Текст книги "Горячее дельце"

Глава 3

Пока мы ехали в «БМВ», я пыталась угадать, куда же меня, собственно, везут. То, что к шефу, это понятно. Но вот кто такой этот самый шеф? Я, конечно, знала понаслышке клички и районы влияния самых крупных городских авторитетов, но, как всякий нормальный человек, старалась держаться от них подальше. Борьба с организованной преступностью ни в малейшей степени не входит в обязанности частных детективов. Впрочем, помогать преступникам у меня тоже не было никакого желания. После того, как мы проехали изрядную часть Заводского района, осталась только одна возможная кандидатура шефа – Кабан.

Штаб-квартира Кабана размещалась в одноэтажном приземистом здании на окраине города, обнесенном высоким глухим забором.

Когда машина подъехала к массивным металлическим воротам, они без видимых причин разъехались, освобождая нам дорогу.

Над воротами висела табличка: АОЗТ «Шторм».

* * *

Кабан, а это был именно он, сидел в большой комнате за обшарпанным столом, более похожим на обеденный, чем на канцелярский.

Был он среднего роста, сухощав и черноволос. Вид скорее озабоченный, чем свирепый. Лет около сорока пяти.

На стуле у стены примостился Троицкий с неизменным зонтиком между колен.

При моем появлении он встал со стула и церемонно представил:

– Анатолий Серафимович, позвольте вам рекомендовать Татьяну Иванову, знаменитого в наших краях детектива…

– Да заткнись ты, старый хрен, – грубо оборвал его Кабан, – я тебя уже наслушался.

Троицкий с поникшим видом опять занял свое место у стены.

– Садись, – кивком головы указал мне Кабан на ближайший к его столу растрепанный мягкий стул.

Несколько мгновений он буравил меня маленькими карими глазками, а потом визгливо спросил:

– Мне этот придурок напел тут про тебя, будто ты что хошь можешь отыскать со своей хиромантией. Это правда?

– Понимаете, Анатолий Серафимович, – осторожно начала я, но тут же была прервана.

– Да будет тебе! Серафимыч да Серафимыч. Оставь мово папашку в покое. Хоть и нехорошо про покойных, но сволочь был старик еще та. Скольки я от него натерпелся, вспоминать неохота, – неожиданно разоткровенничался Кабан.

– Как же мне вас называть? – слегка растерянно спросила я.

– Называй, как все, – кажется, он тоже был удивлен моей непонятливостью.

– А как это, как все? – продолжала допытываться я. Кабан начал сердиться:

– Ну, Кабан, как еще. Или это… Толян зовут тоже. Ты, в натуре, как маленькая все равно.

Внутреннее напряжение, нараставшее во мне с того момента, как мне позвонил Троицкий, внезапно пропало, и я неожиданно для себя и присутствующих громко захохотала.

Кабан, насупившись, смотрел на меня, решая, как расценивать мое поведение. В конце концов он, видимо, пришел к выводу, что все идет нормально, и сам захохотал, всплескивая руками и с грохотом ударяя ими по столу.

Троицкий смотрел на нас как на сумасшедших.

Нахохотавшись, Кабан сказал:

– Я гляжу, Танюха, девка ты веселая, это хорошо. Я люблю веселых. А то на эту постную рожу, – он ткнул пальцем в сторону Троицкого, – смотреть тошно. В общем, решим так, – Кабан перешел к делу, – раз этот сундук тебе все рассказал…

– Да нет, не все, – поспешила я откреститься от чрезмерной информированности, но было слишком поздно. Кабан безнадежно махнул рукой:

– Что еще не рассказал, то расскажет. Может, оно и к лучшему. Сам он только языком трепать здоров. Моим костоломам с этим в жисть не управиться, так что давай, Танюха, ищи энтих гнид, что меня кинули, падлы. Ты знаешь, на сколько они, пидоры, меня кинули? – Воспоминания об утраченных деньгах заставили Кабана перейти на визг.

