Текст книги "Душа в черной маске"

Жимов подробно объяснил мне, куда, когда и зачем я должна приходить, и снова принялся расписывать преимущества придуманного им метода корреляции.

Постепенно все это начало мне надоедать. Но тут, на мое счастье, из-за угла вывернул молодой человек со стильной бородкой, и его-то и окликнул Жимов:

– Антон!

И Валерий Григорьевич с приветливой улыбкой двинулся навстречу молодому человеку. Тот не был столь любезно настроен, как Валерий Григорьевич, и сдержанно поприветствовал его.

– А к тебе барышня, – видимо, желая его порадовать, сказал Жимов и кивнул в мою сторону.

Антон Владимирович тут же обратил все свое внимание на меня.

– Здравствуйте, – поздоровался он, приближаясь.

– Здравствуйте, – ответила я. – Меня зовут Татьяна, я частный детектив, – представилась я.

– Антон Владимирович Глазов, – сказал молодой человек. – А в чем дело?

Валерий Григорьевич же искренне недоумевал. Известие о том, что я частный детектив, повергло его в смущение, правда, ненадолго. Уже через несколько секунд он снова улыбался, несколько заискивающе, словно говоря – вот какую барышню, да еще частного детектива, я тебе привел.

Глазов тем временем оценивающе посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Жимова.

– А ты-то что, Валерий Григорьевич?

Жимов мелко заюлил, торопливо бормоча:

– Антон, у меня к тебе есть интересное предложение. Я уже с Николаем Терентьевичем разговаривал, он сказал… В общем, нужно обсудить… Когда у тебя есть время?

Глазов нахмурился, потом снова посмотрел на меня и ответил:

– Сейчас я с девушкой поговорю, потом рассмотрим твое предложение.

Последние слова были сказаны таким тоном, будто Антон Владимирович заранее знал, что никакого интереса предложение Жимова не представляет и согласен он его обсуждать только из уважения к старому учителю. Впрочем, этот маловажный для меня эпизод тут же и закончился, поскольку Глазов предложил мне пройти в кабинет, около двери которого я и познакомилась где-то с полчаса назад со словоохотливым Валерием Григорьевичем.

Вскоре я уже сидела напротив Глазова, который, сняв верхнюю одежду, солидно расположился за своим рабочим столом.

– Вы знаете, что ваша студентка Маша Гаврилова трагически погибла?

– Что?! – Брови Глазова взлетели вверх.

– Да, ее тело обнаружили утром.

– Но… А почему здесь никто не знает? – с широко раскрытыми глазами спросил Антон Владимирович.

– Вообще-то фотография в траурной рамке висит в вестибюле, – заметила я.

– Значит, я просто не обратил внимания. А, ну правильно, я же заходил не с центрального входа, – покачал головой совершенно растерянный преподаватель. – Но… Как это получилось? Кто это сделал?

– Если бы ответы на эти вопросы имелись, я бы не пришла к вам, – сказала я.

Подошедший Валерий Григорьевич пытался вклиниться в разговор, узнать, что случилось, но Глазов резко остановил его, попросив сидеть тихо и ни во что не вмешиваться. Жимов успокаивающе поднял ладони вверх и далее сидел как паинька.

– У меня к вам стандартные в данном случае вопросы, Антон Владимирович, – вздохнула я. – Что за отношения у вас были с Гавриловой, что вы знаете о ее окружении и так далее…

– Отношения? – скептически пожал плечами Глазов. – Самые обычные, преподаватель – ученица. У Маши очень хорошо шел английский язык, я давал ей дополнительные задания, которые она сама просила. Несколько раз мы встречались вне стен института, вот и все.

– Извините за прямоту, но… Ничего выходящего за рамки этих отношений не наблюдалось? Поймите меня правильно…

– Ничего страшного, – перебил меня Глазов. – Ничего того, что вы имеете в виду, не наблюдалось. Вы что же, вздумали меня подозревать сразу же, да? – И тут же ответил на свой собственный вопрос: – Да-да, конечно, это же ваша работа, я понимаю… Но я ничем особо вам помочь не могу. Вы спрашивали про окружение? Но я мало что знаю, ведь я преподаватель, а она студентка… Вам бы поговорить с ее подружками по группе.

