Текст книги "Загадка жертвы"

Глава 10

– Так, – сказала я жестко, словно ставила точку на его рассказе. – Один ответ на свой вопрос я получила. Теперь мне понятно, почему вы не отвечали на звонки Василисы. По всей видимости, ваш телефон эта Виталия отключила. Александр, скажите, это вы отправляли Василисе эсэмэс с сообщением, что приедете домой поздно? Это – первый вопрос.

Алик покачал головой и удивленно посмотрел на меня.

– Я ничего не посылал Василисе. Я же говорил, что если вернусь домой с опозданием на пару часов, то как-нибудь объясню свое отсутствие. Обычным образом, а не по телефону.

– А телефон вы сегодня еще, я так понимаю, не доставали и не знаете, что он отключен и что жена всю ночь звонила вам?

– Нет, – помотал Алик головой, – я был в таком состоянии… В голове у меня все было так мутно, меня тошнило, и вообще, я плохо соображал. Мне хотелось только одного – быстрее добраться домой. Потому как я знал, догадывался, что Василиса меня уже потеряла и волнуется. Похоже, телефон так и лежит у меня в кармане пальто.

Он встал, прошел к вешалке возле двери. Утром он не только разулся, но и разделся на этой половине квартиры.

Достав телефон из кармана, Алик уставился на него с недоумением.

– Он и в самом деле выключен, – констатировал он и так уже известный мне факт.

– Хорошо, – похвалила я не столько ситуацию, сколько себя, которая раскусила эту комбинацию на раз и два. И пока Алик еще не отошел от вешалки, попросила: – Посмотрите-ка по карманам – может, что-то пропало? Бумажник, или банковская карта, или ключи…

Особенно меня интересовали ключи. Спросила, но потом вдруг вспомнила, что художник сам сегодня открывал обе двери. И когда вошел утром в квартиру, и когда вышел и опять вошел, но уже через эту дверь, дверь, которая вела напрямую в кабинет. И это говорило мне…

– Нет, ничего не пропало и все на месте, – подтвердил мое предположение Алик, закончив осматривать свои карманы.

Он снова прошел на свое место за столом, сел в кресло и обратился ко мне:

– Таня, вам все еще кажется, что причина моего ночного отсутствия и кража картины как-то связаны между собой? Но ведь ключи-то на месте!..

– Да, – твердо и уверенно перебила я его. – Теперь как никогда я уверена в связи этих двух событий. В отключке, – начала я рассуждать вслух, – вы были довольно долго. Практически весь вечер и всю ночь. Взять у вас ключи, проехать сюда, спокойно войти в квартиру, открыв ее родными ключами, взять картину и так же спокойно уехать, и вернуть ключи на место в ваш карман – времени было предостаточно. Вопрос только в том, с кем эта Виталия пришла к вам за картиной? Она ведь никогда не бывала у вас дома? – на всякий случай решила уточнить я.

Тот покачал головой.

– Нет, никогда.

– Вот видите. А, судя по моим наблюдениям, в студию входили самое меньшее – двое. И один из этих двоих отлично знал расположение квартиры и то, что полы у вас в студии светлые.

И я рассказала Алику про отсутствие следов уличной обуви и что это навело меня на мысль: укравшие картину, перед тем как войти в студию, разулись.

– Отлично, – продолжила я, – теперь будем двигаться дальше. – Я мысленно потерла руки в предвкушении, что скоро узнаю ответ на еще один интересующий меня вопрос. – А теперь расскажите-ка мне, Александр, не подозреваете ли вы в краже картины своего сына Игоря?

Художника словно лопатой по голове ударили. Он с таким ошарашенным видом посмотрел на меня, что я даже опешила. Но Алик быстро взял себя в руки и более-менее спокойно сказал:

– Это Василиса вам рассказала про Игоря? – И, правильно поняв мой красноречивый взгляд, как подтверждение на заданный вопрос, он вздохнул и ответил: – Знаете, такая мысль у меня была. Когда я узнал, что картина пропала, то первое, что пришло мне в голову, – это именно Игорь ее и взял. Но… Дело в том, что у него нет ключей от нашей квартиры. И взять ему их было неоткуда. Квартира же не была взломана. Или? – Он вопросительно посмотрел на меня.

