Текст книги "Ее настоящее имя"

– Хорошо-хорошо, уже ухожу. – Я решила не идти на откровенный конфликт, а потому ретировалась к лестнице.

Уже на улице я достала из сумки фотографию и стала внимательно всматриваться в черты лица молодой женщины, которую разыскивала. Несомненно, чем-то она была похожа на продавщицу, но все-таки это не она. А кто тогда? Ни одной светлой мысли по этому поводу не было, ни одной! Здесь явно существовала какая-то тайна, и это обстоятельство стало выводить меня из депрессии. Я поняла, что не смогу уехать из этого поселка, не разобравшись, почему две разные женщины носят одно и то же имя.

Стоп! Надо найти Нину Степановну Кривцову, с которой встречалась маникюрша. Только как это сделать? Дома в подобных случаях я звоню Кирьянову, и он через полчасика сообщает мне любой тарасовский адресок. Интересно, а в этом поселке есть адресно-справочное бюро?

– Молодой человек, – обратилась я к проходящему мимо парню.

– Вы мне?

– Да, вам. Подскажите, здесь есть адресно-справочное бюро?

Прохожий остолбенел от моего вопроса, даже раскрыл рот от удивления, но его замешательство длилось недолго.

– На кой хрен нам это бюро, если здесь каждый все про всех знает?

– Так уж каждый и про всех? – не без кокетства уточнила я.

– Стопудово!

– Тогда подскажите, пожалуйста, где живет Нина Степановна Кривцова?

– Степановна-то? Нигде уже не живет, померла.

Теперь настал мой черед удивляться.

– Давно? – уточнила я.

– Ну, я точно не вспомню… Может, недели две назад, а может, и три…

– А дети у нее есть?

– Нет. Сестра только младшая. А зачем она вам?

– Да я подарок Нине Степановне привезла от дальних родственников, а бумажка с адресом затерялась.

– Бывает, – сочувственно покачал головой паренек. – Могу сказать, как Людмилу Степановну найти.

– Да, скажите, пожалуйста.

– В больнице она работает. Вон ту красную крышу видите?

– Ну?

– Дойдете до этого дома, потом свернете налево и шуруйте прямо до водонапорной башни. А уж от нее больница будет видна.

– А общественный транспорт здесь случайно не ходит?

– Ходит, по утрам и вечерам. Людей на мясокомбинат возит, на работу и с работы. А сейчас – обед.

«Ясно, что людей на работу, а не коров на убой», – усмехнулась я про себя, а вслух сказала:

– Понятно. Значит, пойду пешком. Спасибо за справочку.

– Да не за что, – сказал молодой человек и пошел дальше своей дорогой.

Я посмотрела на свои многострадальные полусапожки, подумала о том, что грязь к грязи не пристает, и смело зашагала в сторону коттеджа с красной крышей.

Глава 6

Когда я почти дошла до больницы, зазвонил мой мобильник. Уже по одной мелодии мне стало ясно, что это Писаренко. «Какой быстрый, – подумала я, доставая из сумки сотик. – Этот хирург с маникюром полагает, что все так просто! Сам бы ехал в эту дыру в занюханном поезде и трясся бы по ухабам на давно списанном автобусе! Нет, он послал сюда меня, привыкшую к уюту и комфорту». Короче, я ответила не сразу, испытывая терпение моего клиента на прочность. Александр Станиславович оказался очень терпеливым – он не отключался минуты две.

– Алло, – наконец сказала я.

– Таня, я уже начал переживать за вас. Почему вы так долго не отвечали на мой звонок?

– Не слышала.

– Гм… Вы добрались до места?

– Да, я уже в Светличном.

– Есть какая-то информация об Ольге? – с легким надломом в голосе спросил Писаренко.

Я молчала, анализируя, как бы лучше преподнести клиенту то, что мне удалось узнать. Но поскольку это был междугородний телефонный разговор, пауза требовала скорейшего разрешения.

– Ну, кое-что я выяснила, но надо еще поработать…

– Таня, не томите меня, говорите как есть. Вы нашли Ольгу, разговаривали с ней?

– Да, я нашла Верещагину Ольгу Петровну, только это совсем другая женщина.