В этот момент к столу Глазова подошел тот самый солидный товарищ по имени Николай Терентьевич и положил перед молодым преподавателем свернутую бумажку. На его вопросительный взгляд Николай Терентьевич коротко ответил:

– Просили передать.

Антон Владимирович развернул бумажку, прочитал, нахмурился и быстро свернул ее обратно.

– Так вот… Значит, вам нужно поговорить с подружками… Но сейчас, по-моему, – он взглянул на часы, – идут занятия, я не знаю, как вам лучше поступить…

Я заметила, что Антон Владимирович как-то занервничал и забеспокоился, причем наступило это аккурат после того, как он прочел послание от неизвестного мне персонажа. Но это в принципе могло ничего и не означать.

– Ну а все-таки, с кем мне лучше всего поговорить? – не отставала я.

Глазов задумался, вздохнул и после некоторой паузы ответил:

– Ой, я не знаю даже… Вы извините меня, – взглянул он на меня, – все это так неожиданно, я, можно сказать, волнуюсь, потому что Машу я очень уважал, одна из самых лучших наших студенток…

Я кивнула в знак понимания. А Николай Терентьевич, подойдя к нам второй раз, принялся расспрашивать меня о том, что случилось.

Разговор с Глазовым, по сути, был скомкан, потому что мне пришлось объяснять все по новой. С другой стороны, я не очень расстроилась, потому что и так было понятно – Антон Владимирович на самом деле ничего не знает.

Завершив краткие комментарии к случившемуся, я вручила Глазову свою визитку и, уточнив, где занимается сейчас группа, в которой училась Гаврилова, покинула кабинет. За мной пытался увязаться неугомонный Жимов, но его удержал Глазов, за что я ему была очень благодарна.

Дальнейшие мои скитания по институту ни к чему не привели. Разговор с куратором группы позволил установить – Гаврилова была примерной студенткой, участвовала в общественной жизни и все такое прочее.

Одногруппницы пожимали плечами, выражали скорбь и печаль.

Однако я выяснила, что за Регина приходила к Маше. Ее фамилия была Найденова, но ее-то в институте мне обнаружить как раз не удалось.

– Нет ее, уже второй день, – пожали плечами одногруппницы.

– А где она может быть?

– Не знаем, мы особо с ней не общаемся. Может, загуляла, может, еще что…

– Загуляла? – переспросила я. – А что, она склонна к этому?

На меня слегка снисходительно посмотрела юная студентка, которая была младше меня всего-то на каких-то семь или восемь лет. В ее глазах читалось: «А кто не склонен? Если вы уже переросли этот возраст, то это ваши собственные проблемы!» Я не стала комплексовать и пускаться в философствования по поводу утраченной беспечной молодости.

Мне важно было установить, где Регина Найденова находится, и поговорить с ней. В конце концов на руках у меня оказался ее адрес, и после института я сразу направилась к Регине домой.

Это был единственный положительный результат моего посещения института. Но потом выяснилось, что я рано обрадовалась – дверь мне никто не открыл, Регина словно сквозь землю провалилась.

Глава 3

Дорога в Аткарск. Так можно было коротко и емко охарактеризовать два часа моего времени в то утро. Осенний пейзаж радовал – главное, что светило солнце.

Два раза переезд через железную дорогу, стоянки перед шлагбаумом – возможность перевести дух и спокойно покурить. Холмы, причудливые изгибы шоссе, постоянные то подъемы, то спуски.

А уж когда я свернула с главного шоссе на дорогу, которая вела непосредственно к городку, то стало ясно – я попала в местную, поволжскую Швейцарию. Именно так претенциозно и называлась эта местность. Военный гарнизон, несколько предприятий, перерабатывающих сельхозпродукцию, леса и холмы вокруг, молочные фермы и, наконец, завод каких-то сеялок-веялок, который и давал жизнь городку Аткарску. Да и то благодаря зарубежным инвесторам.

