Текст книги "Вся жизнь перед глазами"

Глава 3

Наступило назначенное время, и мы направились в клуб July Morning. По дороге Валерия устроила для меня небольшой ликбез. Название клуба, в русском варианте звучавшее как «Июльское утро», было позаимствовано из весьма популярной в семидесятые годы прошлого века в России песни британской группы Uriah Heep. Этим названием владельцы заведения позиционировали себя как клуб и кафе, ориентированное на традиционные блюз и рок. Хотя, как утверждала Валерия, выступают там коллективы совершенно разных направлений, в том числе и идеологически близкого ей и Игорю Минаеву готик-рока. Более того, оказалось, что недавно «Июльское утро» почтила своим присутствием какая-то культовая финская команда, название которой я тут же забыла. Зато мне показалось отчасти символичным то, что посещаем мы «Июльское утро» в морозно-снежный январский вечер.

– Вход стоит двести рублей, а потом заказываешь там себе что хочешь уже на свои деньги, – предупредила Валерия. – Но я прихватила с собой нужную сумму. На вечер должно хватить нам обеим.

– Хорошо, я поняла… А этот Андрей Рубальский, говоришь, только что вернулся из Швеции?

– Да, у него группа, играющая инди-рок.

– А это что такое?

Валерия улыбнулась и пояснила:

– Ну, это любовь-морковь, слюни разные, только не в попсовом ключе, а в эдаком альтернативном, с позиций хиппи. Ориентируется на не нашедшую себя в жизни молодежь. Вообще-то сам по себе Рубальский – интересный человек, – с некоторой симпатией высказалась Валерия. – Истерик, правда, еще тот и капризуля. Порою достает.

Я мысленно отметила, что примерно так охарактеризовал саму Валерию и Петр Строгачев, но не стала говорить ей об этом. К тому же Строгачев, кажется, ко всем представительницам слабого пола относился свысока, с явным предубеждением.

Валерия заметно оживилась, когда речь зашла о музыке. Да и место это, видимо, для нее было довольно-таки значимым, поскольку она, по ее словам, много раз бывала здесь с Игорем. Что ж, посмотрим на Рубальского! Я не посещала рок-концерты уже давно, и для меня в какой-то мере было любопытно, насколько же со времен моей юности это изменилось? Да и изменилось ли вообще?

К некоторому своему удивлению, я увидела у входа в клуб группу людей отнюдь не юного возраста. Это были скорее великовозрастные неформалы, одетые в модные для этой среды черные куртки со множеством металлических украшений. Один из сорокалетних меломанов был лысым, у другого, напротив, была роскошная, но сто лет не чесанная шевелюра.

– Девушки, вы на концерт? – обратился к нам волосатый.

– Да, а что, нет билетов? – поинтересовалась Валерия.

– Билеты есть, и их много. А вот таких девушек, как вы, – совсем не много, – решился на комплимент лысый.

Мы с Валерией не стали продолжать беседу с ними и провоцировать мужчин на дальнейшее знакомство. У нас были совсем другие цели. Мы осторожно спустились по обледеневшей лестнице – клуб располагался в полуподвале. Открыв массивную железную дверь, мы оказались в очень тесном предбаннике, справа от которого был гардероб. Дежурившая там девушка выдала нам два билета на концерт, который должен был состояться в зале, находившемся слева от гардероба. Однако залом это можно было бы назвать, если бы там стояло, скажем, стола три-четыре. Однако столиков там имелось целых двенадцать. Между столами и совсем маленькой сценой, на которой должны были играть музыканты, был узенький проход. Иными словами, в July Morning царила весьма камерная, свойская атмосфера.

Нам достался столик, стоявший далеко от сцены, зато очень близко к бару. Рядом с нами сели еще две девушки. Одна, со стильной короткой прической, держалась немного зажато и довольно-таки напряженно смотрела на сцену. Там пока что ничего не происходило, но вскоре должны были прийти музыканты. Другая, выше и крупнее подруги, была одета в вычурное вечернее платье. Лицо ее покрывал обильный слой косметики. Остальные посетители выглядели либо как настоящие неформалы – свитерки, джинсы и кроссовки, – либо как солидные люди среднего возраста – пиджаки у мужчин и строгие костюмы и платья у женщин, но без излишеств. С двух больших мониторов на стенах, висевших прямо перед нами, транслировали какой-то концерт классического рока семидесятых годов. Когда очередная песня закончилась, я прочитала бегущую строку о том, что «только что отыграл свой номер Эрик Клэптон». Было шумно, и разговаривать нам с Лерой пришлось, повысив голос. К нам подошла девушка из бара и подала меню.