– Как?! – надрывно прохрипел хирург. – Почему вы вообще решили, что она в Светличном Оренбургской области? Может быть, Оля жила раньше где-нибудь под Магнитогорском или Екатеринбургом?

– Александр Станиславович, я приехала сюда не с бухты-барахты. Следы однозначно ведут именно в этот поселок…

– Следы ведут… Вы понимаете, что я больше не могу жить в этой неизвестности?! Я чувствую, что еще день-два, и вы можете… мы можем опоздать!

– Александр Станиславович, не надо отчаиваться. Я поговорю с людьми, кое-что выясню, а потом вам перезвоню. Может, я наткнулась на ее полную тезку…

– Хорошо, буду ждать вашего звонка, – сказал хирург и отключился.

Как же некоторые люди бывают неосмотрительны! Вот взять, к примеру, Писаренко. Он привел к себе в дом иногороднюю женщину, о которой ничего толком не знал. Он хоть бы для порядка в паспорт ее заглянул! Сличил бы фотографию с оригиналом, полистал бы странички, дабы узнать, где прописана Верещагина, есть ли регистрация брака… Нет, ничего этого Александр Станиславович не сделал, потому что потерял голову от любви и поверил предмету своего обожания на слово. А ты, Танечка, теперь крайняя. Залезла по уши в эту грязь, в прямом и переносном смысле этого слова, и когда теперь попадешь обратно в Тарасов, неизвестно…

С парадного входа меня в больницу не пустили, потому что у меня не было ни сменной обуви, ни белого халата. Я стала искать черный ход – и нашла. С торца двухэтажного здания, около невзрачной оцинкованной двери, курил полупьяный санитар. За полтинник я купила у него чьи-то ношеные бахилы и информацию о том, где находится кабинет Людмилы Степановны. Судя по вывеске на двери, Еремина Л.С. была коллегой моего клиента, хирургом. Я постучала в дверь и услышала:

– Входите!

Открыв дверь, я немного задержалась на пороге, потому что не сразу сообразила, с чего начать разговор. Первой заговорила хозяйка кабинета. Это была миловидная женщина, чуть склонная к полноте, лет пятидесяти.

– Вы, наверное, по поводу Радаева? – спросила она. – Будем его оперировать завтра.

– Нет, я по другому поводу, – сказала я, прошла в кабинет и положила перед Людмилой Степановной фотографию маникюрши. – Я ищу эту женщину.

Врачиха взяла листок, поднесла его ближе к лицу и ойкнула. Не было сомнений, что она узнала возлюбленную Писаренко.

– Вы знаете, где она? – спросила я.

– На дне Чувилихи, – после некоторой паузы ответила Еремина.

– Простите, где?

– Моя племянница Соня утонула в Чувилихе. Но кто вы и почему спрашиваете меня о ней?

Я посмотрела в добрые проникновенные глаза Людмилы Степановны и поняла, что могу полностью довериться этой женщине.

– Дело в том, что я – частный детектив, приехала к вам из Тарасова. Ваш коллега, хирург, нанял меня для того, чтобы я нашла эту девушку, на которой он собирался жениться и которая внезапно куда-то исчезла. И вот, собственно, поэтому я здесь. А вы уверены, что эта девушка – ваша племянница по имени Соня?

Людмила Степановна внимательно присмотрелась к фотографии и сказала:

– Да, это, несомненно, Соня. Но когда был сделан этот снимок?

– Точно не знаю, но не более года назад.

Хозяйка кабинета бросила на меня стремительный взгляд, встала, подошла к окну, постояла около него, затем вернулась на место, сняла с головы белый колпак, провела рукой по гладко зачесанным назад каштановым волосам и сказала:

– Тарасов, год назад…

В этот момент дверь в кабинет открылась, в него заглянула молодая женщина в белом халате и тревожно сообщила:

– Людмила Степановна, у Бреусова швы разошлись.

– Хорошо, Шурочка, сейчас я к нему подойду… Девушка, вас как зовут?

– Таня.

– Таня, мы не сможем здесь с вами поговорить. Я освобожусь в пять часов, в половине шестого буду уже дома. Приходите ко мне, и мы все обсудим. Это недалеко, – Людмила Степановна написала на листочке свой домашний адрес. – Придете?