Я въехала на центральную улицу городка и поехала чуть в гору – сама улица спускалась с вершины холма к речке.

Здесь в ряд выстроились пятиэтажки, на которых с гордостью были отмечены большими цифрами года, когда они строились. К одной из этих пятиэтажек и лежал мой путь. Вот наконец и она, почти на вершине горы – дом номер восемнадцать, квартира двадцать пять.

Еще накануне я связалась с Наташей, предупредила ее о том, что хочу приехать на похороны, и просила оказать мне содействие в беседе с родителями. Я понимала, что им не до меня, но все это было необходимо.

Я подъехала в тот момент, когда на улице собралась уже приличная толпа народа. Это было неудивительно – смерть молодой девушки для городка, подобного Аткарску, является событием абсолютно незаурядным.

Я встала в стороне от близких для Маши людей. Вскоре ко мне подошла пожилая женщина в платке и сама завела разговор.

– Вот ведь как бывает, – подала она голос. – Уехала, значит, в город и убилась там… Говорила же – не езжай, нечего там делать. Здесь бы нашла себе мужика хорошего да зажила бы… Ну что поделаешь, если сейчас жизнь такая, что мужчины не могут много зарабатывать. Нет, хотелось ей красивой жизни. Вот и дохотелось…

– Вы извините, – прервала ее я, – а вы не знаете, почему она так поступила?

– Ну как почему… – рассудительно продолжила женщина. – Потому что денег не хватало. Сейчас ведь у вас, – она укоризненно посмотрела на меня, – мысли-то все о миллионах… Вот у нас такого не было, в наше-то время.

Я поняла, что имею дело с представительницей дремучего старшего поколения. Естественно, возражать я не стала, а деликатно спросила:

– А что, разве у Маши было это самое стремление к красивой жизни?

Женщина в платке ничего не ответила. Может быть, потому, что именно в этот момент гроб вынесли из подъезда пятиэтажки и установили на табуретках. Начались тягостные минуты прощания. Причитавшие старухи, сдержанная скорбь мужчин – все было до боли знакомо и буднично. Если, конечно, будничность – слово, уместное для похорон.

Я увидела Наташу. Девушка поддерживала пожилую женщину, видимо, мать. Наташа заметила меня и кивнула.

Похороны прошли как обычно. Уже после того, как все вернулись с кладбища, меня представили матери.

– Мама, это Татьяна, она расследует смерть Маши, – сказала Наташа, подводя меня к женщине в черном платке.

Мать всхлипнула, но уже через несколько секунд взяла себя в руки.

– Александра Петровна меня зовут, – представилась она. – Проходите, сейчас поедите, потом мы с вами поговорим. Хотя я и не знаю, что вам сказать! У меня просто волосы дыбом!

И Александра Петровна снова заплакала, а Наташа принялась ее утешать.

Поминки не оставили особого следа в моей памяти. Мужчины, по русской сельской традиции, пили водку большими стаканами, и некоторых к концу поминальной трапезы пришлось поддерживать, выводя из столовой. Особенно усердствовал молодой парень, обликом напоминавший одного из героев фильма «Трактористы» – такой же простой, обычный деревенский житель. Собственно, и запомнился он только потому, что друзья выносили его из-за стола.

«Напился, как дурак на поминках», – пришла мне в голову пословица. Но, в общем, не мне судить народ, решила в конце концов я. Мало ли кто это был и какие чувства его обуревали. Хотя я и отметила, что неплохо было бы задать уточняющий вопрос Александре Петровне.

Но спрашивать мне не пришлось. Когда наконец поминки закончились и родственники вернулись в квартиру, а вместе с ними и я, Александра Петровна первой покачала головой:

– Но Васька-то, надо же, а! Вот это глохтать-то он здоров!

Хмурый отец Маши только сдвинул еще сильнее брови в ответ на это замечание жены.

– Это он от горя, Шура, от горя! – вдруг вступилась какая-то родственница. – Ведь любил он Машку-то твою, любил!

После этого эмоционального заявления Александра Петровна снова пустилась в плач, и они завыли на пару с этой самой родственницей. А Наташа тихонько объяснила мне:

– Это они про Ваську Рычкова, помните, которого с поминок вынесли?