– Будешь что-нибудь? – спросила меня Валерия.

– Разве что бутылку минералки, – ответила я.

Наши девушки-соседки взяли себе салат с характерным названием «Хард-рок», два больших бокала пива и картофель-фри.

Перед нашим походом на концерт Валерия предупредила меня, что поговорить с Рубальским мы сможем только по окончании выступления группы. До этого волновать музыкантов всякими «экстраординарностями» не полагалось. Я предложила подъехать к клубу ко времени окончания концерта, но Валерия сказала, что нас могут не пропустить внутрь, а отъезд музыкантов сопряжен со всякого рода суетой типа погрузки инструментов, и это неудобно для серьезного разговора. Короче говоря, пришлось все же согласиться на посещение концерта, хотя особого желания у меня не было. Зато, похоже, Валерия, которая была тут завсегдатаем, радовалась возможности отвлечься от мрачных мыслей по поводу исчезновения Игоря.

– Лера, здесь есть люди, которые знают Игоря? – спросила я.

– Есть, – ответила Валерия. – Но они вряд ли могут помочь нам. Они не такие уж близкие его друзья. Скорее приятели. Нам нужно поговорить именно с Рубальским.

Тем временем на сцене появился длинноволосый мужчина в потертых джинсах и свитере. Как я поняла, это был оператор, который должен был стоять за пультом и следить за звуком в зале. Я посмотрела на часы – было уже пятнадцать минут девятого, давно пора было начинать. Наконец из бокового помещения появились четыре человека. Первым шел абсолютно лысый мужчина в темных очках, ярко-красной рубашке и блестящих серебристых штанах. Довольно высокий, худой как жердь, он производил несколько нескладное и даже где-то нервное впечатление.

– Это Рубальский! – прокричала мне в ухо Валерия, поскольку музыка загрохотала вовсю.

За Рубальским шествовал с гитарой в обнимку крупный, довольно-таки симпатичный мужчина в бандане и цветастой рубашке, на шее у него болтались бусы, а на руках – многочисленные деревянные «фенечки». Третий участник творческого коллектива, бас-гитарист, представлял собою добродушного увальня, одетого совсем по-летнему – в шорты и майку, а замыкал шествие брутальный мрачный бородач во всем черном. На голове у него, как и у гитариста, была повязана бандана. Всем членам группы было на вид где-то лет по тридцать пять. Тем временем музыка в зале стихла, Рубальский встал за клавишный инструмент и поприветствовал народ. Группа называлась Modern Dreamers, что означало – «Современные мечтатели».

Творчество «Мечтателей» оставило у меня противоречивое впечатление. Весьма мелодичные и приятные песни о любви сменялись жесткими, почти «металлическими» композициями, и я не знала, куда деваться от адского шума, львиную долю которого создавал неистово молотивший по барабанам и тарелкам мрачный тип в бандане. Но подлинной кульминацией концерта стало исполнение очередной композиции, которая называлась «Нелюбовь к себе» и которую Рубальский объявил, истошно завопив в микрофон. Две фанатки за нашим столиком звонко зааплодировали и закричали: «Вау!» Композиция состояла из звуковых контрастов: солист то убаюкивал слушателя, почти шепотом выпевая некие невнятные слова, то «взрывясь» и крича фальцетом. Песни свои «Мечтатели» исполняли попеременно на русском и английском языках. Инструментальное сопровождение конкретно этой вещи было весьма хаотическим. Наконец она закончилась, и одна из девушек – та, что пришла в вечернем платье, – соорудила из ладоней рупор и закричала: «Дримерс», вы супер!» Бурно хлопали только что прибывшим из Швеции музыкантам и неформалы за соседним столиком. Что же касается людей среднего возраста, контингент, сидевший в противоположной от нас стороне зала, то они реагировали более сдержанно, зато, в отличие от неформалов, сильно налегали на еду и выпивку. Для неформалов, видимо, цены в «Июльском утре» оказались изрядно завышенными.