– Конечно.

– Прошу меня простить, я должна немедленно осмотреть больного.

– Конечно, не смею вас задерживать. Я обязательно приду к вам вечером.

Я ушла из больницы тем же путем, что и пришла туда. Только теперь на душе было еще паршивее, чем до разговора с Ереминой. Выходило, что я все-таки опоздала – тело женщины, которую мне надо было найти, покоилось на дне местной речушки. Что же такое происходит в этом паршивом Светличном? Кажется, поиск пропавшей маникюрши начинает вовлекать меня в расследование череды смертей? Нина Степановна Кривцова съездила в Тарасов, вернулась сюда и вскоре умерла при неизвестных мне пока обстоятельствах. Ее дочь Сонечка утонула, наверное, в проруби. Речка-то еще покрыта льдом… Нет, здесь что-то не то…

Подчиняясь неудержимому наплыву мыслей, я попыталась воссоздать картину произошедшего. Два года назад в Тарасове внезапно появилась Ольга Петровна Верещагина. Но на поверку оказалось, что это была совсем другая женщина, дочь Нины Степановны Кривцовой, которую звали Софьей. Причем эта Софья – даже не сестра Ольги, хотя внешнее сходство есть. В чем же суть такой трансформации? А главное – почему Соня-Оля внезапно покинула Тарасов и оказалась на дне Чувилихи? Я понимала, что все произошедшее подчинено своей неумолимой логике, смысл которой оставался мне пока неясным, но, бесспорно, логическое объяснение всему этому существовало, и его наверняка знала Людмила Степановна.

Несколько часов до встречи с Сониной теткой показались мне целой вечностью. Возвращаться в третьесортную гостиницу не хотелось. Что делать в тех четырех обшарпанных стенах? Смотреть в потолок? Считать тараканов? Слушать «музыку» ржавых водопроводных труб?

Не зная, чем себя занять, я бесцельно шаталась по поселку и набрела на обувной магазин, но в нем не было ничего, мало-мальски подходящего для меня. Продавщица посоветовала примерить совершенно невообразимые штиблеты на высокой рифленой платформе. Я шарахнулась от них как черт от ладана и в результате осталась без обновы. Нет, все-таки я еще не была морально готова к тому, чтобы утратить цивилизованный облик!

А вот остаться без еды я не могла. Желудок уже сводило от голодных спазмов, поэтому на уме было только одно – найти побыстрее хоть какое-то предприятие общественного питания. Мне повезло, я довольно быстро наткнулась на ресторан со скромным названием «Азия». Естественно, пройти мимо него я не могла.

Швейцар смерил меня каким-то странным взглядом, но все же принял у меня куртку и выдал номерок. Я зашла в зал и села за столик у окна. Кроме меня, других посетителей в «Азии» не было. Впрочем, официанты тоже куда-то запропастились. Я взяла меню и стала изучать его. К счастью, кухня там была не только восточная, но и европейская, а цены показались мне вполне демократичными.

Определившись со своим выбором, я оторвала глаза от меню и заметила строй официантов и официанток, стоящих около барной стойки и глазеющих на меня, как на заморское чудо. Я сделала жест рукой, и ко мне подошла одна девочка.

– Будете делать заказ сейчас или подождете?

Я не поняла, кого или чего мне надо ждать, поэтому сказала:

– Конечно, я буду делать заказ прямо сейчас.

Мой ответ страшно удивил, точнее, напугал официантку. Хотя что в нем содержалось такое уж сногсшибательное, мне было невдомек.

– Хорошо, слушаю вас, – промурлыкала она, не выдержав моего пристального взгляда, и приготовилась записывать в маленьком блокнотике названия выбранных мною блюд.

Надо сказать, что аппетит у меня разыгрался не на шутку, поэтому я говорила, говорила и говорила, периодически поглядывая в меню.

– Это все? – осведомилась официантка, когда я замолчала.

– Еще кофе по-турецки, нет, два кофе по-турецки.

– Хорошо, ждите.