Я отрицательно покачала головой.

– На полтора «лимона» «зеленью»! – горестно возопил Кабан.

От удивления я присвистнула. Сумма впечатляла. Я и не подозревала, что речь идет о таких больших деньгах.

Тем хуже для меня.

– Во, во, – страдальческим голосом подтвердил Кабан, – засвистишь тут. А все этот козел старый, – он повернулся в сторону Троицкого, чинно сидевшего с таким видом, будто все происходящее не имело к нему никакого отношения. – Давай, говорит, верняк, говорит. Заплатим полтора, получим два. Получили, мать твою! Кусок тряпки и будильник сломанный.

Он опять махнул рукой:

– Давай, Танюха, ищи. Кровь из носа, но найди. Сколько ты берешь за работу, он мне сказал. Все получишь сполна, не сумневайся, не обижу. Сроку вам даю неделю. Ты пойми, Танюха! – он опять перешел на жалобный крик. – Я ж эти бабки занял под процент, через неделю срок выходит! Чем я отдавать буду? Думаете, если Кабан крутой, так ему позволят долги не отдавать?

Он опять повернулся к Троицкому, постепенно свирепея от собственного крика:

– Что молчишь, эксперт хренов? Думаешь, наверное, чего это Кабан раскипятился, все равно занятого отдавать не будет?

Не дождавшись ответа от окаменевшего искусствоведа, он неожиданно спокойно обратился ко мне:

– Правильно, можно и не отдавать, коли взяты у лоха какого-нибудь, у фраера то есть, – перевел он для непонятливых, – а тут никак нельзя, Танюха. Есть люди покруче Кабана. Ну, не покруче, – уточнил он после секундной паузы, – но тоже палец в рот не клади. Так что ищи, Танюха, ищи.

– А если не найду? – поинтересовалась я.

– Башку оторву, – деловито разъяснил Кабан и добавил, поглядев на Троицкого: – Обоим.

Что-то было в лице Кабана такое, что не позволило мне усомниться в его словах.

Месяцем раньше

Благодаров сошел с электрички примерно в половине одиннадцатого утра и, закинув за спину свой нетяжелый, приятно позвякивающий рюкзак, бодрым шагом направился по знакомой тропинке, ведущей вдоль овражка к виднеющемуся вдалеке дачному поселку.

Солнце начинало припекать во всю свою июньскую силу, но воздух сохранял еще ночную свежесть. В небе пели жаворонки, в траве стрекотали кузнечики, в пруду квакали лягушки – словом, жизнь вокруг кипела во всем своем многообразии.

«Лепота, – подумал Благодаров, снимая на ходу майку, чтобы подзагореть, – может, и мне дачу купить?»

Благодаров был стопроцентно городским жителем. Своей дачи у него не было, ни он сам, ни его жена, ни тем более дети не питали ни малейшего пристрастия к земледелию. Максимум, на что его хватало, это раза три-четыре за лето выбраться в гости к счастливым обладателям дачных участков из числа друзей или родственников. Причем больше суток провести на даче он был просто не в состоянии. Его неудержимо тянуло назад, в город.

Тем не менее всякий раз, впервые в году выбравшись на природу и поддавшись ее расслабляющему очарованию, он невольно начинал строить маниловские планы слияния с ней, родимой.

К счастью, это быстро проходило, не успевая дать серьезных осложнений.

На этот раз он направлялся в гости к своему другу и компаньону Олегу Назарову.

Благодаров знал, что, кроме Олега и его жены Зинаиды, на даче сегодня никого не будет, а он хотел без помех поговорить с ними обоими.

Чтобы разговор проходил непринужденнее, Благодаров захватил с собой изрядный запас спиртных и прохладительных напитков, зная, что Зинаида запрещала Олегу брать выпивку на дачу, дабы не снижать производительность его сельскохозяйственного и строительного труда. Но гость – это святое.