Рубальский обратил внимание на наш столик в перерыве. Он обнялся со своими, видимо самыми преданными, фанатками – нашими соседками, а потом приобнял Валерию и о чем-то спросил, наклонившись к ее уху. Та махнула рукой. Рубальский с понимающим видом кивнул, бросил заинтересованный взгляд на меня и пошел в гримерку.

– Он спросил у меня, где Игорь, – сообщила мне Лера. – Я пообещала, что мы с тобой подойдем к нему после концерта.

Концерт закончился примерно около одиннадцати часов вечера. В конце «Мечтатели» исполнили свои танцевальные композиции, перемежаемые кавер-версиями западных песен. В этой части концерта угостившиеся алкоголем зрители вышли в центр зала на тесный танцпол. Под одну из композиций две девушки – судя по их схожести друг с другом, сестры, – исполнили танец с выходом. Словом, публика под конец развеселилась и начала требовать композиции на бис. Рубальский, правда, уже устал, и последние песни пел бас-гитарист, а Андрей ограничивался функциями клавишника. Как только музыканты покинули сцену, вновь включились мониторы, и народ стали развлекать видеозаписями прошлых лет, на сей раз – концертом «Дип Перпл», состоявшимся в Японии. Меня это совершенно не интересовало, и я тихонько дернула Валерию за рукав, кивнув в сторону прохода, в котором скрылись музыканты. Она сразу все поняла, быстро поднялась из-за столика, и мы направились туда.

Мы с Валерией протиснулись в боковую дверь, за которой находилась гримерка. Впрочем, это было слишком громкое название для маленькой каморки, которая к тому же почему-то была наполовину забита стульями, наваленными друг на друга. Зато на столике стояла бутылка коньяка, из которой – прямо из горла – вальяжно прихлебывал Рубальский, закусывая дольками лимона.

– Проходите, проходите, – замахал он нам руками.

В это же время происходило активное освобождение гитариста от отягощавших его многочисленных реквизитов: бус, клипсов и браслетов. В процессе принимала участие симпатичная блондинка – видимо, его подруга.

– Лера, так где же Гоша-то? – спросил Рубальский. – Кстати, меня зовут Андрей, – обратился он уже ко мне.

– Татьяна, – ответила я.

– Очень приятно! Вы, по-моему, в первый раз на нашем концерте?

– Да, – вздохнув, сказала я, не уточняя, что, скорее всего, и последний. Разве что обстоятельства дела не потребуют иного. – И пришла я по приглашению Валерии, но… скажем так, не только и не столько для того, чтобы познакомиться с вашим творчеством.

Рубальский насторожился. Он даже перестал жевать лимон, а потом совершил какое-то неопределенное движение бровями, которые, как я успела заметить, были у него густыми и вполне могли бы конкурировать со знаменитыми брежневскими. Это очень выразительно контрастировало с его абсолютно гладким, матово светившимся лысым черепом.

– Андрюша, дело в том, что Игорь пропал. Его нет уже пять дней, – каким-то жалобным, не свойственным ей тоном произнесла Валерия.

– Как пропал?! Куда пропал? Когда? – очень быстро начал нас забрасывать вопросами Рубальский, переводя взгляд с меня на Валерию и обратно.

– Дрюнь, его нет уже пять дней! – На глазах у Валерии появились слезы.

Рубальский привстал с места и обнял ее. Она уткнулась певцу в плечо и расплакалась. Эта сцена привлекла внимание гитариста и других членов группы, которые разговаривали о чем-то своем. Мрачный барабанщик поинтересовался – может ли он чем-то помочь? Рубальский решительно махнул рукой, что означало – не вмешивайтесь! После этого «Мечтатели» как-то быстро ретировались из гримерки, оставив нас троих. Валерия немного успокоилась и наконец объяснила артисту причины моего появления здесь:

– Татьяна – частный детектив. Она ищет Игоря!

Рубальский снова приложился к бутылке коньяка. Вытер губы, поставил бутылку на стол и полез в карман за сигаретами. Густые брови сошлись в одну сплошную линию, в глазах появилось какое-то неопределенное выражение.

