело.

– Так вот, есть человек, который хочет найти виновного в елисеевской смерти.

– Ну, если ему этого так хочется, пускай ищет, – разрешила я.

– Как ты не понимаешь? – вытаращил Андрей на меня глаза. – Он же не сыщик.

– Дурное дело нехитрое, научится, – меланхолично ответила я.

Надо же, какие гости шебутные. Не успели приехать – уже обагрили мой невинный Тарасов кровью.

– Танюша, послушай, – взмолился Андрей.

– Слушаю, – сказала я, – но не повинуюсь. Поскольку последнее время неудачи в личной жизни привели мою мирную натуру к некоторым феминистским наклонностям. Так что там с этими уголовными элементами, явившимися специально, чтобы разрушить покой нашего славного городка?

– В общем, есть человек, которого версия естественной смерти от острой сердечной недостаточности не устроила. Он угрожает скандалом и требует расследования. Так что мы сначала растерялись, поскольку скандал нам никак не нужен, а потом вспомнили…

Он попытался принять восхищенно-просительное выражение. Я поняла.

– Вспомнили, что есть такая дуреха, – ехидно сообщила я, – зовут ее Танюха, и вечно она на собственную задницу ищет приключений.

– Нет, – возразил он, – что есть Танечка, умница и талант, и ей это дело распутать раз плюнуть.

– Угу, – согласилась я, – только здесь ждал вас облом. Танечка-умница собирается съехать, освободив место под солнцем Тарасова кому-нибудь из приехавших звезд. Танечка собралась передохнуть в районе Волги, и никто ее не остановит. Даже если ты пришлешь наряд милиции.

– Таня! – протянул он умоляюще.

– Да, – оставалась я непреклонной, – в своем эгоистическом стремлении отдохнуть я прорвусь через любые преграды. Даже если придется отбиваться с помощью оружия. Иначе моя психика не выдержит ни этой жары, ни того, что под моими окнами в течение недели кто-то будет распевать песни и плясать народные пляски. Хочу тишины и покоя, а если я этого хочу, я этого добьюсь.

– Он заплатит тебе даже больше, чем ты обычно получаешь.

Бог ты мой, меня, оказывается, решили облагодетельствовать! Вот спасибо-то…

– А почему он считает, что в смерти гр. Елисеева виноват не сам гр. Елисеев? – поинтересовалась я. – Что, есть что-нибудь, наводящее на такие печальные подозрения?

– Поговори с ним сама, – посоветовал мне Андрей, – он тебе все сам расскажет… Только помни – он опасная личность. Влиятельная и очень опасная…

Я вроде бы еще не соглашалась, а он уже говорит о моем клиенте, как будто это само собой разумеется!

– Я подумаю, – попыталась отвязаться я, – и позвоню тебе…

– Таня, – посмотрел он мне прямо в глаза, – как ты ко мне относишься?

Я вздохнула. Я к нему более чем хорошо относилась.

– Тогда выручи меня, а? У меня с одной стороны – угроза от начальства, с другой – этот «туз», который отчего-то прицепился к елисеевской смерти… Он согласен платить тебе не двести долларов в сутки, а триста… Тань, ну пожалуйста!

Он явно был уверен в успехе. Потому что, несмотря на мое молчание, воскликнул «ура» и сообщил, что клиент приедет ко мне сегодня, где-то около семи часов вечера, пообещал во всем помогать мне и, послав воздушный поцелуй, растаял в дверях, оставив меня в некоторой растерянности. Честно говоря, я совершенно не помнила, когда я согласилась вляпаться в это дело. И мне совсем не хотелось общаться и работать с загадочным «клиентом». Внутренний голос был отчего-то негативно настроен к этому незнакомцу. Однако обстоятельства были явно сильнее меня.