Я покачала головой и напомнила:

– Я же вам только что сказала, что дверь, скорее всего, была открыта вашими ключами.

Алик поморщился, как от головной боли.

– Ну да, у меня что-то от всех этих переживаний началось выпадение мыслей. – Он немного помолчал, а потом продолжил: – Игорь после того разговора… – Алик пристально посмотрел на меня. – Василиса рассказывала вам, что он приходил недавно к нам, и я в очередной раз с ним поругался?

– Да, рассказывала, но я бы хотела знать подробнее, о чем вы с ним говорили и оставляли ли его в своем кабинете одного. Ну, может, выходили ненадолго. Впрочем… – Я пару секунд подумала и продолжила: – Последний вопрос снимается с повестки. Скорее всего, весь этот спектакль с вашим соблазнением, – я усмехнулась, – и дальнейшим усыплением решил вопрос с ключами.

– Вы хотите сказать, что эта… – ошарашенно начал было Алик и замялся, не зная, как теперь ему и называть коварно соблазнившую его натурщицу, и решил остановиться на имени, – Виталия и мой Игорь – они что же, как-то связаны?

Художник вдруг жутко заволновался и, встав с кресла, начал прохаживаться взад-вперед по кабинету.

– Сядьте и не мельтешите тут у меня перед глазами, – сердито осадила я его. – Я еще пока ничего не хочу сказать. Я только пытаюсь выяснить связь вашей Виталии с кражей картины! У меня есть сильные подозрения, что похитителей было несколько, я вам это уже говорила, и один из тех, кто проник ночью в вашу квартиру, был женщиной. – Я чуть подумала и добавила: – Или девушкой. Сядьте уже, – указала я Алику на его место. – Сядьте и посмотрите на это. – Я достала злополучный ромбик, который я нашла, а вернее, который нашел Перси на коврике возле входной двери. – Вы видели на Виталии золотой браслетик с такими ромбиками? – сунула я под нос художнику улику.

Тот долго и, как мне показалось, бессмысленно смотрел на золотистую штучку у меня на руке, а потом мучительно застонал.

– Не помню! Я абсолютно ничего не помню, что связано с прошлым вечером и ночью. Не помню весь тот период, с того момента, как выпил вино из бокала.

– Ну, не вчера, но, может быть, до вчерашнего дня вы видели на ее руке такой браслет, – смилостивилась я и мягко подсказала ему вариант ответа.

Алик снова долго и пристально начал рассматривать ромбик.

– Нет, – наконец-то решительно проговорил он, – ничего такого я раньше не видел или, может, просто не обратил внимания.

– Что ж, – вздохнула я, – тогда рассказывайте, о чем вы разговаривали с Игорем в последний раз и чем ваш разговор закончился.

Алик потер ладонью лоб так, словно у него разболелась голова. Что, кстати, вполне возможно было допустить, если учесть, что его усыпили или вырубили каким-то снотворным, которое подействовало на него странным образом, вызвав частичную амнезию.

«Может, когда лекарство полностью рассосется у него в организме, то память к нему вернется? – подумала я. – Тогда нужно будет обязательно съездить с ним в ту квартиру и навестить эту ловкую натурщицу Виталию».

Ну а пока я приготовилась внимательно выслушать рассказ Алика о его последнем разговоре с сынком.

Как и говорила Василиса, их встреча случилась десять дней назад. Буквально через два дня после того, как художник получил заказ на картину. Игорек позвонил папе и сказал, что ему срочно нужно с ним поговорить, причем один на один. Причину срочности он не указал, но Алик и так догадывался, что разговор опять пойдет о деньгах на квартиру, которые Игорек хотел получить от отца и все время только об этом и говорил.

Алик знал, что поговорить спокойно и решительно с сыном на тему «денег не дам и перестань их клянчить» будет лучше всего в кабинете и один на один, а не при Василисе и уж тем более не при Валентине Яковлевне, которая тут же начнет уговаривать его уступить и дать «несчастному мальчику» все, что тот попросит. Поэтому, когда Игорек прибыл и позвонил в домофон, чтобы ему открыли двери в подъезд, Алик уже ждал его на пороге двери, которая ведет в кабинет. До этого Игорь никогда не был на этой половине дома, и Вишневский никогда не обсуждал с ним свои дела и не рассказывал, за сколько и кому он продает картины. Да это Игоря никогда и не интересовало. Все, что сыночку было нужно от папеньки, – это деньги. И чем больше – тем лучше. А уж откуда они берутся, это было ему безразлично.