– Андрей, вы – самый близкий друг Игоря, поэтому именно к вам у меня имеются важные вопросы, – серьезным тоном начала я.

– Ну… Спрашивайте, конечно, только… Только я ничего не знаю, я неделю в Швеции был, только сегодня прилетел. Черт! – вдруг занервничал он. – Ну куда они девались-то?!

После лихорадочного и безрезультатного обшаривания карманов своего пиджака на предмет курева Рубальский порывисто бросился в коридор, стрельнул сигарету у одного из гитаристов и вернулся в гримерку. Непослушными руками он вынул зажигалку, прикурил и нервно затянулся. Пальцы его при этом подрагивали.

– Ну, я не знаю чем вам помочь, – сообщил он, стараясь почему-то не глядеть мне в глаза. – Что случилось-то? – пристально взглянув на Валерию, спросил он.

Та пожала плечами и сказала:

– Мы как раз хотели спросить у тебя, может, ты что-то знаешь?

– А что я знаю?! Да вы расскажите мне, в конце концов, что произошло? – начал распаляться Рубальский. – Уехал в неизвестном направлении? Не оставил записки?

– Не оставил, – подтвердила Валерия.

– Ну, я не знаю… Вряд ли он поехал обратно к себе в Екатеринбург.

– Так все-таки он из Екатеринбурга? – зацепилась я за этот, похоже, окончательно прояснившийся момент биографии Минаева.

– Оттуда, оттуда, – подтвердил Рубальский. – Я тоже там жил в детстве, с Гошей вместе в школу ходил. Потом я сюда переехал. А Игорь сменил место жительства всего полтора года назад. Позвонил мне оттуда, сказал, что хочет переехать. Попросил обустроить его на первых порах. Ну, это же ты знаешь, – обратился он к Валерии. – Рассказала, наверное, уже…

– Андрей, я предлагаю вам сейчас поехать к Валерии, – решительно прервала его я. – Ну, или ко мне. Территориально это практически одно и то же, потому что мы живем в одном подъезде. И там спокойно поговорим. Дело все же серьезное, мне нужна информация об Игоре, чтобы продуктивно работать.

Рубальский помялся, посмотрел на бутылку коньяка, потом на Валерию, потом на меня и… снова на бутылку. Бормоча себе под нос что-то типа: «Вот не хочешь пить, а жизнь заставляет!» – он сделал три больших глотка и завернул на бутылке пробку. Две толстые увесистые дольки лимона исчезли во рту солиста «Мечтателей» в следующую же секунду, причем ни единый мускул на его лице от этой кислятины даже не дрогнул.

– Ну ладно, поехали… – тяжело выдохнув, сказал он. – Эх, Гоша, Гоша! Вот только этого не хватало! Вот только этого мне сейчас и не хватало!

Эмоциональное настроение Андрея совершило, видимо, очередной кульбит, и он со злостью почти что швырнул бутылку на стол. Мы с Валерией переглянулись. Меня, впрочем, подобное поведение не слишком-то удивило – артистические натуры зачастую весьма склонны к подобным бурным реакциям. С другой стороны, мне показалось, что Рубальский отреагировал на известие об исчезновении Минаева как-то слишком уж нервно. Или он вообще всегда такой? Надо бы выяснить этот момент у Валерии, а пока – понаблюдать за ним повнимательнее. В этот момент в гримерку заглянул один из гитаристов.

– У вас здесь все нормально? – спросил он.

– Дима, я уезжаю прямо сейчас, – не ответив на вопрос, бросил Рубальский. – Гонорар возьмите, потом рассчитаемся. Клавиши тоже сверни, положи к себе в машину. Тут у меня нарисовалось совсем другое продолжение вечера.

– То есть тебя увозят дамы, – с двусмысленной улыбкой протянул гитарист, прямо намекая на нас.

– Да уж, увозят, – неопределенно ответствовал Андрей.