Ждать мне пришлось недолго, сервис в «Азии» был на достойном уровне. Впрочем, вкусовые качества блюд тоже. А что особенно приятно, в «Азии» умели варить кофе так, как я люблю. После плотного обеда и двух чашек ароматного напитка я впервые за последние двое суток почувствовала себя почти белым человеком. Для полного счастья мне не хватало принять ванну или хотя бы душ.

Таня, да будет тебе известно, что постоянное пребывание в зоне комфорта ограничивает развитие личности и лишает ее ценного жизненного опыта. Вот закончишь это расследование, вернешься в родной Тарасов и поймешь, что все было не так уж и плохо. В конце концов, нельзя расследовать преступление, с утра до вечера нежась в душистой пене. Кстати, о преступлении… Что же такое с Соней произошло? Сама она бросилась в ледяную воду или ей кто-то помог? Стоило же уезжать с берегов Волги, чтобы попасть на дно никому не известной речушки! Стоп, Таня, а что, если Сонечка утонула не после, а до… до переезда в Тарасов? Как же это я сразу не догадалась?! Может быть, нырнула в Чувилиху Софья, а вынырнула оттуда Ольга? Смелая сказочка! А как же та Оля, что торгует в здешнем универмаге простынками? Знает ли она, что в природе существует или существовал ее клон? Или сегодняшняя кукла из магазина, наоборот, – клон маникюрши?

Какие только мысли не рождались в моей голове, пока я ждала аудиенции, назначенной мне Ереминой! Одна версия была фантастичнее другой, но это потому, что мне не хватало фактов. Разумеется, я понимала, что в реальности обычно все бывает просто и логично. Каждое событие имеет свою первопричину, а преступление – мотив. Исчезновение из Тарасова Ольги-Софьи – это следствие, но вот чего именно…

* * *

Людмила Степановна жила в кирпичной пятиэтажке, одной из немногих, расположенных в центре поселка, буквально на берегу Чувилихи, разделяющей Светличный на две части. Я поднялась на четвертый этаж, нажала на кнопку звонка и услышала за дверью приглушенное треньканье.

– Таня, это вы? – сразу же раздался вопрос.

Наверное, Ереминой также не терпелось поговорить со мной, как и мне с ней.

– Да, я.

Дверь открылась, и я вошла в квартиру.

– Таня, вы будете со мной ужинать?

– Спасибо. Я не голодна.

– Может быть, тогда чай или кофе?

После позднего и вкусного обеда в ресторане «Азия» мне пока ничего не хотелось, но, чтобы уважить хозяйку, я сказала:

– Да, пожалуй, от кофе не откажусь.

– Проходите в комнату. Сейчас я накрою на стол. Знаете, благодарные пациенты неоригинальны в своих дарах. Все, как один, дарят одно и то же – кофе, конфеты и коньяк. Может быть, кофе с коньяком?

– Можно.

Пока Людмила Степановна хозяйничала на кухне, я сидела в глубоком кресле и осматривалась. Для такого захолустья обстановочка в гостиной была вполне приличная. Да и сама хозяйка была единственным человеком, который встретил меня в этом поселке благодушно. На какой-то момент мне показалось, что я перенеслась обратно в родной Тарасов, что не было ни плацкартного вагона со странными пассажирами, ни автобуса, тащившегося по бездорожью, ни непролазной грязи на улицах, ни обвинений в попытке украсть постельное бельишко сомнительного качества.

– Прошу к столу, – наконец сказала хозяйка.

Я пересела за накрытый стол и, вдохнув терпкий аромат свежесваренного кофе, вдруг задала себе вопрос: «Почему Еремина сразу поверила мне и не побоялась пригласить домой?»

Таня, вот так всегда – ты ищешь подвох там, где его нет. А чего, собственно, Людмила Степановна должна бояться? Да, в силу своей профессии ты излишне подозрительна, но не все же люди такие, как ты.

– Таня, значит, та фотография, что вы мне показывали, сделана не больше года назад? – Хозяйка первой заговорила о деле.

– Да, именно так.

– А я могла бы еще раз на нее взглянуть?

– Да, конечно. – Я достала из сумки уже изрядно потертую компьютерную распечатку. – Вот, пожалуйста.