– Ну да.

– Он был влюблен в нашу Машку.

– Вот как? – удивилась я.

– Но это так, несерьезно, – тут же поправилась Наташа. – В школе целовались, так, ерунда…

– А кто этот Рычков, чем он занимается?

– Шофер он, водитель, на «Газели» работает. На заводе на нашем.

Наташа взяла меня под руку и повела мимо плачущей матери и женщины, которая, как выяснилось, оказалась ее сестрой, в комнату.

– Сейчас они успокоятся, и вы поговорите, – сказала девушка со вздохом, опускаясь в кресло.

Я села на стул напротив.

– Вот здесь, в этой комнате, Маша и жила до тех пор, пока не уехала в Тарасов, – сказала Наташа, обводя взглядом нехитрую обстановку.

Плакаты-постеры поп-звезд, маленькая книжная полочка с учебниками, наклейки переводных картинок, маленький телевизор, туалетный столик с косметикой – все как обычно, как и должно быть у среднестатистической российской девушки.

– Потом здесь я стала жить, – добавила Наташа. – Теперь вот даже не знаю. Я тоже хотела в Тарасов переехать, а сейчас родителей одних оставлять… Они меня вообще отпускать не хотят, мать вон истерику устроила – не пущу ни за что!

– Наташа, а поподробнее о Ваське Рычкове можно узнать? – спросила я.

– Можно, – вздохнула девушка. – Хотя я мало что знаю – я все-таки младшая сестра. Ну, ходил он к нам, вроде женихался – я уж не знаю, как это правильно называется. А Маша… Да она понимала, что Васька ей не пара. Она как в институт поступила, приехала сюда, на смех его подняла… Я уж не помню, в чем там дело было, но он какую-то глупость сказал. Обижался потом… И сегодня – ведь это надо так напиться! Считай, только на это и способен.

– Ну а что за человек он? – продолжала я расспросы.

– Да обычный парень! – отмахнулась Наташа с неким даже, как мне показалось, раздражением. – Ничего особенного.

– А о Егоре тебе сестра действительно ничего не рассказывала?

– Нет, – пожала плечами Наташа. – Мне, конечно, интересно было с ним познакомиться, кто это такой, и все прочее… Но Маша твердо сказала – нет. Она вообще такая у нас упрямая – если что решила, то сложно переубедить.

– А ты такая же упрямая? – с улыбкой спросила я.

– Я? – как-то растерялась младшая сестра. – Ну, я… Мама говорит, что упрямая…

– Конечно, упрямая! – подтверждение не заставило себя долго ждать. Оно прозвучало из уст матери, которая появилась в дверях комнаты и вклинилась в наш разговор. – Вот вы скажите – чем у нас плохо? У нас в последнее время и с работой хорошо, и дискотеки… Главное, все на виду, и никто убивать никого не убивает. А там что? В общем, как хочешь, а не пущу тебя никуда! Никуда не пущу!

– Мама! – раздраженно вскочила Наташа с кресла. – Человеку это совсем неинтересно.

– Иди, к отцу вон иди, а то сейчас как бы за бутылкой не полез с горя, иди, успокой, – замахнулась мать на дочь, и та не стала распалять конфликт, быстро удалилась из комнаты.

Мать же заняла то место, на котором только что сидела Наташа.

– Ну, спрашивайте, что вы хотели узнать? Вы меня извините, у меня ведь такое горе, такое горе!

– Конечно, конечно, – успокоила я Александру Петровну. – Скажите, вам известно что-нибудь о том, с кем ссорилась ваша дочь в последнее время?

Александра Петровна покачала головой.

– Ведь она жила не с нами, а если и приезжала, то на день-два, может, на неделю. Спрошу ее, как дела, – а она: «Нормально, мам! Нормально!» Спрошу насчет учебы, а она: «Нормально!» Все у нее нормально! – воскликнула мать с каким-то упреком. – А оказалось, что совсем не нормально.

– То есть вы ничего не знаете, – констатировала я.