И когда гитарист вышел в коридор, он нервно, как бы себе под нос, закончил фразу: «Если бы вот только за тем, о чем ты подумал! А то ведь…» Рубальский оделся и, сохраняя на лице недовольное, раздосадованное выражение, пошел через зал клуба «Июльское утро» к выходу. Мы последовали за ним. Уже в гардеробе нас, что называется, перехватили фанатки, сидевшие за нашим столом. Они забросали Рубальского вопросами о гастролях, о текстах его новых песен и о прочих, очень интересных для них вещах. Андрей еще раз поблагодарил их за поддержку и пообещал «списаться в контакте». Как мне показалось, девушки весьма ревниво посмотрели на нас с Валерией, когда мы выходили все вмести из дверей. А когда дверь закрылась, из-за нее послышалось приглушенное скандирование: «Дри-мерс» – луч-ши-е!»

По дороге Рубальский все больше молчал, прихлебывая коньяк из прихваченной им из гримерки бутылки. «Как бы он не нализался раньше времени, – подумала я, искоса глядя на него в зеркальце с водительского места. – Мне это сейчас совершенно не нужно!» Однако я не настолько хорошо его знала, чтобы решительно выдергивать бутылку из рук музыканта. К тому же – может быть, это вполне нормальная для него доза? Нередко встречаются люди, на вид довольно-таки субтильной комплекции, способные влить в себя большую дозу алкоголя и не опьянеть, в отличие от многих здоровяков, которых с трех рюмок может банально развезти…

– Слушай, Лера, а вообще-то мне показалось, что Гоша в последнее время стал более готичен, – уже не очень твердым голосом вдруг проговорил рокер. – Может, он решил поехать в какие-нибудь очень …э-э… аномальные места и решил тебя туда не брать? Потому что там, например, опасно…

– А что, он что-нибудь говорил об этом? – встрепенулась Валерия.

– Не так чтобы что-то конкретное, – оттопырил губу Рубальский. – Но перед Швецией он мне все втюхивал идею о том, что я там должен посетить одно место, какие-то могилы ведьм XVII века… Я, естественно, туда не поехал, потому что готика – не моя тема. Да и времени на это не было. Концерты, отели, то-се… По Стокгольму прогулялись недолго, и все. К тому же там жуткая холодина и темно уже в три часа дня.

– Ну а при чем тут могилы и его исчезновение? – спросила я.

– Понятия не имею, – отозвался Рубальский. – Но мало ли что… Я же не знаю, куда он делся, поэтому и строю версии в меру своего интеллекта и степени трезвости. А вы почему-то на меня смотрите так, будто я где-то прячу Игоря, и вообще, во всем виноват, – в голосе рок-музыканта появились демонстративно обиженные, капризные нотки.

– Дрюнь, да никто тебя не обвиняет! – развернулась к певцу с пассажирского сиденья Валерия. – Просто пойми: мы же хватаемся за любую соломинку!

– Ну а я-то тут при чем? – не мог успокоиться Рубальский, возясь на заднем сиденье. – Как я в данном случае могу выступать соломинкой?

– Ну, мне показалось, что Игорь всегда был с тобой откровенен, что вы очень доверяли друг другу, – попыталась объяснить Валерия.

– Доверяли! Да уж… – усмехнулся с какой-то горечью Рубальский и покачал лысой головой. – Ээ-х!

Он сделал еще пару глотков и с унылым видом уставился в окно «Ситроена». Валерия продолжала что-то лепетать над его ухом, убеждая Дрюню, что мы обратились к нему просто как к лучшему другу Игоря, не более того, но музыкант, казалось, совсем не слушал девушку. Он выглядел полностью погрузившимся в собственные мысли, и были они, по всей видимости, крайне невеселыми. Я пока что не могла определить причины этого. Возможно, переживания Рубальского и не имеют никакого отношения к исчезновению Минаева, просто наслоилось одно на другое и он огорчен таким поворотом событий. Однако меня не покидала мысль, что исчезновение друга имеет-таки к проблемам Дрюни прямое отношение. Не в том плане, что это Рубальский позаботился о том, чтобы я сейчас, как Савраска, гоняла туда-сюда, разыскивая Минаева, а просто его это сильно встревожило. Он постоянно вертелся на месте, бормотал что-то себе под нос, выглядывал в окно, пытаясь определить, сколько нам еще осталось ехать, несколько раз доставал свой сотовый телефон, словно порываясь кому-то позвонить, но всякий раз убирал его на место, не сделав звонка. Под конец пути он немного успокоился и уткнулся в окно с крайне унылым видом.