Олег, разумеется, знал о предстоящем визите друга, но для его жены он должен был оказаться сюрпризом.

Поэтому, когда Благодаров, отворив калитку, возник перед глазами хозяев, Олег повел себя соответствующим образом.

– Зинаида, ты посмотри, кто к нам пришел! – воскликнул он с неподдельной радостью, электричка здорово опоздала, и в его душе уже начинало зреть ужасное подозрение, что Благодаров передумал и не приедет. Это означало бы крушение всех радужных планов на приятное времяпрепровождение.

– Здравствуйте, хозяева. Бог в помощь! – степенно поздоровался Благодаров.

– Здравствуй, Леша, проходи, пожалуйста. – Зинаида была приветлива, хотя и не кипела таким энтузиазмом, как ее муж.

Благодаров правильно рассчитал время визита: начало июня – период, когда все уже посажено, а обрабатывать и тем более пожинать плоды еще рано. Дела на участке, конечно, всегда найдутся, но ничего такого, что нельзя было бы отложить. Оказалось, что хозяева еще не завтракали (исключительно вследствие беззастенчивого саботажа этого мероприятия, проводимого Олегом все утро), и поэтому стол был накрыт естественно и быстро. За едой, легкой выпивкой и разговорами незаметно пролетело около часа к тому времени, когда речь зашла, как это и должно рано или поздно случиться в любом застолье, о деньгах. Зинаида стала рассказывать, что она построила бы на участке, если бы имела достаточно средств.

Благодаров решил, что наступил подходящий момент для серьезного разговора.

– Мне кажется, – осторожно вступил он в беседу, – этот вопрос можно решить.

– А-а, – отмахнулась Зинаида, – вы с Назаровым уже который год его решаете, да все никак не решите толком.

– На этот раз дело верное, да надо бы с тобой посоветоваться.

– Что же это за дело такое? – без особого интереса спросила Зинаида, намазывая бутерброд паштетом. – Раньше вы вроде без моих советов обходились.

– Ну, это малость по твоей части. Хотим картину продать.

Зинаида от удивления намазала паштет себе на ладонь. Заметив ошибку, она слизнула паштет с руки и, проглотив его, спросила:

– Какую это картину, мою, что ли?

– Боюсь, Зинаида, что после продажи твоей картины не только на второй этаж, а даже на собачью конуру денег не хватит, – вступил в разговор ее муж.

– Так объясните, о чем речь.

Благодаров вопросительно посмотрел на друга и, увидев, что тот одобрительно кивнул головой, стал излагать свой план.

Вопреки опасениям компаньонов Зинаида не отказалась категорически, что автоматически привело бы к крушению всех замыслов, а задала несколько вопросов, касающихся деталей ее участия в деле, и попросила пару дней на размышления и выяснение некоторых обстоятельств.

В заключение Благодаров внушительно предупредил:

– Об этом разговоре никому ни слова. Я повторяю, ни-ко-му. Даже моей жене. В деле мы трое, и больше никто ничего знать не должен. Иначе сгорим, как мотыльки.

Его собеседники одобрительно кивнули головами.

Глава 4

Кабан представил меня одному из своих подручных, который отзывался на имя Савелий. Было это действительно его имя или кличка, я так и не разобралась. По должности числился он кем-то вроде начальника службы внутренней безопасности и был правой рукой Кабана.

Савелию при мне было велено оказывать розыскам всяческое содействие. Что говорилось в мое отсутствие, я могла только догадываться, но, судя по тому, что за Троицким была организована слежка, вполне возможно, что подобная превентивная мера будет применена и ко мне.

Для начала я потребовала машину, чтобы вернуться домой.

Без возражений был предоставлен тот же «БМВ», на котором меня привезли сюда. Подозвав кивком головы Троицкого, я направилась к машине, по дороге объяснив ему, что мы едем ко мне, где и поговорим по душам.

Я заняла место рядом с тем же водителем, приказав ему:

– Домой.

На этот раз никакого удивления он не выказал.