– Нет, – сказала Александра Петровна. – Маша у нас с самого детства была такая, как бы это сказать – самостоятельная. Не кричала, не топала ногами, а все равно сделает все по-своему. Такой вот у нее был характер. Да и у Наташки тоже…

«Да, с целеустремленностью у сестер все в порядке», – мысленно отметила я.

– Ведь я ничего этого не понимаю – английский, всякие другие науки. Я всю жизнь на заводе проработала, вон вместе с отцом, – кивнула Александра Петровна на дверь в соседнюю комнату. – А Машка, она другая, все время куда-то стремилась, учиться… Это неплохо, я всегда была за это. Но… Вы видите, что вышло-то! Это у кого же рука поднялась! Я не верю, что Маша сама в чем-то там виновата, не верю! Она и заботливая, и добрая, и ласковая! Вон Наташа говорила, что на работу устроилась, чтобы денег хватало. А у нас девки кто уезжает в город, знаете, кем становятся? Проститутками! – Александра Петровна понизила голос.

Наличие у Маши каких-то материальных хищнических, патологических интересов мать с негодованием отвергла.

– Копейки чужой никогда не брала! Ни я, ни она, ни Наташка!

Правда, я отметила, что насчет младшей своей дочери мать произнесла эту фразу не столь уверенно.

Что касается возможных связей Маши с каким-то незаконным делом, то мать, естественно, тоже выразила полное неприятие этой версии.

– Ну а подруги, Александра Петровна? Может, здесь была какая-то подруга, с кем Маша делилась?

Мать немного подумала, потом отрицательно покачала головой.

– Нет, – ответила она. – Маринка была. Но она вышла замуж и уехала в Пензу, а это далеко. Только письма писала, а Машку-то и не видела полтора уже года. Мы ей позвонили, она, конечно, приехала сюда, но что она может сказать? А больше никого и не было. Я уж ее спрашивала – с кем подружилась в городе-то? А она мне отвечала, что есть по институту там подружки, но все это ерунда, особо они ей не нравятся… Да и некогда, все училась да работала.

В общем, и здесь никаких следов, которые могли бы вывести меня на людей, знавших о жизни Маши в городе, я не обнаружила.

– А молодые люди? – задала я казавшийся мне последним вопрос.

– Да что молодые люди?! – махнула рукой мать. – Вон Васька Рычков был, да что от него толку! Она и знать его не хотела, как только в город уехала. Он-то в город тоже часто ездил, на «Газели» на своей, да как-то раз приехал – и ко мне. Пьяный был… «Тетя Шура, – говорит, – ваша дочь зазналась совсем, меня выпроводила, говорит, у меня дел полно, а ты пришел со своими глупостями…»

– С какими же глупостями он пришел? – поинтересовалась я.

– А я откуда знаю, – отмахнулась Александра Петровна. – Наверное, приставал, что ли… Не знаю я. Но только после этого случая Васька при встрече со мной голову отворачивал, стеснялся.

– Когда это было?

– Да с год, наверное, уже… Прошлым летом, что ли, – напрягла память мать.

«Рычкова взять на заметку на всякий случай», – отметила я про себя.

– Не знаю, чем вам помочь… – развела руками Александра Петровна. – Но уж коли вы занялись этим делом, то я хочу, чтобы вы нашли этого гада, нашли!

Она снова всхлипнула.

– А про молодого человека по имени Егор Маша никогда не упоминала? – вдруг вспомнила я.

– Нет, – в очередной раз разочаровала меня мать.

Продолжать дальше разговор явно не имело смысла. Поэтому я как могла успокоила Александру Петровну и заверила ее в том, что постараюсь выяснить, кто на самом деле убил ее дочь. Я ничего не сказала про то, кто платит за мое расследование, а Александра Петровна и не поинтересовалась.

Я сочла лишним рассказывать ей о Синявской и о ее подозрениях насчет Маши.

За окном был уже вечер, когда я позвонила в красиво обитую рейками дверь, на которой красовалась табличка «Абрамов Алексей Николаевич».

Мне открыл пожилой человек с большими залысинами, но очень благородным лицом. Чем-то он напоминал мне моего недавнего знакомого, Владимира Николаевича Любимова.