На мой уточняющий вопрос, заглядывал ли Игорь в студию, Алик ответил утвердительно, что опять же косвенно подтверждало мою версию о причастности сыночка Алика к похищению шедевра с котами.

Во время последней встречи отца и сына все было как обычно, и разговор также шел по обычному сценарию. Игорек жаловался на трудности с учебой, рассказал о том, как ему трудно бывает из-за пробок добираться в вуз… Но на этот раз он рассказал и еще кое-что. Оказывается, он недавно познакомился с потрясающей девушкой, влюбился и даже хочет на ней жениться.

«Ага, – обрадованно подумала я. – Намечается что-то интересное! Неужели я права, и этот Игорек и вправду украл у папеньки картину?»

Алик поначалу даже обрадовался такой новости, подумав, что теперь-то его сынок-оболтус должен взяться за ум. Но рано, надо сказать, он радовался. Оказалось, что в связи с планами обзавестись в скором времени семьей Игорьку весьма кстати пришлась бы двухкомнатная квартирка в центре Питера. В общем, опять двадцать пять! Алик сначала пытался убедить сына, что ему было бы лучше в связи с предстоящими в его жизни изменениями найти подходящую работу и перевестись на заочное отделение. Но сынок проявил завидное упрямство и даже заявил, что знает, что скоро его папа получит очень даже неплохой гонорар за новую картину и поэтому вполне может себе позволить такую роскошь, как покупка двушки для единственного отпрыска.

Удивленный такой осведомленностью Игорька, Алик, конечно же, пытался узнать, откуда у него такая информация, но тот не захотел открывать свой источник. В конце концов, поняв, что отец не намерен его спонсировать, сынок с силой хлопнул дверью, бросив на пороге, что, мол, папа об этом еще пожалеет.

Ну вот, вроде бы теперь все складывалось в очень даже разумную во всех отношениях версию. Игорек, не получив денег от папочки, решает вместе со своей девицей похитить эту картину и продать… или не продать ее? Нет, может быть, таким образом нажать на отца, чтобы тот дал денег? Или все-таки продать?..

Я задумалась, но тут, как это обычно и бывает со мной в таких случаях, в голове у меня опять что-то щелкнуло, и я поняла, что что-то в моей версии не сходится. А именно время, когда Игорек приходил требовать деньги, и время, когда Виталия начала свою охоту на Вишневского. Появилась же она, как мне помнилось, в жизни художника в роли натурщицы несколько раньше, чем Вишневский начал рисовать картину. По словам Василисы, заказ на картину был дан примерно две недели назад, а Виталия появилась на одну-две недели раньше. Не мог же Игорек заранее знать, что отцу сделают такое щедрое предложение, и подсунуть ему свою девушку заблаговременно! А это значит, что вряд ли Виталия была подельницей Игорька, как выразился бы уважаемый мною Владимир Сергеевич Кирьянов, мой старинный друг и подполковник полиции в Тарасове. Да и версия о том, что Виталия была специально подослана, чтобы охмурить художника и выкрасть у него картину, тоже держалась на волоске.

«Так, что-то у меня опять не сходится! – подумала я. – Но и отмахиваться от фактов, которые так и лезут в глаза, я не могу. Придется отрабатывать пока эту версию. И для начала проверить алиби Игорька на вчерашний вечер и ночь, а потом уже вплотную заняться этой Виталией и узнать, с кем она может быть связана. Сдается мне, что эта кража не так проста, как мне показалось на первый взгляд».

– Ну, и последний вопрос, Александр, – решительно и бодро проговорила я, – чтобы уж нам с вами расставить все точки над «i». Почему вы все-таки не захотели идти в полицию и отказываетесь нарисовать для вашего драгоценного заказчика другую картину?

Не успела я закончить вопрос, как художник, который совсем уж было успокоился и даже выглядел и говорил вполне адекватно, вдруг весь переменился в лице, побледнел и стал потихоньку заваливаться на бок. Я еле успела подхватить его и усадить ровно в кресле.