* * *

Едва я захлопнула за собой дверь своей квартиры, как тут же выложила Троицкому все претензии, которые прямо распирали меня в машине по дороге домой.

– Как вы посмели подставить меня этому монстру? Я ведь не давала вам согласия!

– Поймите меня, – оправдывался он, – они следили за мной и увидели вас. Кабан вызвал меня к себе и прямо спросил, кто вы такая. Не мог же я сказать, что вы моя, например, любовница.

– Этого только не хватало.

– Вот видите. Кроме того, он потребовал отчитаться, что я сделал для розыска. А что я мог сказать? Ничего не сделал? Вы же видели, он псих самый натуральный. Он мог убить меня на месте.

– И поделом вам, зачем вы с ним связались? Насколько я поняла, это ведь была ваша инициатива?

– Бес попутал. Я уже раскаялся сто раз.

– А уж как я раскаялась, что с вами связалась, вы себе представить не можете.

– Могу, – обиженно буркнул незадачливый кандидат искусствоведения.

Мы оба замолчали, утомленные перепалкой и предшествующими событиями.

История, в которую я с таким блеском влипла, была столь же диковинна, сколь и опасна. Прежде чем решать, как из нее выпутываться, следовало, по крайней мере, изучить и проанализировать доступную на данный момент информацию. Собственно говоря, для этого я и пригласила к себе Троицкого, а вовсе не за тем, чтобы осыпать его бессмысленными упреками. Но ведь сердцу не прикажешь.

– Ну хорошо, – смягчилась я, – давайте, Лев Владимирович, рассказывайте все, что вам об этом деле известно. Причем старайтесь не пропускать деталей, даже если лично вам они будут казаться несущественными.

– А кофе сварите?

Тут наши желания полностью совпали.

– Сварю с удовольствием. Только сначала покажите мне то, что вы купили за такие большие деньги.

Из цилиндрического футляра, похожего на те, в которых студенты носят чертежи, он достал свернутую в рулон картину.

На ней была изображена молодая, похотливо улыбающаяся женщина в сильно декольтированном платье. На мой взгляд, ничего особенного. Я бы вряд ли заплатила за нее полтора миллиона долларов.

– Начинайте, Лев Владимирович, – предложила я, рассматривая картину.

Лев Владимирович вздохнул, поудобнее устроился в кресле и начал свой рассказ:

– Ровно три недели тому назад, вечером, мне домой позвонил из Москвы незнакомый мужчина с каким-то очень неприятным гнусавым голосом и сообщил, что…

Тремя неделями раньше

– Вот оно! – взволнованно воскликнул Благодаров, прочитав короткую газетную информацию. – То, что надо.

С утра он гулял с собакой и только что вернулся, прихватив все утренние газеты, которые нашлись в киоске.

Он подошел к телефону и набрал номер Назарова. Трубку взял сам Олег.

– Алло.

Голос был сонный.

– Олег, привет, это я. Разбудил?

– Конечно, – зевая, подтвердил Назаров, – еще девяти нет, чего тебе, безработному, не спится?

Друзья накануне ликвидировали свое предприятие и встали на учет на бирже труда как безработные. Они собирались вернуться к челночному бизнесу, а лишние три сотни в месяц никогда никому не мешали. Это, конечно, было не совсем законно, но все их знакомые челноки поступали именно так, и они не видели причин действовать иначе. Единственное неудобство заключалось в том, что каждые две недели нужно было отмечаться на бирже, но эта проблема, как правило, легко решалась правильным составлением графика поездок. Да и ездить приятели далеко пока не собирались. В московские Лужники, или просто Лужу, и обратно.

– Ты сегодня газеты не читал, конечно?

– Конечно, нет, а что там интересного? Увеличили пособие по безработице?

– Эрмитаж обокрали.

– Ну?

– Пять картин поперли, пару очень дорогих. Где Зинаида?

– На кухне возится, завтрак готовит. Позвать?