– Здравствуйте, девушка, чем обязан? – несколько высокомерно осведомился Абрамов.

– Алексей Николаевич? – переспросила я, хотя была почти на сто процентов уверена, что передо мной именно тот, чье имя было выбито на табличке.

– Да, – с чувством собственного достоинства ответил хозяин квартиры.

– Я по поводу Маши Гавриловой.

– Проходите, – чуть нахмурился Абрамов, и я заметила, что интонации его сразу смягчились.

Как только я прошла в квартиру, так сразу поняла, что здесь живет старый интеллигент. По сравнению с жиденькими и неубедительными полочками с учебниками в доме Гавриловых тут имелся внушительный шкаф от потолка до пола, набитый книгами, а на стенах висели картины.

– Это мой прадед, – вдруг с гордостью заявил Абрамов, видя, что взгляд мой задержался на картине, где был изображен мужчина в усах и эполетах.

– Он был генералом? – спросила я.

– Генерал-аншефом, – с еще большей гордостью объявил Алексей Николаевич. – Генерал-аншефом императорской армии! – повторил он. – Садитесь, девушка… – Последняя фраза была произнесена уже более снисходительным тоном. – Не волнуйтесь, у меня все чисто.

Старик расположился в кресле напротив и выжидающе посмотрел на меня.

– Я по поводу Маши Гавриловой, – напомнила я.

– Да, – погрустнел сразу Алексей Николаевич. – Очень печальная история. Очень печальная… Маша была перспективной девушкой. В отличие от ее легкомысленной младшей сестренки…

– А чем вам не нравится Наташа? – ухватилась я за последние слова собеседника.

– Наташа мне нравится, – не смутился Абрамов. – Просто с Машей мне было о чем поговорить и что рассказать. А сестренке нужно еще подрасти…

– У вас с Машей сложились какие-то отношения?

Абрамов вздохнул и потянулся за сигаретами.

– Маша начала ходить ко мне в гости давно, еще лет пять назад. У нас, к сожалению, в городе мало людей, которые интересуются чем-то, кроме размеров зарплаты соседа и его шашней с соседкой. Маше это все не нравилось, не нравилось! – Абрамов сдвинул брови и повторил свое утверждение с нажимом в голосе. Видимо, это был его стиль, категоричный, доставшийся, скорее всего, по наследству от генерал-аншефа. – Поэтому она приходила ко мне, я рассказывал ей многое такое, чего она не могла бы узнать в школе…

– Например? – тут же вставила я.

– Например, что касается истории… Я ведь являюсь директором нашего музея. Вы были там? – быстро спросил Абрамов.

– Нет, – вынуждена была признать я. – Я просто не успела, только сегодня приехала…

– Вы должны обязательно его посетить, – со свойственной ему категоричностью сказал Алексей Николаевич, не дослушав моих оправданий.

– Да, если я останусь у вас до завтрашнего дня, я обязательно схожу туда, – поспешила заверить я Абрамова. – Но, видите ли, я частный детектив, расследую смерть Маши Гавриловой, и меня интересуют, помимо этого, несколько другие вопросы.

– Я понимаю, – кивнул Алексей Николаевич. – И вы правильно сделали, что пришли именно ко мне, девушка, именно ко мне!

Абрамов выразительно поднял вверх указательный палец.

– Вы знаете имя убийцы? – простодушно ахнула я, подыгрывая собеседнику.

– Нет, к сожалению, конкретных улик у меня нет и быть не может, потому что это случилось у вас в Тарасове, а я живу здесь, – несколько смущенно ответил Алексей Николаевич. – Но у меня есть кое-какие соображения на этот счет.

– Может, поделитесь? – спросила я.

– Безусловно. Сейчас мы с вами выпьем кофе, и я вам все расскажу.

Абрамов встал и исчез на кухне, причем остановил меня жестом, заметив, что я собиралась последовать за ним.

Спустя пять минут кофе уже дымился в чашках на столе. По правде говоря, я была довольна – кофе был настоящим, из зерен, приготовленным по какому-то особому рецепту.