Испугавшись, что мой новоявленный клиент вот-вот отойдет в мир иной, я хотела уже позвать Василису. Но художник удержал меня. Он схватил меня за руку и просипел:

– Не надо, Таня, не зовите ее. Мне уже лучше. И я все, все расскажу вам. Только обещайте, что ничего не скажете Василисе. Обещаете?

Я, конечно же, пообещала.

«Вот ведь, – думаю, – какой, оказывается, у Васьки муж – не муж, а какой-то ящик Пандоры. Чем больше его открываешь, тем страшнее тайны оттуда выползают. Интересно, чего он там опять такого натворил, что теперь так страшно боится? Вон, как побледнел, краше в гроб кладут».

Глава 11

История, которую поведал на этот раз Алик, была намного криминальней той, что он рассказывал мне о своем похищении Виталией.

– Двенадцать дней назад, – начал рассказ Вишневский, – в субботу, а вернее, восьмого марта, у нас были гости. Мы только что пообедали, сидели в гостиной и беседовали. Тут зазвонил мой мобильный, и Василиса принесла его, чтобы я мог ответить на звонок. Звонивший представился Валентином Сергеевичем. Он попросил меня подойти к входной двери и открыть ее. Он, мол, стоит на пороге и ему срочно нужно со мной поговорить. Дескать, у него ко мне есть очень заманчивое предложение, от которого я не смогу отказаться. Удивленный странным и неожиданным визитом, я извинился перед гостями и поспешил в кабинет. Василиса, наверное, вам уже рассказала, что именно там я принимаю заказчиков. Так вот, когда я открыл дверь, ведущую от кабинета в подъезд, то увидел, что перед другой дверью, ну, той, которая ведет в жилые комнаты, стоят двое мужчин. Один – примерно моего возраста, другой – помоложе, на вид лет тридцати – тридцати пяти. Старший из мужчин был одет очень элегантно и дорого, а тот, что помоложе, – тоже дорого, но по-молодежному. Я не очень в этом разбираюсь… – Алик развел руками.

– Хорошо, но пока это неважно, рассказывайте суть и не отвлекайтесь на мелочи, – нервно поторопила я Вишневского. – Времени у нас не так уж и много, а я еще не приступала к поискам.

А дальше, по словам Алика, происходило вот что. Мужчины вошли в кабинет. Вернее, вошел один, который постарше, а второй остался на пороге. Он держал в руках что-то вроде свертка средних размеров, завернутого в бумагу, но что именно, Вишневский не мог рассмотреть. Еще раз представившись Валентином Сергеевичем, прошедший в кабинет мужчина огляделся и неожиданно для художника, который просто опешил от такой наглости, бесцеремонно отправился в его мастерскую. Там он по-хозяйски осмотрел все картины и только потом повернулся к Вишневскому и с улыбкой произнес:

– Не буду долго вас задерживать. У вас, как я понял, гости. Так вот, я хочу сделать вам, Александр Андреевич, предложение, а вернее, как это вы, художники, называете – заказ на написание картины. И заплачу я вам так, как вам никто еще за все ваши картины, – на этих словах он обвел рукой все пространство студии, – не платил. – Внезапно улыбка пропала с губ заказчика, и он очень серьезно сказал: – Я заплачу вам за работу двести тысяч долларов.

При этих его словах у Вишневского даже голова закружилась. Двести тысяч долларов! Да уж, таких денег за его картины ему никто еще не предлагал!

Пока он соображал, что ему ответить на такое щедрое предложение, Валентин Сергеевич, которого, по всей видимости, мало интересовала реакция Вишневского на его предложение, тем временем позвал:

– Вовик, принеси нам картину!

Обалдевший от обещанной суммы гонорара, художник даже не сразу сообразил, что, собственно, должен принести Вовик, который остался где-то там, на пороге. Пришел в себя он только тогда, когда увидел на своем мольберте, что стоит в середине студии, картину. Вовик как раз только что снял с нее бумагу, в которую она была завернута.

Это была даже не совсем картина, а, как это называется у художников, – натурный этюд. На нем была изображена церквушка на берегу реки или озера.