Еремина долго всматривалась в лицо своей племянницы и вдруг сказала:

– Знаете, теперь я совсем не уверена, что это Соня, хотя что-то похожее, определенно, есть. Дело в том, что около трех лет назад моя племянница утонула… С этим очень трудно было смириться, но постепенно я свыклась с мыслью, что Сонечки больше нет.

– Простите, а ее тело было найдено?

– Нет. Чувилиха – очень быстрая речка. Вероятно, тело было унесено течением далеко от того места, где она вошла в воду, – Людмила Степановна стерла со щеки одинокую слезу.

– А как случилось, что Соня утонула? Она что, не умела плавать?

– Нет. Это очень трагичная история. Соня решила таким образом свести счеты с жизнью. Она оставила предсмертную записку. У берега были ее следы, остались и босоножки…

– Но что за причина толкнула ее на такой поступок?

– Соня так поступила, потому что у нее не было другого выбора. Она чувствовала себя виноватой и не могла больше жить с этим чувством вины. Да, все-таки это другая девушка, – сказала Людмила Степановна и подвинула ко мне фотографию. – Просто сегодня в больнице все произошло так неожиданно, вот я и обозналась, теперь признаю это. Конечно, жаль, что вам пришлось проделать такой путь к нам, но все-таки это не Соня.

Глядя на Людмилу Степановну, трудно было усомниться в том, что она говорит неправду, и тем не менее я знала, что это так. Еремина очень искусно принялась вводить меня в заблуждение, но почему? То ли, не будучи уверенной в том, можно ли мне доверять, она пыталась этой ложью защитить от кого-то свою племянницу, то ли ей было что скрывать именно от меня, приехавшей сюда по заданию Писаренко. Я могла бы выложить свой основной аргумент насчет Ольги Верещагиной, чьим паспортом воспользовалась Соня, но я не спешила этого делать. Хотелось понять, что к чему.

– Я узнала, что ваша сестра, Нина Степановна, умерла недавно…

– Да, у нее был второй инфаркт, – сказала Еремина, после чего в квартире раздался какой-то непонятный звук. Мне показалось, что в соседней комнате кто-то закашлялся, но тут же подавил кашель.

– Мы с вами здесь не одни? – спросила я, предположив, что хозяйка прячет там свою племянницу.

– Совершенно одни, – возразила мне врачиха, избегая моего взгляда.

– А что это было? Там кто-то кашлял! – Я показала рукой на дверь в смежную комнату.

– Не знаю, это за окном, наверное, – ответила Людмила Степановна, но я уже не верила ей. – Таня, вы почему конфеты не берете? Неужели на диете?

– Знаете, я пришла к вам не для того, чтобы лакомиться сладостями, и даже не затем, чтобы выслушивать все эти сказки. – При этих словах я резко встала, одним прыжком подскочила к двери и толкнула ее вперед. Еремина даже не предприняла попытки остановить меня.

Полоска света образовала в темной комнате своеобразный коридор…

Глава 7

Я ошиблась, но только относительно того, что за дверью находится маникюрша. Это было бы слишком просто. Тем не менее рояль в кустах все-таки имелся. Прямо напротив меня в кресле сидел, сложив руки на груди, мужчина лет пятидесяти пяти. Ни один мускул не дрогнул на его волевом лице. Взгляд незнакомца был открытым и уверенным. Он явно бросал мне вызов. Кто же это такой?

– Здравствуйте, – сказала я, уперев руки в бока. – Подслушиваете?

– Да, и сгораю от нетерпения выйти из подполья, чтобы взглянуть на вас. Уж больно знакомый голос. Теперь мне все ясно, сегодня вы говорили мне, что приехали в командировку на мясокомбинат. Обманули…

– Во-первых, вы сами подсказали мне такой ответ, – я запоздало узнала своего разговорчивого попутчика. – А во-вторых, может быть, вы будете так любезны и присоединитесь к нашему разговору? Не люблю, когда подслушивают.

– С удовольствием, – сказал Юрий Борисович, поднялся с кресла и вышел в гостиную. Я отступила в сторону, чтобы пропустить его, но не сводила с него глаз. Это был слегка располневший и еще совсем не старый мужчина со скуластым лицом, широко расставленными карими глазами, глубину которых подчеркивали густые брови вразлет. Поравнявшись со мной, он пристально посмотрел мне в глаза и сказал: – Мы с вами в некотором смысле коллеги, я бывший оперуполномоченный, ныне пенсионер. А вы, значит, сыщица?