– Итак, я вам скажу, что Маша очень отличалась от девушек, которых я знал, – начал директор музея. – Она тянулась к знаниям. Учила английский язык, историю, и немудрено, что мы с ней, как бы это сказать, сдружились. Тем более что у меня не так давно умерла супруга. Маша приходила ко мне очень часто, пыталась помогать по хозяйству, но я ее решительно останавливал – человек должен уметь сам себя обслуживать!

Гордость, с каковой Алексей Николаевич произнес эти слова, была обоснованной – у Абрамова в доме царила почти идеальная чистота.

– Но это не имеет отношения к делу, – небрежно махнул рукой он. – Я заметил одну особенность в Маше – она тянется к людям интеллигентным и порядочным. Мне говорили, что у нее был молодой человек в городе. Она сама мне об этом рассказывала.

– Вот как? – заинтересованно подалась я вперед.

– Да. Но я остался не очень доволен ее выбором, откровенно вам скажу, – скривился Абрамов.

– Это еще почему?

– А потому, что мальчик, несмотря на то что из хорошей семьи, но… Это только в понимании многих – из хорошей. На самом деле, как я понял, его мама – просто мещанка. Вылезла из грязи в князи. Она совершенно не того поля ягода, которая нужна была бы Маше.

– Но ведь Маша встречалась не с мамой, а с сыном…

– Вы забываете о законах генетики, – не смутился Алексей Николаевич. – Но это может не иметь отношения к делу…

– Да, вы обещали поделиться своими соображениями по поводу убийства…

– Так вот, Маша приковывала к себе внимание не только мальчиков из хороших семей, но еще и других мужчин. Что неудивительно, ибо она отличалась красотой… И поэтому вполне возможно, что убийство совершил мужчина, который считал, что ему удалось завоевать эту девушку, а на самом деле он, будучи недостойным ее, ни в коем случае не мог рассчитывать на успех…

– Извините, это как-то слишком туманно, – заметила я.

Алексей Николаевич снисходительно улыбнулся.

– А я не частный детектив, чтобы давать конкретные заключения. Я человек, размышляющий абстрактно. Но, как вы знаете, из абстрактного вырастает конкретное…

Я, вздохнув, кивнула в знак согласия. Откровенно говоря, отвлеченные интеллектуальные блуждания не являлись тем, чем я хотела бы заняться в этот вечер. Мне, как частному детективу, была интересна конкретика. Абрамов, похоже, это почувствовал.

– Хорошо, девушка, я вам расскажу то, что мне известно, – вернулся он к снисходительной манере. – Маша приезжала сюда перед Новым годом и заходила ко мне. Она рассказала про своего мальчика, про преподавателя из института. Рассказала про подругу, с которой у нее что-то не очень ладится… Мальчик в принципе неплохой, – задумчиво произнес Абрамов. – По крайней мере по тому, как о нем Маша рассказывала. С преподавателем, я забыл его имя, у нее сложились неплохие отношения, он, кажется, хороший специалист… А подруга… – Директор музея снова скривился. – От таких подруг надо бы держаться подальше.

– А что такого негативного она собой представляет?

– Может, и ничего, но вместе с тем положительного тоже не наблюдается, – сказал Алексей Николаевич.

– Ну а что она конкретно рассказывала об этих людях? Может, были какие-то ссоры? На какой почве?

– Ссор не было, – ответил Абрамов. – Но в этом и состоит сложность. Просто Маша была таким человеком, что наступал критический момент, когда тот, с кем она общалась, переходил какую-то грань. Ту грань, которую она ни в коем случае не могла переступить, она не могла ни принять, ни понять, ни простить. Вот этот момент и наступил. Кто это был, какую грань он переступил – все это вам придется выяснить.

– Она ничего не говорила о конфликтах с кем бы то ни было? – еще раз повторила я.

Абрамов отрицательно покачал головой.

– Вы знаете, я подарил ей пудреницу, – неожиданно после нескольких секунд молчания произнес он.

– Какую пудреницу? – снова оживилась я.

– Это очень занятная вещица, – улыбнулся Алексей Николаевич. – Смотрите сюда.