Большой знаток живописи русских художников, Вишневский безошибочно угадал в нем работу кисти Алексея Саврасова и изображенный на нем пейзаж, легший потом в основу его знаменитой картины с грачами и церквушкой постройки конца восемнадцатого века. Скорее всего, это был один из двух этюдов, которые художник писал в селе Молвитино в Костромской (в то время еще губернии) области, когда работал над созданием своей будущей картины под современным ее названием «Грачи прилетели».

Копия (а Вишневский решил в тот момент, что это именно копия) знаменитого этюда была настолько великолепно выполнена, что он даже подошел поближе, чтобы хорошенько ее рассмотреть. И отпрянул, когда увидел в левом нижнем углу полотна надпись «1871. С. Молвитино. А. Саврасовъ».

Он непонимающе и растерянно посмотрел на стоящего рядом с ним Валентина Сергеевича, и тот согласно кивнул, словно в подтверждение догадки Вишневского, что эта картина вовсе никакая не копия, а самый настоящий оригинал.

И тут Вишневский вдруг вспомнил, что примерно пару месяцев назад в среде художественной братии велись разговоры о том, что в Москве из частной коллекции одного из богатых любителей живописи была украдена картина кисти Саврасова. И картину эту никак не могут найти уже целых полгода, как и следов тех, кто ее похитил. Они – и картина, и похититель – словно под землю провалились. И вот теперь эта самая картина, а вернее, этюд, стояла в студии у Вишневского. А этот Валентин Сергеевич, похоже, и был тем, кто украл эту картину. Ну, может, не он сам, но этот его Вовочка – уж точно. Вон у него какая бандитская морда!

Неприятный холодок пробежал у Вишневского сначала по загривку, потом по спине и спустился ниже, обосновавшись где-то в области пяток.

Опять же, не обращая внимания на реакцию художника на такой поворот дела, Валентин Сергеевич потер руки, словно они у него замерзли, и, обращаясь к Вишневскому, сказал:

– Ну вот, дорогой Александр Андреевич, а теперь я вам расскажу, в чем заключается ваша работа. Сложного для вас тут ничего не предвидится. Шедевров рисовать не надо, у меня, как видите, есть шедевры получше ваших котов. – Он хохотнул, довольный своей шуткой, и продолжил: – От вас лишь требуется поверх этой картины нарисовать что-то незамысловатое. Ну, что вы там обычно рисуете на заказ… – Валентин Сергеевич загадочно улыбнулся какой-то своей мысли и закончил речь: – Вот и все, собственно.

Он развел руками и стал с нескрываемой иронией смотреть на Вишневского. Тот же совсем растерялся, побледнел, но потом с трудом выдавил из себя:

– Забирайте картину и уходите из моего дома. Будем считать, что вы не приходили ко мне, и я этого, – он показал на этюд, – не видел, как и вас самих.

Валентин Сергеевич покачал головой и поцокал языком, как бы осуждая такое скоропалительное решение художника, но продолжал молчать и многозначительно смотреть на него.

– Если вы сейчас же не уйдете, я вызову полицию, – настаивал Вишневский и даже показал нахалу сотовый телефон, который до сих пор держал в руке.

Но тот даже не пошевелился, зато пошевелился Вовик. Он подошел к художнику, взял его за руку, в которой был телефон, и так ее сжал своей клешней, что Вишневский подумал, что тот сломает ему запястье. Рука разжалась, и телефон упал на пол.

– Никому вы не позвоните, – спокойно и даже как-то весело сказал Валентин Сергеевич. – Я пришел к вам с деловым предложением, честно раскрыл вам его суть, предложил хорошие деньги. А вы? Как вы себя ведете? – Он покачал головой, словно осуждая действия художника. – Нет уж. Теперь у вас только два выхода из создавшегося положения. И, прошу заметить, создал его не я, а вы сами, дорогой мой Александр Андреевич.

Валентин Сергеевич прошелся вдоль картин, которые стояли возле стен студии, и вернулся к художнику, что стоял под пристальным наблюдением Вовика и потирал пострадавшее запястье. Телефон так и лежал на полу возле его ног, но он не решался его поднять, понимая, что Вовик ему этого не позволит.