– Не надо, скажи, чтобы на мою долю настряпала. Я сейчас приеду.

– Давай.

* * *

После завтрака все трое собрались в гостиной, где на столе уже были разложены альбомы и каталоги.

– Вот она! – взволнованно воскликнула Зинаида, показывая на цветную репродукцию картины, изображавшей черноволосую, таинственно улыбающуюся молодую женщину в красно-белом одеянии с большим декольте.

– Франс Халс, «Цыганка», масло, 90 на 120 сантиметров, точное время написания неизвестно, предположительно 1628–1630 годы, Ленинград, Эрмитаж, – прочитал Назаров аннотацию, – и сколько эта «Цыганка» может стоить?

– Сейчас попробуем найти, – пробормотал Благодаров, листая толстый каталог.

– Цены как таковой там, конечно, нет. Максимум, что можно найти в каталогах, это предполагаемая стартовая цена аукциона, – пояснила Зинаида. – Конечно, какое-то представление о стоимости каталог дает, но только самое приблизительное. В конечном итоге стоит картина столько, сколько готов заплатить покупатель.

– Ну примерно сколько, как ты думаешь? – нетерпеливо поинтересовался Назаров.

– Не знаю, я к подобным полотнам не приценивалась, но, думаю, очень много. Халс приравнивается к таким мастерам, как Рембрандт, Ван Дейк. А это очень круто.

– Ого! – раздался изумленный возглас Благодарова.

– Нашел? – возбужденно спросил Олег. – Сколько?

– Три миллиона, – прошептал Благодаров.

– Долларов? – уточнил Олег.

– Фунтов.

– Ого!

– Не попугайничай, это я сказал «ого!».

– Тут я с тобой согласен. А почем нынче фунт?

– Черт его знает, доллара полтора. Надо в «Известиях» посмотреть.

– Да ладно вам, – остудила разгорячившихся друзей практичная Зинаида, – вы будто и правда эту картину продавать собираетесь. Что делать-то будем?

– Я думаю, это как раз то, что нам нужно, – уверенно заявил восстановивший хладнокровие Благодаров. – Давай, Зинаида, срочно делай копию, а мы с Олегом собираем чемоданы и едем в Москву, согласно утвержденному плану.

* * *

Поезд прибыл в Москву в полседьмого утра. Звонить решили вечером, чтобы наверняка застать нужного человека дома. Поэтому, не теряя даром времени, компаньоны отправились в Лужу, где нагрузились товаром так, что пришлось нанимать такси, чтобы довезти его до гостиницы.

С картиной то ли выйдет, то ли нет, а жить на что-то нужно.

Устроившись в гостиницу и пообедав, зашли в видеосалон, чтобы как-то убить время. Фильм, значившийся в рекламке как эротический, был настолько глуп и неинтересен, что пришлось уйти с середины.

Оставшееся время друзья приятно провели в пивной, пожалев, что не пошли туда сразу.

Льву Владимировичу Троицкому друзья звонили по междугородному телефону-автомату, расположенному в вестибюле гостиницы «Заря».

Сами они жили в «Ярославской», но из своей звонить опасались.

Более того, чтобы изменить на всякий случай свой голос, Благодаров надел на нос предусмотрительно заготовленную и привезенную с собой бельевую прищепку. Они где-то слышали, что так поступают дикторы, подпольно озвучивающие пиратские видеофильмы. Опустив жетон в прорезь автомата, Благодаров набрал нужный номер. Вскоре в трубке раздался скрипучий голос Троицкого:

– Слушаю вас.

– Здравствуйте, – прогнусавил Благодаров, – мне нужен Лев Владимирович Троицкий.

Голос Благодарова был настолько похож на голос переводчика только что виденного фильма, что Назаров, втиснувшийся в тесную будку вместе с приятелем, захихикал, зажимая рот рукой.

– Слушаю вас, – повторил Троицкий.