Мы поднялись на лифте до моего этажа и остановились возле дверей моей квартиры. Рубальский несколько удивленно покрутил головой, хотел было что-то спросить – скорее всего, уточнить вопрос о нашем соседстве с Валерией, но, кажется, опьянение, которое нервный стресс всего лишь отодвинул, теперь стало его накрывать, и он уже довольно-таки равнодушно реагировал на все происходящее. Я отметила, что он даже на ногах держится не слишком твердо, и подосадовала, что беседа наша может пройти не так плодотворно, как я рассчитывала. К тому же мне совершенно не хотелось предоставлять свою квартиру в качестве временного ночлега не рассчитавшего свои силы музыканта. «Все-таки народ творческий очень хлипкий», – вздохнула я про себя и направилась в кухню варить кофе, дабы таким способом немного привести Рубальского в чувство и провести хотя бы предварительную беседу. Музыкант, оказавшись моей квартире и кое-как разувшись, тут же плюхнулся на диван в комнате и замер неподвижно. Валерия потопталась на месте и прошла за мной в кухню, предложив свою помощь, от которой я отказалась – я не собиралась готовить никаких разносолов, решив в качестве угощения ограничиться лишь кофе, который и сама умею варить отменно.

Через десять минут я поставила кофейник на журнальный столик перед диваном, разлила благоухающий кофе по чашкам и кивком пригласила присутствующих присоединяться. Рубальский, разомлев от квартирного тепла, выпитого коньяка и кофе, уже полулежал на диване, и я почти смирилась с мыслью, что придется его оставить ночевать у себя.

– Лера, помнишь, я тебе когда-то говорил, чтобы ты была осторожной с Игорем? – заплетающимся языком вопросил Дрюня и, не получив ответа, продолжил: – Ты же помнишь, я говорил тогда про Кастанеду, про его идею о стирании личной истории. Еще раз повторяю для непонятливых: «Сти-ра-ние»! Это просто кнопка «delete» на компьютере. Нажал ее, потом F8, потом Enter, и все. Файла по имени Игорьминаев. exe больше не существует. Вот такая петрушка может быть! Хотя, наверное, я неясно изъясняюсь. Ну, это понятно, я выпил много коньяка… В трезвом виде я бы до этого не додумался! Я все же думаю, что метафора достаточно понятна. Лерочка, ну вы же вместе свернулись на своей этой философии неизбежного трагизма, борьбы с судьбой и всего такого прочего! А теперь ты удивляешься странностям в его поведении. Кстати, когда я приезжал в Ебург лет пять назад, Гоша был вполне адекватным человеком, он еще не читал Кастанеду и не слушал «Лакримозу».

– Кстати, Андрей, а чем он там тогда занимался? – сразу же спросила я, прерывая этот пьяненький философский полубред-полузаумь.

– А хрен его знает, чем он занимался, – поморщился Рубальский, моментально в корне меняя стилистику и переходя с высокого штиля на простонародный, низкий слог. – Работал где-то, в какой-то замшелой конторе, среди такого же персонала, не вполне по своей специальности. Я ему сколько раз говорил: найди себе работу по душе! Не по деньгам, а по душе! Хотя… Это мне так хорошо говорить, у меня вроде с этим все сложилось. Да и то, не сказать, что я живу слишком хорошо. Так, средненько весьма… По сравнению с теми же шведами. Но вся штука еще и в том, что тут у нас все настолько сошли с ума и одни так сильно гнобят других и просто ногами пинают принципы гуманизма и социальной справедливости… Ах, это тема для дискуссий с другими людьми, а не с вами. Но… Милые мои девушки!

Андрей совершил героическую попытку принять сидячее положение, но желание избежать малейшего дискомфорта оказалось сильнее, и он вновь безвольно опустил голову на подушку.