– Так вот, – продолжил говорить Валентин Сергеевич, обращаясь к Вишневскому, – или вы соглашаетесь выполнить мой заказ, или Вовик сделает так, что вы вообще больше не будете ни рисовать, ни ходить, даже дышать не будете, не говоря уже о таких приятностях, как заниматься любовью с вашей молодой и очень даже симпатичной супругой. Да, такова, к сожалению, правда жизни, – констатировал он с деланым сожалением в голосе. – Но ведь намного приятнее, согласитесь, сделать все, о чем вас просят, получить за это хороший гонорар и поехать с женой, ну, например, в Эмираты на пару недель. Отдохнуть на песочке, – мечтательно стал перечислять заказчик, – искупаться в море, побродить по дорогим бутикам, полюбоваться видами… М-да. Сам бы прямо сейчас туда и махнул. Но дела не отпускают, уважаемый Александр Андреевич. А посему придется вам съездить отдохнуть и за меня, и за себя.

Валентин Сергеевич серьезно и без тени улыбки посмотрел на Вишневского.

– Так что решайте прямо сейчас, чего вы хотите от этой жизни, и разойдемся с миром, – поставил он точку в разговоре.

– Пришлось мне согласиться, – устало закончил свой рассказ Алик. – А что я мог сделать? Пойди я в полицию потом, когда и Валентин Сергеевич, и Вовик уже ушли? Так они меня бы выследили и прикончили. Или, что еще хуже, сделали что-то с Василисой. Жене я сказал, что заказ был сделан через адвоката одного очень богатого мадридского коллекционера. Я надеялся, что они оставят меня в покое, если я выполню их заказ… А теперь, когда картины нет… Когда ее украли… Я боюсь, что они и меня, и Василису просто-напросто убьют.

– Или поставят на счетчик, – пробормотала я.

– Что? – не понял Алик. – Что значит – поставят на счетчик?

– Деньги с вас будут требовать за утерянную картину, – вздохнула я. – Причем очень большие деньги. И даже продажа всей вашей квартиры, – я сделала жест рукой, показывая, что квартирка-то немаленькая, – не спасет вас от этого криминального долга. Будете потом всю жизнь писать и продавать свои картины, работая на чужого дядю, вернее, на этого Валентина Сергеевича. И бежать в полицию уже будет бесполезно. Картина краденая, вы об этом знали и все равно пошли на сделку с бандитами. Соучастие, как пить дать, впаяют.

Нет, я, конечно же, не хотела так пугать Алика, он и без этого был напуганный и всю тяжесть своего нынешнего положения вполне осознавал. Но одно дело, когда ты предполагаешь опасность, а другое – когда тебе о ней говорят напрямую.

Алик в большом волнении схватил меня за руку, а затем и вовсе упал передо мной на колени.

– Таня, я вас умоляю, помогите мне… помогите нам с Василисой!

– Эй, – вскочила я со стула, – вы чего это?! А ну-ка встаньте сейчас же! – скомандовала я и отняла у Вишневского руку.

Алик с колен не встал, он закрыл лицо руками и застонал.

– Я же сказала вам, что найду вам эту проклятую картину!

Решительность в моем голосе заставила художника посмотреть на меня с надеждой и встать наконец-то с колен.

Он с трудом водрузил себя в кресло, в котором сидел до сего момента. Вид у него был несчастный и совершенно изможденный.

Мы замолчали. Вишневский весь ушел в себя, да и мне было о чем поразмышлять.

«Да, – подумала я, – влип ты, Алик, по самые уши и Василису за собой потянул. Но вот, что интересно – так это уверенность и наглость в действиях этого Валентина Сергеевича. Как говорится, „пришел, увидел, победил“. Он не стал ни уговаривать Вишневского, ни сулить ему золотых перспектив. Просто взял и поставил перед фактом. И выдвинул такие условия, что тот даже пикнуть не посмел, не говоря уж о том, чтобы что-то предпринять. Ловко! Умеют тут, в Питере, преступники создавать себе условия для безопасной работы! И что ты, Татьяна, теперь собираешься предпринять? Может, пойти кости кинуть? Они-то наверняка мне подскажут, как действовать дальше. Но для начала стоит все-таки проверить свою версию по Игорьку и попробовать найти эту Виталию, а уж там будем думать дальше».

Я хотела было попросить Алика об одолжении устроить мне встречу с его сыном, как в кабинет вошла Василиса и позвала нас обедать. Лицо у нее было хмурое. По всей видимости, ей очень не понравилась скрытность ее любимого Алика.