Черт! Только местного Пинкертона мне здесь не хватало! Этот пенсионеришка будет путаться у меня под ногами, а помочь – вряд ли. У него же на лице написано, что он удавится за букву закона – и сам ничего никогда не нарушит, и другим не даст. А у меня свой Уголовный кодекс, и в нем – залог моего успеха.

– Да, частный детектив, – выдержав значительную паузу, подтвердила я.

– Вы позволите взглянуть на ваши документы?

– Разумеется, – усмехнулась я, потому что предвидела этот вопрос. – Знаете, я могла бы и Людмиле Степановне показать свою лицензию, если бы она меня об этом попросила.

– Обиделись? – сочувственно спросил бывший опер. – Но вы должны нас понять, происходящее настолько странно, что требуется максимальная предосторожность.

– Пожалуйста, – я протянула ему свою лицензию.

Он долго и внимательно ее изучал, после чего сказал:

– Да, теперь я вижу, что вы действительно частный детектив из Тарасова. Когда мне Люся позвонила и рассказала о вашем визите в больницу, я очень удивился. Кроме вас, сегодня чужаков в автобусе не было, а вы вроде как на мясокомбинат приехали…

– По-вашему, я должна была сразу же раскрыться первому встречному? Знаете, Юрий Борисович, мне почему-то хотелось прибыть сюда инкогнито. Вас это удивляет?

– Нет, нисколько. Вот теперь мы можем говорить откровенно. Вы расскажете нам о своих наработках, а мы поделимся своими догадками… Может, ситуация и прояснится.

– Юра, чайку? – спросила хозяйка.

– Пожалуй.

Людмила Степановна удалилась на кухню, и, пока она не вернулась, мы не начинали серьезного разговора. Впрочем, Пинкертон хотел, чтобы сначала я раскрыла перед ним все свои карты, но для меня в этом не было никакого резона. Я не понимала, в чем миссия этого Юрия Борисовича. Если он хотел найти и засадить по старой памяти Олю-Соню за решетку, то это шло вразрез с моими планами. Клиент ни за что не простил бы мне такого поступка.

– Ну вот, теперь все рассказывайте с самого начала, – сказал отставной опер, прихлебывая горячий чай.

– Я уже все рассказала, хотелось бы послушать вас: что заставило Соню покончить жизнь самоубийством?

– Успеется. По-моему, вы нам что-то недоговариваете, и это что-то – самое главное, – Юрий Борисович лукаво прищурился.

Разумеется, его многозначительные взгляды и лукавые улыбки не могли сбить меня с толку.

– Нет уж, начинать вам, чтобы восстановить хронологию событий, – возразила я.

– Ну, я уже все сказала. Соня решила уйти из жизни, чувствуя свою вину. Все эти годы мы считали ее погибшей. Фотография, которую вы мне показали, очень сомнительного качества. Конечно, эта девушка похожа на мою племянницу, но вряд ли это она. Юра, еще ты посмотри, – Еремина пододвинула распечатку своему приятелю.

Он долго вглядывался в фотографию, но к однозначному выводу так и не пришел.

– Не знаю, – сказал он, разведя руками. – Похожа, но чтобы она воскресла – это все-таки маловероятно. Где все это время Софья находилась и как жила без документов?

– Почти с достоверной точностью я могу вам сказать, что последние два года она жила в Тарасове. А примерно месяц назад ее навещала Нина Степановна…

– Люся, разве Нина ездила не в Челябинск? – удивился Юрий Борисович.

– Выходит, нет.

– Но ты же сама мне говорила, что она была у Сергея в Челябинске?

– Я тоже так думала, но когда Сергей приезжал на похороны, то выяснилось, что Нина у него не появлялась.

– А почему же ты мне ничего не сказала об этом?