– Вы извините, но я продолжу, – заговорил он. – Итак, милые девушки! Я ничего не могу добавить к тому, что уже сказал. Ни о каких проблемах Игоря в реальной жизни, – которая, как ты, Лерочка, знаешь, мне совершенно неинтересна, – Игорь мне не поведал. Я допускаю, что у него могло быть что-то не в порядке с тобой, допускаю, что он мог заинтересоваться даже – о боже праведный! – другой женщиной, а также попасть в неприятную историю из-за своего бизнеса… Опять же, Татьяна, – он повернул ко мне голову, – именно это, скорее всего, вас и интересует… И вот – ничего по этому поводу я вам сказать не могу. Мы разговаривали о вещах, которые, должно быть, очень далеки от вас. Да и Валерии они не очень-то интересны!

Рубальский как-то полупрезрительно махнул рукой на Леру, но она только усмехнулась в ответ.

– У нас с Минаевым были определенные темы для разговоров, даже для дискуссий. А именно – политика, история, литература, антиквариат. Чуток философии, но в этом, надо признаться, Игорь был сильнее меня. Мы говорили, Валерия слушала и подавала нам кофе. Все! Никаких денежных дел, никакого криминала, который вы наверняка во всем этом чуете… – Рубальский снова слегка повернул свою лысую голову в мою сторону. – А по-моему, у него произошло что-то с мозгами и он решил изменить свою жизнь. Сделал же он это один раз, по непонятным мне до конца причинам, когда сорвался полтора года назад из Ебурга сюда. В очередной раз стереть личную историю – и все начать с нуля.

– И что же, вот так, ничего не сказав, бросив меня! – со слезами воскликнула Валерия.

Рубальский тяжело вздохнул, как обычно бывает с людьми, вынужденными сообщать трагическую весть о смерти человека его родственникам.

– Я ничего не утверждаю. Я лишь предполагаю. Вообще с таким человеком, как Игорь, можно только что-то предполагать. Что-либо утверждать наверняка – нельзя. Мне кажется, что в этом замешаны ваши готические дела. Подумай, может, ты чем-то спровоцировала его? Ведь, Танечка… – у Рубальского неожиданно прорезались в голосе снисходительные нотки. – Вот вы наверняка думаете, глядя на меня да и на Игоря… Взрослые мужики, почти сороковник каждому, не за горами – «гробовой» возраст, а занимаются всякой ерундой… Один по кладбищам шастает в поисках смысла жизни, другой песенки поет полубезумные и рад до смерти молодым поклонницам. Наверняка так вы и думаете… В то время, когда настоящие мужики, понимаешь, бороздят океанские просторы на собственных яхтах, другие, менее продвинутые, просто зарабатывают на хлеб насущный тяжелым трудом, обеспечивая себя и своих жен и детей всякими там, понимаешь, нужными вещами! И главное, что они – абсолютно нормальные, и проблем с ними никаких! А если уж и есть трудности, то они вполне понятны, материальны. А вот с Минаевым, боюсь, все не так. Ну, или не совсем так…

Я не прерывала Рубальского. Отчасти я была рада, что в деле появился хотя бы один человек, из которого не надо вытягивать информацию клещами. И хотя вещал Рубальский в режиме радиоточки, то есть изливал на нас поток сознания, который требовалось четко фильтровать, мне это нравилось больше, чем осторожные недоговорки Строгачева Петра.

– Таня, это я познакомил Леру с Гошей. Игорь тогда только сюда приехал, ему негде было жить… А я Валерию знал, она приходила на тусовки в «Июльское утро». Правда, наше творчество казалось ей слишком позитивным и инфантильным, ей нравятся вещи помрачнее и брутальнее… И именно поэтому мне показалось, что этот союз имеет право на жизнь. Поэтому уже через неделю после знакомства с ней Минаев переехал к ней, и Лера сказала мне спасибо. Ну а сейчас… уже и не знаю, скажет ли когда-нибудь еще раз!

Рубальский выдержал минутную паузу и продолжил, видимо, резюмируя свое выступление:

– Я очень надеюсь, что с Игорем Минаевым все в порядке. И что он вернется к Лере, и вся эта январская кутерьма покажется им обоим дурацким сном. Кстати, на этот счет надо будет написать какую-нибудь песню. Завтра, может быть, я этим займусь. Но не сейчас… Сейчас я очень устал… Лера, кстати, можно я переночую у тебя? Мне совершенно неохота ехать домой на такси.