Благодаров негодующе взглянул на Олега и продолжил:

– До меня дошли слухи, что вы приобретаете хорошие картины. Это правда?

– Простите, с кем имею честь?

– Неважно, если это правда, мы успеем познакомиться поближе, если нет, тогда какой смысл?

– Пусть будет так. Что вы подразумеваете под словом «хорошие»?

– Хорошие, значит, хорошие. Ценные, если другими словами. Так да или нет?

– В каком-то смысле да, но что конкретно вы желаете предложить?

– Халс вас интересует?

– Что?! Франс Халс, я не ослышался? В будке становилось душно, дверь в целях конспирации была плотно закрыта. Прищепка, мало того, что не давала дышать, еще так сильно сдавила нос, что не было мочи терпеть. Назаров продолжал сдавленно хихикать, зажимая рот рукой, только этот смех все явственней становился похожим на нервный.

Благодаров снял со своего носа прищепку и нацепил ее на назаровский. Дышать стало легче, да и смех сразу прекратился.

В трубке слышался взволнованный голос:

– Алло, алло, почему вы молчите? Алло!

Благодаров вздохнул, как ныряльщик перед погружением в воду, и зажал нос пальцами левой руки.

– Да, вы не ослышались, Франс Халс, «Цыганка». Может, слышали?

– А-а, вон оно что, – догадался Троицкий, – так это вы ее из Эрмитажа…

– Я или кто другой, какая вам разница?

– Вы опять правы. И сколько за нее хотите?

– Недорого, но срочно. Лимон.

– Простите, в каком исчислении? В долларовом?

– Нет, в цитрусовом. Чего глупости спрашивать?

– Простите, но это большие деньги.

– Да уж не маленькие. Если у вас нет, так и скажите. Будем побогаче клиента искать. На такую цену желающие найдутся. Картина-то много дороже стоит, думаете, мы не знали, что брать?

– Я не сказал «нет». Но я должен посоветоваться.

– Я же вам говорю, что дешево продаю, потому что деньги нужны срочно. Ждать мне некогда. Максимум, что я вам могу дать на размышления, это сутки.

– Этого достаточно. Как мне с вами связаться?

– Никак. Завтра в это же время я вам перезвоню.

– Договорились.

– Один нюанс. Если надумаете покупать, то стрелку забьем в Москве. В ваш гадюшник я не полезу.

– Вас понял. До завтра.

– Покеда.

Благодаров повесил трубку и вывалился из будки. Отдышавшись, он серьезно сказал Назарову:

– Завтра с утра в аптеку надо зайти.

– Это зачем?

– Купим тебе кислородную подушку. – За каким чертом?

– Будешь из нее дышать в будке, чтобы мне больше воздуху досталось.

* * *

На следующий день по дороге к гостинице «Заря» Назаров спросил Благодарова:

– А ты уверен, что Кабан откажется ехать в Москву?

– Уверен. У него был конфликт с солнцевской группировкой. И, насколько мне известно, этот конфликт еще не исчерпан. Он у нас в Тарасове-то сидит, как в осажденной крепости.

– Сам он, конечно, не поедет, но послать-то кого-нибудь может?

Благодаров отрицательно покачал головой:

– Миллион долларов даже для него крупная сумма. Наверняка у него нет столько наличными. Ему придется у кого-то занять. А кредитором может быть только человек, который имеет возможность потребовать свои деньги назад.

Никто другой с ним просто связываться не станет. Так что для Кабана потеря этих денег в какой-то степени связана с риском для жизни. Наш отказ ехать с картиной в Тарасов он однозначно воспримет как солнцевскую ловушку. Ему проще согласиться на увеличение стоимости картины взамен нашего согласия приехать в Тарасов, потому что там он рассчитывает сначала купить картину, а потом отобрать деньги. Если мы согласимся приехать, он поймет, что, во-первых, мы не солнцевские и нас можно спокойно кинуть, не опасаясь последствий, а во-вторых, картина у нас действительно есть. А последнее для нас очень важно.