– Забыла, а сама решила, что Нина тайком ложилась в Оренбургскую клинику на обследование. Она в последнее время все жужжала мне об этом, но я не думала, что она серьезно. На кого она хозяйство бы бросила? Но она козу продала, курочек зарезала… Выходит, Нина была в Тарасове…

– Да, примерно через месяц после этой встречи О… Соня исчезла. Мой клиент надеялся, что она здесь, но, как я понимаю, ей сюда дорога была заказана. Хотелось бы знать, что такого ужасного произошло три года назад, почему ее мучило чувство вины и почему Соня теперь так внезапно исчезла? Вы мне наконец это расскажете, а?

Людмила Степановна и Юрий Борисович сверлили друг друга глазами. В их взглядах так и читался примерно следующий диалог:

– Ну что, может, хватит молчать? Юра, давай ей все расскажем? Я Тане верю.

– А у меня есть кое-какие сомнения… Ладно, Люся, не смотри на меня так, этот чертов узел давно пора разрубить…

Я ошиблась только в нескольких формулировках. Они заговорили друг с другом вслух, и, по сути, их диалог сводился именно к тому, что я и предположила. Они колебались, не доверяли мне до конца, но понимали, что Соня, возможно, жива и снова попала в беду, поэтому ее надо спасать.

– Хорошо, я вам все расскажу, – сказала Еремина.

* * *

Соня Кривцова работала в больнице медсестрой. Она была молода и красива, и на нее положил глаз главврач, известный на весь поселок своей любвеобильностью. Сонечка долго сопротивлялась, но, в конце концов, сдалась, и у них завязались близкие отношения, о которых вскоре узнала супруга главврача. Она устроила своему благоверному прилюдный скандал. В итоге Кривцова была вынуждена уволиться из больницы по собственному желанию.

Софья долго не могла найти работу в Светличном, не только по своей специальности, но и любую другую. Жили они вдвоем на пенсию матери, и, когда залезли в долги, Соня наконец решилась наняться к Марату Кураеву в швеи. Работа у него была сродни рабскому труду. Все работницы заключали с ним договор на год, отдавали ему на это время свои паспорта и жили в бараке. Работали они по двенадцать, а то и по пятнадцать часов в сутки, практически без выходных. Раз в месяц им разрешалось навещать своих родных, тогда им и выдавали часть зарплаты. Остальные деньги работницы получали на руки только по истечении срока контракта. Однако существовала система штрафов, и обещанные сто тысяч рублей практически никому не доставались. Как говорится, пролетарии всех стран всегда пролетают.

Если же кто-то прерывал контракт раньше срока, то вообще лишался заработанных денег. Однако некоторых работа у Кураева вполне устраивала, потому что давала крышу над головой, гарантированное питание и хоть какие-то сбережения. Несколько женщин работали на Кураева уже не один год. Соня же тащила сей тяжкий груз скрипя зубами. Она не жаловалась матери, но Нина Степановна видела, как осунулась ее дочь, как впали ее глаза, а руки загрубели от мозолей.

Тем временем у Кураева серьезно заболела жена. У нее обнаружили рак молочной железы, уже давший метастазы. Марат, зная о том, что Кривцова прежде работала медсестрой, перевел ее из пошивочного цеха на работу по специальности. Софья уже проработала швеей десять месяцев. До окончания контракта и долгожданной «свободы» было всего ничего, каких-то два месяца. Сонечка стала жить у Кураевых в доме на правах сиделки, а по существу – домработницы. У нее появилась возможность в любое время выходить из дома – в магазин, аптеку. Естественно, она не упускала момента навестить мать, тетку, подружек.

Самочувствие больной с каждым днем становилось все хуже и хуже. Она буквально таяла на глазах и прекрасно понимала, что жить осталось ей недолго. Роза Кураева умерла, а участковый врач, которая пришла, чтобы констатировать смерть, случайно обнаружила на полу около кровати ампулу от сильного сердечного лекарства. Кураевой его не выписывали, более того, оно было ей категорически противопоказано. Врачиха не решилась сделать заключение о том, что ее пациентка умерла от онкологического заболевания, и тогда было проведено вскрытие. Оно подтвердило – смерть наступила от сердечного приступа, вызванного действием введенного в вену препарата. Было заведено уголовное дело.