Он показал на сервант, где были выставлены какие-то старинные вазочки и статуэточки.

– Все эти вещи принадлежат моим предкам. Пудреница тоже была одной из них. Но дело в том, что прадед подарил его своей жене, которая впоследствии оказалась женщиной недостойной. Недостойной! Он был вынужден порвать с ней. А пудреница, маленькая безделушка, впоследствии попала ко мне. Я не буду утомлять вас подробностями, каким образом это произошло, это не имеет значения. Я знал об истории измены жены с каким-то разночинцем-революционером, это печальная история. Поэтому и решил не держать у себя эту вещь. Я подарил ее более достойной представительнице женского пола.

– Вы сочли, что таким образом вещь, как бы это сказать… – Я слегка замешкалась.

– Я подумал, что таким образом эта вещь обретет новую жизнь. Маша была очень рада тому, что она попала к ней. А это, между прочим, фарфор, очень редкий, даже для того времени. Эта вещь могла занять место среди экспонатов музея.

«Интересный факт, – отметила я про себя. – Нужно будет проверить, вошла ли эта занятная вещица в опись имущества, которая наверняка составлялась после смерти Маши».

– Мне очень жаль, что Маши больше нет, – снова погрустнел Абрамов. – Очень жаль. У меня даже есть некое мистическое чувство, что царство несправедливости, которое окружает нас, все более и более ощетинивается, и нет возможности этому противостоять. Даже если придерживаться веры в бога. К сожалению, это так…

Алексей Николаевич снова замолчал и принял очень скорбный вид. И этими словами о вере, и вообще всеми своими речами и даже жестами напомнил мне Любимова. У меня возникло шизофреническое ощущение, что это один и тот же человек, явившийся мне в двух лицах.

– А все же, может, были какие-то намеки в вашем последнем разговоре со стороны Маши? Какие проблемы ее волновали?

– В основном это касалось взаимоотношений с ее Егором, вернее, даже не с ним самим, а с его мамой. Но вы наверняка это и сами знаете.

Я кивнула.

– Ну вот, – продолжил Абрамов. – Я посоветовал ей найти кого-нибудь другого, но Маша, кажется, не захотела про это слышать. Однако… Как мне в один момент показалось, она задумалась. Не знаю, во что это могло вылиться, мы ведь не встречались с тех пор.

– Ну ладно, – вздохнула я, чувствуя, что беседа приближается к своему логическому концу. – А вот такой персонаж, как Василий Рычков. Он упоминался в ваших разговорах?

– Нет, с какой стати! – усмехнулся Абрамов. – Я прекрасно знаю этого юношу. Когда они росли здесь вместе, между ним и Машей было что-то и возможно, а потом, извините, их пути разошлись, их ничто больше не связывало. Поэтому нет смысла даже рассматривать его как возможную кандидатуру… Вы понимаете, о чем я говорю?

– Вы считаете, что он не мог явиться причиной смерти Маши?

– Считаю, что нет. – В голос директора музея вернулась категоричность. – Рычков, конечно, по своему характеру мальчик не сахарный, но с какой стати он пойдет к Маше домой там, в городе, и будет устраивать скандал с мордобоем, а потом выкинет ее с балкона? Нет, это вряд ли… Это кто-то из тех мужчин… или женщин, кстати… кто своим поведением возмутил Машу, и она прямо высказала ему свое негодование. А он в свою очередь вспылил и… – Алексей Николаевич глубоко вздохнул и протянул руку за очередной сигаретой. – В общем, наделал, гад, дел… Это самая правдоподобная, на мой взгляд, версия. Самая правдоподобная! – повторил он для пущей убедительности.

– Что ж, – вздохнула в свою очередь я. – Спасибо вам за беседу. Я, наверное, пойду…

– Вы возвращаетесь в город? – спросил Абрамов.

– Да, мне ведь завтра предстоит продолжить свое дело.

– Так и не посетите музей?

– Увы, просто нет времени…

Алексей Николаевич недовольно покачал головой. Он отвернулся, сделал пару затяжек, а потом снова повернул ко мне голову.