– Пусть лучше остается у меня, – вступила я. – Моя жилплощадь вполне это позволяет.

Я уже решила, что к протрезвевшему Рубальскому у меня еще будут вопросы с утра пораньше, причем задавать их лучше в отсутствие Валерии. Певец, правда, прямо-таки настаивал, желая подняться на восьмой этаж, но Валерия не очень-то загорелась этой перспективой, и Рубальский был вынужден удовлетвориться моим диваном. Где-то под утро, правда, мне пришлось пожалеть о своем решении – лидер команды «Современные мечтатели», похоже, настолько активно предался мечтаниям во сне, что его богатырский, совершенно не вязавшийся с его субтильным телосложением храп пробивал децибелами все мои стены и двери насквозь. И мне, расположившейся в соседней комнате, было весьма трудно заснуть. Но как только наконец это произошло, только я провалилась в дрему, как меня буквально подбросило в кровати. Из другой комнаты внезапно послышался высокий пронзительный крик, похожий на тот, что раздавался с болот в фильме про собаку Баскервилей.

Будучи человеком не робкого десятка, к тому же обладающим профессией частного детектива, я, однако, ощутила ужас, охвативший меня целиком. Сердце забилось очень часто. Я тихонько вышла в коридор и приоткрыла дверь комнаты, где спал Рубальский. Храпа не было слышно, более того, там стояла звенящая тишина. Я решилась включить торшер. Он мягким светом озарил комнату, и я увидела сжавшегося в комочек со всей возможной для его длинного тела компактностью Рубальского. Он лежал в позе эмбриона, отвернувшись к стене и буквально уткнувшись в нее носом.

– Андрей! – позвала я его. – С вами все в порядке?

– А! Что?! Кто здесь?! – вскинулся Рубальский, правда, произнес он эти слова уже не тем тонким голосом, который так испугал меня, а обычным, причем довольно-таки хрипловатым, характерным для человека, переживающего похмелье.

– Это я, Татьяна. Вы меня напугали своим криком!

– Каким криком?!

Рубальский немного очнулся и приподнялся на диване. Увидев меня, стоявшую на пороге комнаты с голыми ногами и в одной майке, он как-то… остолбенел. Потом вдруг схватился за голову и пробормотал:

– Коньяк, конечно, вещь хорошая, но меру надо бы и знать… Нет-нет, все нормально, – затараторил он. – Я понял! Мне приснился кошмар, со мной такое бывает. Извини, пожалуйста… Если ты испугалась, иди ко мне, я тебя согрею и успокою.

Я усмехнулась, погасила торшер и сказала в темноту:

– Не стоит! Мне будет спокойнее одной.

Закрывая дверь, я услышала разочарованный выдох Рубальского и его бормотание, из которого я разобрала только слова: «Черт-те что происходит…»

Я вновь улеглась, собираясь наконец уснуть. Но события ночи на этом не закончились. Храпа из соседней комнаты не было слышно, и я заснула. Но спать мне пришлось только часа полтора, как я поняла позже, посмотрев на часы. Сквозь мое подернутое дремой сознание вдруг стали продираться какие-то явно дискомфортные, посторонние звуки. Проснулась я в раздражении. Очнувшись, явственно услышала, что звуки доносятся из моей прихожей, как будто кто-то пытается открыть дверь. Я тут же вспомнила, что занимаюсь расследованием исчезновения Игоря Минаева, вспомнила отчаянный крик Рубальского, из-за которого мне недавно стало не по себе, и его последнюю фразу: «Черт-те что происходит…» Впору эту фразу произносить уже мне! И если в комнату со спавшим певцом я пошла без пистолета, то теперь решила вооружиться. Пистолет словно сам лег мне в руку, перекочевав в ладонь со своего обычного места – под подушкой. Я очень осторожно, надев мягкие тапки, вышла из комнаты и, пройдя мимо двери в комнату, где спал Рубальский, подкралась к прихожей. Звуки стали слышны более явственно: понятно, кто-то пытается открыть дверь. Особо медлить я не стала и, протянув левую руку к выключателю, быстро зажгла свет. В правой руке у меня был пистолет, который я и навела на дверь.