Естественно, все подозрения сразу были обращены на Софью Кривцову. Масла в огонь подлил сам Кураев, который вроде бы слышал, как жена просила Соню раз и навсегда облегчить ее страдания, а та пообещала что-нибудь придумать. Сам же он будто бы уже нашел для Розы какого-то экстрасенса, который брался исцелить ее и даже давал стопроцентную гарантию, но не успел начать свои сеансы. Роза умерла, возможно, не без помощи сиделки. Кстати, то лекарство, которое было введено Кураевой, врач прописывал Сониной матери, поэтому Кривцова-младшая имела к нему доступ. Отсюда сам собой напрашивался вывод – Софье было очень жалко несчастную женщину, вот она и взяла на свою душу этот грех, хотя сразу в этом не призналась.

Одной из первых узнала о результатах вскрытия Сонина тетка, ведь она работала хирургом в больнице. Ереминой не верилось, что ее племянница могла решиться на такое. Людмила Степановна отправилась в дом Кураева, где вроде бы продолжала жить Софья, чтобы поговорить с ней начистоту. Марата дома не оказалось, и дверь ей никто не открыл. Сердцу что-то подсказывало, что любимая племянница сидит взаперти и Кураев может с ней сам расправиться, ведь тот отличался очень крутым нравом. Еремина обратилась за помощью к Юрию Борисовичу, своему давнему приятелю. Тогда он еще работал в милиции и, наделенный определенными должностными полномочиями, смог добиться того, чтобы местный «рабовладелец» разрешил поговорить тетке с Соней с глазу на глаз. Оказывается, она снова работала швеей и жила в бараке, хотя срок ее контракта несколько дней назад истек.

Кривцова выглядела как затравленный зверек. Она плакала и боялась смотреть тетке в глаза, а узнав, что ее, скорее всего, обвинят в преднамеренном убийстве, она разозлилась и начисто отвергла свою причастность к эвтаназии. Более того, она воспользовалась моментом, сбежала и где-то спряталась. Все решили, что она подтвердила тем самым свою вину.

Несколько дней о Софье не было ни слуху ни духу, а потом Нина Степановна сказала своей сестре, что, вернувшись домой из магазина, обнаружила на столе записку. Ее дочь признавалась в том, что из чувства жалости ввела Кураевой смертельную дозу лекарства. Теперь, узнав о том, что Розу мог исцелить экстрасенс, она поняла, что совершила чудовищное преступление, поэтому не может жить с этим тяжким грузом и собирается утопиться в Чувилихе. В заключение Соня просила у всех прощения.

Нина Степановна отнесла записку в милицию. Участковый милиционер стал обследовать окрестности и обнаружил на берегу речки Сонины следы. Босоножки, которые там были найдены, действительно принадлежали Софье Кривцовой. Однако поиски тела утопленницы оказались безуспешными. Впрочем, это никого не удивило. За месяц до этого случая на глазах у многочисленных свидетелей два рыбака попали на резиновой лодке в водоворот, и тела этих несчастных тоже так и не нашли. У Чувилихи очень быстрое течение…

* * *

– Вот, собственно, и вся история, – сказала Еремина, уставившись немигающим взглядом прямо перед собой. – Лично я ни секунды не сомневалась, что Сонечки уже нет. И Нина за эти три года ни разу ни о чем таком мне не намекала. Возможно, она сама недавно узнала, что Софья жива, повидалась с ней, а потом сердце не выдержало…

– Знаешь, Люся, а у меня однажды закралось кое-какое сомнение.

– Когда?

– Уголовное дело, можно сказать, зашло в тупик. Хоть Кривцова в записке и призналась в содеянном, но строить доказательства только на этом было невозможно. Дело в том, что на ампуле не оказалось Сониных отпечатков пальцев. Кроме того, у Нины Степановны дома обнаружилась целая упаковка этого лекарства, она его купила по рецепту, но еще ни разу не колола, ждала, когда дочь будет жить дома и сможет делать ей ежедневные инъекции. Чисто теоретически вколоть Розе лекарство мог и сам Кураев, и медсестра из поликлиники, но доказать это не представилось возможным. Короче, по прошествии определенного времени дело было закрыто за недостаточностью улик. Но перед этим меня просили поговорить с Ниной, чтобы она через полгода после известных событий подала в суд на признание дочери умершей. Так было бы удобней закрыть дело, но для этого требовалось свалить вину на Соню.