– То есть мы его вынуждаем опасаться одного, а обманем совсем на другом?

– Именно так. Поэтому нужно открещиваться от поездки в Тарасов как можно натуральнее.

– А если он все-таки согласится на встречу в Москве?

– Значит, я чего-то не учел. Тогда будем думать.

Беседуя таким образом, друзья подошли к вестибюлю гостиницы «Заря».

Повторный разговор с Троицким происходил без помощи забракованной прищепки, нос Благодаров зажимал пальцами левой руки.

– Слушаю вас.

– Здравствуйте, Лев Владимирович, я по поводу картины. Какие новости? – Добрый вечер… простите, как же вас все-таки называть?

– Зовите Петром Петровичем.

– Петр Петрович, в принципе, мы готовы принять ваше предложение.

– Вот и ладушки. Вы сумеете через пару дней привезти деньги сюда? Картина при мне.

– Одну минуту, я сказал, в принципе. Но необходимо согласовать некоторые детали.

– Так я уже и начал.

– Я понимаю, но вы не с того начали. Дело в том, что ехать в Москву мы никак не можем. Придется вам приехать к нам. Я полагаю, что поездка за миллионом долларов не будет для вас чрезмерно обременительной.

– Нет, нет, – энергично загнусавил Благодаров, зажимая нос левой рукой, – мы так не договаривались. Я вам сразу сказал, что к вам ни за какие коврижки не поеду.

– Поймите, Петр Петрович, это не каприз. У моего клиента есть на то веские причины.

– И у меня они есть. Я догадываюсь, что ваш клиент там у вас вроде как первый парень на деревне. Хотите меня кинуть? Ничего не выйдет, приезжайте сюда. Здесь, в случае чего, на вас управу можно найти.

– Не нужно ни на кого искать управу. Никто не собирается вас кидать, как вы выражаетесь. Наоборот, в случае вашего согласия я уполномочен увеличить сумму вашего вознаграждения, в разумных, естественно, пределах.

– И какие же это пределы? Небось сказал, обещай ему сколько хочешь, все равно отдавать не придется.

Примерно так Кабан и заявил, тут собеседник Льва Владимировича не ошибался. Тем с большим жаром принялся разубеждать его кандидат искусствоведения.

– Уверяю вас, вы заблуждаетесь. Что скажете о прибавке в десять процентов?

– Что?! За сто тысяч я должен шкурой рисковать, имея миллионы?

– Видите ли, у нас в России такая специфика: чем больше у тебя денег, тем больше риска для шкуры. Так что это не нами придумано. Но в данном случае никакого риска. Тем более что процедуру обмена денег на картину вы назначаете сами. Я имею в виду время, место и так далее.

– Ну, не знаю. Если я и соглашусь, то не за жалкие десять процентов. – А за сколько? – оживился Троицкий, чувствуя, что лед тронулся.

– Пятьдесят процентов, и вы делаете все, что я вам скажу.

– Эта сумма превышает пределы моей компетенции, – соврал Троицкий, – но я уверен, что мне удастся убедить клиента.

– Еще бы, – согласился Благодаров, незаметно помогая собеседнику расставлять ловушки, – картина-то стоит втрое больше.

– Значит, мы договорились? – Троицкий решил, что его собеседник в западне и пора дергать за веревочку.

– Ждите моего звонка примерно через три дня. Я сообщу вам порядок обмена. К тому времени деньги должны быть готовы.

Тут вдруг Троицкий вспомнил, что забыл выполнить категорический приказ Кабана, а именно: задать один чрезвычайно важный вопрос:

– А вам, Петр Петрович, не нужно ничего согласовывать с вашими компаньонами?

– Нет, – отрезал ждавший этого вопроса Благодаров, – я сам по себе. Это означало, что он вор-одиночка, за ним никто не стоит и его можно безбоязненно обобрать. А с другой стороны, вселяло в будущих покупателей уверенность, что картина действительно у него.